"Что с комиссаром?" - подумал он, с трудом приподнимая голову. Из земли торчали лишь рука и голова Карпенко. Комиссар, отфыркиваясь, старался высвободиться. К месту взрыва бежал Кудрявцев. Быстро работая руками, он разгреб землю и помог Карпенко подняться.
- Ты ранен? - испуганно спросил комиссара Букоткин.
- Кажется, нет, пронесло. А тебя не задело?
- Отделался легким испугом, - пошутил Букоткин, радуясь благополучному исходу.
Карпенко отозвал в сторону Кудрявцева и тихо сказал:
- Будете находиться с командиром батареи. Следите за ним. Отвечаете за него головой. Поняли меня?
- Все понятно, товарищ старший политрук, - заверил Кудрявцев. - Все, что в моих силах, сделаю.
Карпенко подошел к Букоткину.
- Кудрявцев будет находиться всегда с тобой, - сказал он и, видя, что Букоткин хочет возразить, добавил: - И не возражай, Василий Георгиевич.
На батарею с перешейка Букоткин уехал вместе с Кудрявцевым. У камбуза, возле того места, где раньше красовалась цветочная клумба, а теперь лежала вспаханная земля, в ожидании обеда на скамейке сидели краснофлотцы. Дубровский хлопотал за плитой. Его белый поварской колпак то и дело показывался в окне.
- Садитесь, садитесь, товарищи. О чем речь ведете? - спросил Букоткин командира зенитной установки Байсулитова, который сидел с забинтованной левой рукой.
- Совсем мирный разговор ведем, - ответил Байсулитов. - Наш главный санитар Песков свой тайна рассказал. Конец войне - большая работа в Сибири будет.
- А вы кем бы хотели быть после войны?
Байсулитов, не ожидая такого вопроса, растерялся:
- Моя… моя трактором управлять учиться будет…
Из окна камбуза по пояс высунулся Дубровский. Лицо кока раскраснелось, на лбу выступили капельки пота.
- А я вот выбрал самую скромную профессию, - вмешался он в разговор. - Пойду по стопам отца и деда. Они у меня садовники. Отец даже с Мичуриным был лично знаком…
Слушая непринужденный разговор краснофлотцев, Букоткин невольно вспомнил утренний бой. Ведь только полтора часа назад не на жизнь, а на смерть они дрались с врагами, не думая о собственной безопасности, и победили. А сейчас вот спокойно беседуют друг с другом, строят планы на будущее, верят в свою победу. Иначе разве бы стали говорить о том, чем хотят заняться, когда закончится война!
После обеда Букоткин направился к радисту. Яценко сидел на земле под молодым дубом и копался в разобранной радиостанции. Сбоку на разложенном брезенте лежали радиолампы, провода, инструменты.
- Есть надежда отремонтировать рацию? - спросил Букоткин.
- Есть, товарищ командир, только не скоро, - ответил Яценко.
Букоткин молча постоял около радиста, наблюдая за его сноровистой работой, потом зашел с противоположной стороны дуба и опустился на мягкую траву. Стянутое бинтами тело разламывало от усталости и неутихающей боли. Положив голову на свернутый бушлат, заботливо пододвинутый Кудрявцевым, он незаметно задремал.
Очнулся от легкого прикосновения руки Кудрявцева. У дуба стоял мокрый от быстрого бега краснофлотец Божко.
- Товарищ командир, старший политрук Карпенко просит прислать патроны. У нас кончаются, а фашисты все лезут и лезут. Только побыстрее бы, - сказал он.
Букоткин сел, опершись здоровой рукой о землю.
- Сейчас отправим. Привезем на машине. Передайте это старшему политруку, - сказал он, а когда Божко скрылся в кустах, приказал Кудрявцеву взять у лейтенанта Мельниченко машину и краснофлотцев и отвезти патроны на перешеек.
- А с вами кто же будет? Старший политрук мне строго-настрого наказал не оставлять вас, - забеспокоился Кудрявцев.
- Ничего со мной не случится. Побуду пока с Яценко, дождусь вас здесь. Поезжайте.
Кудрявцев ворчливо проговорил что-то невнятное, поправил сбившийся бушлат и, махнув рукой, побежал к машине. По дороге он завернул на камбуз.
- У меня к тебе просьба, - сказал он Дубровскому. - Сейчас еду на перешеек… с патронами. Оставляю на тебя комбата. Он там, с Яценко. Последи за ним. Сам знаешь…
Когда Кудрявцев вернулся, Дубровский помогал радисту.
- Теперь можешь идти, я буду здесь сам, - сказал ему Кудрявцев.
Услышав голос Кудрявцева, Букоткин открыл глаза и привстал:
- Ну как?
- Все в порядке, товарищ старший лейтенант. Патроны доставил вовремя, - доложил Кудрявцев и потом добавил: - Бьют там наши фашистских десантников вовсю.
Неравный поединок
Высадка немецких войск на восточном побережье острова Муху и воздушного десанта в тыл 43-й береговой батареи заставила коменданта БОБРа спешно перегруппировать части гарнизона и сосредоточить главные силы на ориссарских позициях. Елисеев приказал начальнику инженерной службы майору Навагину с помощью местного населения приступить к сооружению второй линии обороны на Сареме на рубеже бухт Куниста и Трииги. Особые опасения вызывал у генерала десант в юго-восточной части Саремы. Он сразу же понял замысел противника пробиться к Ориссарской дамбе и отрезать Ключникова от остальных частей гарнизона. Надежда его теперь была на 43-ю береговую батарею. Он вызвал майора Шахалова, назначенного вместо Охтинского начальником штаба.
Генерала Шахалов застал в своем кабинете. Заложив руки за спину, Елисеев возбужденно прохаживался по ковровой дорожке. За последнее время он сильно изменился. Под глазами стали набухать мешки, лицо осунулось. Видимо, очень уставал да и переживал гибель начальника штаба подполковника Охтинского. Шахалов понимал беспокойство Елисеева. С утра ему стало известно от авиаразведки о движении двух групп немецких кораблей в Рижском заливе. Первая группа в составе четырех миноносцев и одного сторожевого корабля подошла к острову Абрука и начала обстрел Курессаре. Вторая, более многочисленная группа направлялась к полуострову Кюбассар, к 43-й батарее. Шахалов собрался ехать к Букоткину, но ему сообщили, что связи с батареей нет, а в тылу у нее выброшен воздушный десант.
- Что с сорок третьей батареей, начальник штаба? - спросил Елисеев.
- Жарко там, товарищ генерал. Помощь нужна Букоткину, - ответил Шахалов.
- Сам знаю, что помощь требуется, но где ее взять?! Оголить западный берег - немцы кинутся на нас с тыла.
- Да, трудно, - согласился Шахалов. - У Абруки легче. Миноносцы отошли на юг, сторожевой корабль поврежден батареей.
- Меня сейчас интересует сорок третья батарея! От нее зависит во многом наш успех. Чем дольше она будет держаться, тем прочнее мы закрепимся на ориссарских позициях.
- Батарея продержится до тех пор, пока останется хоть один снаряд, - заверил Шахалов. - Я Букоткина знаю.
- И, как на грех, связи с ними нет. Начальника связи ко мне! - сняв трубку, приказал Елисеев телефонисту.
Начальник связи майор Спица пришел быстро. Вместе с ним в кабинет вошел дивизионный комиссар Зайцев.
- Налажена связь с сорок третьей батареей? - нетерпеливо спросил Елисеев начальника связи.
- Нет связи, товарищ генерал. Мои радисты и телефонисты тут не виноваты. Сам лично проверял: работают они отлично. Причина кроется, по-моему, на батарее. Должно быть, рации разбиты…
- Тогда пошлем самолет. Пилот узнает, что там творится, и сбросит вымпел Букоткину с приказом. Как вы думаете, начальник штаба? - повернулся Елисеев к Шахалову.
- Как я думаю? - повторил Шахалов, не ожидая такого вопроса. - Я думаю… бесполезно посылать самолет на Кюбассар. Над полуостровом кружит до двух десятков "мессеров", они собьют наш самолет на подходе. Потом - самолеты у нас сейчас все на боевых заданиях, а те, что на аэродромах, ремонтируются.
- Я согласен с мнением начальника штаба, - поддержал Зайцев.
Елисеев вынужден был согласиться, хотя ему нужна была связь с 43-й батареей. От нее одной зависело не допустить высадки немецкого морского десанта, а это было жизненно важно для гарнизона Саремы. Хотя бы до завтрашнего утра продержалась батарея.
- Букоткин будет держаться до последнего патрона, в этом я уверен, - повторил Шахалов.
- То же самое могу сказать и о военкоме батареи старшем политруке Карпенко, - подтвердил Зайцев.
Елисеев отпустил начальника связи и, сев в кресло, задумался. Выждав с минуту, Зайцев положил перед ним на стол папку с бумагами:
- Это доклад Главному политическому управлению Военно-Морского Флота.
- Прочтите нам вслух.
Зайцев начал читать. То, что он читал, хотя и было написано им самим, воплощало в себе желание и решение всех защитников Моонзунда.
- "Весь личный состав полон решимости сражаться за каждую пядь земли, не щадя своих сил и жизни. Можете заверить Центральный Комитет ВКП(б), что личный состав островов будет по-большевистски драться и оправдает долг перед Родиной…"
- Хорошо написано. Главное, правильно написано! - поднялся с кресла Елисеев и возбужденно зашагал по ковровой дорожке. - Будем драться до последнего человека!
- Как насчет помощи Букоткину, товарищ генерал? - осторожно спросил Шахалов.
Елисеев подошел к карте островов Моонзундского архипелага. Лицо его помрачнело, седые брови недовольно нахмурились. 43-я батарея является бастионом гарнизона на юге. Сейчас батарея отражает десанты противника. Ей надо помочь, начальник штаба прав, но чем… Все подразделения и части 3-й стрелковой бригады находятся на своих местах. Снять их - значит ослабить круговую оборону, а этого только и ждет противник. Потом - помощи ждет и Ключников. И все же нужно кого-то посылать… Генерал мысленно перебирал в памяти подразделения гарнизона и в конце концов остановился на велосипедной роте, сформированной по инициативе погибшего начальника штаба.
- Велосипедную роту перебросить на Кюбассар против воздушного десанта. Потом послать ее на помощь пулеметной роте моряков, - распорядился Елисеев.
Шахалов торопливо вышел из кабинета. Он спешил в велосипедную роту, дорога была каждая минута.
…Букоткин лежал под дубом и морщился от боли.
- Как дела со связью, Яценко? - нетерпеливо спросил он радиста.
- Приемник собрал. Работает. А что с передатчиком, не знаю.
- Связь нужна. Поторопитесь, Яценко.
Букоткин видел: торопить радиста не следует. Яценко и так старается, работает без отдыха. Но нужна срочная связь со штабом.
- Настройтесь на волну штаба, - сказал Букоткин. - Может быть, что и узнаем.
Яценко надел наушники и осторожно стал подкручивать ручки настройки. Прошло полчаса, прежде чем он поймал радиста штаба. Тот передавал зашифрованный текст для какой-то береговой батареи. Потом Яценко услышал позывные 43-й батареи. В наушниках послышались цифры. Рука Яценко заскользила по бланку.
- Товарищ командир! Товарищ командир! - расшифровав текст, закричал обрадованный Яценко. - Нам радиограмма. Вот.
Букоткин поднялся на ноги, схватил протянутый бланк. Пробежал текст глазами один раз, второй.
- Велосипедная рота нам выслана на помощь. - Повернулся к Кудрявцеву: - Пулей на перешеек. Передать старшему политруку… Нет, стойте. Повозку сюда. Сам поеду.
Пока Кудрявцев бегал на конюшню, Яценко настраивался на волну Москвы. Диктор передавал сообщения Советского информбюро. Радист принялся записывать текст. И вдруг он услышал название своего острова. Вскочил, схватил запасной наушник и протянул его Букоткину:
- О нас говорят. О нас!..
Букоткин прислушался, думая, что его вызывает штаб. Но это был голос московского диктора, который он узнал бы из тысячи.
- …Тринадцатого сентября противник предпринял операцию по высадке десанта на побережье острова Сарема, - звонко чеканя слова, читал диктор. - Действиями наших кораблей, авиации и огнем береговых батарей десантный отряд немцев разгромлен…
- А я думал, про нас, - с сожалением произнес Яценко.
- А то про кого же? Ясно, про нас. Триста пятнадцатая батарея капитана Стебеля топит фашистов у Ирбена, - пояснил Букоткин. - Сейчас же передайте сводку на все боевые посты, - приказал он радисту.
Карпенко не ожидал приезда на перешеек командира батареи и был удивлен его неожиданным появлением.
- Помощь идет! Велосипедная рота! - обрадовал его Букоткин. - Продержись, Григорий Андреевич, до вечера.
- До вечера выстоим. А вот ночью…
Карпенко не договорил. Из кустов можжевельника посыпались частые автоматные выстрелы: гитлеровские десантники готовились к очередной атаке. Карпенко бросился к дзоту, на ходу отдавая приказания. Тут же из дзота застрочил станковый пулемет, на правом фланге - второй. Все реже и реже появлялись дымки над можжевельником, который сплошной стеной обступил единственную дорогу, связывающую батарею с Ориссаре. Атака фашистских десантников захлебнулась в самом начале.
- Вижу, командир батареи здесь не нужен, - пошутил Букоткин. - Перешеек в надежных руках. Еще бы! Такая силища - комиссар и комсомольский бог, - добавил он, увидя секретаря комсомольской организации батареи Божко, выходившего из дзота. - И все же по окопам я пройду.
В сопровождении Кудрявцева Букоткин зашагал к соседней стрелковой ячейке. Хотелось самому поговорить с краснофлотцами, сообщить о помощи, которая им выслана.
Со стороны Рижского залива показались два "юнкерса". Они летели на небольшой высоте, направляясь к перешейку. И едва Букоткин и Кудрявцев дошли до озера, как возле дороги, где остановились Карпенко и Божко, ухнула бомба. Букоткин оглянулся: дзот не задело. Одна из бомб угодила в озеро, подняв столб воды и ила.
Кудрявцев хотел предложить командиру укрыться в соседнем окопе, но услышал свистящий звук и, потеряв равновесие, упал. Вскочив, он увидел - Букоткин в пяти шагах от него поднимается с земли. Бинты на голове и руке командира стали грязными, ноги присыпало землей. В нескольких метрах чернело небольшое углубление от бомбы.
- Повезло нам, Кудрявцев. Не взорвалась, - сказал Букоткин.
Прибежали Карпенко и Божко. Комиссар с укором посмотрел на командира батареи.
- Черт знает, почему они все в меня метят, - пытался оправдаться Букоткин, по Карпенко было не до шуток.
- Ехал бы ты лучше на батарею, Василий Георгиевич, - сказал он.
- Гонишь, значит?
- Гоню.
Букоткин хотел ответить шуткой, но от батареи бежал к ним посыльный.
- Товарищ командир! Товарищ командир, на горизонте немецкие корабли. К нам идут, на батарею. Меня лейтенант Мельниченко послал, - задыхаясь, выпалил он.
- Кудрявцев, повозку! - скомандовал Букоткин и заковылял к роще.
Немецкие корабли приближались к полуострову Кюбассар с юга. Впереди конвоя шел миноносец, за ним в колонну по два двигались четыре транспорта, которые тянули на буксире катера и шлюпки. С правого и левого бортов их охраняло по миноносцу и сторожевому кораблю. Конвой замыкал едва различимый в дымке третий сторожевой корабль. Десять больших кораблей, на шести из которых - мощное артиллерийское вооружение.
В стереотрубу Букоткин легко опознал знакомые по утреннему бою миноносцы. Правда, одного из них не было: очевидно, повреждение, нанесенное батареей, вывело его из строя. Теперь, видимо предполагая, что 43-я батарея уничтожена авиацией, вражеский конвой смело шел к берегу.
В воздухе показалась первая восьмерка "юнкерсов", минут через пять - вторая. Бомбардировщики закружили над батареей, готовые в любую секунду обрушить на нее бомбовый удар. Но батарея не подавала никаких признаков жизни; огневая позиция по-прежнему дымила, а орудия застыли в том положении, в каком оставили их артиллеристы после утреннего боя. Высоко в небе, под облаками, появилось около десятка "мессершмиттов". Истребители кружили над конвоем, охраняя его от нападения советских самолетов.
Время тянулось медленно. Нервы у артиллеристов напряжены до предела. Хотелось бы уж скорее вступить в этот, должно быть, последний для батареи бой. К тому же у Букоткина нестерпимо ныла стянутая бинтами рука. Казалось, что горит и лицо, любой поворот головы вызывал жгучую боль.
Лейтенант Мельниченко стоял рядом с Букоткиным, рассматривая в бинокль вражеский конвой.
- Громада какая прет. Выстоим ли? Снарядов совсем мало осталось.
Букоткин не ответил. Он обдумывал, как лучше использовать огонь батарей, чтобы нанести возможно больший ущерб противнику. Командир взвода управления прав: снарядов мало, их надо беречь. Боеприпасов едва ли хватит на час боя. Как необходима сейчас связь! Хотя бы только поставить командование в известность… И узнать, каково положение армейских частей гарнизона. Букоткин понимал опасность сложившейся обстановки. Он знал, что вся ответственность лежит на нем, на командире батареи. От него во многом будет зависеть успех сражения.
Немецкие корабли приближались к батарее. Первый миноносец оторвался от транспортов. В пятидесяти кабельтовых от береговой черты он повернул влево и, развернув орудия в сторону батареи, остановился, ожидая подхода первых транспортов.
Букоткин отчетливо видел высокие черные борта транспортов. Два уже выходили на траверз головного миноносца, остальные шли за ними вслед.
- Большого водоизмещения транспорты, - нарушив молчание, проговорил Мельниченко.
С приближением к берегу немецких кораблей он начал терять выдержку и спокойствие и искоса посматривал на забинтованное лицо командира батареи с упрямо закушенной нижней губой и устремленными вдаль слегка прищуренными глазами. Букоткин, казалось, не замечал нервозности помощника. Ему и самому стоило больших усилий оставаться спокойным, хотя бы внешне. Он терпеливо ожидал, когда корабли с десантом подойдут поближе, и не сводил глаз с идущего впереди левого транспорта, выбрав его для первого удара.
Транспорты, постепенно замедляя ход, вскоре остановились совсем. Началась посадка десанта на катера, мотоботы и самоходные баржи. Третий и четвертый транспорты подошли вплотную к первым и тоже приступили к подготовке десанта. Букоткин зычным голосом подал долгожданную команду:
- К бою!
Транспорт удалось накрыть четвертым залпом. Два всплеска выросли у самого борта в гуще катеров, третий снаряд упал где-то за транспортом. Катера и мотоботы стали отходить от открытого борта, чтобы укрыться за корпусом корабля с другой стороны. На палубе суетливо забегали люди, посадка на катера прекратилась.
Падения последующих снарядов Букоткин не видел: встала плотная завеса из пыли и дыма, поднятая взрывами бомб. Первая восьмерка "юнкерсов" пошла по кругу над огневой позицией, пикируя на орудия. Бомбы падали, посыпая осколками броневые щиты. С третьего орудия поступил доклад: убито два краснофлотца, и один тяжело ранен. Открыли огонь и миноносцы, но, к счастью, их снаряды рвались позади батареи, в роще.
Когда завеса, подхваченная ветром, поредела, Букоткин увидел транспорт с вздыбленным носом и наполовину ушедшей в воду кормой. По наклоненной палубе ошалело метались люди, в страхе прыгая за борт. Вода около тонувшего корабля кишела плавающими гитлеровскими солдатами. Катера и мотоботы пытались их подбирать, но, попав под обстрел, отказались от своей затеи и отошли к другому транспорту. Подбитый транспорт между тем, осев на корму, встал почти вертикально, обнажив красное днище. Стоящие на палубе танки, пушки и машины покатились в воду. Еще мгновение - и огромное судно свечой ушло под воду. На месте его виднелась лишь огромная воронка, которая всасывала плавающих поблизости людей.
Мельниченко, не помня себя от радости, обнял Букоткина, закричал: