Несмотря на ночной холод, я почувствовал, что у меня на лице выступил пот, который скрыл слезы отчаяния, покатившиеся из моих глаз. Мне было трудно дышать после тяжелой работы, поэтому мне удалось скрыть дрожь в голосе, когда я сказал: "Прости, Хью, но я не мог объехать этот сыпучий песок. Для объезда не было места". В ответ прозвучало: "Какое мне до этого дело? Вытаскивай свой проклятый грузовик и поезжай туда, где ты нужен".
Он говорил таким тоном, словно думал, что я намеренно посадил грузовик в песок, чтобы не идти на передовую. На самом деле в тот момент (это никогда не повторялось потом) я бы с радостью в одиночку бросился на гренадерский танковый полк немцев. Мне показалось, что "скорпион" был подбит из противотанкового орудия и что мои "виккерсы" могли бы вывести эту проклятую пушку из строя. Бросив грузовик, я побежал по сыпучему песку и по узкой дорожке, которую проделал в нем "скорпион". Я бежал до тех пор, пока не задышал как скаковая лошадь на финише. Эти несколько секунд порыва, естественно, не могли оказать ни малейшего влияния на исход сражения, но меня задело за живое то, что Хью подозревал меня в трусости.
Хью стоял рядом с черным внушительным монументом мертвого "скорпиона", моя машина с пулеметами была позади него. Впереди маячили пешие взводы и несколько саперов; за ними был враг, окопавшийся и невидимый. Враг обнаруживал себя только очередями трассирующих пуль, которые с неправдоподобно малой скоростью вылетали откуда-то из-под земли и медленно разворачивались в воздухе, как свитки японской акварели.
Хью указал рукой на вспышку следующего выстрела противотанкового орудия, и почти в тот же самый момент что-то, похожее на пущенный с невероятной силой мяч, ударилось о землю возле танка и отскочило в воздух пылающей спиралью. Он прокричал: "Уничтожь эту проклятую пушку, пока она не попала в "скорпион" и не устроила иллюминацию на весь проход!" – "Хорошо, Хью", – ответил я.
Уверенность вернулась ко мне, я знал, что могу сейчас сделать что-то полезное. Вспрыгнув на подножку машины рядом с Хэлси, водителем, я приказал ему отъехать влево, на сотню ярдов от подбитого "скорпиона". Хью, умерив свою безапелляционность, пробормотал, что пулемет лучше протащить на руках, так как вокруг полно мин. Но я, приняв в расчет сильный орудийный огонь, махнул Хью рукой, дав ему понять, что мне ясна двусмысленность нашего положения. Мы поехали вперед, не видя перед собой ничего, кроме луны и вспышек неприятельских выстрелов, которые ободряли меня, так как давали возможность расквитаться за пережитое унижение.
Потом я почувствовал сильное сотрясение, и одновременно мне показалось, что я укусил плотную пыль. Меня так тряхнуло, что на какое-то время я потерял способность дышать. В этот момент я осознал, что мы наскочили на мину..."
К этому времени силы разминирования сильно уменьшились из-за потерь; их полковник Корбетт Уайндер доложил Робертсу, что у него остались люди только на разминирование двух проходов в поле "Февраль". На такое решение было дано согласие, и час игрек начала наступления на поле "Февраль" был назначен на половину шестого. На правом фланге минерам не удалось дойти до поля; на левом фланге задача была выполнена, но по ее завершении саперы попали под сильный неприятельский огонь. Когда занялся рассвет и стала ясна невозможность проделать проходы в минных полях днем, саперы были отведены в тыл. Один "скорпион" был подбит и брошен на минном поле на виду у противника.
Когда наступил день, выяснилось, что силы бригады скопились по обе стороны минного поля "Январь". Это была очень неудобная и опасная позиция, так как войска находились на виду у противника и под прицелом его орудий. Это касалось бригады "Свободной Франции", которая была отведена с позиций, занятых ею к западу от Химеймата. Их атака была выполнена группой "А", составленной из 1-го и 2-го батальонов Иностранного легиона под командованием полковника Амилаквари. После долгого и трудного марша по сыпучим пескам два батальона вышли на линию развертывания в боевой порядок на неприятельском минном поле к юго-западу от Химеймата в половине второго. Атака, которая началась часом позже в направлении северо-востока, была поддержана их собственной артиллерией и постановкой дымовой завесы, выполненной Королевскими военно-воздушными силами. Первый батальон на правом фланге встретил сильное сопротивление противника. Незадолго до рассвета Амилаквари приказал перейти в атаку 2-му батальону на левом фланге, и через полчаса они вышли к северному рубежу укрепления. К этому времени уже стало светло и не удалось подтянуть к батальонам противотанковую артиллерию. В половине восьмого батальоны были атакованы захваченными немецкой группой "Киль" танками "стюарт", которые сумели уйти от "крусейдеров" бригады "Свободной Франции". 2-й батальон был вынужден отойти; при этом обнажился тыл 1-го батальона, которому пришлось тоже отступить. Кениг дал Амилаквари разрешение отойти на 3 мили к юго-востоку. Но пешее отступление при дневном свете по голым склонам привело к большим людским потерям. Сам Амилаквари был убит, кроме того, батальоны потеряли весь свой автомобильный транспорт. Смерть воодушевлявшего солдат и любимого ими командира нанесла непоправимый удар по боевому духу Иностранного легиона, что поставило под удар всю операцию.
Без четверти восемь Хоррокс доложил де Гингану, что хочет обсудить с Хардингом: стоит ли проделывать дыру в "Феврале"? Если нет, то генерал предлагал "просочиться" между "Январем" и "Февралем".
Глава 8
ЗАМЕШАТЕЛЬСТВО
24-25 октября
Долгое время Штумме и его начальник штаба Вестфаль знали только одно: артиллерийский обстрел неслыханной со времен Первой мировой войны интенсивности, начатый почти по всей длине линии фронта, уничтожил всю сеть армейской связи, в результате чего никто в штабе не знал, что происходит в войсках. Штумме, беспокоясь за положение с боеприпасами, не разрешил проведение ответных действий. В штабе утверждали (это мнение поддержал Роммель), что большая ошибка – не обстрелять британцев на их пунктах сосредоточения. Когда немецкая артиллерия с большой задержкой открыла огонь, его эффект был снижен из-за того, что британцы сумели укрепиться на захваченных у немцев рубежах обороны. Но такая точка зрения далека от истины. Бездействие немецкой артиллерии на первых этапах сражения можно объяснить чем угодно, в том числе успешным огнем британских орудий. Силы стран Оси были отведены назад, и скопления пехоты, представлявшие собой уязвимую мишень, оказались вне зоны досягаемости огня немецких батарей. Мало доказательств того, что немецкие и итальянские пушки намеренно не вели огонь на разных этапах операции или что британская пехота извлекла большую выгоду из захвата старых немецких позиций. Роммель признал, что огонь артиллерии 8-й армии был "исключительно точным" и нанес немцам "огромные потери", что британские орудия уничтожили большую часть тяжелого вооружения пехоты. Артиллерийский огонь был так силен, что 62-й пехотный полк итальянской дивизии "Тренто" был вынужден в спешке оставить свои позиции и устремился в тыл (вероятно, на фронте австралийской дивизии), что говорит о слабости обороны на этом участке. В штабе немецкой танковой армии сложилось впечатление, что британцы снова и снова гнали вперед танки и уничтожили остатки 62-го пехотного полка и по меньшей мере два батальона 164-й немецкой дивизии. На севере британским войскам удалось взломать оборону противника на фронте шириной 6 миль, но они были остановлены плотным артиллерийским огнем. На юге атаку пехоты поддержали 100 танков, которые преодолели передовые рубежи, но были остановлены перед главной линией обороны.
Учитывая неопределенность обстановки, Штумме решил лично разобраться, что происходит. Командующий отказался от охраны и рации под тем предлогом, что хочет поехать в 90-ю дивизию. Он отправился на передовую в сопровождении только полковника Бюхтинга и водителя капрала Вольфа. В действительности Штумме поехал на фронт, и его машина была обстреляна, скорее всего, австралийцами. Бюхтинг получил смертельное ранение в голову, и Вольф, не теряя времени и не снижая скорости, развернул машину. Штумме, когда начался обстрел, открыл дверцу, чтобы выпрыгнуть, но в этот момент у него случился сердечный приступ, и он вывалился из машины. Все знали, что он страдает повышенным артериальным давлением и находится не в лучшей форме. Затормозив, Вольф не сразу понял, что произошло. Тело генерала было найдено только через сутки. Этот инцидент отрицательно сказался на действиях немецкой танковой армии в критический момент сражения.
Картина была немного яснее в штабе Монтгомери, но и здесь мало что знали о точном положении дел на решающем участке, где Бриггс и Гейтхауз должны были проломить оборону противника; но общее настроение было оптимистичным. Было очевидно, что ни Ламсдену на севере, ни Хардингу на юге не удалось прорвать оборону противника, причем на севере это произошло оттого, что не были расчищены проходы в минных полях, по которым могла бы пройти тяжелая техника. В четверть десятого, за час до приезда Александера в его штаб, Монтгомери приказал Лису сделать все для расчистки "северного коридора". Фрейбергу предстояло развить свой успех на юг, а Уимберли – занять освободившийся сектор на хребте, но это не могло быть сделано до второй половины дня. Моршид, вместо того чтобы развивать продвижение на север, должен был подготовиться к операции по ночному "перемалыванию" противника.
Вскоре после семи часов утра Фрейберг доложил Лису, что, по его мнению, настал момент "для наибольших усилий с целью прорыва 10-й бронетанковой дивизией обороны противника". Он полагал, что обстановка благоприятствует тому, чтобы Кастенс и Кенчингтон усилили потрепанную бригаду Карри и, согласно плану, взломали оборону немцев. Три четверти часа спустя он снова позвонил Лису и попросил его потребовать от Ламсдена, чтобы он поторопил Гейтхауза с наступлением. Это было сделано, и Ламсден ответил, что промедление вызвано тем, что большая часть транспорта новозеландской дивизии скопилась в единственном коридоре ее сектора. Надо было приложить все усилия, чтобы двинуть дивизию вперед. Так как в последующие два часа никаких действий не последовало, начальник штаба новозеландской дивизии доложил командованию 30-го корпуса, что Карри получил приказ немедленно выступить. Так как противник по численности намного превосходит Карри, то Гейтхауз должен получить приказ поддержать бригаду Карри. В 10-м корпусе ответили, что дивизия не в состоянии выполнить такой приказ и что Ламсден считает, что такой вопрос не должен даже ставиться. Из 30-го корпуса новозеландцам сообщили, что Лис направляется к Фрейбергу и разберется во всем по приезде. Было неясно, действительно ли Карри получил такой приказ. Его бригада провела весь день в стычках с немецкими танками, оставаясь под прикрытием хребта, каждая попытка преодолеть который пресекалась плотным и точным огнем противотанковых пушек противника. К середине дня в уилтширском йоменском полку остались только 1 "шерман" и 3 "гранта", а 8 офицеров, включая командира полка, полковника Сайкса, были ранены.
Лис и Фрейберг вместе осмотрели хребет, удовлетворившись тем, что войска надежно прикрыты от неприятельских контратак, и вернулись в штаб новозеландской дивизии для встречи с Монтгомери и Ламсденом. Теперь у командования возобладал реалистический взгляд, и было решено, что Гейтхауз ночью начнет наступление через боевые порядки новозеландцев при массированной поддержке артиллерии Лиса. На случай каких-либо сомнений относительно его намерений Монтгомери, вернувшись в свой штаб, связался по телефону с Пиком, начальником штаба Ламсдена, и сказал ему, что должна быть предпринята еще одна попытка пробиться сквозь сделанную брешь. Он добавил, что готов смириться с потерями, если их ценой пробьются бронетанковые дивизии, а новозеландцы сумеют успешно продвинуться на юг. Де Гинган мог уже с полным основанием сообщить командующему, что нет признаков передвижения 21-й танковой или 90-й легкой дивизий противника. Во время проведения операции было захвачено 1000 пленных, две трети из них итальянцы. Точные потери 8-й армии точно неизвестны, но, вероятно, составляют менее 3000 человек: большая часть потерь приходится на 30-й корпус, хайлендерская дивизия потеряла 1000 человек, новозеландцы около 800. Австралийцы и южноафриканцы потеряли приблизительно по 350 человек.
В это время Уимберли пытался "расчистить северный коридор", атакуя "Страйчен" и "Кейт" силами 2-го сифортского полка, находившегося до этого в резерве, при поддержке 50-го Королевского танкового полка и всей дивизионной артиллерии. Велись нескончаемые споры, особенно между дивизией и 1-й бронетанковой бригадой о том, кто где находится. Предложение начальника артиллерии 30-го корпуса обсудить создавшееся положение было отклонено. У сифортского полка было слишком мало времени на подготовку атаки, которая должна была дать инженерным подразделениям Бриггса возможность расчистить дорогу для танков Фишера; они должны были выступить сразу после расчистки проходов в минных полях. Атака началась в три часа и увенчалась успехом, несмотря на потери одной из рот, которую вывел к заданному рубежу ротный писарь, так как все офицеры и сержанты были убиты или ранены.
Бэйс на правом фланге Фишера потерял 6 "шерманов", подбитых танками и противотанковыми орудиями противника. Это произошло на минном поле перед укреплениями противника. Поставив дымовую завесу, танкисты отошли и получили приказ сместиться к югу, ближе к 9-му уланскому полку, который преодолел по проходу одно минное поле, но сразу натолкнулся на другое. Вместе с саперами, шедшими впереди танков, уланы вскоре соединились с танкистами Бэйса. В это время 10-й гусарский полк пытался слева обойти сильные укрепления противника. В пять часов оба полка пошли на северо-запад и к заходу солнца оказались с северо-востока от гряды высот "Почка". После наступления темноты они отошли на 500 ярдов под прикрытием йоркширских драгун, полагая, что заняли заданный рубеж, но на самом деле не дошли до него около 1000 ярдов. Бригада потеряла 20 "шерманов", из них 11 – Бэйс, и располагала теперь 57 танками этого типа при таком же количестве "крусейдеров". Британцы считали, что встретились с 80 неприятельскими танками, из которых подбили 30. Несомненно, это была завышенная оценка. Этой ночью Бриггс решил двинуть вперед 7-ю моторизованную бригаду, стоявшую у Эль-Аламейна, и сменить танкистов.
На юге Гейтхауз вскоре после рассвета отправился осмотреть хребет Митейрия и пришел к выводу, что нельзя посылать танки по другую сторону хребта. Из-за наличия мощных минных полей был признан неверным приказ послать в половине одиннадцатого Кенчингтона на север к восточному краю хребта для наступления на противника, сдерживавшего Фишера. План ночного прорыва заключался в следующем. Карри должен отвести свою бригаду и освободить место для Кенчингтона, который будет наступать на юго-запад вдоль северной границы полосы намеченной атаки 10-й бронетанковой дивизии. К югу от них в наступление пойдет Кастенс, и обе бригады продвинутся на 3 мили к "Пирсону" и соединятся с Фишером на своем правом фланге. Позже было решено, что Карри также начнет атаку, но на левом фланге, а моторизованная пехота Ли заменит танки Кастенса и Карри на хребте. Дивизионные инженерные подразделения должны расчистить столько проходов шириной 16 ярдов через минные поля на хребте, сколько смогут.
Вскоре после захода солнца Фрейберг связался по телефону с Лисом и сказал, что не уверен, что 10-я бронетанковая дивизия готова к наступлению, и заметил, что штаб дивизии находится слишком далеко от ее боевых порядков. После разговора с Ламсденом у Лиса создалось впечатление, что тот не слишком уверен в успехе атаки. Это мнение было немедленно доведено до сведения де Гингана.
Кенчингтон выступил, имея 83 "шермана" и 48 "крусейдеров", но его бригада задержалась на исходных рубежах из-за неразберихи в саперных командах, расчищавших проходы в минном поле. Работы по разминированию начались только без пяти минут одиннадцать, то есть через час после того, как проходы должны были быть закончены по плану. Минное поле оказалось намного глубже, чем ожидалось; еще одна задержка произошла из-за ложного сообщения об атаке противника, которое заставило отвести бригаду, которая в результате оторвалась от своего пехотного сопровождения. В конце концов было решено сосредоточить все имеющиеся ресурсы на расчистке единственного прохода в минном поле, который был готов без четверти четыре. Потом не могли найти рацию, чтобы сообщить об этом командованию. У саперов Кастенса не было времени на разведку минного поля, в котором им предстояло проделать три или четыре прохода шириной 16 ярдов каждый. Они приступили к работе в восемь часов, и к половине одиннадцатого центральный и южный проходы были готовы. Южный проход совпал с коридором, проделанным противником в своем минном поле. Выход из него прикрывал плотный огонь, и дальнейшие попытки расчистить проход были оставлены. На правом фланге находился стаффордширский йоменский полк, в центре шервудский полк, а на левом фланге 3-й Королевский танковый полк. Так как местность вокруг проходов была густо усеяна минами, весь транспорт сгрудился в проходах, машины стояли, уткнувшись друг в друга, иногда даже в два ряда. В десять часов в воздухе появились один или два самолета и сбросили бомбы на головы шервудского полка, ожидавшего очереди войти в центральный проход. Вторая воздушная атака поразила его транспорт и некоторые машины 1-го восточнокентского Королевского полка (Баффс). Вскоре около 25 грузовиков с бензином и боеприпасами были объяты пламенем. Пожар продолжался всю ночь, и батареи противника использовали его как ориентир, всю ночь обстреливая район сосредоточения британских войск. Четыре офицера были ранены, а шервудский полк оказался на некоторое время дезорганизованным. Кастенс приказал полку рассредоточиться, чтобы избежать дальнейших потерь. В то время, когда войска покинули южный проход, 3-й Королевский танковый полк начал выдвигаться в центре, но тоже получил приказ рассредоточиться.
Пока происходили все эти события, стаффордширский йоменский полк миновал северный проход и начал медленно продвигаться вперед, уничтожая по пути огневые точки и противотанковые орудия противника. Однако растерянность, вызванная бомбежками, горящими грузовиками, непрерывный обстрел центрального прохода заставили Кастенса рекомендовать Гейтхаузу прекратить наступление его бригады.