Меня, как Председателя Совета Национальностей, особенно волновала проблема нормализации федеративных отношений российской государственности. Главными целями моих политических усилий было стремление противостоять развалу Российской Федерации, не допустить ущемления национальных прав народов России, укрепить равенство национальностей и уйти от национального противостояния между русскими и нерусскими. Это самое дикое, самое опасное явление для России. Важно, чтобы национально-государственное пространство оставалось единым для всех народов страны. И в этом плане мой подход предусматривал равенство всех субъектов Российской Федерации с учетом хотя бы достигнутого ими статуса.
Сторонники иного варианта, в частности С. Шахрай, указывали, что "сегодня нельзя провозглашать равенство краев и областей, так как это может привести к возникновению отдельных княжеств, развалу России". Третьи, главным образом представители республик, признавали субъектность только за республиками. Четвертые (группа О. Румянцева), будучи не столь юридически изощренными, доводили идею Шахрая до абсурда, пытаясь растворить республики в "землях".
Была проведена огромная работа для преодоления стереотипов недоверия между людьми, которые оказались в разных группировках. При этом все замкнулись на вариантах Союзного договора, просматривался один путь: сохраняя российскую государственность, лишь разграничить полномочия по вертикали.
Третий Съезд признал основные приоритеты национальногосударственных, административно-территориальных образований, национально-территориальных автономий Российской Федерации. Тем самым получил одобрение проект национально-государственного устройства, подготовленный рабочей группой, которая работала со мной. Варианты других групп разработчиков были отвергнуты. Считаю это большой победой, поскольку правовое закрепление получили подходы, ведущие к достижению единства и сохранению целостности Российской Федерации. Но и противников оставалось много, причем влиятельных, так что нам предстояла огромная работа.
Позиция, занятая Съездом, на мой взгляд, была мудрой. Его решения возложили на Верховный Совет, Президиум, Председателя Верховного Совета, его заместителей и председателей палат, рядовых депутатов равную ответственность за положение дел в республике, эффективность экономического курса, повышение жизненного уровня и конечно же за плодотворность работы законодательного органа. Сыграло, как мне казалось, свою позитивную роль и наше "заявление шести".
После третьего Съезда Борис Николаевич был настроен весьма конструктивно. Наметились позитивные процессы и на уровне Союза, и на уровне России. И все же в ближайшем окружении Ельцина и Горбачева, да и в общественной атмосфере в целом, тон задавали поборники революционных идей. Демократия истолковывалась как разрушение всех старых структур, а значит, и государства. Было весьма странно все это наблюдать. Особенно тревожили стремительное ухудшение межнациональных отношений, нарастающий кризис государственности. Карта СССР расползалась на глазах, на ней появились кровавые пятна. Стабилизация обстановки нужна была стране как воздух. Мы не имели права разрушать Союз и оставлять за границами России 30 миллионов россиян, не говоря о нескольких миллионах российских солдат.
Однако созидательная политика не отвечала интересам ни крайне левых, ни крайне правых. Свои устремления и амбиции они декорировали в национальные одеяния, хотя те одежды давно были с чужого плеча. Главное же заключалось в том, что абстрактно правильные и внешне привлекательные формулы, в которые облекались деструктивные действия, составлялись без учета исторического своеобразия переживаемого СССР и Россией момента, в отрыве от реальных нужд и перспектив развития народов, национальных и региональных образований. Особенно отчетливо это проявлялось в весьма вольном трактовании принципов самоопределения в известной межрегиональной группе. Посмотрим на эту проблему с точки зрения истории.
Право наций на самоопределение, положенное в основу политики большевиков, было заимствовано из известного демократического лозунга: "Свобода, равенство, братство!" Выдвигая этот принцип, марксисты имели в виду нации, страдающие от колониального гнета.
Сегодня национал-демократы автоматически переносят этот тезис для подтверждения сепаратизма. Ленин, Плеханов, Мартов, даже Сталин, а также лидеры II Интернационала активно использовали этот принцип в революционной теории. Но в политическую практику этот тезис впервые по-настоящему внедрил Ленин. Причем он трактовал принцип самоопределения, как правило, в узкоклассовом духе. Он писал, что безусловное признание борьбы за свободу, самоопределение вовсе не обязывает поддерживать всякое требование национального самоопределения. Социал-демократы как партия пролетариата ставят своей положительной и главной задачей содействовать самоопределению не народов и наций, а пролетариата каждой национальности. Об истинных интересах национальностей, не совпадающих с классовыми, он, как видим, не заботился.
И в дальнейшем Ленин и Сталин жестко трактовали национальные отношения, строили национальную политику, ориентируясь прежде всего на цели и задачи диктатуры пролетариата. Во многих их работах, высказываниях просматривается глубинный подтекст, не оставляющий сомнения в том, что принцип права наций на самоопределение они рассматривают как конъюнктурный и придерживаться его будут лишь постольку, поскольку он отвечает текущей политической ситуации. Правда, в одном из первых документов, вышедших после Октябрьской революции, в какой-то степени подтверждалась верность этому принципу. Однако увязка его с классовой борьбой ставила в жесткие рамки позицию правительства большевиков в национальном вопросе. Реализация этого права на деле привела бы к развалу Российской империи, а этого большевикам никто не собирался прощать. Именно тогда Сталин однозначно переходит на позиции великодержавности, порывая с ленинским либерализмом в национальном вопросе.
Напомню: именно Ленин подчеркивал, что "право наций на самоопределение" есть право и государственного отделения чуждых национальных коллективов, то есть формирование с областями национального государства. Тем не менее очевидной готовности к реальному осуществлению этого тезиса он не демонстрировал. Уступки в отношении Финляндии и Польши объясняются безвыходным положением, а не верностью собственным декларациям или убеждениям. Гораздо ближе Ленину была его другая мысль: замыкаться в рамках отдельного государства вредно, надо идти к сближению и слиянию наций. Как видим, коммунистический утопизм простирался и на сферу национальных отношений, а реальный этнический потенциал народов в расчет просто не брался.
Ленин выступал не столько за федеративное государство, сколько за централизованное, унитарное, которое позволяло жестче регулировать любые процессы. В чрезмерном либерализме его обвинить было нельзя. Слияние наций он связывал, в частности, с формированием общего языка и, с одной стороны, провозглашая недопустимость какого-либо принуждения в национальной политике, одновременно ратовал за ассимиляцию и постепенное навязывание русского языка и русской культуры всем другим народам. По сути, Ленин в национальном вопросе был либерал-шовинистом. Он смотрел на национальные проблемы с позиций русского человека, но вот в самой русской нации не всегда замечал ее самобытность. Впоследствии этой темой займется Сталин и окажет заметное влияние на Ленина, а не наоборот, как у нас принято считать. Лишь перед смертью Ленин осознал свои ошибки. В статье "К вопросу о национальностях или об "автономизации" он писал: "Я, кажется, сильно виноват перед рабочими России за то, что не вмешался достаточно энергично и достаточно резко в пресловутый вопрос об автономизации… Очень естественно, что "свобода выхода из союза", которой мы оправдываем себя, окажется пустою бумажкой, неспособной защитить российских инородцев от нашествия того истинно русского человека, великоросса-шовиниста, в сущности, подлеца и насильника, каким является типичный русский бюрократ… Не следует зарекаться заранее никоим образом от того, чтобы вернуться на следующем съезде Советов назад, т. е. оставить союз советских социалистических республик лишь в отношении военном и дипломатическом".
Для своего времени выдвинутые Лениным и Сталиным идеи свободы самоопределения, равноправия всех наций, недопущения национального угнетения имели прогрессивное значение. Они сыграли позитивную роль в становлении позиции российской демократии по национальному вопросу. Беда в том, что фактически, на деле имело место жестокое угнетение окраин. Редкие проблески демократизма в виде законодательного регулирования, предоставления прав и самостоятельности регионам носили преимущественно декоративный характер. Ленин, безусловно, сделал шаг вперед по сравнению с царским самодержавием, однако его принципы и благие намерения остались на бумаге, тогда как реальная жизнь в СССР свернула на привычную великодержавно-шовинистическую колею. Против ленинско-сталинской политики, за действительное самоопределение выступил Пятаков. Он заявил: "Прочь всякие границы! Нет необходимости в условиях наступающей мировой революции обманывать людей. За единую неделимую Россию – без разговоров! Чтобы пойти на это, надо всеми нациями, входящими в состав России, принять право на свободное отделение и образование самостоятельного государства". Такой "смелости" не хватает даже лозунгам нынешних лидеров, хотя стоит заметить, что эта идея содержалась еще в Декларации прав народов России.
Ленин особое внимание уделял мусульманам России, высказывался за их право беспрепятственно устраивать свою национальную жизнь, недвусмысленно говорил о допустимости сохранения религиозных обычаев. Он указывал на особый статус этих народов и особую настороженность к Дагестану, кавказским народам, с учетом традиции… Но одно дело – идейная и политическая ориентация, и совсем другое – ее практическое осуществление, несшее на себе печать невежества, стереотипов и предрассудков, классовой узости.
Все народы на равных основаниях вошли в СССР и Российскую Федерацию. Но как произошло объединение? Мирным путем сохранить целостность Союза, как и целостность самой Российской Федерации, вряд ли удалось бы. Уже XII съезд ВКП(б), по существу, одобрил и руководящую роль центра, и отход от декларировавшейся ранее самостоятельности республик. Воспользовавшись отсутствием на съезде из-за болезни Ленина, Сталин попытался включить все национально-государственные образования в состав Российской Федерации. С близлежащими республиками Северного Кавказа, Татарией, Башкирией это произошло без больших проблем. С отдаленными от Москвы более крупными республиками возникли определенные трудности. Тем не менее опасение, что мировой империализм попытается уничтожить поодиночке рабоче-крестьянские государства, если они будут разобщены, сыграло свою роль. Их удалось зажать в один кулак, объединить в единый государственный организм. Шла жесточайшая классово-политическая борьба, и национальный вопрос стал ее заложником.
Но процесс объединения проходил сложно. Поначалу проект вхождения в состав Союза не получил всеобщего одобрения. Украина, Белоруссия, члены Закавказской Федерации испытывали колебания. Формально идея объединения была выдвинута X съездом ВКП(б), на котором восторжествовал классовый, с позиций диктатуры пролетариата и пролетарской солидарности, подход к национальным проблемам. В то же время в резолюции съезда подчеркивалась необходимость более быстрого становления национальной государственности в советских республиках. В частности, ставилась задача догнать ушедшую вперед Центральную Россию, помочь этим народам обрести советскую государственность, соответствующую их бытовым условиям, развивать и укреплять у себя действующую на родном языке администрацию. Говорилось о роли экономики, о власти, которую представляли бы местные кадры, о развитии школ с преподаванием на родном языке.
На основании этой резолюции в республиках стали решаться кадровые вопросы, началось возрождение национальной культуры и традиций, что дало толчок развитию национального самосознания. На этом фоне активизировались националистические движения, угрожавшие стабильности обстановки в Союзе и Российской Федерации. В ответ в партии и государстве активизировались сторонники великодержавного подхода. Тон здесь задавали, как это часто бывает, обрусевшие инородцы, склонявшиеся к русификации, русскому великодержавному шовинизму. Ленин, видевший опасность Этого уклона, активно выступил в защиту интересов грузинской группы Мдивани, направил письмо с выражением ей своей поддержки. Он даже потребовал исключения из партии Орджоникидзе и наказания Дзержинского, намеревался поставить вопрос о снятии Сталина с поста Генерального секретаря ЦК ВКП(б). Сталин же полагал, что именно либерализм Ленина в решении национальных вопросов может привести к развалу государства.
Суть расхождений между Лениным и Сталиным в вопросах национально-государственного строительства заключалась в подходе к вопросу о том, каким должен быть Союз: подлинной федерацией, основанной на делегировании республиками полномочий центру, или же федерацией по форме, но жестко централизованной по существу. Мдивани, которого так яростно клеймили Сталин, Орджоникидзе и Дзержинский, был сторонником первого варианта. Он заявил на XII съезде ВКП(б), что надо определить самые главные наши комиссариаты, которым в полной мере мы будем подчиняться в своих республиках, но при этом нациям надо отдать другие комиссариаты, где они могут проявлять свою волю, свое умение хозяйствовать, умение творить новую жизнь. Примерно то же самое приходилось говорить М. С. Горбачеву в 1990 году.
Ленинскую идею о передаче возможно больших полномочий республикам, национальным комиссариатам разделяли и другие, в частности глава украинского правительства Раковский, ставший позднее жертвой репрессий. В противовес им Сталин твердо выступал за единое централизованное государство. Всякое стремление к национальной самостоятельности и национальной государственности он рассматривал как опасный уклон. Вот почему, в частности, он симпатичен нынешним унитаристам. Никак недостает демократического терпения по-человечески, без ущерба и для государства, и для наций отрегулировать этот вопрос. Сегодня особенно.
У каждого народа сохранились свои тяжелые воспоминания о претворении в жизнь национальной политики царей и большевиков. Украине ее присоединение к России принесло русификацию, а в советский период – голод. Крайне противоречива история взаимоотношений России с Кавказом.
Спору нет, за годы Советской власти достигнуто немало в развитии культуры, языков, образования. Но при чем тут исторические завоевания, когда уничтожен цвет интеллигенции, созданной, кстати, после революции? Ее представители были истинными патриотами своего Отечества. И тот факт, что в момент демократического развития общества, демократизации национальных отношений мы начали разбегаться по своим углам, говорит о дефиците самых прочных связей – духовных, которые творит именно интеллигенция. Истребив ее, истребили тем самым духовно-нравственные истоки межнационального демократизма, сотрудничества народов. Разве можно говорить о действительном межнациональном единстве и его прочности, если в памяти возникают десятки репрессированных и депортированных народов? О какой справедливости, какой национальной чести или достоинстве можно вести речь, когда насильственной депортации подверглись целые народы – корейцы, чеченцы, немцы, ингуши, турки-месхетинцы? Последние вынуждены скитаться по стране до сих пор. Последствия диктатуры и сегодня препятствуют нормальному развитию и взаимоотношению народов в рамках бывшего Союза. Это один из факторов его разрушения. Вот как дорого обходится антидемократия в национальном вопросе.
Однако все это, на мой взгляд, не может заслонять реальных завоеваний дружбы народов, не должно служить оправданием ее уничтожения. Всегда верил и верю, что дружба народов – не идеологический миф, а реальность, часть жизни десятков, сотен миллионов людей различных национальностей. Об этом нельзя забывать. Альтернативы сотрудничеству нет, но нет альтернативы и национальной самостоятельности, независимости, демократическому развитию межнациональных отношений. Крайности в сфере национальных отношений ведут к трагедии.
Именно в шараханиях от одной крайности к другой истоки беспомощности политики Горбачева, приведшей к кровопролитию на межнациональной почве. Политика Ельцина пока представляется мне большими обещаниями при малых возможностях. Чаще всего он не спешит предпринимать что-либо, пока не возникнет чрезвычайная ситуация, как это случилось, например, с Чечено-Ингушетией и Осетией. Тут Ельцин и Горбачев весьма схожи. У обоих не сложились четкие ориентиры в национальной политике, оба своей позицией затрудняют выход на такие ориентиры, хотя у Бориса Николаевича более развитая интуиция в этих вопросах. Это его зачастую выручает.
Десятки инициатив, направленных на устранение очагов напряженности, оставлены без внимания. Не только общество, но и руководители оказались не готовы к преобразованиям в сфере национальных отношений. В этом мне видится причина того, что свобода самостоятельно творить свою жизнь была воспринята республиками, правящей в них политической элитой столь односторонне. Все поспешно бросились к размежеванию с центром и друг с другом, вместо того чтобы налаживать связи, совместную цивилизованную жизнь. Не было понимания необходимости в такой политике, которая основана на законах взаимного уважения. Все переплелось – и трагические события, и процесс обретения свободы. Возможно, мы придем к иному уровню национальных отношений, только значительно позднее. Но какой ценой? Будет ли оправдана такая плата? Хотелось бы это выяснить у тех народных депутатов, из-за микрофонных битв которых не был принят целый ряд законов.
Все любят подчеркивать, что национальный вопрос – это тончайшая область исторических взаимосвязей. Она охватывает целый комплекс проблем общественной жизни десятков самобытных народов. Но как только речь заходит о своей национальности, о развитии своего народа, мы сразу об этих взаимосвязях забываем. Представители этнических групп зачастую используют национальный вопрос в корыстных, узкополитических целях. Наиболее противоречивым носителем национального "я" выступает интеллигенция. С одной стороны, она острее других социальных групп чувствует и реализует малейшие проявления дискриминации, неравноправия, угнетения в национальной сфере. С другой – нередко сама впадает в крайности национального нигилизма или шовинизма, чаще становится жертвой национализма, который оборачивается борьбой против национального "я". И сегодня дело, начатое национальной интеллигенцией в бывших союзных республиках на пути возрождения в них культуры, языка и традиций, обернулось политикой войны, столкновений и трагедий. Часть национальной интеллигенции толкнула народы этих республик к кровопролитию, не воспрепятствовав этому.
Тезис о двух тенденциях в развитии национальных отношений (я имею в виду местный национализм и великодержавный шовинизм) ранее в определенной степени отражал суть идеологических процессов, происходящих в этой сфере. В наши дни вся национальная проблематика опять анализируется под углом зрения этого тезиса. Все национальные проявления оцениваются с точки зрения борьбы унитаристов – великодержавных шовинистов и сепаратистов-националистов.