– И мне очень, – сказала Маша. – Я в детском саду расскажу, что мы дети из книжки.
– Не надо, Маша, – рассудительно сказал Ваня, – все равно никто не поверит.
– Не надо, – поддержал я. – Ваня правильно говорит.
Это меньше всего входило в мои планы. Я хочу, чтобы они спокойно доходили в этот детский сад. У Маши три дня назад был праздник выпускников детского сада. Так вот, это был действительно праздник. Маша будет учиться в школе, при которой есть детский сад, куда будет ходить и Ваня. Маша, правда, никак не может поверить, что в этой школе не будет Лизы Шаминой, но я не знаю, может, еще и будет.
– Нет, – сказала Маша, – я расскажу, что мы теперь дети из книжки.
– Я что теперь, как Питер Пэн? – осторожно спросил Ваня.
– Нет, – сказал я, – скорее ты как капитан Крюк.
– Нет, – ответил он, – я король. И я приказываю: мы едем за игрушками. Я хочу, чтобы у меня был песочный человек. Недавно они посмотрели "Человек-паук-3", и там песочный человек, если кто не знает, играет далеко не последнюю роль.
– Ну, вот сам подумай, – говорю я, – как в магазине может быть песочный человек, если он из песка? Тебе что, кулек песка продадут?
Ваня задумался.
– Песочный человек не всегда был из песка, – раздраженно сказал он наконец. – Он был нормальным человеком. Как ты. Поедем и купим его.
– Мы же едем на презентацию книжки, – напомнил я. – Вы же дети из книжки.
Ваня так же раздраженно согласился, но что-то затаил против меня.
Когда мы пришли, то увидели очень большой развлекательный детский центр. Я в таких никогда не был.
Их посадили рядом со мной, и они очень смущались. Я тоже. Но все, что нужно, мы сделали и сказали.
Когда я рассказывал, какие качества необходимы для того, чтобы стать хорошим отцом (я рассказывал наудачу, потому что я-то об этом не имею ни малейшего представления), Ваня наклонился ко мне и тихо спросил:
– Купишь песочного человека?
Я светло улыбнулся ему и подмигнул. Со стороны это должно было выглядеть хорошо: мальчик объясняется в любви своему отцу, а отец ценит это признание, но держит себя в руках.
– Купишь? – угрюмо, но пока еще тихо переспросил Ваня.
Момент он нашел беспроигрышный, надо признать. Совершенно беспроигрышный был момент.
Тут один из книжных критиков набрался смелости и, к счастью, спросил его, какие мультики он любит. Я выиграл немного времени.
– "Человек-паук-все-пять-серий" и "Черепашки-нинд-зя", – выпалил Ваня.
"Человека-паука" в анимационном виде он и в самом деле полюбил сильно и уже давно, а вот про "Черепашек-ниндзя" узнал на днях, и можно сказать, совершенно случайно. Мы куда-то ехали, и он меня в очередной раз о чем-то попросил. Я ему в очередной раз отказал. Вернее, пообещал. И он говорит:
– Папа, а почему ты мне никогда ничего не рассказывал про Макдоналдс?
– Потому что там плохая еда, – ответил я.
– А про мультик "Черепашки-ниндзя"?
В голосе его чувствовалось большое напряжение.
– Потому что это плохой мультик, – ответил я. – А ты, интересно, откуда про все это узнал?
– Мне Миша рассказал.
Конечно, воспитываешь-воспитываешь сына на положительных примерах, а потом найдется такой вот Миша, который возьмет и все испортит.
– Папа, – после некоторого молчания произнес Ваня, – я подумал…
– О чем? – с тревогой переспросил я, потому что он вдруг замолчал.
– Я подумал… – сказал он и снова замолчал, и я понял, что он с трудом сдерживает рыдания.
– Да о чем же, Ваня?!
– Что если бы мне Миша об этом не рассказал, то я бы об этом никогда не узнал! – крикнул Ваня и разрыдался.
Рыдания, можно сказать, сотрясали его. Он просто представил себе глубину этой трагедии.
На следующий день он уже запоем смотрел "Черепа-шек-ниндзя".
Книжные критики были, по-моему, расстроены Ваниными пристрастиями. Они, наверное, надеялись, как он скажет им, что его любимый мультфильм – "Ежик в тумане". Я-то знаю, что, если бы их кто-нибудь спросил, какой у них любимый мультфильм, они бы с достоинством ответили: "Ежик в тумане". Хотя они-то как никто знают насчет себя то, в чем не признаются никому и никогда: что с истинным наслаждением долгими зимними вечерами они пересматривают только "Черепашек-ниндзя".
Презентация закончилась приходом пиратов и аттракционами, в которых книжные критики тоже принимали участие с разной степенью увлеченности (и вовлеченности). Большинство их них, по-моему, при этом так и не смогли освободиться от земного притяжения. А ведь у них был шанс.
Я пришел с работы поздним вечером. Ваня ждал меня, я был в этом уверен.
– Папа, – подошел он ко мне, – ты купишь мне песочного человека?
– Ну а если я не куплю, то что? – спросил я. Мысленно я давно уже купил ему песочного человека или по крайней мере смирился с мыслью, что это событие в нашей жизни неотвратимо. Но меня, наверное, злила мысль, что Ваня опять добился своего.
– Если не купишь? – переспросил он. – Если ты не купишь, мы с Машей тебе больше ничего не скажем и ты больше не напишешь никакую книжку.
"Поздравляю!"
Мы собирались в кино. Мы собирались с трепетом, потому что это были "Пираты Карибского моря-3". Я в том числе собирался с трепетом, потому что "Пираты Карибского моря-2" взяли меня на абордаж. Я помню, на втором фильме, когда погас свет, дети, без меня смотревшие самый первый фильм, не верили своим глазам в самом высоком и точном смысле этого слова. Они не верили тому, что видят продолжение этой далекой, прекрасной, величественной и страшной истории. Последнее прилагательное имело прикладной смысл, так как дети до 12 лет на фильм не допускались.
Диски с первым и со вторым фильмом они пересматривали десятки и, я думаю, сотни раз. Уилл Тернер, Элизабет, капитан Барбосса и Джек Воробей вошли в наш дом – и остались здесь полноценными членами нашей непростой семьи, усложнив ее, можно сказать, до предела.
И вот мы собирались на третий фильм. Как же это объяснить? Впечатления, которые мы могли получить, имели шанс без остатка заполнить нашу жизнь еще на несколько месяцев. Я все время говорю "мы", потому что сказать "они" в этой ситуации было бы откровенной ложью, с которой мне пришлось бы жить. А я не хочу.
Да, я тоже ждал этого фильма, и даже больше, может быть, чем Маша с Ваней, потому что представлял себе, какими могут быть, так сказать, отдаленные последствия первого просмотра.
Перед самым выходом из дома, пока Маша в третий раз закалывала волосы так, чтобы ее это устроило, Ваня решил запустить свою любимую "Тачку", машину Молнии Маккуина, которую я подарил ему пару месяцев назад и которая, как ни странно, до сих пор жива и находится в рабочем состоянии, хотя и побывала в страшных авариях, не совместимых, казалось бы, с жизнью.
Ваня в совершенстве управляет этой машиной – уже практически, я думаю, так же, как сам Молния. (По крайней мере в начале фильма. До того, как Молния управлял ею к концу фильма, Ване еще надо дорасти.)
Но существует одна особенность. Она заключается в том, что там, где он занимается пусками, есть один смертельно опасный проем. Там лестница. За детей мы не боимся, они научились спускаться и подниматься по ней раньше, чем научились ходить, – но вот для радиоуправляемой машины это красная зона. Одна машинка вот так улетела вниз – и ее осколки Ваня, воя, долго потом собирал веником вместе со своей мамой.
– Ваня, – предупредил я его, пока Маша примеривала очередную заколку, решая экзистенциального значения проблему, что будет лучше, хохолок или хвостик, – опасность очень большая. Одно неверное движение – и Молния останется без машины. А ведь он прошел столько опасностей. И так нелепо разбиться у нас дома… Осторожность и еще раз осторожность!
– Папа! – сказал Ваня.
Он нечасто произносит это слово так, как в этот раз. В этом "папа!" с глубоким прочувствованным ударением на первом слоге содержатся прежде всего вызов и упрек. Здесь примерно вот что. "Я что, глупее тебя?!" – это раз. "Слушай внимательно, я сейчас скажу что-то, чего ты даже не думал услышать!" – это два. "Нет, все-таки вы меня очень недооцениваете!" – это три. И еще в этом "папа!" есть четыре, и пять, и шесть…
Ему не нужно было продолжать. Мы поняли друг друга. Он и не стал продолжать. Начались гонки. Я тоже увлекся, хотя и отметил, что Маша вроде закончила наконец свои приготовления и остановилась, кажется, на хохолке.
– Что вы тут играете?! – крикнула Маша. – Мы опаздываем на "Пиратов"!
От неожиданности Ванина рука предательски дрогнула – и случилось худшее из того, что могло случиться. Машина вильнула, на полном ходу ворвалась на лестницу – и взлетела над ней. Парение было недолгим. Раздался грохот. Она падала, переворачивалась, подскакивала и снова падала…
Ваня зачарованно смотрел вниз, в эту бездну, в эту черную дыру. В глазах его были две такие же черные дыры.
– Ну и что? – сказал он, пожав плечами, и я сразу вспомнил великий финал фильма "Отступники" с этим "Ну и ладно…".
Я ужасно расстроился. Мне не хотелось даже думать о том, чтобы спуститься вниз и увидеть то, что осталось от машины. Мне хотелось сказать:
– Ну я же предупреждал!
Но я, конечно, не стал этого говорить. Глупо было самоутверждаться за счет этого маленького мальчика. Что, в конце концов, больше никого нет, что ли, кроме него, для этого?
И я сказал только:
– Поздравляю!..
Ну, я, конечно, вложил в эти слова, так сказать, частичку своей души. Был там все же, видимо, и оттенок "Ну я же предупреждал!".
Ваня в этот момент все еще смотрел вниз. От этого слова он вздрогнул, как от выстрела в спину, и медленно повернулся ко мне. Он понял смысл этой фразы гораздо глубже, чем я бы хотел.
– Ну что, идем в кино уже? – бодро спросил я.
Он молча надел кроссовки и вышел на улицу, молча сел в машину. Я надеялся, что он расплачется. Но он не уронил ни слезинки. Ни одной. Вообще.
Мы приехали в "Октябрь" и перед сеансом успели еще перекусить. Маша без умолку болтала, чувствуя неладное. Ваня молчал. Такое было в первый раз. Раньше он в такой ситуации все-таки предпочитал патетически разрыдаться. Ну, и быстро успокаивался. Я в очередной раз подумал о том, что мальчик быстро взрослеет.
Когда начался фильм, Маша, сидевшая справа от меня, вцепилась мне в руку и не отпускала уже до конца сеанса. Я полфильма думал о том, что придется ведь еще раз идти, потому что я половины сюжета не понимаю ввиду его особой закрученности и только чувствую, что все становится интереснее и интереснее.
Ваня сидел слева и постоянно успокаивал свою маму:
– Мама, не переживай, не надо! Наши все равно выиграют!.. Сейчас будет битва… У него сейчас упадет шпага… Вот, видишь!
– Ты что, смотрел?! – недоуменным шепотом спрашивала Алена.
– Да нет, это же понятно, и Макар рассказывал… Мама, не переживай!..
Успокаивал он, конечно, и себя тоже. Но не прежде всего себя.
А у Маши в тяжелые моменты, а их было полно, просто ручьем текли слезы. В голос она разрыдалась на весь зал, когда Уилл Тернер погиб. Она не могла с этим смириться. Она не перестала рыдать, когда он ожил. Для нее этот человек умер навсегда. И это была страшная потеря.
Их, по-моему, шатало, когда мы вышли из кинотеатра. Я думал о том, что на этот фильм не только детям до 12 нельзя, но и вообще всем, у кого есть сердце (в отличие от Уилла Тернера), не надо бы ходить на этот фильм, потому что страданий, уверен, всем нормальным людям хватает и в реальной жизни.
Но с другой стороны, думал я, как хорошо, что мы все приняли так близко к сердцу, потому что Ваня, я был уверен, теперь забыл про мое поздравление. Он, правда, шел к машине, все еще как-то искоса поглядывая на меня.
И тут я грохнулся со ступенек кинотеатра. Я как-то совершенно про них забыл. И я позорно слетел с них не то что запнувшись, а просто кубарем. Их там всего-то четыре или пять, и я все их пересчитал.
Было больно. Я поднял глаза. Надо мной стоял Ваня.
– Поздравляю! – что было сил счастливо крикнул он.
"А где право?!"
Маша призналась, что ей очень нужен велосипед. Не очень вроде бы давно я купил им самокаты взамен 4-колесных великов, но за полгода они, конечно, морально совершенно устарели.
Я сгоряча пообещал Маше, что куплю, куплю ей, ладно, куплю ей велосипед. Надо было, конечно, подождать до какого-нибудь более или менее праздника в их жизни – или хотя бы в моей. Но я, честно говоря, как-то устал сопротивляться их бесконечному давлению, этому непрекращающемуся круглосуточному натиску, целью которого являются: пираты, солдатики, жвачка "Мала-бар", кукла Братц, одеяло для Барби, боевой комплект че-репашек-ниндзя, гребешки для бэби-берна, радиоуправляемый Родстер Макларен…
– Папа, – сказал Ваня, – я без велика тоже жить не могу.
Я вздохнул.
– Когда? – спросил Ваня.
– Завтра утром, – сквозь зубы ответил я.
– И, папа, надо еще черепашку с синей ленточкой купить, – Ваня методично добивал меня, понимая, что я потерял способность к сопротивлению.
На следующий день мы пошли в "Детский мир", который находится в опасной близости от нашего дома.
– Папа, – спрашивал Ваня, крепко держа меня за руку (чтобы я не убежал), – а помнишь, мы сегодня утром в пиратов играли?
– Да, конечно, – сказал я.
– Хорошо играли, да? – переспросил Ваня.
– Да, мне понравилось, – искренне сказал я.
– А помнишь, в черепашек тоже поиграли? – попробовал он на ходу заглянуть мне в глаза.
– Помню, – беспечно подтвердил я.
– А помнишь, там одного не хватало? – спросил он. – С синей ленточкой.
– Да, – обреченно кивнул я, поняв наконец всю глубину этой интриги.
– А помнишь, ты сказал, что мы его купим в магазине? – все-таки счел нужным добраться Ваня до самой сути.
– Конечно, помню, – ответил я и все-таки не удержался и добавил: – И что?
– Да нет, ничего-ничего, – торопливо сказал Ваня, – просто напоминаю.
Маша молча шла рядом. Она страшно боялась, наверное, что мы можем на что-нибудь отвлечься и не дойти до магазина. Только в магазине она с облегчением посмотрела по сторонам и сказала:
– Ваня, смотри, какой красивый ремень!
– Та-а-к! – с отчаянием сказал я.
– Да я просто с Ваней разговариваю, – пожала плечами Маша. – Ваня, смотри, с сердечками, с бриллиантами…
Ремешок был, по-моему, предназначен для Барби. Или, может, для Маши. В конце концов, они сильно похожи.
– Ваня, ты купил бы этот ремень своей жене? – неожиданно спросила Маша.
– О да-а! – звонко крикнул Ваня.
– А своей сестре? – продолжила Маша.
Ваня посмотрел на меня. Я понимал, что Маша разговаривает со мной, а не с ним. Ваня это тоже понимал.
Наконец мы подошли к отделу, где продают велосипеды. К нам застенчивой походкой приблизился юноша-продавец и предложил свои услуги.
Услуги, которые он на самом деле мог предложить, оказывают, по-моему, другим людям в других местах. Я это как-то сразу понял и спросил, есть ли другие свободные продавцы. От этого вопроса он так искренне расстроился и так покраснел, что мне стало жалко его.
– Нам нужны два велосипеда, – сказал я, – мальчишечий и девчачий.
– А вот у нас есть два очень хороших велосипеда, – обрадовался он, – оба уже собраны, один для девочек, сиреневый, а второй… голубой.
Он несмело улыбнулся. Я отвернулся от него и начал рассматривать велики. Один, сиреневый, и правда был очень хорош: двухколесный, с переключателем скоростей, со стрекозами на рамах… Это был идеальный велосипед для Маши. Она это тоже сразу поняла и буквально вцепилась в него.
Я не ожидал, что во второй велик так же вцепится Ваня. Это был четырехколесный велик, без скоростей, и он был действительно голубой, да еще и с ромашками. Из ручек торчали какие-то разноцветные ленточки, которые, по идее, должны были, видимо, развеваться в пути.
Но Ваня так смотрел на этот велосипед, что я понял: он отсюда без него не уйдет.
– А другого цвета нет? – все-таки спросил я у юноши.
– Нет, – покачал он головой. – Были еще желтые. Больше нет. А что, не нравится?
– Мне – нравится!! – крикнул Ваня.
– Ну почему голубой-то все-таки? – спросил я. – Он у нас все-таки мальчик.
– Ну и что?! – так горячо, с такой страстью переспросил меня этот юноша, что мне даже на мгновение стало стыдно.
– Да ничего, – пробормотал я. – Если тебе, Вань, нравится…
– Да, – очень серьезно сказал мальчик.
Я было сильно насторожился, но он продолжил:
– Спасибо, что ты купишь мне девчачий. У всех мальчиков мальчишечьи, а у меня будет девчачий. Только давай ленточки вытащим…
– Ваня, – растроганно произнес я, – тут еще ведь корзинка на руле стоит. Может, ее тоже уберем?
– Нет, – ответил Ваня, – корзинка мне нужна. Я буду возить в ней синего черепашку и еще там… камни.
– Ваня! – подскочила к мальчику Маша, – а ты знаешь, что у этого велосипеда скоростей нет?! А у моего – есть!
– Знаю, – коротко ответил он.
Юноша томно прощался с нами, пряча в свой карман разноцветные ленточки с Ваниного велосипеда (я понимал, как они ему еще пригодятся).
Домой дети ехали на двух велосипедах.
– Папа, я еду! – кричала Маша, которая еще не садилась никогда на двухколесный велосипед.
– Тормози! – кричал я.
– Как?! – счастливо кричала она в ответ.
– Рукой! – кричал я. – Правой! Нажимай на ручку!..
– А где право?! – издали доносилось до меня. До сих пор она тормозила только педалями.
Ваня, у которого это был второй в жизни четырехколесный велосипед, неторопливо ехал на нем рядом со мной.
– Папа, – спросил он, – а ты знаешь, почему я скорости не переключаю?
Я хотел было сказать, что, конечно, знаю… потому что их на этом велике нету, но благоразумно переспросил:
– Почему?
– А я не хочу, – сказал Ваня.
"У меня царапина осталась!"
Маша подошла ко мне поздно вечером и прошептала:
– Папа, Витя в детском саду пытался залезть ко мне в трусики.
В глазах у меня потемнело. Вернее, сказать, что у меня в глазах потемнело, будет нечестно. У меня еще отнялись ноги, язык, кровь ударила в голову…
– Когда? – прохрипел я при помощи неворочающегося языка.
– Когда я спала, – шептала Маша. – Он меня разбудил. Я так больше и не заснула.
Я смог подумать, что и я теперь уже больше никогда, видимо, не усну.
– Он… залез? – Я все-таки задал этот вопрос.
– Он пытался, – сказала Маша. – Я проснулась и сказала, что, если он не уберет руку, я все расскажу воспитательнице и папе.
– А он?
– Убрал. Потому что я еще треснула его по голове.
– А ты сказала воспитательнице?
– Конечно, – быстро произнесла Маша.
– И что она?
– Возмутилась страшно!
– Я хочу поговорить с ним, – сказал я. – Я очень хочу. Ты не против?
– Я? Я тоже очень хочу, чтобы ты с ним поговорил. Утром мы пошли в детский сад. Маша шла рядом со мной и гордилась, причем собой, кажется, больше, чем мной. Глаза ее просто светились торжеством справедливости и чувством мести.