Занимаясь подготовкой книги к печати, я выяснил, что её автор при жизни высказывался в том духе, что его цель - дать точное описание событий. Он уверял, что в ходе работы отбрасывал все материалы сомнительной достоверности, что ему удалось рассказать об операциях советской разведки настолько объективно и точно, насколько это было возможно. Были ли у него столь благие намерения, теперь трудно сказать. Но то, что обстоятельства оказались сильнее них, очевидно. Иначе придётся предположить, что профессор умышленно исказил значительное число событий. И я склоняюсь именно к такому видению ситуации.
Поправляя ошибки или недосказанности автора, мне пришлось прибегнуть к редакторским сноскам (их около 40), которые для удобства восприятия отделены от сносок даллиновских - помечены жирным шрифтом. Читатель наверняка обратил внимание на эту корректировку фактов и оценок, приводимых Даллиным в его сносках. Последние (их около 400) полностью сохранены. Но поскольку мои дополнения к некоторым из них не могли охватить всю суть того или иного вопроса, то основная часть комментариев была отложена для послесловия. Я старался не злоупотреблять этой вполне допустимой, нормальной формой редактирования. Вообще избегал радикального вмешательства в текст, осуществляя иногда лишь стилистическую правку. Однако стилистика, схема построения книги, методология исследования - не единственные и не основные огрехи "Советского шпионажа".
Материал для своего произведения Даллин собирал десять лет, пополняя рукопись всё новыми данными. Помимо своего богатого опыта политической деятельности, он опирался на огромное количество документов, хранящихся в архивах США, Франции, Германии, Великобритании, Бельгии. Проштудировал мемуары кадровых сотрудников западных спецслужб и их агентов, воспоминания переметнувшихся на сторону Запада оперативников советской разведки, дипломатов и других персон.
Надо отдать должное тому, что Даллин переворошил груды западных и советских периодических изданий с материалами о деятельности тайных служб, брал интервью у свидетелей, включая известных политиков и государственных чиновников. Правда, если речь шла об интервью с коммунистами, то, как выясняется, это были те, кто уже порвал с компартией. Влиятельные структуры натовских государств, в первую очередь спецслужбы, тоже оказали именитому советологу большую помощь в сборе материалов.
Считается, что "Советский шпионаж" превосходит все нашумевшие у нас и за рубежом, посвящённые этой теме книги. Например - весьма ценимую на Западе книгу "КГБ: разведывательные операции от Ленина до Горбачёва", написанную совместно кембриджским историком Кристофером Эндрю и бежавшим в Англию бывшим полковником советской внешней разведки Олегом Гордиевским.
Так ли это, если в произведении Даллина довольно много упущений и несоответствий? Начнём по порядку…
С первой же главы автор уверяет нас, что практически с самого начала органы военной разведки и госбезопасности СССР "работали в условиях жестокой конкуренции", не приводя, однако, убедительных доказательств в пользу сей версии. Дальше - больше. "Дело Тухачевского, сфабрикованные заговоры с их ужасающими подробностями… означали победу и отмщение ГБ над своим заклятым врагом - армией. В чистке, которая последовала за делом Тухачевского, большое число лучших военных разведчиков кануло в вечность. И к 1938–1939 годам ослабленное и беспомощное ГРУ предстало перед торжествующей победу ГБ". Продолжая гнуть своё, Даллин объявил одной из причин неудач советских шпионов во время войны "личную враждебность среди руководства советской разведки".
О перманентном соперничестве и жёстких разборках внутри американского разведывательного сообщества мы достаточно наслышаны. Но каким же надо быть оторванным от советской действительности, чтобы нести этакую ахинею относительно коммунистических разведорганов. Взвешивать их удачи и неудачи - втягиваться в бессмысленный спор. Зато не мешает спросить: разве автор ничего не слышал о реальной военной дисциплине в ту эпоху? Не ведал о суровости сталинизма вообще и о личной беспощадности к нерадивым главы Государственного Комитета Обороны СССР, в частности? Слышал и ведал, естественно. И не раз лягнул Сталина за это в своей книге.
Как явствует из его же рассуждений, зря лягал. Ведь получается, что Сталин-то был прав, когда снимал стружку с отечественной разведки, когда туда проникали недостойные, а то и откровенные враги. Если западному начальству угодно было нянчиться с двурушниками, карьеристами, очковтирателями (оно само изобилует подобными), то советское могло и к стенке поставитьть сотрудника разведки, поражённого этими язвами капитализма.
Даллин ссылается также на свидетельства небезызвестного советского разведчика Фута, действовавшего в Швейцарии и подозревавшегося в работе на "Интеллидженс сервис". Фут после войны сбежал-таки к англичанам. Там и поделился своим мнением о руководстве ГРУ: "Суждения этих интеллектуальных вождей советской разведки и их оценка работы швейцарских агентов часто были попросту абсурдны". Вспоминая, что подозрения московского начальства в его адрес отпали, Фут выдал или, проще говоря, отмочил: "…Раньше, когда во мне видели секретного агента Лондона, они испытывали ко мне большее уважение".
Советская контрразведка, не на жизнь, а на смерть боровшаяся с британскими шпионами, вдруг проявила сантименты? Может быть, ещё и всплакнула, почуяв в Футе истинного джентльмена? Кто сочинил эту несусветную глупость, противоречащую элементарной логике - сам Фут или Даллин? Ответа нет.
Ещё нелепее выглядит Фут (на пару с Даллиным), когда в главе V повествует о полученной им однажды, переполненной банальностями и косноязычием радиограмме, составленной лично и анонимно Сталиным; тайну авторства Футу якобы поведали после войны в Москве.
Во-первых. Даже теоретически никакому агенту (подозреваемому тем паче) сотрудники Центра не могли это авторство раскрыть. Сделать некачественный, корявый перевод сталинского текста - интересно, кто бы отважился проявить такую беспечность и халатность? Да и высококлассные специалисты, отлично владевшие английским, в распоряжении центрального аппарата имелись, включая тех, для кого этот язык был родным.
Во-вторых. Футу полагалось бы знать, что перед революцией Сталин фактически выполнял функции руководителя большевистской разведки и контрразведки. Во многом благодаря ему партия была спасена от разгрома летом 1917 года, когда Временное правительство взяло курс на уничтожение большевистской верхушки. Осуществлявшаяся под началом Сталина работа позволяла вовремя узнавать о намерениях властей и отводить их удары. После Октябрьской революции, помимо других обязанностей, Сталин курировал ВЧК. Позднее непосредственно руководил той малоизвестной сферой, изолированной от всех остальных, которую принято называть стратегической или личной разведкой Сталина. Закалённый подпольщик, он досконально разбирался в тонкостях шпионской профессии.
Добавим, что по непререкаемому мнению российских литературных авторитетов и классиков, его русский язык был безупречен. И получаем на выходе непростительное скудоумие фальсификаторов, которые не удосужились мало-мальски правдоподобно оформить свой вздор.
В заключительной главе Даллин снова сбился на любимую колею, и в самых мрачных красках описал порочащие доносы и "закулисную борьбу между спецслужбами и их шефами, взаимные жалобы и интриги", якобы царившие в советских резидентурах. Он даже применил к ним выражение "настоящий зверинец".
Беда, однако, в том, что большинство этих и других характеристик взято из показаний разношёрстных изменников. То есть они исходят от лиц, заведомо нацеленных на то, чтобы облить грязью своих бывших соратников, не говоря о бывшей родине. Одно дело - использовать этих существ как источник инсайдерской информации. Другое - принимать за истину их угодливо-пропагандистские декларации.
Та же самая причина лежит в основе изображённой на страницах книги волны предательств, совершённых сотрудниками советских разведорганов и лицами, помогавшими им. Спору нет, были в этой многолетней истории предательства, не говоря об ошибках и просчётах. Но ведь профессор Даллин крайне мало и неохотно поминал наших героев и успешные операции, зато словно смаковал бесчисленные по его представлению поражения советской разведки. В итоге создалось впечатление, что по различным странам катился не цунами даже, а какой-то всемирный потоп её провалов.
Ещё в книге бросается в глаза знакомый по психологическим войнам приёмчик. Примитивный, но безотказный в среде "пикейных жилетов" - этих потребителей и производителей политической болтологии, беспощадно высмеянных советскими сатириками И. Ильфом и Е. Петровым. Сообщая верные, задокументированные факты, автор подкрепляет их фактоидами, никоим образом не соответствующими действительности. То же самое можно сказать о его выводах и тезисах. Повторю, что излюбленный даллиновский тезис - это якобы ненормальные, пропитанные взаимной нелюбовью отношения между органами военной разведки и государственной безопасности СССР. А также - глубокие личные антипатии между ответственными сотрудниками обоих ведомств.
Тут следует прервать фонтан профессорских инсинуаций и напомнить мистеру Даллину подзабытую, но горькую пилюлю, которую ему преподнесла его собственная судьба. В третьей главе этой книги читатель встретился с резидентом НКВД Орловым-Фельдбиным, бежавшим на Запад и усердно служившим новым хозяевам. Усердие это вылилось помимо прочего в то, что перебежчик заподозрил чету Даллиных в соучастии в шпионской работе в пользу СССР, о чём не преминул донести властям США.
Разбирать детали доноса мы не будем. Суть его в том, что Орлов-Фельдбин, разоблачая некоего советского агента, наткнулся на явное сопротивление этому со стороны Даллиных. Осознав свою оплошность, Даллины ринулись развенчивать агента, которого недавно защищали. Они обливали его грязью ещё более рьяно, чем сам Орлов-Фельдбин. В дурно пахнущую историю оказались втянуты многие сотрудники американских охранных ведомств и даже сенаторы.
Какой нагоняй получила супружеская пара от своих патронов, мне неизвестно. Но полагаю, что нервов им потрепали немало. А уж как Орлов-Фельдбин расстарался в этой нервотрёпке, можно только представить. Налицо был факт злобной перебранки, мерзких происков, подковёрной драки в самой "демократической" шпионской службе мира. А профессор Даллин, отрабатывая тот давний грех, усиленно потчевал нас в книге историями о конфликтах внутри "тоталитарной" советской службы.
Проблема не в том, что советским спецслужбистам, с их специфическими трудностями, не была свойственна грызня, сопровождающая деятельность подавляющего большинства их западных коллег, о чём те сами весьма откровенно периодически сообщают. Проблема в другом.
Социалистическая разведка предназначена для информационного и организационного обеспечивания интересов государства, его потребностей в идейной, военной, экономической и политической защите, имеющей цельное общественное выражение. А у её капиталистических аналогов к соблюдению интересов государства примешиваются - и весьма значительно - задачи весьма противоречивого свойства. А именно: соблюдение интересов национальных и транснациональных корпораций, могущественных политико-экономических групп, занимающихся локальными, региональными, глобальными переделами власти и собственности. Таким образом, защита государства начинает сплошь и рядом обретать частное финансово-имущественное выражение, далеко не всегда совпадающее с общественными потребностями. Согласитесь, что государственные правоохранительные организации или их отдельные подразделения, задействованные в качестве частной лавочки - это очень по-капиталистически. И это очень конфликтоёмкое явление.
Отсюда вытекает особая роль, отводимая идеологической обслуге.
Но разведка и контрразведка? Её-то роль какое отношение имеет к идеологии?
Ельцинские "реформы" нанесли урон ГРУ, но ещё успешнее исковеркали систему бывшего КГБ, вполне профессионально выстроенную (хотя и политически неэффективную в позднесоветское время). В частности, от неё отделили службу внешней разведки. И вот в девяностых годах один из её чинов глубокомысленно изрёк: мы руководствуемся сейчас не идеологией, а действуем в национальных интересах нашего государства. При этом он вполне справедливо уверял, что политика - основное содержание разведдеятельности.
Небось, какой-нибудь неопытный новичок, из выскочек, - скажете вы, и ошибётесь. Генерал, кадровый советский разведчик, работал во множестве стран, был вхож в высшие инстанции СССР, и… ничего не понял в главном, в существе своей деятельности, во многом из того, что тогда творилось вокруг него и что сейчас творится вокруг всех нас.
Политика, мой генерал, - это и есть идеология. Или, если хотите, наоборот. Разведка без идеологии - это нонсенс, это похуже, чем партия без идеологии. Может быть, голубчик, вы хотели сказать, что перестали руководствоваться идеологией коммунистической, да постеснялись?
Сфера идеологии окутывает жизнь социальную в точности, как земная атмосфера окутывает жизнь природную. Земная атмосфера может быть чистой и оздоровляющей, грязной и отравляющей. Так обстоит и с идеологией. Она прямо либо косвенно проникает и в бедняка, и в богача, проникает во всё - в разум, душу, тело. Она - в полизначности бытия.
Сфера её охватывает не только правительство или оппозицию, предвыборные митинги или передовицы в газетах, партсобрания или воцерковление, другие характерные точки приложения идеологем. Она проявляется даже в таких, вроде бы независимых от неё областях, как "невинное" производство детских игрушек. Буржуазные идеологи не скрывают, что, например, посредством куклы "Барби" пропагандируют не просто американские стандарты красоты, а американский образ жизни в его совокупности. Идеология вбирает в себя такую будто бы аполитичную вещь, как музыка. Хорошо было подмечено одним западным деятелем: даже просто насвистывая мелодию, человек проходит стадию политического обращения, ритуал социализации. Поэтому не надо удивляться тому, что музыкальная жизнь - предмет постоянной заботы и опеки со стороны спецслужб.
Да, да, нечего моргать глазами и хлопать ушами. Всё логично. Половина населения земного шара - молодёжь, чья роль в жизни страны реально либо потенциально огромна. Это есть огромный стимул для буржуазных разведок, чтобы с пользой для себя проникать в среду молодёжи. И они проникали в самые истоки движений битников, хиппи, панков, клабберов, готов, растаманов и т. д., а значит, причастны к рождению и распространению соответствующих музыкальных стилей. Они негласно обосновались за спиной всех заметных предприятий шоу-бизнеса, рассчитанных на молодёжную среду. И только ограниченные рамки статьи мешают мне подробнее раскрыть это направление в системе политического сыска и внешнего шпионажа.
То, что Российская Федерация демонстративно отказалась от государственной идеологии - это скорее не кретинизм сочинителей её конституции, а их криводушие. Они побоялись открыто узаконить непопулярную и скомпрометированную даже терминологически идеологию позднего капитализма либерального толка, хотя та уже давно легитимизирована всем ходом постперестроечной истории России. В утешение кому-то остаётся принять к сведению, что все ведущие спецслужбы капиталистического мира находятся на побегушках у олигархата, он же международная закулиса, он же главный буржуазный идеолог.
Кстати, вышесказанное применимо и к армии. Ибо вооружённых сил вне политики не было, нет и не будет, хотя имеется прорва спекуляций о противоположном. Армия порой подспудно, но всегда представляет собой не менее политизированную организацию, чем парламент, лишённую, правда, дискуссионной составляющей. Армия - наилучший, наивернейший инструмент политики не столько тогда, когда она великолепно оснащена, сколько, когда она идейно мотивирована и сплочена. Как, собственно, и любая силовая структура с её разведывательными компонентами. И если силовые кадры в этом не признаются хотя бы самим себе, то это сучьи кадры, от которых можно ждать всякой подлости.
Поэтому неслучайна ненависть к карательному органу советской власти, которой сочатся слова, абзацы, главы (да и всё произведение Даллина в целом), демаскирующие пресловутую деидеологизированность автора. А это - признак неполноценности исторического исследования.
Все науки подвержены влиянию политики. Даже астрономия, вроде отрешённая и растворившаяся в бездне световых лет, никуда не сбежит от неё.
Разве нет политики в присваивании имён разных государственных и общественных деятелей космическим телам? Разве не спор между метафизиками и материалистами отражается в дискуссиях сторонников и противников теории происхождения вселенной, известной, как "теория Большого Взрыва"?
Даже по прошествии тысячелетий историки Ирана и Греции по-разному описывают и трактуют события греко-персидских войн, происходивших до нашей эры. Чего уж говорить о разноголосице, сопровождающей выход статей, монографий, учебников, посвящённых Второй мировой войне, которая по историческим меркам закончилась на днях. Они практически поголовно издаются по чёткому социальному заказу - хоть в США, хоть в Папуа-Новой Гвинее…
Ничего странного. Ведь история - самая идеологизированная и политизированная из наук. Принципиальная и очень ранимая. Суровая и требующая к себе сверхбережного отношения, даже щепетильности. Истинность историографии, историков заключается не в их свободе от конкретной философии, не в отказе от официального/неофициального взгляда с согласованными толкованиями. Она - в подчинённости персональной и честно декларируемой исследовательской методологии. Иначе говоря, словоблудие типа "историческая объективность", "факты и только факты", "информация в чистом виде" лишь служат камуфляжем классово ориентированной позиции любого исследователя исторических процессов. (В сегодняшней России многие нередко эту позицию с пеной у рта отрицают, даже не сознавая, как прочно на ней стоят.)
Поясню, что имею в виду.
Тон в науке должны задавать учёные, специализирующиеся в конкретной отрасли знаний. Но есть наука особая, которая не может отдаваться на откуп лишь профессионалам. История, особенно советского периода - это дело общегражданское, субъективное до тех пор, пока существует сам субъект, т. е. человек, исполняющий свой гражданский долг. В неизменённом сознании его носителей не будет никогда освободительницей Красная Армия для фашистов, она же не будет никогда оккупантом для коммунистов. Можно применить похожее сравнение относительно Великой Октябрьской социалистической революции. Не составит труда увидеть, для кого она проклятье и смерть, для кого - счастье и жизнь. Можно углубиться в толщу веков и спросить навскидку негра и британца, что они думают о колонизации Африки? Понятное дело, первый уверен, что это была тьма дикости и низости, второй - что это был свет цивилизации и благородства.