Вот если всем этим организаторам Октябрьской революции и полководцам Красной армии в гражданской войне заранее было бы известно, что в результате их победы не только они сами будут убиты ими же созданным режимом, но и режим этот выродится в беспрецедентную тиранию одного из них, то просто нелепо думать, что они вообще стали бы на путь революции. Против данного утверждения могут привести два весьма ярких примера: Л. Д. Троцкий в своем "Завещании" в феврале 1940 года писал, что если бы ему пришлось еще раз заново начинать свою жизнь, то он ее повторил бы так, как у него сложилась настоящая жизнь, присовокупляя, что он был и умрет революционером, марксистом, коммунистом. В дополнении к "Завещанию" от марта 1940 года Троцкий пишет, что он резервирует за собою право определить самому время своей смерти путем самоубийства, но, как бы предчувствуя, что время его смерти может определить и Сталин, Троцкий тут же добавляет: "При каких бы обстоятельствах я ни умер, я умру с непоколебимой верой в коммунистическое будущее" (Trotsky"s Diary in Exile, p. 166, Harvard University Press, 1958).
Другой пример: 11 июня 1937 года легендарный красный полководец И. Якир перед его расстрелом крикнул: "Да здравствует т. Сталин!"
Конечно, такой человек, как Троцкий, не мог не только иначе писать, но иначе и думать, тем более, что он не знал, какая судьба его ожидает впереди. Но если можно было бы поставить перед Троцким 24 октября 1917 года вопрос: власть, которую ты захватишь, перейдет к твоему палачу из твоей же партии, он установит в стране режим перманентной инквизиции, убьет твоих сыновей, расстреляет всех твоих единомышленников вместе со всей "ленинской гвардией", наконец, размозжит и тебе голову альпийской киркой в заокеанском изгнании, - согласен ли ты даже при таких условиях совершить революцию и взять эту власть? Думать, что Троцкий дал бы положительный ответ на такой вопрос 24 октября 1917 года, - значит допустить, что он был человеком явно ненормальным.
Что же касается Якира, то тут нет никакой психологической загадки: "Да здравствует т. Сталин!" в его устах означало только одно - "Я абсолютно не виноват даже перед Сталиным, стало быть, Сталин - мой убийца". Сталин так и понял Якира, когда он, по словам Хрущева на XXII съезде, выслушав рапорт чекистского палача об этих предсмертных словах Якира, выругался в его адрес.
Теперь об источниках данной работы.
Мои главные источники - советские партийные документы: протоколы съездов партии, произведения основоположников большевизма, документы ЦК и многочисленных оппозиций, разные архивные публикации по истории революции, официальная и оппозиционная печать, отдельные исследования партийных историков. Все мои главные выводы основаны именно на этих партийных документах. Западной литературой (американской, английской, немецкой, эмигрантской) я пользуюсь лишь в тех случаях, когда соответствующие документы партии и партийных деятелей не публикуются в СССР, а на Западе давно пущены в научный оборот. То же самое относится и к документам германского министерства иностранных дел о субсидировании большевистской революции. Меньше всего я пользовался официальными учебниками по истории КПСС. Идеологи КПСС никогда не писали и не напишут научно объективной истории своей партии. Если до письма Сталина в редакцию журнала "Пролетарская революция" в 1931 году еще появлялись отдельные ценные работы по истории партии, так же как и воспоминания старых большевиков, то этим письмом Сталин просто ликвидировал историю КПСС как науку.
Объявив все старые книги по истории партии и революции "троцкистской контрабандой", в том числе даже те, о которых сам Ленин очень высоко отзывался (например, книга Джона Рида "Десять дней, которые потрясли мир" с предисловием Ленина), Сталин решил сам написать историю партии. В результате появился пресловутый "Краткий курс", научно-литературная беспомощность которого превзойдена только необузданностью исторической фальсификации. Объявленный официальным решением ЦК в 1938 году "энциклопедией марксизма-ленинизма" и "вершиной исторической науки", "Краткий курс" Сталина играл в СССР в течение почти 20 лет роль коммунистической Библии. На XX съезде тот же ЦК, в том же почти составе, что и в 1938 году, но без Сталина, признал, что "Краткий курс" вовсе не "энциклопедия", а намеренная "фальсификация истории партии" и "вершина" культа Сталина.
После развенчания Сталина восстановили в своих правах и так называемую "историко-партийную науку", предметом исследования которой является история КПСС и трех русских революций. Однако методологические принципы этой науки остались те же самые, что и при Сталине. Поэтому нельзя себе представить более невежественных людей как раз в области истории партии и русских революций, как именно кандидаты и доктора "историко-партийной науки". Это не потому, что они люди неспособные; наоборот, среди них много талантливых и даже выдающихся людей, но то, чему их учат - не наука, а смесь наукообразного шарлатанства с партийным шаманством; источники, по которым они изучают историю, это не подлинные документы эпохи, а их фальсифицированный суррогат. Даже и этот суррогат составлен так, чтобы будущие партийные историки не знали в подлиннике политических произведений основателей русского марксизма - Плеханова, Аксельрода, Мартова, Потресова.
Более того, для партийных историков табу и произведения основателей большевизма из "ленинской гвардии", таких, как Зиновьев, Каменев, Бухарин, Рыков, не говоря уже о Троцком и Радеке. Пятнадцатимиллионная партия ежедневно слышит эти имена на занятиях в партийных школах, как имена "еретиков", но никто - ни слушатели, ни их преподаватели - не знает, почему соратники и личные друзья Ленина стали "еретиками" у Сталина и "шпионами" у Гитлера, не знает даже их биографий (в "Большой Советской Энциклопедии" нет биографий Троцкого, Зиновьева, Каменева, Рыкова, Бухарина, но есть биографии Гитлера и Муссолини, этих идеологических близнецов Сталина). Единственный источник партийных историков - это Ленин, но и из Ленина они берут только то, что укладывается в рамки текущей политики партаппарата, а что ей противоречит - замалчивают.
На XIV съезде Зиновьев рассказывал, как сталинцы отводили неугодные им места из сочинений Ленина при помощи такого аргумента:
"Не надо мол слишком много цитировать Владимира Ильича… Зачем цитировать Ленина, у него можно найти что угодно, как у дядюшки Якова - товара всякого" ("Правда", 23.XII.1925).
Часто бывает и так, что интерпретируют Ленина с заведомым извращением его мысли (последние, но классические примеры извращения мысли и желания Ленина - это грубая антиленинская интерпретация "Письма к съезду", то есть "Завещания" Ленина и его статьи "К вопросу о национальностях или об автономизации" как в учебниках Пономарева "История КПСС", так и в "шеститомнике" "История КПСС" под редакцией Поспелова).
Их другой источник - это Сталин, но без частых ссылок на самого Сталина. В основе методологии партийных историков лежит ленинский принцип "партийности в науке" - в сталинской интерпретации. Сущность этой интерпретации сводится к тому, что все вещи, категории, явления, события и сами лица рассматриваются и оцениваются с точки зрения интересов "генеральной линии партии" на текущем этапе ее политики. Поэтому у большевистских историков "история - есть политика, опрокинутая в прошлое", по определению патриарха советской исторической науки Покровского. Поэтому же у них, как говорил французский историк Гизо о своем времени, "события настоящего освещают факты прошлого". Но не все события настоящего у большевистских историков освещают факты прошлого. Иные важнейшие события и крупнейшие факты истории просто объявляются не бывшими в угоду тому же принципу "партийности в науке".
Вообще "фигура умолчания" - самый распространенный прием партийных историков. Если же факты и события настолько кричащи, что их умолчать невозможно, то для их объяснения прибегают к самой грубой фальсификации. Например, невозможно не назвать имени Троцкого в связи с Октябрьской революцией и гражданской войной. Его называют, но как? Вот самый свежий пример. Советский академик, бывший секретарь Сталина по "Истории гражданской войны в СССР", И. Минц в своем капитальном труде "Великий Октябрь" пишет о роли Троцкого в Октябре:
"Хотя Троцкий и голосовал за резолюцию о восстании, но практически его не готовил и никакого участия в разработке плана восстания не принимал" (т. II, 1967, стр. 954).
Но учитель Минца - Сталин - в день первой годовщины Октября писал в "Правде":
"Вся работа по практической организации восстания проходила под непосредственным руководством председателя Петроградского Совета Троцкого. Можно с уверенностью сказать, что быстрым переходом гарнизона на сторону Совета и умелой постановкой работы Военно-революционного комитета партия обязана прежде всего и главным образом т. Троцкому" - ("Правда", 7.XI.1918).
В отношении роли Троцкого в руководстве Красной армией в гражданской войне во всех советских учебниках истории говорится одно и то же: Троцкий систематически изменял, предавал и саботировал победу Красной армии. При этом партийных историков совершенно не смущает отсутствие у них простейшей политической логики - как же мог терпеть такого "предателя", "изменника" и "саботажника" во главе Красной армии "всевидящий и всезнающий гений" - Ленин?
Сам метод исследования партийных историков тоже антинаучен. Перед тем, как приступить к исследованию той или иной проблемы, исследователь, обычно, составляет себе рабочую гипотезу, или ряд гипотез, добросовестно собирает все данные не только в пользу его собственной гипотезы, но и против нее, систематизирует и классифицирует их, - только после этого он ставит перед собою конкретные цели и приступает к самому процессу написания работы. И появляется произведение, выводы которого могут быть прямо противоположны первоначальной гипотезе.
Ничего подобного не допускают метод истмата и принцип "партийности в науке". Партийный историк на поставленную им проблему знает ответ еще до того, как он приступил к ее исследованию. Оч просто берет нужную цитату из Ленина, или из постановления ЦК КПСС, и собирает только такие факты, которые подтверждают данную цитату.
Таковы исследования по истории КПСС, которые вышли и после Сталина. Исключением явились ценные работы профессора Буджалова по истории ЦК за март 1917 года и профессора Кузьмина о роли Сталина в гражданской войне. Во время правления Хрущева, начиная с XX съезда, также вышло, как сказано, много ценных документов по истории партии. Со свержением Хрущева подобные издания почти прекратились.
Изданная при новом руководстве монументальная, по видимости, шеститомная "История КПСС" на самом деле представляет собой тот же сталинский "Краткий курс", лишь растянутый на шесть томов в восьми толстых книгах. Вы читаете "шеститомник" и все время ловите себя на мысли, что читаете давно знакомую вещь, а потом, когда вы начинаете копаться в своей памяти, то выясняется, что вы просто читаете раскавыченного Сталина. Не только концепцию, но даже и аргументацию авторы "шеститомника" заимствуют или просто переписывают из "Краткого курса" и "Сочинений" Сталина. Я не нашел ни одного важного нового документа, ни одной оригинальной мысли в "шеститомнике", которых я раньше не вычитал бы у Сталина. Казалось бы, что в такой солидно задуманной истории КПСС будут введены в научный оборот протоколы пленумов ЦК сорокалетней или хотя бы пятидесятилетней давности (1919–1930…), но ничего подобного не случилось. Почему же эти протоколы до сих пор остаются строго охраняемой государственной тайной Кремля?
Я по своему партийному рангу имел доступ к стенографическим протоколам пленумов ЦК двадцатых и тридцатых годов (их печатали в ограниченном количестве экземпляров в типографии ЦК, рассылал "Секретариат т. Сталина" партийному активу уровня секретарей обкомов, включая сюда и слушателей ИКП, после ознакомления их нужно было возвращать в ЦК). Поэтому я могу засвидетельствовать, что никаких государственных секретов дальнего действия в протоколах ЦК того времени нет. Но в них есть факты и доказательства со стороны разных оппозиций о чудовищной уголовной практике Сталина и сталинского аппарата по фабрикации искусственных дел для уничтожения старой ленинской партии - РКП(б) и по созданию новой сталинской партии - КПСС. Естественно поэтому, что нынешняя партия не хочет, чтобы народы СССР узнали из этих протоколов ЦК ее уголовное происхождение.
Послехрущевское Политбюро ЦК, которое вчера вместе с Хрущевым единогласно осудило Сталина как преступника, а сегодня без Хрущева единогласно реабилитирует его как "выдающегося ленинца", можно было бы обвинить в беспринципности, если бы в таком поведении выучеников Сталина не было своей внутренней логики - опыт показал им, что существующая система олигархической диктатуры не допускает иной альтернативы властвования, как именно сталинское правление, хотя бы и модернизированное. Реабилитируя былого "отца"-преступника, сталинские эпигоны берут на себя историческую ответственность за злодеяния Сталина и открыто признают свою духовную сталинскую родословную.
Это, правда, не свидетельствует о политической мудрости верховных партократов, но весьма упрощает задачу историка: ему уже не приходится, как это было при Хрущеве, доказывать, что XX и XXII съезды глубоко ошибались, искусственно противопоставляя Сталина Ленину. Сталин был и останется в истории Лениным, доведенным до его логического конца. Вот почему ученики Сталина из Политбюро были правы, когда они до XX съезда постоянно повторяли: "Сталин - это Ленин сегодня". Эволюция в этом лозунге сводится к тому, что они сейчас говорят только о Ленине, но думают о Сталине.
К названным выше источникам надо добавить еще один источник, который в какой-то мере незримо присутствует в данной работе, начиная с середины двадцатых годов, - это мой личный опыт. Я вступил в партию, добавив себе несколько лет, совсем юношей еще в те годы, когда в ее Политбюро сидели Троцкий, Зиновьев, Каменев, Рыков, Бухарин, Томский плюс Сталин. Сделав довольно быстро карьеру партийного работника, я имел возможность изнутри наблюдать борьбу разных оппозиций против сталинской фракции. Во время борьбы между Троцким и Сталиным моя симпатия была на стороне Сталина, во время же борьбы между Сталиным и Бухариным - на стороне Бухарина. Это нашло свое отражение в моей статье в газете "Правда" против тезисов Политбюро к XVI съезду по двум вопросам: я критиковал сталинскую национальную политику ЦК, противопоставляя ей ленинскую, и отводил курс на коллективизацию в национальных республиках, как курс тоже явно не ленинский. По первому вопросу я писал:
"Нынешние темпы нашего культурного и экономического строительства в национальных районах не обеспечивают выполнение весьма ясных и практических директив Х-ХII съездов (1921–1923 годы) партии не только за эту пятилетку, но и за ближайшие пятилетки… Надо (провести) практическое, более чем форсированное устранение фактического неравенства национальностей… Нельзя утверждать, что все, что хозяйственно нецелесообразно и неэффективно в данное время, пролетарская революция не делает".
По второму вопросу, исходя из того, что антиколхозные восстания в 1929–1930 гг. были "в больших масштабах в национальных районах, чем в русских", я отвергал тот пункт в тезисах Политбюро, в котором говорилось, что "в национальных районах Востока получит на первое время распространение товарищество по общественной обработке земли, как переходная форма к артели" ("КПСС в резолюциях", ч. II, стр. 595-6, 1953 г.).
В ответ на это в моей статье говорилось:
"Мы думаем, что эта подготовительная работа к массовому колхозному и тозовскому движению должна начаться с самого начала - с землеустройства. Если мы начали подготовку с тозов, это было бы не по-ленински… Начать нужно с простейшего и пока неразрешенного - с землеустройства".
И, в доказательство своей правоты я сослался на решение предыдущего, XV, съезда, в котором говорилось:
"Провести землеустройство бедняцких и маломощных слоев крестьянства за счет государства. Проведение землеустройства должно быть теснейшим образом увязано с другими мероприятиями (агропомощь, кредит, мелиорация, машиноснабжение и т. д.)… Признать неотложным установление основных начал землеустройства и землепользования в общесоюзном масштабе" ("КПСС в рез.", там же, стр. 365).
По обоим вопросам я приводил массу примеров, как у ЦК слова расходятся с практикой его местных органов (см. газету "Правда", 22 июня 1930 г., А. Авторханов "За выполнение директив партии по национальному вопросу").
Статья вызвала целую дискуссию, о которой я подробно рассказал в другом месте (см. мою книгу "Технология власти"). Здесь я ограничусь цитатой из статьи одного из моих критиков, наглядно характеризирующей не столько меня, сколько умирающую партию, в которой отныне всякая критика сталинского ЦК считается "предательством":
"Что выходит, если пойти по пути предлагаемому тов. Авторхановым? Это означает снятие всерьез и надолго лозунга сплошной коллективизации в национальных районах… так как это землеустройство будет землеустройством индивидуальных крестьянских хозяйств… Тов. Авторханов определенно заболел правооппортунистической болезнью. Он не видит того, что есть в национальных районах, а "не признавать того, что есть, нельзя, - оно само заставит себя признать" (Ленин). Почему мы так резко возражаем тов. Авторханову? Да хотя бы потому, что "время более трудное, вопрос в миллион раз важнее, заболеть в такое время - значит рисковать гибелью революции" (Ленин, из речи на VIII съезде партии против тов. Бухарина). Предательские уши правых дел мастера торчат из рассуждений Авторханова о путях коллективизации национальных окраин" (газета "Правда", 30 июня 1930 г., Л. Готфрид "О правильных и правооппортунистических предложениях т. Авторханова").
Мне была оказана большая честь - я был поставлен в прямую связь с Бухариным и предупрежден словами Ленина, что из-за меня, неизвестного слушателя Института Красной Профессуры, может погибнуть целая революция!
Дискуссия продолжалась, я "храбрился" ссылкой на решение XV съезда о землеустройстве, пока Сталин не положил конец дискуссии краткой фразой в своем докладе на открывшемся уже XVI съезде:
"ЦК пересмотрел метод землеустройства в пользу колхозов" (Сталин, Соч. т. 12, стр. 286).
После этой директивной "справки" Сталина я решил спасти и "революцию" и свой партбилет обычным тогда приемом: сделал покаянное заявление ("Правда", 4 июля 1930 г.).