Прошло еще немного времени, и Рем Акимович вынужден был просить Ярцева забыть разговор о столярных делах и признался, что собирается уходить из автоколонны в управление литейного производства строящегося завода. По специальности, что значилась в дипломе, он металлург…
3
От Усинского карьера до Жигулевска почти сорок километров. Этот участок дороги можно назвать самокатным. Лишь один подъем к Переволокам надо брать с натугой, а дальше, после небольшого разгона, груженый самосвал катится по асфальту с выключенным сцеплением, как говорится, за счет бога. С бугра на бугор, с бугра на бугор, успевай только вовремя поддержать газом накат на изволоке. Выскочил и снова под уклон. Местами можно вовсе выключить зажигание и мчаться с ветерком.
Еще на прошлой неделе Ярцев подсчитал, что на этом участке можно достичь большой экономии горючего. И если бы рессоры самосвала могли выдержать перегрузку, то вместо пяти тонн щебенки можно грузить минимум восемь. В итоге каждый рейс - сто двадцать тонно-километров к плану без затрат. Таких рейсов можно сделать за смену три и даже четыре, если не будет задержки в карьере. К концу месяца экономия горючего составит более трех тонн. Об экономии масла для двигателя и других смазочных материалов он не думал: без смазки ходовой части на хороший накат рассчитывать не приходится. Решив закрепиться на вывозке щебенки из далекого карьера, который многие шоферы проклинали за плохую организацию погрузки, Ярцев попросил начальника колонны:
- Дайте мне стажера.
- Где его возьмешь, сам ищи. Оформим…
Охотников мотаться по скучной трассе не нашлось. Василий пригласил Мартына Огородникова - соседа по койке, удивительно сложного по натуре парня. Еще весной он пришел в комнату расхлестанный такой, с гитарой за спиной. Нарядился под итальянского специалиста, длинные волосы подкрашены в смолистый цвет, на ногах красные ботинки с желтыми кисточками. Открытка, а не парень со стройки! Сначала Василию показалось, что вроде видел его возле прицепного вагона в Сызрани с гитарой перед корзинкой с пончиками, но черты лица четко не запомнил, а напоминать не стал, мог ошибиться. Пусть сам вспомнит, если не забыл, куда пришлась ему пряжка и от кого. Однако тот лишь повел бровью, по-хозяйски осмотрел комнаты, кухню с газовой плитой и холодильником, ванную с душем, туалет, удивленно пожал плечами: дескать, какое же это общежитие - обыкновенная двухкомнатная квартира. Живи по-семейному и пользуйся всеми удобствами. После этого представился:
- Мартино, сварщик по тонким швам.
- Откуда? - спросил его дежурный по комнате, верткий остроглазый Витя Кубанец.
- Ташкент, город хлебный, по Неверову: зимой тепло, летом жарко. Слыхали про такой?
- Слышали. Как там?
- Трясет. Когда был аврал, люди зарабатывали, а когда я приехал, зажали: каждый шов под рентген берут…
- Здесь тоже контроль за качеством.
- Ну и пусть, меня теперь не прихватят. А если прихватят, отшвырнусь на лето в Сибирь, там нашего брата на вес золота ценят. Таких сварщиков, как я, не густо.
- Где же ты специальность приобрел?
- Два курса техникума… Впрочем, угрюмцы, это я по Шишкову вас так величаю, давайте швартоваться по-настоящему!
Он вынул из-за пазухи бутылку с бумажной пробкой. Запахло самогоном.
- Для смазки контактов. Крепок - на острие ножа синим огнем полыхает. Маркировка - буряк со стеблем самосадной махорки. Все натурально. Это мне мамахен на дорогу сварганила. Надеюсь, дежурная закуска у вас есть, - скажем, лимон в виде луковицы?
И тут же вмешался в разговор Володя Волкорезов, высокий неторопливый парень, инструментальщик автобазы:
- Погоди, с помощью сивухи с нами контакта не найдешь. Угости сначала музыкой. - Володя стукнул ногтем по деке гитары, которая висела за спиной у парня, назвавшего себя Мартино.
- Музыка не мое призвание. Это бутафория. Не отставайте от жизни. Девахи теперь принимают гитару как пароль: дай аккорд, подмигни и… твоя.
- Где ты раскопал таких?
- Везде есть. Имею личный опыт по Ташкенту. И здесь приглядел. Угодно, через час приведу: по трояку с души и до свидания…
- А ты, косматик, видать, пинка просишь!.. - возмутился вспыльчивый Рустам Абсолямов.
- Ну зачем, дорогой, так резко рубишь узы большой дружбы? Надо реально смотреть на жизнь и правильно понимать человека специфической профессии: тонкая сварка не каждому по уму.
- Покажи документы, - потребовал Рустам.
- Какие могут быть документы в такой обстановке? Паспорт сдан на прописку, трудовая книжка в отделе кадров, направление у мастера…
- Не плети лапти, тут все грамотные, - строго предупредил его Володя Волкорезов.
- Милиция теперь работает без оскорбления личности. - И парень извлек из заднего кармана брюк замызганный студенческий билет и зачетную книжку. Володя прочитал вслух:
- Огородников Мартын… уроженец Куйбышевской области, деревня Усовка.
- Местный итальянец. Посмотри, какие у него отметки в зачетке, - попросил Рустам.
- Сплошняком тройки… вот тут, кажется, подтирал, переделывал двойку на тройку…
- Презираю криминалистов, - скривился Мартын, - дешевые люди!
Рустам прошел к двери, открыл ее и отчеканил:
- В нашей комнате тебе нет места.
- Как это нет? Меня комендант направил сюда, а ты порог показываешь. Это превышение власти. За такое знаешь что бывает?..
- Знаем, - ответил за всех Володя, - поэтому иди к коменданту и скажи: в девятой мест нет…
Окинув растерянным взглядом стены и потолок, Мартын сунул свою бутылку за пазуху и вдруг взмолился:
- Ребята, одолжите по рублевке.
- Можем дать еще и по затылку, только катись отсюда.
- Пожалуйста, уйду, если не откажете в просьбе.
И ребята пожалели его: полезли в карманы, выложили перед ним на стол по рублю.
- Брависсимо, синьоры, за это моя душа будет согрета теплым женским дыханием…
И он, наигранно улыбаясь, направился к выходу.
- Иди и не оглядывайся, - бросил ему вслед Рустам.
- Не оглядываюсь, - ответил тот, мягко закрывая за собой дверь.
Друзья сникли, стыдясь встретиться взглядами. Наконец дежурный по комнате Виктор Кубанец сказал:
- Казаки, а ведь он всех нас объегорил. Никакой комендант его сюда не направлял. Он просто ловкий пройдоха.
- Вернуть его во что бы то ни стало! - потребовал староста Василий Ярцев. - Иначе он еще соседей "объегорит", и нам перед комендантом стыдно станет.
И вернули… хомут на свою шею. Каких только номеров не выкидывал этот "Мартино", особенно в первую неделю. Койку свою оставлял незаправленной, знал: за него уберет дежурный. Завтраки и ужины брал из холодильника без оглядки, как безденежный человек, зная, что до получки его никто не заставит покупать продукты. Отсутствием аппетита не страдал. Часто даже ночью заглядывал в холодильник, затем лез под одеяло, накрывался с головой и там истреблял все, что было оставлено на завтрак. В общем, всем своим поведением давал понять: коль староста решил воспитывать его - терпите, еще не то будет.
Прошла неделя, и новый жилец вдруг воспылал желанием выслужиться перед терпеливыми старожилами. Взялся подменять дежурных всех подряд. До подъема успевал вымыть полы, согреть чай, накрыть на стол, потом, пока ребята умывались, принимался заправлять койки по единому образцу - под линейку, конвертами, в центре - подушка куклой. Прямо художник-декоратор! И никому не разрешал портить его композицию. На работу убегал раньше всех - там у него что-то не ладилось, - а возвращался под хмельком.
Однажды ребята выдворили его из комнаты и сказали, чтоб без коменданта не возвращался.
Часа через два в девятую комнату зашел комендант.
- Жалоб на Огородникова больше не принимаю, - сказал он. - И не расписывайтесь в своем бессилии: человек к работе не может пристать, а вы собираетесь вытолкнуть его на произвол судьбы.
Мартын поглядывал на ребят с виноватой улыбкой.
- Хотите знать, почему я пил? С горя: два сварочных агрегата запорол. Хотел удивить вас высоким заработком, стать ударником, а попал в аварийщики…
Пришлось помогать парню. Благо Виктор Кубанец, по специальности электрик, разбирался в схемах устройства агрегатов, а Володя Волкорезов и Рустам Абсолямов знали слесарное дело. Подключился к ним и Василий Ярцев. Целую неделю после работы, ночами, перематывали они спаленные катушки и перебирали пластины подплавленного трансформатора. Отремонтированные агрегаты мастер принял, но Огородникова к работе не допустил. Мартын снова перешел на коллективное довольствие девятой комнаты. Завтракал и ужинал "дома", за общим столом. Куда его пристроить - никто толком решить не мог.
И вот Василий Ярцев пригласил Огородникова стажером на самосвал, зная, что пользы от него будет немного, - все же со стажером рейсы в дальний карьер и погрузка пойдут веселее и быстрее.
Мартын согласился.
Хорошо, отметил про себя Ярцев, смотришь, приноровится к рулю, вот тогда можно будет потребовать: возьми, брат, себя в руки, причешись, в режим шоферской жизни войди, после чего получишь право водить машину. Зацепить его надо за живое. Если хоть раз нормальный человек испытал послушность машины на ходу, потом во сне будет видеть себя за рулем…
Так думалось, так хотелось…
Тронулись в первый рейс. Мартын сидел в кабине, смотрел только на дорогу и ничего не замечал, похоже - спал, как заяц, с открытыми глазами. На втором рейсе в момент погрузки успел сбегать к буфетчице, и будто подменили парня: посвежел, глаза забегали, заискрились.
- Тут у меня тоже есть верные друзья, - похвалился он.
- Кто?
- Обкатаемся, познакомлю. Можем с ночевкой пришвартоваться. Я ведь тутошний уроженец. Со мной не пропадешь…
- Ты, видать, хлебнул?
- Не хлебнул, а освежился для бодрости, но ты не сумлевайся, запаху не будет. Я ведь знаю, в кабине не должно пахнуть сивухой, потому рябиновку советую заказывать. Хочешь, бутылочку на тебя законтрактую?
- Хочу… Чтоб разбить ее о твою голову. Ясно?
- Ясно. - И, высунув лохматую голову из кабины, Мартын громко крикнул: - Поехали!
Крикнул так, чтоб поняли погрузчики: он не просто стажер, а командир. И тут же сознался, что в буфете назвал себя уполномоченным по экспериментальным рейсам - каждая секунда на учете, - потому буфетчица отпустила без задержки.
Теперь Огородников не умолкал ни на минуту. Ни хороший накат самосвала, ни четкая работа двигателя, ни сам процесс подготовки к экспериментальным рейсам - ничто его не интересовало. Он то подсвистывал встречным и поперечным, то рассказывал всякие небылицы о жителях деревень и поселков, что подступали к дороге справа и слева, то вдруг начинал барабанить пальцами по ветровому стеклу. И вдруг:
- Хлестко ты меня тогда за пончики пряжкой по спине ожег. Думал, дыханье потеряю.
- Не помню, сочиняешь, - едва нашелся Василий.
- А я помню, в Сызрани… Звезда твоего ремня на моей спине отпечаталась.
- Не отвлекай от дела.
- Ладно, помолчу. Пошли в четвертый рейс.
- Это последний? - спросил Мартын.
- Для тебя последний. Не выйдет из тебя шофера.
- Вот и ошибся. Я еще семь лет назад гонял колхозную полуторку по этой дороге. Мог стать экстра, да надоело перед всякими дорожными сигнальщиками унижаться… Вот и сейчас поедем через Переволоки, гляди в оба. Там стала появляться одна красотка с блокнотом - общественный инспектор. Стройная такая, брюки на "молниях", глазастая, а брови, а грудь - посмотришь и про руль забудешь.
- Пока еще не встречал такую на этой трассе.
- Она под вечер на дорогу выходит. Самый момент, понимать надо. А потом за пустячный зевок в газете пропишет - горя не оберешься.
- Интересно.
- Никакого интереса ты от нее не будешь иметь. Тебе говорю: на соперника нарвешься.
- Ладно, посмотрим…
На погрузке Огородников командовал засыпкой кузова так, словно тут не было более грозного начальника, чем он.
- Подсыпай еще ковш. Привыкли пыль да воздух возить. Вот мы покажем…
Несмотря на перегрузку, двигатель сравнительно легко вытянул самосвал из карьера на первой передаче, затем была включена вторая, третья. После разгона самосвал покатился по инерции еще быстрее и устойчивее, чем прежде. И если бы не вихрилась пыль перед стеклами кабины, то, казалось, можно было еще наддать. Огородников замолчал, притаился, напряженно прислушиваясь к чему-то. Он-то знал, как перегружен самосвал.
Еще несколько секунд - и покажется село Переволоки, растянувшееся вдоль дороги на целых три километра. Дома и огороды с крестьянскими пристройками раскинулись в лощине. Лощина напоминает седло, поперек которого черным широким ремнем лежит асфальт. Здесь нельзя забывать про тормоза: дорогу часто переходят дети и старухи. Дети мечутся перед машиной, и трудно угадать, в какую сторону от них отворачивать; старухи не думают отступать назад, им некогда, лимит времени на исходе, поэтому не торопись проскакивать перед ними, пусть они перейдут на свою сторону. И еще самая большая опасность для шоферов в деревне - коровы. Перед ними не вздумай маневрировать, жми на тормоза: невозмутимостью коровы утверждают веру в свою доброту и протестуют против людской спешки…
Однако на этот раз дорога в Переволоках оказалась свободной - ни людей, ни скота, и Ярцев уже прикинул в уме - перегруженный самосвал с таким накатом и здесь может выскочить из седловины по инерции. Огородников снова напомнил о пончиках.
- А тому, что по гитаре врезал, год дали.
- За что?
- За камень. Себя чуть не убил.
- Как?!
И сию же минуту на асфальте выросла фигура человека. Выросла и замерла на осевой линии как вкопанный столб, нет, как скульптура - высокая, стройная, на голове зеленый берет, куртка и брюки на "молниях". Не иначе та самая, о которой предупреждал Огородников. Да, она… Вероятно, хорошо знает правила движения, потому встала и замерла на осевой, или… своим выходом на осевую дает понять - сбавь скорость, притормози, иначе запишу твой номер, и тебе попадет за лихачество!..
Огородников схватился за ручку:
- Стой! Тормози!
Ярцев знал, что, если резко затормозить при большой накатной скорости, авария неизбежна: высокий корпус самосвала легко перевернется вверх колесами - и в кювет. Он успел выжать педаль сцепления и включить третью скорость - мягкое торможение газом, затем, чтоб не оказаться так быстро в кювете, подвернул ближе к осевой и дал сигнал девушке, которая будто не хотела слышать и видеть мчавшегося под уклон теперь уже с ревущим двигателем самосвала.
- Это она, та самая?..
Огородников как в рот воды набрал. Ярцев надавил на тормозную педаль и… не почувствовал снижения скорости. Нажал вторично, резко и сильно - скорость прежняя. Отказали тормоза!.. Еще секунда - и девушка окажется под колесами самосвала. Просто негде разминуться с ней.
Эта секунда вместила в себя столько решений и действий, на одно осмысление которых в обычных условиях не хватило бы целого часа. Нет, Ярцев не растерялся, не оробел. Сознание успело напомнить о последствиях, казалось, неизбежной аварии, выбрать решение и наконец подать команду для действий. Все происходило одновременно. Руки, крепко державшие руль, выполняли свою работу скорее всего механически, привычно, по зрительным сигналам, а сознание лишь фиксировало происходящее.
Девушка стояла на осевой черте улицы. Самосвал не сходил с осевой, ибо трудно было уловить - куда, в какую сторону кинется девушка в последний момент. И когда стало ясно, что она не успеет отскочить ни вправо, ни влево, Василий вывел машину на самый край дороги так, что передние и задние скаты колес правой стороны на какое-то мгновение оторвались от земли и стали резать воздух над кюветом. Еще мгновение - и весь корпус самосвала начало кренить вправо: правые колеса просели на конусный срез кювета. Переходить на ручной тормоз при такой скорости бесполезно - его сорвет. Осталось одно - держать руль, держать что есть силы, по прямой, иначе занесет влево от частичного торможения колес на асфальте. Держи и норови пройти кювет наискось, по отлогой диагонали. Дальше машину будет бросать меж телеграфных столбов, вдоль калиток, перед окнами домов, через лужи, через канаву возле водонаборной колонки… А там начнется подъем на вспаханный косогор…
Так надеялся Ярцев выйти из аварийной ситуации.
Лишь одного не учел он: как поведет себя груз - более семи тонн щебенки! И случилось непредвиденное. Едва самосвал накренился вправо, затем влево - в момент перехода через кювет, - как перед кабиной распростерлась серая мгла из мелкой крошки дробленых камней. Она, как вздыбленная волна, захлестнула переднее стекло, ослепила обзор справа и слева. Лишь через боковое зеркало можно было увидеть, что делается сзади, и определить, не заносит ли тебя в сторону от намеченного курса, - но только на одно мгновение. В это мгновение Ярцев успел увидеть в зеркале заднего обзора прямую белую черту на асфальте и девушку, стоявшую на прежнем месте. И тут же, чуть впереди нее, выплескивалась из кузова текучей серой массой щебенка. Она, кажется, накрыла девушку или сбила ее с ног и потянула за собой вдоль дороги, будто норовя обогнать самосвал, отчего боковое зеркало тоже ослепило…
Перед глазами серая мгла. Терпкий запах придорожной пыли ударил в нос. Горьковато-горячий песок мгновенно высушил рот. Еще секунда - и самосвал врежется в столб, в дом или… Может врезаться, если не удержишь руль, если поддашься слепой силе страха, не одолеешь дикий в таком случае норов машины. Во мгле она обязательно потянет на опасный путь. Но шофер, даже не видя дороги и не имея возможности остановить машину, обязан управлять рулем по зрительной памяти. Его зрение и чутье как бы перемещаются в скаты передних колес, которые передают по рулевой колонке едва уловимые, но понятные сигналы о неровностях грунта.
Этому не надо удивляться: у водителей машин должно быть и есть второе зрение. Василий Ярцев хорошо помнит рассказ слепого фронтовика, бывшего механика-водителя танка. Тот до сих пор считает, что его лишили глаз врачи в госпитале, а не взрыв мины перед смотровой щелью на лобовой броне. Оставшись без глаз, он провел танк через ров и раздавил пулеметную точку, что отрезала пехотинцев от танков. Ему не верится, что в тот момент у него не было зрения: ведь он видел, кто вытаскивал его из танка, помнит, какое было лицо у санитарки, которая делала противошоковый укол…
Два резких толчка в правое переднее колесо не сбили машину с курса. Ярцев сумел удержать руль и тут же решил кренить влево: справа столбы, дома, впереди канава водостока…
Машина легла набок, проползла по кювету. Мартын, упершись ногами в плечо Ярцева, вырвался из кабины.
Отплевавшись, Ярцев вылез следом и бросился назад к тому месту, где стояла девушка. Надо оказать ей помощь! Других, более серьезных последствий этой аварии, кажется, нет, хотя перед глазами все еще стоит серая с красноватыми прожилками мгла. Под ногами похрустывает щебенка. Вдруг кто-то мягко толкнул в грудь:
- Стой, куда ты, лихач?!
Ярцев тряхнул головой, протер глаза и увидел перед собой девушку в куртке на "молниях". Высокая, взгляд властный… Что ей сказать? Выразить радость, что она жива и невредима, - не поймет. Упрекнуть за гордость - расценит как похвалу.
- Дуреха! - вырвалось из груди.
- Лихач! - опять сказала она.
- Ротозейка! - добавил он.