- Так сколько же людей вам требуется, Сергей Сергеевич? - спросил Зайцев.
- Хотя бы две тысячи человек. Меньше никак нельзя.
- Мы так и подсчитали. Завтра можно будет приступать к работе.
- Только своих людей командовать ставьте, - попросил Муй.
- Поставим, Александр Михайлович.
Рано утром Навагин заехал в мастерские, где находилась часть саперов лейтенанта Кабака, переброшенная с бухты Кейгусте.
- Показывайте, что сумели сделать, - потребовал он от Кабака и начальника мастерских.
- Что можно сделать за такое время, товарищ майор! Конструкторы годами разрабатывают новую систему, - пожаловался Кабак.
Его поддержал и Савватеев:
- Даже теоретически обосновать нельзя!
- К черту мне ваше теоретическое обоснование! - разозлился Навагин. - Практически давайте! У вас же богатый опыт. Оба Выборг разминировали.
- То было проще, - не сдавался Кабак. - Уничтожать всегда легче, чем создавать.
- Так ничего и не сделали?! - удивился Навагин, намереваясь обругать саперов.
Кабак неопределенно пожал плечами, ухмыльнулся:
- Шевелим мозгами, зря не ели казенный хлеб. Есть трошки…
- А ну, показывайте свое "трошки".
Начальник мастерских провел Навагина в цех, где рабочие и саперы из взвода старшины Егорычева возились с противотанковыми минами, переделывая их в противопехотные.
- Тут все просто, товарищ майор, - доложил Кабак. - Ослабили верхнюю крышку корпуса, и все.
Потом Навагину показали образец ударной мины натяжного действия, сделанной из канализационной трубы.
- Думаем приспособить и авиабомбы в качестве падающих мин с ослабленным натяжным взрывателем, - показал начальник мастерских на две новенькие авиабомбы, лежащие возле окна на стеллаже. - Потом за глубинки примемся.
Больше всех Навагину понравилась необычная по конструкции и действию мина в деревянном корпусе, изготовленная саперами.
- Лучше заводской, - расхваливал Кабак. - Ни один миноискатель в мире не обнаружит такую мину.
- Хороши "трошки"! - погрозил Навагин улыбающемуся командиру роты. - Начальник мастерских, даю "добро" на серийное производство! - распорядился он. - И забираю от вас саперов!
- Куда же теперь? - спросил Савватеев.
- Будете возглавлять строительство оборонительных сооружений, - ответил Навагин и подробно объяснил саперам задачу. - Вот где только достать колючей проволоки? - задумался он. - Мины вы сделали, а проволоку…
- Я знаю, где имеется колючая проволока, - сказал Егорычев.
- Где?! - удивился Навагин.
- У местного населения. Все огороды опутаны ею.
Навагин припомнил: проезжая на своей эмке, он не раз встречал большие огороды, сады и выгоны для скота, обнесенные колючей проволокой. Пожалуй, не одни десяток тонн можно собрать ее по острову, а это уже существенная помощь при сооружении заградительных полос. Придется сегодня же снова ехать к секретарю укома Мую. Без его вмешательства проволоку с хуторов не получить.
Коротки на Балтике летние ночи. Не успеет вечерняя заря потускнеть, раствориться в темной синеве, как на востоке уже робко появляются первые бледно-желтые полоски - предвестники раннего утра. Полоски постепенно увеличиваются, набирают силу, превращаясь в одну яркую, неудержимо растущую полосу, и вот уже горизонт окрашивается в нежно-розовый цвет. Из-за леса пучками начинают выбиваться солнечные лучи. Сначала они неуверенно, с опаской ощупывают вершины деревьев и только потом, словно убедившись в их прочности, с высоты стремглав кидаются в море и покрывают воду первым тонким слоем позолоты. Даже небо, чуть-чуть голубое днем, ночью лишь сгущается, точно на него мазок за мазком накладывают синюю краску. От этого оно становится глубже, необъятнее, с крапинками хрусталиков-звезд. Утром же солнце смывает с неба ночную краску, и оно опять лазурное, прозрачное.
Капитан-лейтенанту Богданову спать в эту ночь довелось мало. Еще с вечера ему обещали привезти цемент для укрепления пирса, и нужно было все заранее подготовить к работе. Потом он и сам любил в одиночестве обойти свое новое хозяйство, посмотреть, что уже сделано, и наметить план на новый день.
Все дни командира дивизиона торпедных катеров проходили в заботах об оборудовании базы для катеров на непригодной к длительной стоянке пристани Менту. Постоянное место базирования дивизиона находилось на полуострове Ханко, откуда за неделю до начала войны отряды Гуманенко и Осипова ушли на учение в Ригу и Лиепаю. Обратно на Ханко они уже не вернулись, дивизион был передан в подчинение коменданту Береговой обороны Балтийского района генералу Елисееву. С маскировкой катерники справились быстро. Сам заброшенный и захламленный пирс был как нельзя кстати. Сделали лишь Г-образные стойки, под которыми прятались торпедные катера, обшили их досками, а боковые стенки завесили подъемными щитами. К счастью, досок и бревен на пирсе лежало сколько угодно. Теперь нужно было создавать противодесантную оборону базы, рыть окопы, стрелковые и пулеметные ячейки, оборудовать наблюдательные посты. Надо было строить и землянки для отдыха личного состава. На все это требовалось время и люди, а у катерников не было ни того ни другого. Да и накормить дивизион нужно. Хорошо, что командир соседней 315-й береговой батареи капитан Стебель к себе на довольствие поставил весь личный состав. Вот и приходилось с раннего утра и до позднего вечера быть то на пирсе, то на строительстве землянок, то на оборудовании полосы обороны. К тому же с началом боевых действий прибавились новые, еще более сложные заботы по ремонту подбитых в бою катеров.
Командиры, старшины и краснофлотцы стремились быстрее схватиться с врагом, и поэтому понятны были тот восторг и радость, с какими встречали тех, кто уже успел побывать в бою. Первым открыл боевой счет дивизиона лейтенант Баюмов, катер которого 25 июня потопил в Рижском заливе фашистскую подводную лодку. Вторым отличился боцман Василий Огромнов, сбивший под Ригой гитлеровский бомбардировщик. Потом героями дивизиона стали моряки отряда Гуманенко, атаковавшие в Рижском заливе фашистский конвой. Из этого боя два катера вернулись с большими повреждениями. Требовалось срочно их ремонтировать своими силами, а условий для ремонта совершенно нет. Вся надежда теперь была на механика дивизиона старшего инженер-лейтенанта Добровольского. Он уже успел починить поврежденные в недавнем бою моторы на обоих катерах, сейчас конструировал специальные козлы, на которые можно будет поднимать корму катера.
Богданов направился на пирс. Едва он ступил на дощатый настил, как с наблюдательного поста, расположенного на деревьях, раздался сигнал воздушной тревоги. Тут же со стороны маяка Сырве донесся гул моторов, а потом показались и сами самолеты. Они летели на небольшой высоте прямо на пристань Менту.
- Шестнадцать машин! - доложил с вышки сигнальщик.
- Сейчас начнут штурмовать ложную батарею капитана Стебеля, - произнес подошедший Гуманенко. - Благодаря артиллеристам и нас фашистские самолеты не беспокоят.
И действительно, первая восьмерка, не долетев до Менту, перестроилась в круг, и самолеты поочередно начали пикировать на бетонированные площадки старой Церельской батареи. До катерников донеслись взрывы бомб, над "батареей" поднялся столб дыма. В пике пошла вторая восьмерка. Богданов, Гуманенко и прибежавший на пирс Осипов наблюдали за методичной работой немецких летчиков и, довольные, громко смеялись.
- Как в цирке! - произнес Гуманенко. - Здорово их приучил Стебель. Бомбят, как по заказу.
- Всегда бы так, - сказал Богданов. - Нам меньше хлопот.
- Благодарственное письмо надо бы послать морякам-артиллеристам от катерников, - смеясь предложил развеселившийся Гуманенко.
Богданов промолчал. Он понимал, что неспроста немецкие самолеты с раннего утра начали бомбардировку 315-й береговой батареи. Надо ждать прорыва их кораблей через Ирбенский пролив в Ригу.
Поделился своими опасениями с командирами отрядов.
- Рисковать при такой отличной видимости? - удивился Осипов, окидывая взглядом чистое голубое небо.
Гуманенко усмехнулся.
- Именно рисковать, Сергей, - произнес он. - Немцы думают, мы их не ждем в солнечную погоду.
К командиру дивизиона подбежал дежурный радист и протянул радиограмму:
- Из штаба БОБРа, товарищ командир!
Богданов развернул бланк, прочитал текст и вернул радиограмму радисту.
- На траверзе Вентспилса наш истребитель-разведчик обнаружил конвой фашистских судов, ориентировочно двадцать шесть вымпелов, - сказал он. - Идут курсом норд.
- Что ж, в Ирбенском проливе мы их встретим, - потирая руки, проговорил Гуманенко. - Друзья-артиллеристы помогут нам…
- Генерал Елисеев приказал атаковать конвой на подходе к проливу, - перебил Богданов командира отряда. - А на такой дальности батарейцы не смогут поддержать. - Он повернулся к молчавшему Осипову, приказал: - Выполнение боевой задачи возлагаю на ваш отряд, товарищ капитан-лейтенант. Выход в море по готовности.
- Есть! - оживился Осипов и стремглав побежал на свой катер.
Гуманенко нахмурил лохматые брови, искоса поглядел на командира дивизиона. "Почему послали не меня?" - казалось, говорил его взгляд.
Богданов едва заметно улыбнулся и, намеренно не замечая расстроившегося старшего лейтенанта, проговорил:
- Не для торпедной атаки сегодня погодка. Но у Сергея Александровича богатый опыт. В Испании закалку получил…
В 11 часов дня три торпедных катера вышли из Менту и взяли курс на Ирбенский пролив. На головном катере находился командир отряда капитан-лейтенант Осипов. Катер лейтенанта Баюмова шел вторым, за ним - катер лейтенанта Афанасьева. Осипов внимательно смотрел вперед. Рижский залив ослепительно сверкал в лучах поднимавшегося к зениту солнца. Тихая и ясная погода явно не благоприятствовала торпедным катерам. По канонам военно-морской науки атаковать можно только в условиях плохой видимости - в туман или под покровом ночи. Катера не имели артиллерийского вооружения для подавления вражеского огня, у них были одни торпеды, которые били по фашистским кораблям только с дистанции 6-7 кабельтовых.
Приходилось действовать вопреки теоретическим положениям. Будет трудно, даже очень: по уточненным данным, два транспорта шли под охраной двух миноносцев, восьми сторожевых кораблей, шести тральщиков и восьми торпедных катеров. Корабли конвоя, без сомнения, поставят мощный заградительный артиллерийский огонь и постараются расстрелять советские катера еще до атаки. Но иного выхода не было. Ведь ни один вражеский корабль не должен безнаказанно пройти в Ригу - родной город Осипова, уже занятый гитлеровцами.
В Риге прошло его тяжелое детство. Отец у него был красным латышским стрелком. Во времена реакции он вынужден был уйти в подполье. Охранке удалось арестовать отца. Это было трудное для семьи время: голод, нищета, страх за отца… К счастью, им удалось перебраться в Советский Союз… Отец воевал за Ригу в 1919 году, а теперь сын сражается за нее.
Над торпедными катерами пронеслись краснозвездные самолеты. Осипов кивнул рядом стоящему боцману:
- Действовать будем совместно с нашей авиацией!
Стремительно прошли Ирбенский пролив, выскочили на просторы Балтики. На море небольшая мертвая зыбь, дул ленивый зюйд-вест. Солнце висело в зените, под палящими лучами в кожаных регланах становилось жарко. Видимость - 12-15 миль. Взоры моряков прикованы к горизонту, каждый с нетерпением и тревогой ждал появления фашистской армады и неравного боя, в котором надо победить или умереть. Отступления быть не может.
Уже скрылись за горизонтом маленькие точки самолетов, когда сигнальщик доложил:
- Прямо по курсу - дым!
Осипов поднес к глазам бинокль и отчетливо увидел столб густого черного дыма, постепенно разраставшийся в огромное грязное облако. Это запылал фашистский транспорт с горючим, подбитый советским самолетом.
Минут через пять на горизонте сквозь сизую тонкую дымку стали вырисовываться темные силуэты фашистских судов. Приближалось время для короткой стремительной атаки. И тут, заметив мчавшиеся советские торпедные катера, немецкие миноносцы и сторожевые корабли открыли бешеный артиллерийский огонь. Десятки водяных смерчей с грохотом вырастали перед катерами, преграждая им путь. Катера повернули влево и вихрем прошли мимо всплесков, поднятых снарядами, но впереди выросла новая изгородь водяных столбов.
"Не пробиться, пожалуй, - подумал Осипов. - Подобьют…"
Он заметил, как катер лейтенанта Афанасьева вырвался вперед и, развернувшись, пошел между гитлеровским конвоем и атакующими торпедными катерами. Сзади него тянулась полоса белого клубящегося дыма. Афанасьев сделал поворот на девяносто градусов и пошел в торпедную атаку. До слуха донесся знакомый звук взрыва торпеды, выпущенной Афанасьевым по сторожевому кораблю врага.
Оглянулся назад: лейтенант Баюмов не менял своего курса. Его легкий кораблик проскочил дымовую завесу. Впереди видны беспрестанные вспышки на палубах фашистских кораблей; частые взрывы снарядов заглушали мощный рев моторов советских катеров. Но никакой артиллерийский огонь уже не может заставить катера свернуть с боевого курса. Казалось, они не шли, а летели к фашистским кораблям - маленькие, но смелые и сильные.
"Кого торпедировать? - пронеслось в голове Баюмова. - Ну конечно миноносец…"
Миноносец между тем, разворачиваясь и беспорядочно отстреливаясь, уходил в море. Баюмову стало жарко от охватившего его волнения, хотелось сбросить с себя кожаный шлем.
- Залп! - подал он команду.
Блеснули и скрылись во вспененной воде две торпеды, и Баюмов резко положил руль влево. Раздался взрыв. Дым окутал стальной корпус вражеского миноносца. Почти одновременно раздались взрывы торпед, выпущенных другими катерами по транспорту и сторожевому кораблю. Подбитый сторожевой корабль заметался по морю, удирая в сторону Вентспилса. Остальные корабли в беспорядке стреляли по отходящим торпедным катерам, но на них пикировали краснозвездные самолеты, не позволяя вести прицельный огонь.
Торпедные катера благополучно вернулись в Менту.
С полевого аэродрома Кагул в воздух поднялись пять истребителей И-153. Построившись в боевой порядок, "чайки" взяли курс на Ирбенский пролив. Морские разведчики из соседней 15-й отдельной разведывательной эскадрильи, базирующейся на гидроаэродроме возле поселка Кихельконна, обнаружили три фашистских транспорта водоизмещением до трех тысяч тонн, которые в сопровождении двух морских охотников шли в Ригу. Для крупнокалиберной 315-й башенной береговой батареи это была незначительная цель, и штаб БОБРа передал ее 12-й Краснознаменной отдельной истребительной авиационной эскадрилье майора Кудрявцева, переброшенной в первую неделю войны на Сарему с аэродрома Липово из-под Ленинграда.
По замыслу ведущего пятерки лейтенанта Лобанова он и его ведомый младший лейтенант Гузов входили в ударную группу, а на звено младшего лейтенанта Трошина возлагался отвлекающий маневр.
Пятерка шла строем, крыло в крыло. Летчики настолько сработались, что понимали друг друга с полуслова, с полужеста. Еще бы! Каждый день приходится вылетать на боевые задания, и даже по нескольку раз.
Петр Гузов поглядел на землю. Под истребителем проплывал вытянутый к югу длинный полуостров Сырве. Берега его по обе стороны четко обрамляла густая синь моря. Солнце било в глаза, мешая смотреть вперед. А ведь скоро и Ирбенский пролив. Как бы стороной но проскочить вражеские корабли. С высоты двух с половиной тысяч метров они покажутся игрушечными.
Ровно гудел мотор. Истребитель устойчиво держался в воздухе. Гузов любил свой послушный самолет, которому, полностью доверился еще во время воздушных боев с белофиннами в 1939 году. Он участвовал во многих боях с фашистами, и ни разу верная "чайка" не подвела его. Бок о бок с ним шли лейтенант Лобанов, младшие лейтенанты Трошин, Конкин и Дворниченко. И сейчас - в который уже раз! - они вместе идут топить вражеские суда.
Под крыльями заблестел Ирбенский пролив. Показалась темно-сизая полоса противоположного латвийского берега, а слева по ходу, вблизи этой самой полосы, замаячили пять точек - немецкие транспорты и морские охотники.
- "Чайки", начинаем работу! - донесся в наушниках голос ведущего.
Группа тотчас разделилась. Трошин с ведомыми Конкиным и Дворниченко резко пошел на снижение, направляясь к латвийскому берегу. Лобанов и Гузов, не меняя курса, промчались по прямой и, когда цель осталась сзади, развернулись. Солнце теперь оказалось за их спинами. Гузов быстро отыскал звено Трошина, которое, прижимаясь к латвийскому берегу, подлетало к кораблям.
- Атакуем бомбами! - приказал Лобанов, ложась на боевой курс.
Гузов в точности выполнил маневр ведущего. Его "чайка" приближалась к цели. Под ней уже ринулось в атаку звено Трошина, отвлекая зенитный огонь на себя. Отчетливо были видны белесые нити, опутывающие вражеские суда: "чайки" обстреливали транспорты реактивными снарядами.
Отвлекающий маневр звена советских истребителей довольно быстро был разгадан немецкими зенитчиками, и они обрушили встречный огонь по двум новым самолетам, стремясь помешать их прицельному бомбометанию. Лейтенант Лобанов тотчас изменил первоначальный замысел, сбивая с толку зенитчиков врага. Его "чайка" пошла по прямой, чему вначале удивился даже Гузов. Когда же истребитель оказался над транспортами, Лобанов вмиг перевернул его через правое крыло, вогнав почти в отвесное пикирование. Гузов понял блестящий по мастерству маневр ведущего и устремился за ним. Он знал: маневр предельно опасен, зато выход на цель точен. "Чайка", набирая скорость, стремглав падала на корабли. Мотор уже не рокотал, а выл, оглашая море раздирающим воем. Палубы транспортов и морских охотников все ближе и явственнее, с них ошалело били зенитные пулеметы. Трассы пуль проносились со всех сторон, казалось, они чудом не задевали пикирующую "чайку". Нет, теперь никакой огонь не спасет транспорт, этого, видимо, не поняли немцы и потому стреляли бесприцельно. Гузов видел мечущиеся фигурки врагов. "Еще ниже, еще… Молодец Лобанов! Точнее попадем", - беззвучно шептали его пересохшие губы.
Кажется, они пикировали целую вечность, настолько велико напряжение. И наконец самолет ведущего полез вверх. Гузов резко потянул ручку управления на себя, и "чайка" вышла из пике, стала набирать высоту. Мотор натужно загудел, работая с перегрузкой.
Гузов посмотрел вниз: все четыре бомбы взорвались возле самых бортов двух транспортов.
- Э, черт, промазали! - в сердцах выругался он. Тут же услышал в наушниках резкий голос Лобанова, тоже недовольного результатом бомбометания:
- Атакуем!..