Йозеф Обергаузер
Что ответить?
Другой служащий
Ну, примерно. Скажи, сколько примерно мы продаем?
Йозеф Обергаузер
Четыре-пять гектолитров.
Сколько?
Четыре-пять гектолитров.
Четыре-пять гектолитров. Как много! И как долго вы здесь работаете?
Примерно двадцать лет.
Двадцать лет. Но зачем скрывать…
У меня есть причины.
…свое лицо?
У меня есть причины.
Какие причины? Скажите, зачем? Вы узнаете этого человека? Нет? Это Кристиан Вирт… Месье Обергаузер! Вы помните Белжец? У вас остались воспоминания о Белжеце? Нет? О переполненных ямах? У вас не осталось воспоминаний?
Списс, главный прокурор на процессе по лагерю Треблинка, проходившем во Франкфурте в 1960 году
Начало операции "Рейнхард" было отмечено крайней неорганизованностью.
Например, по недосмотру коменданта Эберля в Треблинку прибыло больше эшелонов, чем этот лагерь мог "обработать". Это была настоящая катастрофа – всюду лежали горы трупов! Слухи о некомпетентности Эберля дошли до Одило Глобочника, руководившего операцией "Рейнхард" из Люблина.
Глобочник приехал в Треблинку, чтобы разобраться во всем на месте. Имеется очень подробный отчет об этом путешествии, основанный на рассказе шофера Глобочника, Обергаузера.
Это произошло в жаркий августовский день… Весь лагерь пропитался запахом гниющей человеческой плоти. Заходить на территорию лагеря Глобочник посчитал ниже своего достоинства; он остановился здесь, перед командным пунктом. Вызвав доктора Эберля, он приветствовал его такими словами: "Как ты смеешь принимать по столько составов, если не можешь прикончить больше трех тысяч в день?"
Операция была приостановлена, Эберль уволен, на место Эберля назначен Вирт, которого вскоре сменил Штангль.
Лагерь был полностью перестроен. Действие операции "Рейнхард" распространялось на три лагеря смерти: Треблинку, Собибор и Белжец. Их называют также "лагерями смерти на Буге", ибо все три стоят на реке Буг (или находятся в непосредственной близости от нее). Сердцем лагеря были газовые камеры, их строили в первую очередь – иногда посреди леса, иногда в поле, как в случае с Треблинкой.
Во всем лагере только газовые камеры делались из кирпича. Все остальное, то есть бараки, строили из дерева – лагеря не были рассчитаны на длительное существование. Гиммлер спешил осуществить "окончательное решение еврейского вопроса". Решено было воспользоваться успешным наступлением на востоке и в обстановке строжайшей секретности осуществить в глубоком тылу массовое убийство.
Таким образом, наладить идеальную работу этого механизма убийств удалось не сразу, а лишь спустя три месяца.
Ян Пивоньский (Собибор)
К концу марта 1942 года сюда стали свозить довольно значительные группы евреев – в каждой от пятидесяти до ста человек. Прибыло несколько составов с материалом для сборки бараков, со столбами, колючей проволокой, кирпичами, и началось строительство лагеря, лагеря в полном смысле этого слова.
Евреи разгружали вагоны и тащили строительные блоки к будущему лагерю. Немцы установили очень сжатые сроки, просто безумный ритм. Увидев, в каком темпе работают заключенные, – с ними обращались как со скотом – увидев сооружение, которое они возводили, затем ограду, по которой можно было определить, какого огромного размера будет лагерь, мы поняли, что немцы задумали что-то ужасное. В начале июня прибыл первый эшелон. В нем было, вероятно, вагонов сорок с небольшим. Эшелон сопровождали эсэсов цы в черной форме. Это было во второй половине дня, я как раз заканчивал работать.
…Но он взял свой велосипед и поехал домой.
Почему?
Я просто подумал, что эти люди приехали сюда работать на строительстве лагеря, вроде тех, что трудились до них. Кто мог догадаться, что этот состав везет первую партию обреченных на смерть? И кто мог догадаться, что Собибор станет местом массового уничтожения еврейского народа? Когда на следующее утро я пришел сюда на работу, на станции царила мертвая тишина, и, поговорив с польскими железнодорожниками, которые здесь работали, мы поняли, что здесь произошло что-то совершенно невообразимое.
Во-первых, раньше, во время строительства лагеря, звучали приказы немцев, слышались окрики, выстрелы, евреи бегали туда и сюда, выполняя приказы; теперь не было видно никаких рабочих команд, установилась тишина – полная, абсолютная тишина. Накануне прибыло сорок вагонов, а люди как будто в воду канули. Все это было очень и очень странно.
Значит, они все поняли благодаря этой тишине?
Да, это так.
Может ли он описать эту тишину?
Ну, эта тишина… В лагере ничего не происходило, ничего не было видно, ничего не было слышно – никакого движения. И тогда они стали спрашивать друг у друга: "Куда делись те евреи?"
Филип Мюллер
Нашу зондеркоманду держали в одиннадцатом секторе Освенцима-1, в камере № 13.
Это была подземная камера, изолированная от других. Мы стали "хранителями тайны", смертниками, которым дана отсрочка. Никто из нас не должен был разговаривать и вступать в контакт ни с одним другим заключенным. И не только с заключенными, но и с эсэсовцами. За исключением тех, кто участвовал в операции "Рейнхард". В камере было окно, через которое можно было услышать, что происходит во дворе. Казни, крики жертв, вопли. Но видеть мы ничего не видели. Так продолжалось несколько дней. Как-то ночью появился эсэсовец из политического отдела. Было около четырех часов утра. Лагерь был погружен в сон, в лагере все спали. Во всем лагере не было слышно ни звука. Нас опять заставили выйти из камеры и отвели к крематорию. И там я в первый раз увидел, что происходит с узниками лагеря. Нас выстроили у стены и строго приказали ни с кем не разговаривать. Деревянные ворота в ограде крематория распахнулись, впуская длинную вереницу людей: стариков, женщин – человек двести пятьдесят – триста. Мешки в руках… звезда Давида на рукаве. Несмотря на разделявшее нас расстояние, я понял, что это польские евреи, прибывшие, вероятно, из Верхней Силезии, из Сосновецкого гетто, что в тридцати километрах от Освенцима. Я уловил обрывки разговоров, услышал слово fachowitz, что означает "квалифицированный рабочий", а также Malach-ha-Mawis – "ангел смерти" на идише и harginnen, то есть "нас собираются убить". По тем словам, которые доносились до меня, я понял, какая борьба происходит в душе у этих людей. То они говорили о работе – быть может, на что-то надеялись… То вспоминали Mалах га-Мавета, ангела смерти.
Противоречивые слова свидетельствовали о противоречивости чувств.
Вдруг, как по команде, разговоры во дворе крематория смолкли. Взгляды всех устремились к плоской крыше здания.
И кто же там стоял? Эсэсовец Аумейер, глава политического отдела Грабнер и унтерштурмфюрер Гёсслер. И вот Аумейер берет слово: "Вы прибыли сюда, чтобы работать на наших солдат, которые воюют на фронте.
Тем, кто будет хорошо работать, нечего опасаться".
Видно было, что у людей появил ся проблеск надежды. Это очень явственно ощущалось. Так палачи преодолели первое препятствие. Тогда Грабнер в свою очередь сказал: "Нам нужны каменщики, нам нужны электрики. Нам нужны специалисты любого профиля". Потом Грабнера сменил Гёсслер. Он указал пальцем на какого-то маленького человечка из толпы. Этот человек до сих пор стоит у меня перед глазами.
– Кто вы по профессии? Человек ответил:
– Я портной, господин офицер.
– Вы портной? И что вы шьете?
– Я мужской портной. Хотя нет, я шью и для мужчин, и для женщин.
– Замечательно! Такие люди нужны в наших мастерских!
Потом он обратился к одной из женщин:
– А вы кто по профессии?
– Медсестра.
– Отлично! Нам нужны медсестры, чтобы ухаживать за нашими солдатами в госпиталях.
Вы все нам нужны. А пока – раздевайтесь…
Вы должны пройти дезинфекцию.
Нам важно ваше здоровье.
Я увидел, что сказанное успокоило и обнадежило их, и они начали раздеваться.
Даже если они сомневались… Когда хочешь жить, нужно на что-то надеяться.
Одежда осталась во дворе. Она была разбросана повсюду. Аумейер так и сиял, гордый тем, как он ловко все провернул. Он возвратился к своим эсэсовцам и сказал им: "Такой вот метод! Учитесь". Благодаря этой уловке ему удало сь совершить качественный скачок: теперь даже одежда заключенных не пропадала зря.
Рауль Хильберг, историк (Барлингтон, США)
Я старался не касаться глобальных вопросов, поскольку опасался, что не смогу найти на них удовлетворительных ответов.
Взамен этого я решил систематизировать различные мелочи и детали, чтобы на их основании выстроить схему, структуру, которая позволила бы если не объяснить, то по крайней мере более полно описать то, что произошло. Поэтому я представил процесс уничтожения – по существу, это была бюрократическая процедура – в виде последовательно сменяющих друг друга этапов, которые подчинялись определенной логике и вытекали главным образом из опыта, из предшествующего опыта.
Это касается как административных мер, так и психологических средств и даже пропаганды. В действиях нацистов было удивительно мало нового, пока они не изобрели нечто, не имевшее аналогов в прошлом, – убийство людей в газовых камерах, массовое уничтожение. Так бюрократы превратились в изобретателей. Но, как все экспериментаторы, они не запатентовали свое открытие – они предпочли безвестность.
А что нацисты взяли из прошлого?
Вспомните содержание законов, которые они принимали: например недопущение евреев к общественным должностям, запрет на смешанные браки, запрет брать на работу в еврейские семьи женщин арийского происхождения моложе сорока пяти лет, указы об особых "опознавательных знаках", обычно в виде желтых шестиконечных звезд, предписание жить в гетто, вмешательство государства в составление завещаний в тех случаях, когда существовал риск, что еврей откажется оставлять наследство христианину.
Родоначальниками многих таких мер на протяжении тысячи с лишним лет выступали церковные власти, от которых приняла эстафету светская власть.
Накопленный подобным образом опыт стал для нацистов ценным источником, из которого они на удивление много почерпнули.
Вы считаете, что все предпринятые ими меры имеют аналог в прошлом?
Большое число нацистских законов и указов можно сопоставить с аналогичными законоположениями прошлых веков; можно провести четкие параллели, отметить совпадения вплоть до мельчайших деталей, как будто у людей в свое время сформировалась историческая память, которая просуществовала до 1933, 1935, 1939 годов и далее.
В этом смысле нацисты ничего нового не изобрели?
Они изобрели очень мало нового. Даже образ еврея они позаимствовали из книг, восходящих к XVI веку.
Таким образом, даже в области пропаганды, той сферы, где должны были проявиться их фантазия, воображение, они просто шли в фарватере идей, предложенных их предшественниками, – от Мартина Лютера до разного рода деятелей XIX века. Здесь они ничего нового не придумали. Но они выступили с идеей "окончательного решения еврейского вопроса". Это было их главным изобретением, которое радикальным образом отличалось от всего, сделанного их предшественниками. Поэтому разработка идеи об "окончательном решении еврейского вопроса", или, вернее, бюрократическое оформление этой идеи стало поворотным пунктом в истории. Впрочем, и здесь можно говорить о цепи событий, приведших к логическому завершению, к кульминации, если ее можно так назвать.
Ведь почти с самого начала, с IV, V, VI веков христианские миссионеры объявляли евреям: "Вы не можете жить среди нас с вашей еврейской верой". Пришедшие им на смену в эпоху высокого Средневековья светские власти сократили данный постулат. "Вы не можете больше жить среди нас", – решили они.
В результате нацисты постановили: "Вы вообще не должны жить".
Таким образом, вы выделяете три этапа: сначала насильственное обращение евреев в христианскую веру, затем – создание гетто, "геттоизация"…
Выселение с обжитых мест.
И третьим этапом было "территориальное" решение, реализованное на территориях, которые находились под немецким контролем, что исключало эмиграцию: этим решением, "окончательным решением", была Смерть. Понимаете, "окончательное решение" действительно было окончательным: если новообращенные евреи могли втайне оставаться приверженными своей религии, если, будучи изгнанными, они могли вернуться в родные места, то уж с мертвыми-то подобных проблем возникнуть не должно было.
В том, что касается последнего этапа, нацисты были настоящими первооткрывателями?
Да, они придумали нечто беспрецедентное и совершенно новое.
Как начальство сообщало подчиненным о необходимости подобных действий? Ведь и для самих нацистов дело было новое.
Да, дело было новое, и поэтому невозможно найти ни одного документа, ни одного конкретного распоряжения, ни одной "директивы", в которой черным по белому было бы написано:
"С этого момента надо убивать евреев". Решения принимались на основе общих формулировок.
Общих формул?
Сам термин "окончательное (полное или территориальное) решение еврейского вопроса" позволял бюрократам сделать соответствующие "выводы".
Ни в одном из документов, даже в письме Геринга Гейдриху (лето 1941 года), в котором содержалось краткое предписание (два абзаца) приступить к "окончательному решению еврейского вопроса", не было четких инструкций, ничего похожего.
Ничего похожего?
Да. Это были полномочия на применение новых методов, на использование средств, для которых еще не существовало нужных слов. Так я это понимаю.
То же самое происходило и в других областях?
Разумеется. Изобретать новое приходилось на всех стадиях операции. Неудивительно: ведь все задачи были по-своему уникальны – как обеспечить массовое истребление евреев, как распорядиться их имуществом, как скрыть от мира правду. Возникло множество проблем… Все приходилось делать в первый раз.
* * *
Франц Шаллинг (Германия)
Прежде всего, объясните мне, пожалуйста, как вы оказались в Кульмхофе, он же Хелмно. Вы жили в Лодзи, не так ли?
Да, в Лодзи.
Она же Лицманштадт?
Да, Лицманштадт. Мы дни и ночи стояли в карауле. Во время визитов Гитлера в Восточную Пруссию охраняли мельницы, дороги. Довольно скучное занятие. Однажды нам сказали: "Нам нужны люди, которые устали от этой рутины". Мы как раз были такими людьми. Нас снабдили зимним обмундированием – шинелями, меховыми шапками, ботинками на меху и т. д. – и дня через два или три объявили: "В путь!" Затем посадили на два – не помню, может быть, на три – грузовика, где вдоль бортов кузова стояли скамьи, и мы ехали, ехали, ехали, пока не достигли нужного места. Всюду сновали эсэсовцы и полицейские. Первым нашим вопросом было: "Что здесь происходит?" "Увидите!" – сказали они.
"Увидите"?
Да, "увидите".
Вы служили не в СС, а в…
В полиции.
В какой полиции?
В лагерной охране. А потом был дан приказ о сборе: "Все в Дойче хаус!" (единственное каменное здание во всей деревне). Нам велели войти. Вскоре появился эсэсовец и сказал: "Расписка о неразглашении!"
Неразглашении?
"Расписка о неразглашении. Подпишите здесь". Каждому из нас пришлось расписаться. Нам давали готовые формуляры.
Что они из себя представляли?
"Расписка… расписка о неразглашении" и т. д. Я даже не прочитал полностью, что там было.
Вы должны были принять присягу?
Нет, поставить свою подпись. Расписаться в том, что мы будем держать язык за зубами.
Держать язык за зубами?
Да, никому ни слова. После того как мы все расписались, нам сказали: "Окончательное решение еврейского вопроса". Мы не поняли.
А кто-то сказал…
Он сообщил нам, что мы будем делать.
Значит, кто-то упомянул об "окончательном решении"? Сказал, что вы будете заниматься "окончательным решением"?
Да. Но что это значит, никто не знал. Тогда он объяснил.
Когда именно это происходило?
Дайте подумать… когда же это было?.. Зимой, зимой 1941/42 года. Потом нас распределили по постам. Наш сторожевой пост находился у обочины. Постовая будка, перед самым замком.
Значит, вы были в "команде замка"?
Да.
Можете описать, что видели?
Мы все видели, наш пост был прямо перед входом, когда прибывали евреи… оборванные, полузамерзшие, оголодавшие, грязные… Полуживые. Старики, дети. Только представьте! Столько ехать в кузове грузовика, и все на ногах, в жуткой тесноте! Догадывались ли они? Трудно сказать. Подозрения у них были, уж это-то точно. После стольких месяцев в гетто! Я услышал, как к ним обращается эсэсовец: "Сейчас вас очистят от вшей, помоют, и вы будете здесь работать".
Евреи соглашались. "То, что нужно", – говорили они.
Замок был большим?
Довольно большим. Огромное крыльцо, лестница, эсэсовец у входа.
И что происходило потом?
Евреев гнали наверх, на второй этаж, собирали в двух-трех больших залах. Им приказывали снять с себя всю одежду и отдать все драгоценности – кольца, золото и все остальное.
Да. И сколько времени евреи там оставались?
Им давали время только на то, чтобы раздеться. Потом, все с себя сняв, они спускались по другой лестнице в подземный коридор, через который попадали на рампу, где их ждал газенваген.
Они добровольно садились в газенваген?
Нет, их били. Немцы раздавали удары направо и налево. Евреи понимали, что их ждет, кричали…
Ужасно! Просто ужасно! Я об этом знаю потому, что, когда их загоняли в газенваген, мы должны были спускаться в подвал, где открывали камеры с командами евреев-рабочих. Их заставляли собирать во дворе одежду, которую сбрасывали из окон на втором этаже.
Опишите мне газенвагены.
Большие грузовые фургоны.
Очень большие?
Хм… дайте подумать… Отсюда до окна – вот такой они были примерно длины. Обычные автофургоны с двустворчатыми дверцами.
И как работала эта система? Как и чем их убивали?
Выхлопными газами.