ГАСПАРЯН: Глеб Анатольевич, а как быстро советским поэтам, песенникам, композиторам удался вот этот вот переход с "мы", которое было в принципе достаточно популярным, и оно, если выражаться современным языком, было неким брендом: "Смело мы в бой пойдем за власть Советов!" или "Принимай нас в Суоми, красавица!", на это вот "я", которое в принципе не было характерно для Советского Союза? Ведь было же популярно что? "Единица ’’ноль’*, единица "ничто", горе одному: один не воин". Началась война - самое страшное, - казалось бы, народ должен коллективно пойти на защиту родины, на самого страшного врага мировой истории в принципе. И вдруг вот это персонифицированное "я", да еще и лирическое, как?!
СКОРОХОДОВ: Здесь есть тоже особенности. Дело в том, что многие из этих песен, которые уже считаются военными, были по существу перелицовками довоенных песен, лирических. Ну, Клавдия Шульженко пела прекрасную песню: "Опустилась ночь над Ленинградом", ну вот она была лирическая. Она мечтала у ворот о том, что любимый придет. Чуть-чуть был подправлен текст, и она уже у ворот мечтала о том, чтобы с фронта вернулся домой. Понимаете, певица должна петь лирику, потому что было бы смешно, если бы Шульженко пела: "Бей врага!" и все прочее. Понимаете, стиль другой исполнения. Вот как "Моя тень" прозвучала в годы войны. И вот, представляете, лирическая песня вдруг получает такое решение, военное?! И, кстати, это очень характерно для Клавдии Шульженко, она ведь подала заявление о добровольном вступлении в ряды армии. Они вместе с ее оркестром и с одним из руководителей оркестра Владимиром Коралли стали военнообязанными. И, кстати, первые концерты давали уже в военной форме.
ГАСПАРЯН: Говорят, что советские артисты в годы Великой Отечественной войны дали полтора миллиона фронтовых концертов. Насколько действительно цифра соответствует реалиям? В последние годы, опять же, появилась новая мифологема, что на самом деле артисты на фронт не хотели, а хотели отсидеться где-нибудь, ну, желательно в Ташкенте, где было тепло и сытно, а их на фронт чуть ли там не заградотрядами пригоняли, сзади пулеметы, что если ты там не споешь две какие-нибудь песни… Ну первая, понятно, "Артиллеристы, Сталин дал приказ!" и вторая какая-нибудь такая же должна быть, сугубо ура-патриотичная. То тебя, значит, прямо сразу и отвезут в места не столь отдаленные, не столь теплые, как Ташкент. Насколько все вот это соответствует реалиям того времени?
СКОРОХОДОВ: Ну, совершенно не соответствует, и опять я боюсь повторяться. Я вам скажу, что малограмотность, нежелание знать факты истории приводит к тому, что действительно рождаются фантастические варианты. Я вам несколько примеров. Был такой замечательный Госджаз СССР, с солистом Георгием Виноградовым, прекрасный оркестр, один из лучших. Причем, вы можете представить себе: джаз-оркестр 50 человек был?!
ГАСПАРЯН: Гигантская цифра!
СКОРОХОДОВ: Фантастика!
ГАСПАРЯН: Даже по нынешним-то временам.
СКОРОХОДОВ: Ну 26 максимум, у Утесова - 26, а тут 50! Когда началась война, его чуть-чуть сократили, он попал в ведомство военное под руководство, общее руководство Чернецкого, известного музыканта, и его отправили на фронт. Оркестр под Вязьмой попал в окружение (ну, на фронт отправились не 50, а 30 с чем-то человек) - 14 человек только вышли живыми! Все остальные погибли! Это в Ташкенте отсиживались?! Изабелла Юрьева, уж такая лирическая, такая камерная певица! Поехала на Кольский полуостров, там зимой она выступала, температура -40 градусов! Они жили в палатках, в центре палатки печка. Головой лежишь к печке - горячая голова, перевернешься ногами к печке - ноги чуть ли не загораются! И каждый день несколько концертов и выступлений, и, самое интересное, Изабелла Юрьева говорила мне: "Ни разу даже чих меня не доставал! Ни простуды, ничего! А до войны открыта форточка - я боялась, что сядет горло".
ГАСПАРЯН: Мобилизация оптимизма в критический момент.
СКОРОХОДОВ: Да, да, вот представьте себе! Леонид Осипович Утесов вместе с оркестром поехали тут же на фронт, начали на Калининском сначала, они потом на многих других выступали. Это что было, дом отдыха? Шульженко, о которой мы говорили, после месяца работы ее стали просить слушатели: "Клавдия Ивановна, мы хотим Вас видеть такой, какой Вы были до войны: снимите военную форму, наденьте гражданское платье!"
ГАСПАРЯН: Она сняла?
СКОРОХОДОВ: Да, причем под обстрелом! Ей нужно было на Васильевский остров, где дом был, добраться. И когда еще с платьями попала опять на мосту под обстрел, легла на чемодан и думает: "Только чтобы платья не испортились, чтобы можно было в чем выступать!" - так рассказывала Шульженко. Так вот, Юрьева пела, и множество выступлений, и ничего другого даже не мыслила! Так что все время работали на фронтах. Как можно говорить о том, что люди отсиживались где-то там, в далеком тылу?!
ГАСПАРЯН: К сожалению, XXI век, волна пересмотра истории, это же политика, по большому счету. К огромному сожалению, события Второй мировой войны рассматриваются через призму сегодняшних политических интересов. Здесь с этим надо, конечно, что-то делать, но вряд ли можно сделать будет в ближайшие месяцы.
СКОРОХОДОВ: Утесов, о котором я начал говорить, первым стал выступать на фронте, причем, вы знаете, здесь уже другая крайность. К сожалению, первого сентября прекратила работать студия грамзаписи, Дом звукозаписи ведь был не Дом звукозаписи, он был сначала Дом грампластинок…
ГАСПАРЯН: …в Апрелевке, завод знаменитый?
СКОРОХОДОВ: Апрелевка закрылась, потому что нечего было делать. Но Апрелевка закрылась еще из-за того, что Наро-Фоминск уже был под немцами. Значит, не перешли ведомства министерства минометного вооружения и стали выпускать, как вы понимаете, на апрелевском заводе другую продукцию. Да, и нечего было выпускать пластинки, потому что 1 сентября прекратили запись всех пластинок. Значит, что делали в Доме звукозаписи? - Писали на тонфоль, вроде гибкие пластинки. Писали на кинопленке тонфильмы. Ну если вы представляете кинопленку…
ГАСПАРЯН: Да, конечно.
СКОРОХОДОВ: С одной стороны звуковая дорожка. Здесь с двух сторон звуковые дорожки. Закончится - в обратную сторону.
ГАСПАРЯН: На сколько раз хватало вот такой вот - назовем это "пластинкой"?
СКОРОХОДОВ: Нет, тонфильм был более долговечен, чем тонфолевые диски, которые, конечно, ну, говорят, ну максимум 10 раз. 20 - там уже ничего не оставалось. Так вот, Утесов, трудность-то в чем была? - композиторы тоже уехали из Москвы, массовая эвакуация началась, они работали. И, к счастью, стали писать песни те люди, которые, в общем, вроде бы этим не занимались. Ну, скажем, лирическая песня, которая всегда на всех фронтовых концертах имела огромный успех, стихотворение, по-моему, пол-армии нашей переписывало, "Жди меня, и я вернусь".
ГАСПАРЯН: "…только очень жди!". Симоновские знаменитые строки.
СКОРОХОДОВ: Да, каждый в этом стихотворении видел себя. Несколько вариантов было музыки, Блантер в том числе написал - неудачно. А вот молодой парень Горбенко написал музыку, и Утесов спел ее, песня осталась записанная только на кинопленку. С этой песней тоже интересная история. Дело в том, что уже в начале 1942 года много было заявок на радио, решили на Студии документального фильма сделать концерт фронту. То есть, пускай будет на полтора часа картина, в которой примут участие самые популярные исполнители, и не только. Александровский ансамбль, кстати, фильм начинался со "Священной войны"…
ГАСПАРЯН: Разумеется, если она в 6 утра каждый день, с чего же мог еще начинаться?!
СКОРОХОДОВ: Конечно, оркестр обязательно играл, и ансамбль превосходно это исполнил. Вторая песня была шуточная, "Вася-василек" Новикова, затем Царев читал знаменитые стихи "Убей немца!" - в то время это очень злободневно, - Игорь Ильинский, Карандаш, Шульженко с "Синим платочком" специально приезжала в Москву в марте 1942 года.
ГАСПАРЯН: Была же блокада, как я понимаю?
СКОРОХОДОВ: Да, да, ее привозили…
ГАСПАРЯН: По дороге смерти?
СКОРОХОДОВ: Нет, на самолете ее привезли и обратно отвезли: на один день приезжала. Утесов - то же самое - в начале года (картина была готова к сентябрю 1942 года) писали его на кинопленку, снимая в Театре Советской Армии, потому что Студия документальных фильмов была не приспособлена для таких съемок. Сцена гигантская, ну знаете Театр Советской Армии?!
ГАСПАРЯН: Да, конечно.
СКОРОХОДОВ: Ну безумно холодно! Так, что просили операторы: "Леонид Осипович, пожалуйста, не выходите из белого света, а то если, когда вы на темном фоне, то видно, как пар валит изо рта". Действительно, было очень холодно, все музыканты сидели, когда началась съемка, в теплых тулупах, шинелях, - что хотите. И Утесов записал тогда: "Ты одессит, Мишка!".
ГАСПАРЯН: "Ты одессит, а это значит…"
СКОРОХОДОВ: Да, да, эта песня написана Мишей Воловацем, его музыкантом, оркестр, это очень интересно. Затем вторую песню: "Будьте здоровы, живите богато!" с новым текстом: "…гоните проклятых фашистов от хаты!" и так далее. Вот и так были увлечены все создатели картины, что попросили его еще спеть, понимая, что не поместится. А может быть, мы другое сделаем. И он спел вот ту песню, что мы сейчас давали с музыкой Горбенко, и другую песню, которую недавно удалось нам обнаружить. Вот совершенно случайно режиссер, с которым мы сейчас работаем над документальным фильмом, Павел Рогозинский нашел в архиве песню очень молоденькой тогда - ну, я не знаю, сколько ей было, может быть, 18, а может быть, и меньше лет, - Юлечки Запольской. Она написала для Утесова песню, которая называется: "По перронам и вокзалам". Вы знаете, самое интересное, что вот мы столько сделали пластинок утесовских военных лет, он ведь писал, в то время очень много записывал на пластинки, когда начались снова записи, а этой песни никто не знал. Поэтому мне хотелось бы, чтоб мы хотя бы маленький кусочек дали. Кстати, лирическая песня.
ГАСПАРЯН: Как вообще отбирались песни для вот этих фронтовых концертов? По какому принципу? Должен быть, как я понимаю, некий процент героических песен, да? И какой-то процент лирических песен, несмотря на то, что война идет страшная, но ведь люди живые, со своим миром, со своими желаниями, со своими мечтами!
СКОРОХОДОВ: Вы совершенно правы! Вы знаете, более того, как рассказывали мне и Утесов, и Шульженко, главное место во всех фронтовых концертах занимали лирические песни. Не хотели слушать бойцы вот эту барабанную дробь и какие-то официальные фразы, потому что, в общем-то, не этого ждали люди. Они были в боях: им важнее было слушать песни о том, что их ждут любимые. Вы смотрите, вот "Синий платочек", почему такой успех? Кстати, эту песню - она ведь мужская - пел и муж Лидии Руслановой Михаил Гаркави. Ведь это мужчина поет: "Помню, как в памятный вечер падал платочек твой с плеч". Ясно, что ОН помнит, но первая спела Изабелла Юрьева, затем с мирным текстом спела Русланова, третьей спела Шульженко уже с военным текстом, и с военным текстом песня пошла, ее исполняли на каждом шагу, она считалась просто гимном! Вы знаете, это ведь не случайно. Это не басня. Иногда, помимо обычных лозунгов "В атаку!", поднимался командир и кричал "За синий платочек!". Это тоже удивительно, да, чтобы во время боя с таким призывом обращаться к бойцам. И это было понятно.
ГАСПАРЯН: Помимо лирических песен, что пользовалось особой популярностью на фронтовых концертах?
СКОРОХОДОВ: Помимо лирики очень большой спрос был на юмористические, сатирические песни. Люди хохотали, когда слушали, ну, "Барон фон дер Пшик".
ГАСПАРЯН: Что, это была психологическая разрядка или это была какая-то нервная реакция на те ужасы войны, которые люди видели, которые сами видели смерть, ну, в глаза, что называется. Почему вдруг был вот такой интерес именно к некоему юмористическому жанру?
СКОРОХОДОВ: Правильно.
ГАСПАРЯН: Хотя, казалось бы, ужас такой, кровь везде, смерть. Откуда это все?
СКОРОХОДОВ: А я вам задам вопрос тогда. А почему такой бурный взлет оперетты в это время случился? Почему "Поедем в Бороздин. Там всех свиней я господин…" пользовалась безумным успехом? Почему все эти графы, князья вдруг стали не только… Во фронтовых концертах обязательно опереточная пара присутствовала. И не говоря уже о том, что в тылу в оперетту ломились люди. Картину первый раз сделали об оперетте. "Актриса", где главная героиня была опереточная примадонна.
ГАСПАРЯН: Я попытаюсь дать этому объяснение. Мне кажется, что тем самым тыл хотел показать фронту, что в стране, несмотря на весь ужас положения, несмотря на то, что идет тяжелая кровопролитная война, самая страшная в истории страны, все равно тыл верит в победу, верит настолько, что работают театры. Это некий, наверное, такой моральный посыл, что все равно победа будет за нами. Что вот, видите, не только Сталин в Москве руководит всем, но и мирная и культурная жизнь продолжается. И вы можете это сами увидеть. И вот эту вот оперетту, ее привозят фронтовые бригады. Это как демонстрации. Если угодно, это можно назвать, наверное, неким психологическим оружием.
СКОРОХОДОВ: Да, да, без сомнения. Потому что, в общем, это давало возможность, ну, какому-то равновесию человеческому. И, кроме того, наверное, еще одна вещь. Очень хотелось видеть мирную жизнь.
ГАСПАРЯН: Конечно. Люди соскучились по этому.
СКОРОХОДОВ: Да, то, что было вокруг, а тут роскошные туалеты, голые ножки и прекрасные фигуры, голоса, все и прочее.
ГАСПАРЯН: Ну, если судить по воспоминаниям участников войны, то очень популярны на фронте были и частушки, в частности, "Сидит Гитлер на березе, а береза гнется, и сказал товарищ Сталин, сейчас он…".
СКОРОХОДОВ: Кстати, я вот недавно раскрыл подшивку "Крокодила" за годы войны - 1941-й, 1942-й. Стихотворение Александра Прокофьева "Страдания" опубликовано в "Крокодиле" № 9 за 1942 год. "То ли в Риме, то ль в Берлине Гитлер встретил Муссолини. Оба хмуры, оба биты. Где-то встретились бандиты. Гитлер мрачен. Гитлер страшен. У Бенито нос расквашен. И у Гитлера, о боже, в синяках и шишках рожа. В синяках и шишках точных наших подлинных восточных".
ГАСПАРЯН: Ну, судьба и Гитлера и Муссолини действительно была малозавидной. Но я предлагаю все-таки нам сейчас вернуться к сатирическим песням.
СКОРОХОДОВ: "Барон фон дер Пшик забыл про русский штык. А штык бить баронов не отвык. И бравый фон дер Пшиг попал на русский штык. Не русский, а немецкий вышел шпик. Мундир без хлястика. Разбита свастика. А ну-ка влазьте-ка на русский штык. Барон фон дер Пшик, ну где твой прежний шик, остался от барона только пшик". Причем, мелодия-то эта была взята, которая до войны уже исполнялась повсюду. "Для меня ты хороша". Но текст новый написал Анатолий Федровский. Вы знаете, мне даже неудобно говорить, но мы жили, рядом с нами Дом офицеров, там, на Даниловке. Мы туда бегали мальчишками, школьниками кино смотрели. И однажды после сеанса к нам вышел человек в военной форме. Ну, по-моему, уже не солдатской. И сказал, что, ребята, вот записывайтесь, у нас хор детский. Вот после сеанса можете подойти ко мне. Я поэт, композитор. Звать меня Анатолий. Фамилия Федровский. Я написал песню, которую вы, наверное, все знаете: "Барон фон дер Пшик". Это было так удивительно. Вдруг увидеть живого поэта, который написал такую замечательную, очень смешную песню.
ГАСПАРЯН: Глеб Анатольевич, картина войны все-таки не будет полной, если мы с вами сегодня не затронем вермахта. Что происходило в германской армии на Восточном фронте, с точки зрения вот этой вот борьбы искусств?
СКОРОХОДОВ: Вы знаете, очень рискованная вещь - ответ на этот вопрос. Потому что сейчас есть тенденция ни в коем случае не сравнивать. Я вам скажу.
ГАСПАРЯН: А мы не сравниваем.
СКОРОХОДОВ: Да. Нет. Ну, волей-неволей. Дело в том, что очень много совпадений. Тоталитарный режим, вне зависимости от того, кто возглавляет, действует по одним и тем же правилам. Простите, у меня внучка, уже 21 год. Она сейчас написала дипломную работу. Закончила РГГУ, где она сравнивает наши песни молодежные тридцатых годов и молодежные песни Италии при режиме Муссолини. Ужасное впечатление. То же самое было. Абсолютно так строилось.
ГАСПАРЯН: Но если мы посмотрим вот на события фронта, мы с вами говорили, вернее, вы говорили, конечно…
СКОРОХОДОВ: Да.
ГАСПАРЯН: О том, что "Синий платочек" - это было неким гимном.
СКОРОХОДОВ: Да.
ГАСПАРЯН: Неким символом войны. Но ведь если посмотреть на то, что происходило по ту сторону фронта, ведь у немцев-то, по большому счету, тоже был такой гимн. Если я не ошибаюсь, "Лили Марлен".
СКОРОХОДОВ: Именно, именно "Лили Марлен", совершенно точно.
ГАСПАРЯН: Притом тоже записано до войны ведь.
СКОРОХОДОВ: Не только до войны. Она написана в Первую мировую войну. Но символ - девушка, которая стоит под фонарем возле казармы и ждет, что ее любимый придет вне зависимости. Дождь, холод, она стоит и никуда не уйдет, пока он не придет. Это тоже имело значение. А вы знаете, что Марлен Дитрих эту песню пела и на немецком языке, и на английском языке?
ГАСПАРЯН: Я слышал эти версии.
СКОРОХОДОВ: Да, она огромный успех имела среди войск союзников. У нас, к сожалению, не решились ее давать, а Марлен пела во всех концертах ее.
ГАСПАРЯН: Даже после войны.
СКОРОХОДОВ: Марлен Дитрих, когда приезжала, она пела. Причем, специально для Паустовского. Это в 64-м году в Доме литераторов она пела. Она с этого начала концерт.
ГАСПАРЯН: И как публика реагировала?
СКОРОХОДОВ: Великолепно. Потому что, ну, там мастер еще к тому же, понимаете.
ГАСПАРЯН: Ну, а публика знала о том, что эта песня была неким символом, неким стержнем, только с той стороны?
СКОРОХОДОВ: Часть публики знала, которая немножко смотрела хотя бы какие-то фильмы, потому что, кстати, "Нюрнбергский процесс" у нас была картина, там Марлен Дитрих напевает ее немножко. Но здесь вот другая вещь интересна. Одну вещь, мы до этого не додумались. Это Геббельс придумал. Он сделал гениальный шаг. Дело в том, что до войны Гитлер, и он, сам Геббельс, объявил, что свинг - это изобретение негров и евреев. Что они сделали во время войны? Создали специальный джаз, который играл свинговые американские вещи очень известные. Но тексты дали разоблачающие Америку, евреев, порядки в других странах, простите.
ГАСПАРЯН: Это некая такая психология, да, психологическая война.