Сейчас ему стыдно за свои слова: активист, вызвался быть бригадиром - и вот фактически под конвоем. Перед глазами представителя штаба стройки. Протокол уже заготовлен, осталось описать "личное имущество" - содержимое сундука, - и сдавай свои обязанности, получай пятнадцать суток за разбитое стекло в вагонном окне. Проводник этого и добивается. И представитель штаба стройки Булан Буланович настроен, кажется, так же. Правда, взгляд его потеплел, когда любовался столярными и шоферскими инструментами. Одобрительно покачал головой:
- Грамотно, грамотно все подобрано. Молодец, Ярцев…
Может, в самом деле этот Булан Буланович внимательный и честный человек? Василий заметил его у вагона, когда пускал в дело ремень с увесистой пряжкой. Видел же он, с чего началась драка, и должен рассказать все, как было.
Да, мир не без добрых и честных людей. Булан Буланович, оказывается, кинулся вдогонку хулиганам, но ему не удалось поймать ни одного из тех пятерых, которые потрошили корзину лоточницы. Он признал, что действия Василия Ярцева заслуживают одобрения, поэтому нет смысла составлять протокол…
- Как это нет смысла?! - возразил проводник. - Я свидетельствую, у меня есть вещественные… эта каменюка окно выхлестнула.
- "Каменюка", а не Ярцев, - поправил его Булан Буланович. - К тому же камень был в руках у того, кому принадлежала гитара. Это легко установить по отпечаткам пальцев.
- И мои пальцы тут обозначатся?
- Обозначатся, - подтвердил лейтенант.
- Ну, куда же мне от этих лиходеев деваться? - пряча руки за спину, сокрушался проводник. - Весной они к этому "Фиату" перли, косматые, с гитарами, а теперь обратно без билетов протискиваются на посадке у Жигулевского моря, а тут, на перецепке, этим вот, с путевками, дорогу перебивают… Если бы пымали хоть одного, я не стал бы так напирать на этого.
- Поймаем, обязательно поймаем, - заверил проводника начальник отделения, который вышел из своего кабинета как-то незаметно. - Оснований для задержания этого парня нет. Пусть едет на стройку без всяких помет в путевке.
- Спасибо, - вырвалось у Василия Ярцева…
Вагон перевели к перрону пригородного сообщения и прицепили к электричке Сызрань - Жигулевское море. Далее, до Крутояра, бригаде Ярцева предстояло добираться на попутных машинах. Рассказав, как туда попасть кратчайшим путем, Булан Буланович вручил ему на всю бригаду талончики на койки в общежитии.
- Делюсь, - сказал он, - фондами родного мне управления. Ведь я тут временно. Моя должность - главный энергетик сантехмонтажа завода. Пока у меня нет фронта работ, но если что - прошу ко мне.
- Там посмотрим, - ответил Ярцев, не найдя других слов от растерянности перед добротой этого человека.
Проводник же, перебирая в памяти ход разговора в отделении милиции, все никак не мог согласиться с тем, что окно разбито, а кому предпишут платить за это - неизвестно. И зачем волок чертов сундук для доказательства? Конфуз получился, и поясница от надсады заныла. Теперь свертывайся стручком и лежи, пока боль не утихнет…
Утром на конечной остановке вагона сундук вновь попался на глаза проводнику: плывет над головой этого самого Ярцева с необыкновенной легкостью, будто в нем один воздух таится. Остановить парня не решился: опустит "нечаянно" под ноги сундучок, и новая забота появится - костыли покупай…
Впрочем, проводник не остался в долгу перед Василием Ярцевым. Когда появился представитель штаба стройки, встречавший строителей, успел пожаловаться:
- Увечье подстроил мне этот фрукт, бригадиром себя назвал. - Он показал на Василия Ярцева и передал какую-то бумажку.
Как потом выяснилось, эта бумажка сыграла свою роль и в час назначения Василия на работу, и значительно позже. В общем, получилось так, что уже в управлении кадров стройки бригаду Василия Ярцева рассортировали по разным автоколоннам, подозревая, что такой бригадир может повести своих товарищей "куда-то не туда", как сказал кадровик. И он же предложил Ярцеву:
- Хороший заработок на арматурных работах. Быть может, выгоднее отказаться от руля? Тут и так, как на фронте, несем потери от автомобильных аварий.
- Не пойму… У вас есть какие-то основания считать меня аварийщиком? - спросил Василий.
- Нам и плотники и столяры нужны, - уклонился от прямого ответа кадровик.
Ярцев показал удостоверение слесаря-механика по ремонту автомашин.
- Я прибыл сюда по путевке ЦК комсомола и, если у вас нет для меня свободного грузовика, готов пойти пока на ремонтные работы.
- Это другой разговор, - смирился кадровик. Не хотелось ему доверить Ярцеву руль многотонного грузовика: на сигнал о плохом поведении в пути надо реагировать! Случись авария на первых рейсах, кого после этого возьмут за бока? Конечно, его, кадровика. То-то же…
2
Вроде всегда добродушный механик автоколонны Рем Акимович Угодин, которого шоферы называли просто Акимыч, - внешне хрупкий, того и гляди переломится в тонкой талии, на лице постоянное выражение: "Я никого не обижу, и меня не трогайте", - вдруг изменил себе. Он встретил нового ремонтника строгим взглядом. А как же иначе - новичок прибыл к нему из отдела кадров с пометкой на путевке: "Испытательный срок две недели". Значит, бери его сразу круто, испытывай по всем статьям. Скрытые неполадки в механизме выявляются на больших оборотах…
Первую неделю Ярцев работал на переборке подвесок грузовиков. Ковырялся в диферах, надсадно кряхтел, ворочая тяжелые детали, однако Акимыч подкидывал и подкидывал ему наряды с возрастающими трудностями.
Производственная педагогика, как считал Рем Акимович, строится по своим законам. Нагрузка должна быть, что называется, под завязку. Он верил: если парень не будет отлынивать, а постарается сам постичь сложности механизмов, значит, дело пойдет. Если же все начнет делать тяп-ляп, лишь бы с рук сошло, тогда переводи на другую работу, где не требуется особого прилежания. Можно, конечно, написать: "Испытательный срок не выдержал, подлежит увольнению", - но в колонне постоянный голод на ремонтников. Да и какой толк от такого решения, рабочих рук всюду не хватает. Учить и воспитывать надо людей, требуют кадровики. У этого парня, вероятно, есть какие-то завихрения, раз на путевке сделана такая пометка. И чем раньше выявятся пороки, тем скорее найдется точка опоры, чтобы наставить его на верный путь.
На исходе первой недели - работали здесь не пять, а шесть дней в неделю - Акимыч оставил новичка в мастерской на ночь, на сверхурочную работу: покрасить корпуса генераторов. Тот согласился, и на верстаке у него появилось три бутылки шеллака. На этикетках изображены скрещенные кости с пояснением: "Денатурат - яд". В одной из банок для разливки лака, будто случайно, оказалась пачка соли. Расчет был прост: если парень выпивоха, то не упустит момента засыпать в бутылки соль, сделать отстой и слить спирт в отдельную посуду. Уличить его в такой проделке проще простого: ни один корпус генераторов к утру не высохнет.
На другой день пораньше пришел Акимыч в мастерскую, не пожалев воскресного утра, и увидел - все корпуса блестят под черным лаком сухие. И пачка соли осталась нетронутой…
Прошла еще неделя. Акимыч поставил новичка на проверку карданных соединений отремонтированных грузовиков. Работа тонкая, для людей с совестью. Можно пропустить хлябь в крестовине, и никто не придерется… Выдал дюжину комплектов крестовин на замену. В одном комплекте игольчатый подшипник был с дефектом - обойма помята. В спешке парень сунет такую крестовину в кардан, и тогда можно прогнать его за халатность… Дошла очередь до этого комплекта, и Ярцев прибежал к кладовщику:
- Почему подсунули дефектную деталь?
- На крестовине есть знак ОТК, - ответил кладовщик.
- Зато на твоей совести нет никакого знака.
Благо кладовщик не сказал, что этот комплект был в руках механика, иначе пришлось бы Акимычу краснеть перед новичком.
Испытательный срок кончился. Василия Ярцева зачислили в штат колонны на постоянную работу слесарем-ремонтником. И теперь Акимыч, к своему удивлению, встретился с Ярцевым на закрытом партийном собрании. Ярцев - кандидат в члены КПСС. Его представили всем коммунистам автоколонны. Учетная карточка, как сказал секретарь партбюро, чистая, можно надеяться, что здесь он заслужит право на получение рекомендаций для перевода из кандидатов в члены партии. Принят кандидатом в армии.
- Будут ли вопросы к новому товарищу? - спросил председатель собрания.
Вопросов не было. Кто-то резонно заметил:
- Поближе с ним познакомимся в процессе работы.
Вскоре по распоряжению начальника колонны Акимыч объявил Ярцеву:
- Заканчивай ремонт самосвала и садись за руль.
- Спасибо, - сказал растроганно Ярцев. - А то я и не знал, что думать после того, как увидел заботливо приготовленную соль к денатурату. Хотел было обидеться, что соленый огурчик подкинуть забыли, - усмехнулся он.
- Атмосфера с тобой такая пришла, - попытался оправдаться Акимыч.
- На атмосферу ориентируются синоптики, и то часто ошибаются.
- А ты задиристый, - заметил Акимыч.
- Не отказываюсь. От себя отказаться трудно, - произнес Ярцев таким тоном, будто в самом деле ему когда-то надо было отказаться от самого себя, от своей натуры, но совесть не позволила.
Самосвал достался Ярцеву из той сотни, которая подлежала списанию еще в дни окончания строительства гидростанции. Но эту сотню решили доколачивать на дорожных работах. Новая стройка здесь началась с прокладки подъездных путей к площадкам будущего завода и города, чтоб потом, когда пойдет большой поток строительных материалов и станков, избавиться от привычных потерь и поломок на ухабах и рытвинах.
Наступила зима, суровая, поволжская, с частыми метелями и степными морозами. Сугробы в лощинах и гололед на степных гривах подстерегали шоферов на пути к Крутояру, как заминированные зоны. То там, то тут сталкивались, перевертывались, обрывали крылья или торчали вверх колесами грузовики, автобусы, самосвалы. Иной день механик колонны пропадал с утра до вечера на участках строящихся дорог, где организовывал работу тягачей по буксировке застрявших и поломанных машин. Все как на фронтовых дорогах, только без налетов авиации и обстрелов артиллерии.
В войну Акимыч служил в автобате танкового корпуса. Там он намыкался с машинами на разбитых дорогах до презрения к самому себе и думал, что никогда больше не вернется к автомобилистам. После войны, окончив металлургический институт, работал в Горьком, в Москве, затем приехал сюда. Но здесь металлургический цех еще только закладывался, поэтому пришлось взять на себя обязанности механика автоколонны. И сложностей в десятки раз больше, чем в автобате, и темп задан такой, что хоть отказывайся верить своим глазам. Стройобъект похож на муравейник, разрытый и раскиданный в разные стороны в зимнюю пору. Заснеженное, утыканное кольями проектировщиков поле вдруг потемнело, стало пятнистым, и по нему засновали тысячи грузовиков, волоча за собой прицепы, вагончики, пузатые цистерны, металлические конструкции; затем появились башни подъемных кранов, стрелы землеройных экскаваторов. И все это задвигалось, завертелось в непонятном и, казалось, неуправляемом круговороте. Едва успели сдать в эксплуатацию бетонное полотно от Куйбышевской автомагистрали до Крутояра, как над Борковским полем выросли горы вынутого из котлованов грунта, штабеля железобетонных плит, терриконы щебенки. Будто извержение вулкана случилось здесь, и ровная степь превратилась в нагромождение сопок с ущельями и глубокими впадинами, над которыми повисли тучи дыма, пыли, выхлопного газа работающих двигателей. Темп день ото дня нарастал. Казалось, надвигается какая-то лавина неотвратимых осложнений, и, чтобы она не застала врасплох и не принесла бедствий, люди торопились, подгоняли себя и держали технику на предельных оборотах. Порой думалось, что достаточно лишь где-то в одной точке допустить надлом и все пойдет кувырком или замрет под ледяным панцирем суровой зимы.
Быть может, именно такое предчувствие тянуло Акимыча на трассу, к шоферам. Ночи напролет приглушал он в себе думы об усталости и о праве на отдых. Он как бы оказался втянутым в поток того самого воздуха, который возле костра становится ветром и поднимает крылья пламени до искрометных вихрей. Акимыч не хотел теряться в своих заблуждениях о невозможности управления таким муравейником и, как многие равные ему руководители, брал под контроль отдельных шоферов, по ним находил свое место в общем круговороте дел. В зоне его наблюдений остался и Василий Ярцев.
Носился Ярцев на старом, много раз латанном самосвале так, что первое время казалось: торопится парень расхлестать "старика" до последней косточки, чтобы получить новый. Однако старый самосвал не разваливался, наоборот, вроде даже помолодел. Ярцев устроил обогрев кузова выхлопными газами двигателя. Кабину утеплил так, что в ней зимой можно было работать в летнем костюме. Акимыч сделал одну контрольную ездку рядом с Ярцевым, затем вторую. Видел, как лихо крутит баранку Василий, будто для него это не работа, а просто прогулка по лабиринтам стройки. Подмигивает, улыбается всем, похваливает свой самосвал, а значит, и самого себя.
"Пусть хвалится, лишь бы не выпрягся из общего режима работы колонны, иначе придется другой ориентир искать, - решил Акимыч. - Да и люди к нему тянутся".
А тут начальник колонны приказал десять надежных водителей во главе с Ярцевым отправить в Минск за новыми машинами.
Эта поездка снова заронила в душу Акимыча сомнение. Вернее, тревогу: прошла неделя, а от Василия никаких вестей. Если задержался на пункте рекламации, значит, обнаружил серьезные неполадки. А вдруг Ярцев по своей размашистой натуре затеял испытание машин на повышенных режимах и допустил аварию? Кто будет отвечать за него? Да что и говорить, пожалуй, действительно поспешили доверить десять таких машин человеку, которого мало знали.
Прошло еще четыре дня. Теперь хоть вылетай в Минск и возвращайся по маршруту пешим маршем. Другого выхода нет. Но вот наконец-то поступила телеграмма:
"Задержались погрузке столярных изделий нашей стройке. Прошли Москву, Пензу. Застряли ста километрах Сызрани. Загустела солярка. Ярцев".
Акимыч посмотрел на термометр: минус тридцать семь в затишке, а там, на ветру… Все ясно, просчитался Ярцев, заправил "МАЗы" летней соляркой, которая при низких температурах густеет, забивает форсунки, и двигатель глохнет. Пишет "застряли". Значит, мерзнут на ветру и не знают, что делать. Заправив автоцистерну керосином для смеси с соляркой - зимний вариант дизельного топлива, - Акимыч выехал на трассу Сызрань - Кузнецк.
- Жми, жми! - торопил он шофера. - Вдруг они там все обморозились…
Он говорил о всех, а думал об одном: парень в лыжном костюме, на ногах ботинки, небось и на руках лишь перчатки - любит показать форс! Только все может плохо кончиться. Акимыч вспомнил, как сам обморозился. В январе сорок пятого из болотистой поймы Вислы вытягивал подбитый грузовик с нейтральной полосы, из-под огня, и не заметил, не почувствовал, как два пальца на правой ноге превратились в хрупкий фарфор да так и остались в сапоге…
За Сызранью, на голой гриве, показались горбатые, засыпанные снегом "МАЗы". В кузовах громоздились связки деревянных брусков, полированной фанеры - сборная мебель. Один самосвал, второй… семь, восемь. А где еще два?
Свистит, завывает степной ветер. Даже останавливаться жутко возле дышащих морозом многотонных громадин. Шоферов не видно. Вода из радиаторов слита. Кабины закрыты, зеркала и стеклоочистители сняты. Молодцы, оставили машины без паники. Но как теперь их стронешь с места, если солярка загустела, а масло в двигателях и смазка ходовой части закаменели? Эх, Вася, Вася…
Но не успел Акимыч вылезти из кабины, как появился новенький "МАЗ" с платформой и подъемником на прицепе и парень в лыжном костюме и кепке, подбежав к бензозаправщику, открыл дверцу.
- Здравствуйте, Рем Акимыч. Привезли керосин?
- Привез.
- Вот хорошо… Но мы уже нашли выход. Один за другим перетаскиваем самосвалы на платформе в теплый бокс Кузнецкой автобазы. Уговорил там товарищей: отвели место. Пока притащу второй, первый уже отогреется и пойдет.
- Все живы-здоровы?..
- Пока без потерь, вот только застряли…
- Как же ты не учел: в такой мороз дизельные двигатели заправляются зимней соляркой, - упрекнул Акимыч и тут же пожалел об этом: взгляд у парня потускнел, на лице появилась отчужденность. - Садись-ка в кабину, - поспешно проговорил он.
- Как не учел?! - Ярцев выдернул из нагрудного кармана листок. - Вот, - сказал он, - вот справка Пензенской заправочной станции: солярка выдана по зимнему стандарту, но анализ показал, что это самый настоящий летний стандарт. Кто-то поленился разбавить солярку керосином или просто жулик…
Стало ясно: работники нефтебазы нарушили технологию подготовки дизельного топлива для зимней заправки, и Ярцев, вероятно, наделал там шуму, не зря же вооружился такой справкой.
- А почему твой двигатель не заглох? - спросил Акимыч и тут же заметил: на руках Ярцева волдыри от ожогов, ладони вспухли.
- Вовремя спохватился, - ответил тот, - подогревал насос факелом, а то бы все тут в звонкие чурбаки превратились…
"Руки обжег парень. Мог и машину спалить, которая теперь уже числится на балансе автоколонны. Попробуй после этого списать ее. Не один год будет висеть на шее" - так с тревогой подумал Акимыч о своем завтрашнем дне, однако на язык пришли другие слова:
- Молодец, не растерялся. Люди дороже…
- Дороже, но как бы вы списали эту машину? - спросил Василий, будто зная, чем обеспокоен механик.
Акимыч махнул рукой:
- Не говори глупостей!
- Спасибо, - смягчился Василий. - Но мне показалось, что вы больше озабочены материальной ответственностью, так сказать, балансовой стоимостью этих машин.
- Все-таки ты, Ярцев, скандальный человек.
- Главный скандал по этой поездке еще впереди.
- Какой? - насторожился Акимыч.
- Приедем на стройку, узнаете.
В самом деле, через месяц пришла бумага с Пензенской нефтебазы с жалобой, что "шофер Ярцев оскорбил сотрудников нефтебазы, угрожая применить кулаки…". Однако на этот раз Рем Акимович Угодин даже удивился, почему в ней не написали, что шофер Ярцев был хмельной. Послал ответ в самых мягких извинительных тонах и несколько недель носил в себе сомнение: "А вдруг по этой жалобе и по ответу на нее поступит запрос или явится представитель народного контроля уточнить, какие воспитательные меры применены к Ярцеву?" Решился поговорить с ним откровенно.
- Я знаю, что ты хранишь ящик со столярными инструментами, - сказал он. - Я заходил к тебе.
- Я не заглядываю в него, некогда. Сейчас в моде алюминий, стекло, и я со своим столярным ремеслом буду похож на рыбака в безводной пустыне, - еще не понимая, к чему клонит Угодин, ответил Ярцев.
- Тогда признайся, кем ты собираешься стать? - спросил Акимыч.
- Шофером-испытателем.
- Не советую, лучше вернись к столярному верстаку.
- Все ясно. Можете писать приказ об увольнении или сами уходите из автоколонны. Иначе на ближайшем партийном собрании, где меня будут принимать в члены партии, вам придется краснеть.