- Можно еще добавить, что в то время люди еще и упали духом - знали, что управление расформировывается, перспектив никаких. Тогда многие ушли, причем далеко не худшие… Приняв управление, я вскоре поехал по периферии, пришлось вместе с кадрами, с моими заместителями, подыскивать ребят. Удалось взять многих сотрудников, служивших со мной в Средней Азии, - некоторые люди вернулись даже из республик СНГ. В общем, пришлось немало потрудиться, но удалось собрать хороший, надежный коллектив. В то время создавались округа внутренних войск, и мы создали особые отделы по округам - от Москвы до Дальнего Востока. А вскоре началась Чечня.
- Конечно, ваши сотрудники были там с самых первых дней?
- Уже 13 декабря 1994 года мы были в Моздоке - пришлось создавать там очень мощную оперативную группу, подбирать туда людей, потому что в боевых условиях оперативные работники практически вместе с войсками и наступали, и отступали, и в блиндажах сидели. Пришлось, конечно, очень активно заниматься вопросами оперативной деятельности - выявлять боевиков, подбирать соответствующих помощников, чтобы знать о планах боевиков… Операция начиналась очень тяжело, пошли потери. В 1995 году погиб у меня первый работник. Начались ранения, контузии. И все же войска там действовали вместе с контрразведкой, поступали десятки тысяч сообщений оперативной информации, которая помогла спасти много жизней и солдат, и офицеров.
- Можете ли вы рассказать о каких-либо оперативных мероприятиях?
- Конечно, причем о таких мероприятиях, которые проводились не где-то далеко, а непосредственно в Москве. Оперативники, которые обслуживали один из военных госпиталей внутренних войск, получили информацию о том, что начальник одного из отделений незаконно ведет переговоры с заграничной фирмой под предлогом получения техники для лечения личного состава. На этом деле он зарабатывал крупные деньги. Почему этим занялись мы? Были подозрения, что фирмы, с которыми он работал, действовали в контакте со спецслужбами. Между тем в этом госпитале лечились люди из Кремлевского полка, спецчастей, из атомных и других подразделений. Так что все это нас очень насторожило.
В конечном итоге дело развернулось очень широко, мы подключили к этим вопросам Главное управление контрразведки ФСБ, потому что возникли подозрения, что через этого человека путем заключения различных договоров планировался выход на высокопоставленных лиц главкомата. Подключали даже заграничные резидентуры СВР - надо было узнать о связях западных спецслужб и фирм. У нас также появились, данные, что некоторые из тогдашних руководителей тыла получили "премии" - до сотни тысяч долларов. Дело закрутилось. Проводились все мероприятия, которые были в арсенале контрразведки: наружное наблюдение, перлюстрация корреспонденции, телефоны прослушивались. Все это, конечно, делалось с санкции суда. Без суда не решался ни один вопрос.
Эти материалы я доложил главному военному прокурору. Кстати, в деле проходил и один из сотрудников прокуратуры Московского гарнизона, который оказывал некоторые юридические услуги… Прокурор сказал, что этот сотрудник будет уволен. Так и было сделано.
Но, к сожалению, уголовное дело не возбудили, потому как главный фигурант, который в присутствии следователей рассказал, кому какие деньги он давал, погиб в автомобильной катастрофе.
- А его не убрали?
- Нет, это была трагическая случайность. Он ехал в отпуск, в подпитии, и при обгоне попал в аварию. Следствие велось в абсолютной тайне, и нам было выгодно ее сохранять - дело было уж очень громкое.
- Чем же все это закончилось?
- Свидетель был один, и он погиб. Учитывая, что там были замешаны очень высокие люди, главный военный прокурор предложил проинформировать об этом руководство ФСБ и министра внутренних дел и на этом дело завершить. Но потом один из его фигурантов все-таки погорел - при обыске у него в сейфе нашли большую сумму долларов. Но его только сняли с должности и отправили на пенсию. Хотя этого маловато - по его деяниям.
Кстати, один из представителей той фирмы, с которой работал медик, приезжал и выступал перед офицерами. Даже в гости их к себе в страну приглашал. Пришлось сообщить главкому, что этот иностранец закончил школу разведки. Соответственно доступ к нам был ему сразу же закрыт.
Как отвадили "дружка"
Одной из ярких страниц боевой биографии военной контрразведки ФСБ России можно считать обеспечение безопасности российских воинских контингентов, участвующих в международных миротворческих операциях. В частности, когда в составе международных сил российский воинский контингент обеспечивал мир и стабильность в крае Косово, военные контрразведчики выявили среди иностранных участников миротворческих операций десятки кадровых сотрудников разведывательных служб, сумели затруднить им "подходы" к российским военнослужащим. Для этого порой приходилось принимать и "нестандартные" решения.
В числе иностранных военных, охотно и часто посещавших лагерь наших десантников, выделялся американский майор по имени Майкл - улыбчивый, обаятельный детина под два метра ростом. Он сносно говорил по-русски и легко заводил друзей. Военные контрразведчики быстро установили, что это официальный сотрудник РУМО, военной разведки Соединенных Штатов Америки, а потому задумались, как бы отвадить от части этого не в меру активного и компанейского "союзника". В конце концов решили прибегнуть к старому и проверенному способу…
На одной из вечеринок к Майклу подвели пару ребят покрепче, которые тут же охотно чокнулись с ним бокалами - за мир, за дружбу, за взаимопонимание между народами. Когда американец, еле ворочая языком, стал восхищаться героизмом и мужеством русских десантников, кто-то из его новоявленных друзей предложил обменять "не глядя" свою десантную "камуфляжку" на американский мундир. Майкл был счастлив. Вскоре его, мирно спящего, мы благополучно доставили к месту службы. Увидев своего майора, облаченного в тельняшку и камуфляж, его начальник потерял дар речи. А наши провожающие вежливо и галантно с ним распрощались.
После того случая майор Майкл стал гораздо реже появляться в расположении десантников и вел себя осмотрительно. Затем по первой же ротации "американский друг" и вовсе покинул Косово.
Николай ПЕТРОВ
Последнее погружение "Хэла Рубинштейна"
В последние ненастные сентябрьские дни 1993 года ядовито-желтый особняк посольства США на улице Чайковского в Москве напоминал растревоженное осиное гнездо.
Россия переживала очередной драматический виток политического противостояния, поэтому большинство сотрудников посольства, и в первую очередь разведчики из резидентур ЦРУ и РУМО, работали с полной нагрузкой, стараясь не упустить из-под контроля развитие ситуации. С каждым днем напряженность в столице возрастала, а стоящая у стен американского посольства очередь желающих выехать из раздираемой противоречиями России становилась все длиннее и длиннее.
28 сентября, тщетно пытаясь укрыться от пронизывающего северного ветра и моросящего дождя, томился в ней вместе со своей женой и кандидат технических наук, старший научный сотрудник одного из особо важных научно-исследовательских институтов ВМФ 57-летний Моисей Финкель. Очередь медленно продвигалась вперед, и казалось, что ей не будет конца… Но вот на гудящих от напряжения ногах он переступил порог американского посольства. Закутавшийся в плащ от дождя и непогоды милиционер скользнул по нему взглядом и не остановил. Финкелю, проработавшему более тридцати лет в закрытом НИИ, это показалось настоящим чудом.
Он робко протиснулся в тесную комнату, где все было рутинно и буднично. Казенная мебель и равнодушные глаза сотрудников посольства напоминали ему родной отдел кадров и режимно-секретную часть. Приободрившись, он подал в окошко пакет документов, назвал себя и приготовился к долгой и изнурительной процедуре собеседования, но тут произошло второе чудо: его вдруг выделили из общей серой очереди.
В комнате появился подтянутый, лет тридцати мужчина в очках, смотревший внимательно и проницательно. Это был сотрудник резидентуры ЦРУ Джон Саттер, использовавший в качестве дипломатического прикрытия должность третьего секретаря консульского отдела посольства. Представившись как "господин Кит", он предложил Финкелю побеседовать в другом, более располагающем к разговору помещении.
Они прошли по длинному коридору первого этажа. Саттер остановился в торце перед массивной дверью, открыл ее ключом и пропустил вперед Финкеля. Перешагнув порог, тот оказался в небольшой комнате, чем-то напоминавшей шкатулку. Действительно, это была "шкатулка ЦРУ", в которой мастера шпионажа "прокручивали" и "просвечивали" своих будущих агентов, а затем вербовали…
Финкель пока еще не догадывался о том, что его ожидало. Теплый прием, хороший русский язык и обходительные манеры американца быстро растопили холодок настороженности и расположили к откровенному разговору. Саттер внимательно выслушал короткий и эмоциональный рассказ Финкеля о сложном положении в семье и бесперспективности дальнейшей работы и жизни в России. С пониманием он отнесся и к намерению жены получить статус беженки в США и тем "временным" трудностям, что испытывал сын, эмигрировавший в Израиль, а затем переехавший в Бельгию.
Окончательно укрепило веру Финкеля в успех задуманных планов неожиданно появившееся в руках Саттера письмо от старой приятельницы их семьи - Марины Орел. С ней и ее мужем Оскаром семью Финкелей связывала многолетняя дружба, которая прервалась в 1992 году, когда семья Орел оставила тихий и уютный городок Пушкин в Ленинградской области и отправилась в США. В первое время от них приходили редкие и скупые письма, но с каждым новым месяцем они стали поступать все чаще и чаще, а их тон менялся на все более оптимистичный и радужный. Под впечатлением их рассказов жизнь в США в глазах Финкелей засверкала во всем великолепии фильмов Голливуда.
Саттер положил конверт на стол, Финкель развернул письмо Марины и принялся читать. В тот момент он не задумывался над тем, почему оно оказалось в посольстве США и в руках обходительного американца, а не пришло, как обычно, почтой на домашний адрес.
Внешне и по содержанию письмо старых друзей мало чем отличалось от предыдущих. Оно носило дружеский характер, было, казалось, проникнуто искренней заботой о семье приятеля. В самых превосходных красках Марина расписывала жизнь свою и Оскара в Америке и особенно нахваливала нового "хозяина", который заочно настолько проникся симпатией к "российским страдальцам", что в случае их переезда в США готов был оказать бескорыстную материальную помощь. Более того, этот пока еще неведомый для Финкеля "хозяин" обещал взять на себя финансовые расходы, связанные с его предстоящей в марте 1994 года поездкой к сыну в Антверпен. Такая поразительная щедрость "американского благодетеля" пока оставалась загадкой для потерявшего на какое-то время голову старшего научного сотрудника. Ему было невдомек, что этим щедрым "хозяином" являлся некто иной, как "добрый" дядя из ЦРУ в лице самого же Саттера.
А тот, больше полагаясь на себя, чем на скрытые в стенах комнаты камеры видеонаблюдения, внимательно следил за реакцией будущего кандидата в агенты ЦРУ. Американского разведчика в момент разговора в посольстве, а затем и во время последующих конспиративных встреч с будущим агентом "Хэлом Рубинштейном" мало интересовали сын и страдающая неврозом жена Финкеля. Впрочем, и он сам, 57-летний старший научный сотрудник, которому всего ничего оставалось до пенсии, был нужен ЦРУ лишь до тех пор, пока работал в НИИ ВМФ.
Объектом интереса американской разведки являлись важные научные разработки, что велись учеными и инженерами НИИ в области гидроакустики, гидродинамики и конструкции глубинных аппаратов для подводного плавания. ЦРУ в течение многих лет настойчиво и безуспешно пыталось получить доступ к главным секретам российского ядерного подводного флота и искало подходящего кандидата, с помощью которого рассчитывало проникнуть под покров государственной тайны. Одним из таковых оказался Финкель.
В поле зрения ЦРУ он попал задолго до своей вербовки. Вынашивая намерение выехать на постоянное место жительства за границу и изыскивая в связи с этим источники доходов в будущем, Финкель еще в декабре 1990 года тайно от руководства института направил через проживающую в Нью-Йорке родственницу анкету-заявление в Службу иммиграции и натурализации США, прося о предоставлении ему и членам семьи статуса беженцев. В одной из граф анкеты он указал условное наименование НИИ, где работал, и кратко перечислил основные направления научных изысканий. Финкель рассчитывал, что своими оперативными возможностями заинтересует американскую разведку и с ее помощью сумеет решить свои материальные трудности в США.
Время шло, но ЦРУ оставляло этот "сигнал" без внимания. Поэтому в 1992-м и затем в феврале 1993 года через свои связи в США и Израиле Финкель вновь напомнил о себе разведке. В новых анкетах он упорно указывал место своей работы и прямо предлагал свои услуги как специалиста-гидроакустика. Наступило лето, а его обращения так и оставались без ответа…
Но это только казалось. Уже в 1992 году не без активной помощи Марины Орел, давно подрабатывающей на ниве шпионажа, посольская резидентура ЦРУ в Москве начала собирать на семью Финкелей подробные данные и терпеливо готовить шпионскую комбинацию для агентурного проникновение в НИИ.
Обработка Финкелей велась по нескольким направлениям. Орел периодически подогревала семью старого приятеля письмами и телефонными звонками о "райской" жизни на Западе. Кое-кто из знакомых, впоследствии выехавших на постоянное жительство в Израиль и США, заводил с ними разговор о бесперспективности дальнейшего пребывания в России - и "лед тронулся". Первым в путь за границу отправился сын, вслед за ним засобиралась мать, а следующим приготовился ехать сам Финкель.
С этого момента ЦРУ перешло к активной фазе подготовки и проведения вербовочной операции. Не без помощи мастеров шпионажа у сына Финкеля возникло много проблем. Орел успокаивала встревоженных родителей и сулила помощь своего "хозяина". И действительно, вскоре жизнь у сына стала налаживаться. Хорошая перспектива обозначилась и перед самим Финкелем.
Летом 1993 года в одном из телефонных разговоров Орел сообщила ему о заинтересованности "хозяина" в его предложениях и готовности помочь материально при обустройстве в США. Он же в ответ подтвердил свое твердое намерение выехать в США. В беседе содержался и ряд других условностей, который был понятен обоим. После этого ситуация с выездом из России стала динамично развиваться. С мертвой точки сдвинулось дело об оформлении статуса беженца, а в июне на домашний адрес Финкелей поступило письменное приглашение посетить посольство США в Москве.
В тот день, 28 сентября 1993 года, в стенах американского посольства Финкелю казалось, что его надежды вскоре сбудутся. Беседа с Саттером позволяла рассчитывать на то, что вопрос с выездом в США разрешится сравнительно быстро. Он заверил, что в течение ближайших месяцев жена Финкеля встретится с супругами Орел в солнечной Калифорнии. Не остался без внимания и его сын, но вот когда речь зашла о сроках выезда из России самого Финкеля, вопрос завис в воздухе. Саттер не спешил с обещаниями и устроил ему жесткий экзамен.
Это была первая проверка Финкеля на шпионском поприще. Перечень вопросов сразу заставил его вспомнить все расписки о неразглашении государственной тайны, которые пришлось давать при оформлении на работу в НИИ, выездах на испытания в воинские части, на заводы и полигоны. И, несмотря на это, он, гражданин России, взявший на себя обязательства хранить в тайне ее секреты, отступил от них. Но в какой именно момент - в посольстве США или гораздо раньше - Финкель решил переступить ту роковую черту, которая называется "государственная измена", знает только он сам.
Впоследствии на допросах у следователя Финкель пытался оправдать свой первый шаг на скользком пути к предательству сложным материальным положением в семье… Но это было потом, а тогда, в посольстве США, Финкель мучительно выдавливал из себя секретную информацию. Саттер, как опытный вербовщик, не спешил форсировать процесс и, чтобы не оттолкнуть от себя перспективного агента, предложил провести следующую встречу в Антверпене. Американский разведчик рассчитал все абсолютно точно.
Проживавший в Бельгии сын Финкеля являлся отличным "живцом", на которого любящий отец обязан был "клюнуть". Кроме того, видеозапись разговора в посольстве, представленная Финкелю в чужой и совершенно незнакомой стране, не оставляла ему никаких шанса благополучно выбраться из той западни, которую уже несколько лет искусно готовило ЦРУ. Саттер перевел разговор на обсуждение технических деталей предстоящей поездки в Антверпен и в заключение отработал шпионское задание по сбору секретной информации о новых разработках в области гидроакустики.
Домой Финкель возвратился в смятенном состоянии чувств. Ставшее реальностью шпионское сотрудничество с иностранной разведкой когтистыми лапами страха сжимало сердце и мутило душу. Вместе с тем скорая встреча с сыном, предстоящий и согласованный с "заботливым" американцем отъезд на постоянное место жительства в США жены, а затем и его самого будили в нем гаденькое чувство, что предательство останется незамеченным. Он самонадеянно рассчитывал, что через год-полтора на свои "тридцать сребреников" заживет жизнью преуспевающего буржуа в США.
Время шло, и тревога в душе Моисея Финкеля постепенно улеглась. Казалось, что контрразведчики "проморгали" тайный визит ведущего сотрудника НИИ в "желтый дом" на улице Чайковского. Он окончательно успокоился и приступил к выполнению шпионского задания.
Закончился октябрь 1993 года, а обещанная Саттером виза для поездки в Бельгию так ему и не поступила. В ЦРУ выжидали и наблюдали за тем, как дальше поведет себя начинающий агент. Тот не расшифровался и оставался на свободе. 15 ноября Фикель не выдержал и направил Марине Орел письмо, в завуалированной форме сообщая об установлении контакта с ЦРУ и о своей готовности передать собранную информацию. Старая приятельница откликнулась немедленно. В телефонном разговоре она, как обычно, интересовалась положением в семье и ходом подготовки к поездке к сыну, настойчиво просила Финкеля сообщить о дате прибытия в Антверпен. В заключение беседы порадовала тем, что они наконец-то смогут встретиться - по стечению обстоятельств, у нее также намечалась командировка в Бельгию.
Наступил новый 1994 год, который, как казалось Финкелю, складывался благополучно. Наконец положительно разрешился вопрос с визой для его поездки в Бельгию. Через связи в руководстве НИИ ему удалось понизить свою форму допуска к секретным сведениям и тем самым снять все ограничения к выезду за границу. Он "сидел на чемоданах", в которых имелось кое-что и для Саттера: задание американского разведчика было выполнено.