Семь лет в Тибете. Моя жизнь при дворе Далай ламы - Генрих Харрер 31 стр.


Первые задания от правительства

Осенью мы получили от правительства задание сделать точный план города. Ауфшнайтер прервал свою работу на окраине, и мы вместе приступили к замерам. Правительство впервые решило обмерить город, до этого точного плана Лхасы не существовало. В прошлом столетии кое-какие наброски попали в Индию, но они были сделаны тайными агентами этой страны неточно и лишь по памяти. Теперь нам очень пригодился теодолит Царона, и мы с обмерными лентами прошлись по всем закоулкам Священного города. Работать можно было только самым ранним утром, потому что, когда на улицах начиналась жизнь, нас тут же окружала толпа любопытных. Правительство даже выделило нам двоих полицейских, потому что самостоятельно мы далеко не всегда могли избавиться от зевак. Но людям все равно казалось безумно интересным вместе с Ауфшнайтером смотреть в объектив – особенно с обратной стороны. В том, чтобы ползать в грязи среди экскрементов на утренней стуже, приятного было мало, а мы потратили всю зиму на подготовку материалов для плана. Потом пришлось еще забираться на крыши, чтобы Ауфшнайтер мог разметить блоки домов, а я собрал больше тысячи названий домов и записал их по всем правилам тибетского письма. После того как мы изготовили копии плана для Далай-ламы и всех важных учреждений, разбирать нашу карту сделалось модной салонной игрой: лхасцам очень нравилось разглядывать городской план и искать на нем собственный дом.

Тогда в правительстве уже стали серьезно задумываться о том, чтобы организовать в городе канализацию и систему электроснабжения. Это тоже должно было лечь на наши плечи. Правда, ни Ауфшнайтер, ни я не обладали необходимыми для такой работы знаниями, но мой товарищ, инженер сельского хозяйства по образованию, имел замечательные математические способности, а по специальным вопросам мы консультировались в соответствующих справочниках. Ауфшнайтер уже с этого года имел ежемесячное правительственное жалованье, а я вступил в официальную должность в 1948 году. Я до сих пор горжусь письмом о своем назначении, которое тогда получил.

* * *

Через несколько месяцев после приема у Далай-ламы – на дворе уже стояло лето – меня вызвали ночью в резиденцию Норбу Линка. В Кьичу поднялась вода и угрожала затопить летний дворец! В период муссонов эта спокойная река невероятно быстро превращается в ревущий поток шириной местами до двух километров. Прибыв на место, я увидел, что старые укрепления начали качаться, так что тут же под проливным дождем и в тусклом свете карманных фонариков солдаты личной охраны начали возводить новые дамбы. Нам удалось укрепить старую дамбу, чтобы она продержалась до утра. На следующий день я послал скупить все джутовые мешки, которые найдутся на базаре, мы стали наполнять их глиной и дерновыми кирпичами. Пять сотен батраков и солдат работали в совершенно непривычном для них темпе, и в итоге мы закончили все приготовления как раз к тому моменту, когда старую плотину прорвало.

В то же время призвали предсказателя погоды из монастыря Гадон, и этот монах несколько дней провел со мной в одном доме в Норбу Линка. У нас с ним была одна и та же задача – предотвратить потоп. Очень хорошо, что в этот раз не стали полагаться на силы одного только оракула, но и мобилизовали тысячи рабочих рук. Когда мы уже завершали работы на дамбе, на берег нетвердой походкой вышел погруженный в транс оракул и исполнил свой танец. В тот же день дождь прекратился и уровень воды начал снижаться. Далай-лама поблагодарил нас обоих.

Чуть позже меня стали спрашивать, не могу ли я что-нибудь придумать, чтобы раз и навсегда защититься от наводнений, ежегодно угрожавших летнему дворцу. Я тут же согласился взяться за это дело в уверенности, что вместе с Ауфшнайтером мы найдем правильный способ регулирования уровня воды в реке. У тибетцев плотины всегда были с перпендикулярными стенками, в чем, как я уже давно понял, и заключалась главная ошибка.

Мы начали работы заранее, весной 1948 года, чтобы ко времени начала муссонных дождей все уже было готово. Для строительства нам выделили пятьсот солдат и тысячу батраков – необычно большое по местным меркам количество рабочей силы. Я ввел еще одно важное новшество: мне удалось убедить правительство, что дело будет идти гораздо быстрее, если не прибегать к подневольному труду. Я добился того, чтобы каждому работнику ежедневно платили, что, конечно, очень подняло настроение на стройке. Правда, производительность труда все равно ни в какое сравнение не шла с европейской. Одной лопатой часто работали по трое: один втыкал ее в грунт, а двое других тянули за веревку, привязанную к черенку. Физически тибетцы гораздо слабее наших рабочих, и часто на меня смотрели разинув рот, когда я в нетерпении сам брался копать землю. А сколько перерывов и пауз они делают! Кто-нибудь вскрикивает, заметив на лопате червяка, бросает все и переключается на спасение живого существа – уносит его в безопасное место.

На строительстве дамбы было занято также множество женщин, и они не уступали мужчинам по силе. Целыми днями они таскали на спинах корзины с грунтом и распевали монотонные песни, чтобы шагать в ритм. Тибетские солдаты, как и везде в мире большие охотники до женского пола, постоянно перешучивались с работницами. Чаще всего на стройках работает даже больше женщин, чем мужчин. Так, например, однажды под началом Ауфшнайтера было три сотни работниц и всего горстка мужчин. То, что пятая часть мужчин страны живет в монастырях, все же очень чувствуется.

Судя по всему, низкая работоспособность тибетцев – следствие плохого питания. Цампа, тибетский чай и немного редьки с перцем – вот и весь обычный рацион простого человека. У нас на стройке целыми днями грелись чайники с тибетским чаем, каждому работнику выдавали сухой паек, а в середине дня кормили супом. Я все удивлялся тому, что при этом они были совершенно довольны и радостны. Но, видно, к другому они и не привыкли: мясо – продукт дорогой, и едят его очень редко.

Помимо солдат и батраков, в моем распоряжении было еще сорок лодок из ячьей кожи. Лодочники – профессия неуважаемая, потому что они, как и кожевенники, постоянно работают с кожами животных и тем самым нарушают заветы буддизма. Мне врезалась в память история, ярко иллюстрирующая отношение к таким людям.

Один Далай-лама, направляясь в монастырь Самье, прошел через перевал, которым обычно пользовались лодочники, чтобы добраться до реки. После соприкосновения с Божественным Правителем этот перевал стал священным, и больше лодочникам пользоваться этой дорогой не позволялось. Теперь им приходилось с лодками на спине ходить более длинным и менее удобным путем, тратя куда больше времени. При этом нужно понимать, что лодки весят более сотни килограммов, а перевалы всегда выше пяти тысяч метров… Религия в этой стране играет такую огромную роль, что своими запретами может в одночасье существенно изменить повседневные привычки людей. У меня всегда сжималось сердце при виде людей с лодками на спинах – как они медленными, размеренными шагами идут вверх по течению реки, потому что плыть в этом направлении невозможно. У каждого лодочника обязательно есть овца, которая, как верная собака, бегает за хозяином. Наверное, их специально для этого дрессируют, потому что ходят они сами, без поводка, перенося на спине личные вещи хозяина, и даже сами запрыгивают в лодку, когда ее спускают на воду.

Сорок лодок мне выделили для того, чтобы можно было привозить гранит из каменоломни, расположенной выше по течению. Это оказалось непростой задачей: пришлось для начала усилить лодочные борта досками. Только после этого можно было приступать к перевозке камней. Лодочники – одни из самых сильных людей в стране, и получают они за работу больше простых рабочих. Забитости, которой можно было бы ожидать от презираемого класса, в них нет, у них даже имеется собственная гильдия, которой они очень гордятся.

* * *

По забавному стечению обстоятельств один из моих работников оказался бывшим пёнпо из Традюна. Нынче в его обязанности входило каждый вечер выдавать жалованье рабочим. Мы отнюдь не забыли друг друга и часто беседовали о тогдашних, таких тяжелых для меня, временах. Теперь я вспоминал о том периоде со смехом. Тогда он в сопровождении двадцати слуг объезжал округ с инспекцией и к нам отнесся благосклонно и доброжелательно. Кто бы мог подумать, что однажды нам придется работать бок о бок, да еще я при этом буду занимать "руководящий пост"! Мне не верилось, что с нашей первой встречи прошло уже четыре года. Как сильно я за это время проникся духом страны! Часто я замечал за собой типично тибетские жесты, которые я видел по тысяче раз на дню и совершенно бессознательно повторял.

Так как главной целью моей работы было защитить от наводнений парк Его Святейшества, моими начальниками были монахи высшего ранга, и правительство тоже проявляло большой интерес к моей деятельности. Регулярно стройку посещали все члены Кабинета министров с секретарями и слугами, вызывали Ауфшнайтера, осыпали нас обоих похвалами и одаривали шелковыми шарфами и деньгами. При этом рабочие тоже получали денежные подарки и на остаток дня отпускались со стройки.

В июне дамба была действительно закончена. И как раз вовремя, потому что скоро начались первые паводки. В том году вода поднималась особенно высоко – но дамба выдержала. На защищенной от разливов земле посадили ивы; их свежая зелень стала замечательным обрамлением для летнего парка и сделала его еще красивее.

Работа и праздники в Драгоценном парке

Во время работ по защите Драгоценного парка меня часто приглашали высокопоставленные монахи поужинать с ними и даже остаться на ночь. Так я стал первым европейцем, которому позволили жить в Потале и в летнем парке Божественного Правителя. Так что у меня была возможность полюбоваться прекрасным парком, в разных частях которого росли привезенные со всех концов страны лиственные и хвойные деревья, замечательные яблони, груши и персики, плоды которых попадали на стол к Далай-ламе. Целая свита садовников ухаживала за клумбами, восхитительной красоты деревьями и поддерживала чистоту на дорожках. К более масштабным работам привлекали солдат личной охраны Его Святейшества. Парк окружает высокая стена, но он открыт для посещения всех желающих. У всех ворот несут караул солдаты личной охраны Далай-ламы, но они смотрят лишь за тем, чтобы посетители были одеты в тибетские костюмы. Посетителей в европейских шляпах или в европейской обуви не допускали. Только для меня было сделано исключение. Впрочем, когда наступило время праздников в саду, мне пришлось подчиниться общему требованию и потеть в отороченной мехом тибетской шляпе. Стражники у ворот приветствовали всех знатных людей от четвертого ранга и выше, беря на караул. Меня тоже удостоили такой чести.

Посередине парка есть еще одна высокая стена желтого цвета – за ней располагается личный сад Живого Будды. Солдаты строго охраняли оба входа в эту часть парка, куда имели доступ только наставники юного божества. Сквозь листву загадочно поблескивали позолоченные крыши храма, а крики павлинов – единственные звуки, которые доносились оттуда во внешний мир. Никто не знал, что происходит внутри этого заповедного святилища. Внутрь не пускали даже членов Кабинета министров, а для тибетского народа эта стена скрывала нечто поистине мистическое.

Стена тоже притягивает множество паломников. Богомольцы обходят ее кругом, двигаясь по аллее по часовой стрелке. В стену встроены на небольшом расстоянии друг от друга собачьи будки, и их рослые длинношерстные обитатели поднимают шум, когда кто-нибудь подходит слишком близко. Псы крепко привязаны веревками из ячьего волоса, но их хриплый лай звучит диссонансом в этом мире спокойствия. Позже, когда ворота желтой стены распахнулись и для меня, я даже подружился с этими косматыми сторожами.

Далай-лама тоже наблюдал за представлениями. Он сидел за занавесью из прозрачной ткани на втором этаже садового павильона, который хотя и стоит за оградой, но фасадом обращен к сцене. Чиновники располагаются в шатрах, расставленных с обеих сторон от подмостков строго в соответствии с их рангом. В полдень, направляясь к совместной трапезе, которую готовят для всех на кухне Далай-ламы, они проходят под окнами своего правителя. Потом они приглашают друг друга в гости к себе домой или в свои министерства и продолжают праздник там. А в это время на сцене под открытым небом одна сцена сменяет другую безо всякого перерыва, и некоторые зрители все это время не двигаются с места и смотрят все представления от начала до конца разинув рты.

Каждый день начинается и заканчивается парадом всех находящихся в Лхасе военных. Они проходят по саду под звуки оркестра и салютуют правителю Страны лам. Вечером военный марш становится сигналом того, что пора благодарить актеров, – на них сыплется дождь белых шарфов с зашитыми в них деньгами. Из кладовых приносят изрядное количество цампы, масла и чая, и представитель Далай-ламы каждому актеру вручает белый хадак и конверт с деньгами.

После окончания театрального праздника в Норбу Линка богатые знатные люди и представители приглашают труппы сыграть еще у них. Примерно месяц актеры показывают свои спектакли в разных местах и всегда при большом стечении зрителей, так что иногда для поддержания порядка приходится вмешиваться полиции.

Уют собственного дома

В моей жизни в том году многое изменилось в лучшую сторону. Я стал сам себе хозяином: у меня появился собственный дом, в котором я мог жить совершенно независимо от кого бы то ни было. Я, конечно, не забывал, насколько многим обязан Царону, который проявил гостеприимство и помог мне встать на ноги. С тех пор как я начал зарабатывать, я платил ему за аренду комнат. В последнее время мне поступало много предложений от знатных знакомцев, переезжавших по делам службы в провинцию, воспользоваться их столичными домами, садами и частью прислуги. Это было, конечно, очень заманчиво, тем более что теперь у меня хватало средств на ведение хозяйства.

В итоге я решил поселиться в одном из особняков министра иностранных дел Суркхана. Выбрал я этот дом потому, что он по тибетским меркам был одним из самых современных зданий в городе. У него были массивные стены и множество застекленных окон с мелким переплетом, только вот количество комнат явно превосходило мои потребности. Поэтому я выбрал себе для жизни несколько помещений, а остальные распорядился запереть. Комнату, куда по утрам попадало больше всего солнца, я сделал своей спальней. Рядом с кроватью поставил радио, а на стенах развесил картинки с видами Альп из календаря, который не знаю как, наверное с партией часов, попал в Лхасу. Шкафы и сундуки у меня в комнате были резные и ярко раскрашенные, похожие на нашу крестьянскую мебель. Одежду нужно было особенно тщательно хранить летом, потому что моль и прочие насекомые тут водились во множестве.

Полы во всем доме были каменные, и мой слуга очень гордился тем, что они сверкали, словно зеркало. Он натирал их воском и каждое утро, приплясывая, катался по дому в шерстяных тапках – эта работа для него явно была в удовольствие. Во всех комнатах у меня лежали пестрые ковры – все небольшие, потому что потолки тут поддерживали колонны. В Лхасе были известные мастера по изготовлению ковров, которых приглашали в дом к знати, и они на месте создавали ковры нужных размеров. Мастер садится на пол перед деревянной рамой и вяжет вручную спряденные нити, создавая классические орнаменты – с драконами, павлинами и цветами. Такие ковры служат многим поколениям владельцев, материал очень прочный, а краски, изготовляемые из древесной коры из Бутана, зеленых ореховых скорлупок и растительных эссенций, сохраняют яркость в течение долгих лет.

В гостиной я распорядился поставить себе письменный стол и большую чертежную доску. Насколько ловко местные столяры справлялись с изготовлением традиционной мебели, настолько беспомощны они оказались, получив непривычный заказ. Творческие способности здесь не принято применять почти ни в каких профессиях, а эксперименты не поощряются ни школой, ни частной инициативой.

В гостиной стоял алтарь, к которому мой слуга относился с особым тщанием. Ежедневно он наливал в семь чашечек свежую воду для божеств и следил, чтобы огонек в масляной лампе никогда не гас. А я все время опасался грабителей, потому что на статуэтках божеств были диадемы из чистого золота с бирюзой. К счастью, слуги у меня были очень надежные, так что за все годы, проведенные в этом месте, у меня ничего не пропало.

Назад Дальше