Новый год Маша встретила на Красной площади. На площади было много людей. Она сидела в баре, который окнами выходит на Мавзолей, смотрела на живых людей, быстро заполняющих Красную площадь, и наслаждалась жизнью. То есть она ела малину. Она брала ее с большой тарелки аккуратно, по одной ягодке, но зато делала это совершенно без остановки. Хорошо, что малину не надо было жевать. Она же таяла во рту.
За пять минут до Нового года мы вышли на улицу – и оказались на Красной площади. Это все равно была неожиданность для меня. Милиционер попросил отойти к углу ГУМа.
– Смотрите, что у вас под ногами, – сказал он.
Под ногами лежали пакеты, соединенные проводами. Это были фейерверки. Они должны были взорваться через пару минут, как только куранты пробьют двенадцать. Мы с Машей побежали.
Добежав до угла (я все-таки не разлил бокал с шампанским), мы обнаружили, что Новый год уже наступил. Люди на площади счастливо обливались шампанским и пивом. То есть веселье их было безграничным. А тут еще заработали наши фейерверки. Рев восторга потряс Красную площадь. Маша заплакала.
– Не плачь, дочка, – крикнул я ей и взял ее на руки, – это же Новый год! Или ты не видела фейерверков?
– Видела, – обиженно возразила Маша. – Свеча взрывается, получается фейерверк. Почему они так кричат?
– Радуются. Ты тоже кричишь, когда радуешься.
Я и не рассчитывал на тот эффект, который вызвали мои слова. Маша тоже закричала, и так, что толпа вокруг нас как-то быстро поредела.
Мы вернулись к себе в бар. Там было тепло, там была малина и танцы. Маша плясала с известным московским танцором и тоже просто на глазах становилась известна.
Потом какой-то мальчик подошел к ней и стал кормить ее мандаринами. Он чистил мандарин и клал ей в рот дольки. Она послушно ела. Я не знаю, сколько это могло бы продолжаться. Я сказал ему, чтобы он прекратил уже. Он ответил по-французски. Я подумал, что мальчик хочет унизить меня знанием этого языка, но оказалось, что мы имеем дело с французским мальчиком.
Маша поняла это гораздо раньше меня. Она поняла, что с ним и не нужно ни о чем разговаривать. Можно просто есть мандарины. А можно бегать сначала от него, потом за ним.
На свой страх и риск рассказав стихотворение про какого-то шалуна, она выиграла в новогоднюю лотерею модный дамский набор с шарфиком и косметичкой.
Потом она подошла ко мне и тихо спросила:
– Папа, что там?
И она подвела меня к огромному окну с видом все на ту же Красную площадь. Две цепи солдат зачищали ее от посторонних, то есть от празднующих Новый год людей. Было начало второго ночи. Люди по понятным причинам не хотели уходить, и их методично вытесняли с площади. Три женщины вырвались из оцепления и побежали как свободные гражданки свободной страны в сторону Исторического музея. На лицах их были такие счастливые улыбки, что мне стало завидно. Зависть прошла, когда я увидел, как за ними бросились сразу пятеро солдат.
Я так и не смог объяснить Маше, что произошло. Я и сам ничего не понял.
У нас в баре танцы перешли в решающую стадию. Через час я, посадив Машу на шею, загнал наконец французского мальчика в туалет.
– Папа, как ты думаешь, они все поняли, что я принцесса? – озабоченно спросила Маша, когда мы вернулись домой.
– Не все, – честно сказал я ей. – Но многие поняли.
– А мне и не надо, чтобы все, – сказала Маша. – Мне надо, чтобы только один понял.
– Кто? – переспросил я, еще не понимая, к чему она клонит. – Этот французский мальчик, который кормил тебя мандаринами?
– Ну… Нет. Я точно не знаю, кто, – вздохнула она. – Но он принц.
2005. Они мне кажутся уже такими большими
В этой главе уже в свой полный рост (потому что научился ходить) появился Ваня. Более того, он научился говорить, и вот они перебивают друг друга – в том числе и в пространстве этих историй. Они говорят даже слишком много – и только я не перебиваю их, а слушаю. Недавно меня спросили, придумываю я за них что-нибудь или нет. Мне было обидно услышать даже предположение такое. Потому что я-то знаю, как это происходит. Я никогда ничего за них не выдумаю. Во-первых, потому, что это было бы все равно хуже, чем если они все выдумают сами. Во-вторых, я не стану этого делать хотя бы из инстинкта самосохранения, вернее, из-за опасности разоблачения. Выдумывать какие-то фразы или поступки за своих детей – это огромный и не стоящий того риск: в твоих словах проскочит обязательно фальшь, и сразу будет понятно, что ты соврал, что дети так не говорят. Во всяком случае, я стараюсь буквально следовать каждому их слову, взгляду и вздоху именно потому, что думаю: если я уклонюсь от них, то буду выглядеть смешно.
И поэтому я спокоен на этот счет. Хотя я сам иногда вздрагиваю от того, какими взрослыми они вдруг кажутся мне самому, когда что-нибудь возьмут да скажут… Но они такие, и они так говорят. И с этим надо считаться. Я считаюсь.
"Я тебя, по-моему, не рожала"
Мы пошли с Ваней и Машей в гости к нашим знакомым. Сергей Мейтув – модный художник. Его картины являются сложным сплавом железа с оловом и усыпаны требухой каких-то адских машин с городских свалок. А его жена Наргиз, наоборот, играет на рояле. Так и живут.
Маша с Ваней, войдя в квартиру, с головой ушли в творческую лабораторию художника, то есть начали кидаться пружинами старых часов, осколками блюдец и мотками медной проволоки. Целая комната в этой квартире была отдана под склад этих так называемых вещей. И детей сюда пускать вообще-то было безумием для хозяев.
Через каких-нибудь пятнадцать минут дети, впрочем, согласились выйти. У Наргиз обнаружился феноменальный дар убеждать маленьких детей делать то, что нужно взрослым. Впрочем, открылся он, похоже, слишком поздно. Когда я зашел в эту комнату, все было кончено. Ужас был в том, что все эти безделушки изначально были разложены по полочкам и лоточкам, то есть хранились в идеальном порядке.
Вечер, впрочем, прошел в теплой и дружественной обстановке. Дети примерно слушали классическую музыку. Меня это вообще-то насторожило. Это было неспроста. Что-то они, кажется, успели натворить.
Мы уже вышли из квартиры, когда я понял, что забыл ключи от машины. Я похолодел. Запасные ключи я потерял еще раньше.
Ключи могли остаться, конечно, где угодно. Но у меня с самого начала возникла уверенность, что они теперь валяются где-то в той комнате, в которой у нормального художника хранятся кисти и краски.
Следующие четыре часа мы все искали ключи. Я ведь знал, что они где-то здесь, в доме.
Маша и Ваня принимали активное участие в поисках. Они даже не ожидали такого подарка. И они тоже, судя по всему, предполагали, что ключи где-то в комнате-складе. И с каждой минутой этих поисков надежды найти там хоть что-то когда-нибудь еще таяли катастрофически.
А я с ужасом осознавал, что ключи, конечно, могут быть только в этой комнате, и больше нигде. Было так логично выкинуть их на эту свалку. Им там было самое место. Им там было легче всего затеряться среди других таких же ключей и погнутых вилок.
Я постоянно спрашивал детей, куда они дели ключи. Ведь это они их куда-то дели. Ваня вообще-то очень интересуется этими ключами. Он помешан на автомобилях. Как только у него появляется свободное время, он его посвящает этим ключам. Но у себя в квартире мы знаем три места, где он их хранит. Может рухнуть мир, но и после этого ключи окажутся в одном из этих трех мест.
– Маша! – по-хорошему обращался я дочери. – Где ключи от нашей машины?
– Знаешь, папа, – так же по-хорошему отвечала она, – мне сейчас некогда с тобой разговаривать. Я ключи ищу.
– Ваня! – спрашивал я. – Ты ключи брал?
– От машины? – переспрашивал он.
Ведь это уже довольно разговорчивый мальчик для своих двух лет.
– Ну конечно!
– Да! – со счастливой улыбкой кивал он.
– А куда ты их положил, помнишь? Мальчик мрачнел и уходил в себя.
– Маша, – униженно стонал я в половине третьего ночи, – помоги мне!
– Хорошо, – соглашалась она. – Давай тогда сначала поиграем.
И она требовала, чтобы я играл с ней в папу и маму. В обычной жизни я ни за что не соглашался стать мальчиком, ее маленьким сыночком. Я слишком хорошо понимал, что буду мальчиком для битья. И вот она наконец добилась своего. Да, я согласился. Я надеялся, что она, может, все-таки что-то вспомнит. Больше мне не на что было надеяться.
– Так, – говорила она, – сынка, хочешь чупу?
– Хочу, – вздыхал я.
– Ну так иди купи.
– У меня денег нет, – немного оживлялся я.
– А ты у папани возьми. Я у папани беру, когда мне чупа нужна.
Так я по крайней мере узнавал, как они меня называют между собой. Ничего, кстати, терпимо.
– Возьмешь у папани? – переспрашивала она.
Я кивал и даже начинал, к ее удовольствию, рыться в своем бумажнике.
– Мама, – неуверенно говорил я, надеясь, что уже усыпил ее бдительность, – а ты не помнишь, куда ты дела ключи от нашей машины?
– Мама? – с внезапным недоумением переспрашивала Маша. – Нет, я тебя, по-моему, не рожала.
Она была полностью удовлетворена. И это был весь наш разговор.
В результате я решил, конечно, бросить все же машину и ехать на такси.
– А вдруг за рояль завалились? – спросила на прощанье Наргиз. – У меня так часто было, в моем детстве.
– Ты сравнила детства! – засмеялся ее муж. – У тебя в детстве разве была такая комната, как моя мастерская? Тебе бы в голову не пришло нигде больше прятать ключи.
Она согласилась. Я предложил все-таки отодвинуть рояль от стены. Мы отодвинули и увидели на полу ключи. Я вскрикнул. Это была истерика.
Кто бы мог подумать, что у этой задачи с самого начала было такое классическое решение.
"Это же рога!"
Мы поехали в гости к нашим друзьям. У Маши есть подружка по имени Василиса (Вася). Маша и Вася давно хотели встретиться, но все как-то не было свободного времени, что ли. По дороге я по просьбе Васиного папы Степана купил два десятка яиц. На этих яйцах в красивой обертке с загадочной начинкой (называются, как известно, киндер-сюрпризы) очень хорошо гадать. Складываешь яйца в мешок, потом достаешь, по вложенной бумажке собираешь начинку – и вот оно, твое будущее, на ладони.
Когда я покупал яйца, Маша очень удивилась. Она даже не обрадовалась такому счастью. Можно сказать, у нее не было никаких сил радоваться – так она испугалась.
– Папа, ты можешь ехать быстрее? – нервно спросила она, как только мы отъехали от магазина.
– Да что такое? – нервно спросил уже и я.
– Ты же забрал у них все яйца! – сказала Маша.
– Они же сами отдали, – попробовал я ее успокоить.
– Ну и что? Сейчас приедут другие родители с детьми, попросят яйца, а им скажут, что мы все увезли.
– Ну и что?
– Что-что! Догнать могут! Быстрее, папа!
В результате я, весь на нервах, проехал на "красный".
От возможной погони мы, таким образом, оторвались. Маша успокоилась.
Нас с нетерпением ждали. Стали доставать из мешка киндер-сюрпризы. Я достал и собрал по кусочкам интересный во всех отношениях дом, сделанный в стиле хай-тэк из огромной пивной бочки. Это меня совершенно устроило. Вике, маме Васи, достался зеленый двор с деревьями и холмом. Моей жене – автомобиль "Смарт", выполненный почти в натуральную величину. Она очень обрадовалась. Наверное, ей казалось, что автомобиль в натуральную величину у нее теперь тоже в кармане.
Вася в гадании участия не принимала, потому что некрещеная (ее мама объяснила, что некрещеным нельзя), а Маша вытащила короля с короной и скипетром, успокоилась и с облегчением пошла с Васей смотреть "Шрека-2".
Степан вытащил яйцо, в котором был пенек с рогами. Он с недоумением крутил в руках этот пенек. Он молчал. Вика попробовала сказать ему, что это же не рога, а цветы такие с длинным стеблем. Степан криво усмехнулся.
– Да нет, это рога, – каким-то надтреснутым голосом сказал он.
– Ой, да ну, какие такие рога, – засуетилась Вика, – никакие не рога, а если не веришь, давай у детей спросим.
Вася отказалась отвечать, потому что была поглощена мультфильмом. Маша тоже отказалась, но я стал настаивать:
– Маша, посмотри, какой цветочек…
– Ой, папа, ну это же рога, – отмахнулась наконец от меня Маша, мельком взглянув на пенек.
Степан за весь вечер так и не сказал больше ни слова. Я не думал, что эта история произведет на него такое гнетущее впечатление. Вечер оказался, можно сказать, испорчен. Время от времени он вставал с дивана и начинал бесцельно слоняться по квартире. Потом сказал, что проводит нас.
Уже у машины он тихо спросил меня, как бы я отнесся к тому, что мне выпал пенек с рогами. Я вздохнул.
– Вот видишь, – угрюмо сказал он.
Через неделю он позвонил и сказал, что нам надо встретиться. Мы увиделись в маленьком кафе. Он мрачно произнес, что у той истории с гаданием было продолжение.
– Понимаешь, я пришел домой и сказал ей, что надо еще раз погадать, – сказал он.
– Зачем? – поразился я.
– Не понимаешь, что ли? В первый раз мы неправильно погадали.
– Дальше.
– Она долго не соглашалась. Потом поняла, что отказываться нельзя, что это уже будет равносильно откровенной лжи, а ведь и так уже отношения дали трещину, для меня это было очевидно… В общем, она согласилась.
– Ну?!
– Шлем такой мне выпал, с булавой.
– Что за шлем?
– С большими кривыми рогами.
Имена всех действующих лиц этой истории изменены по их просьбе.
"Бабушка козлика очень любила"
Теперь уже нельзя установить, конечно, кто именно и где сказал Маше, что в мире есть журнал Barbie. Может, в детском саду, может, на английском или на танцах. Это было бы логично. Да, скорее всего, на танцах это и случилось.
Когда она мне сказала, что есть такой журнал, я сначала не очень поверил. Мне трудно было поверить, что выходит такой журнал и дети могут им пользоваться. То есть я могу, конечно, допустить существование вообще какого угодно журнала, но психологически мне трудно поверить, что он есть, потому что, когда я был четырехлетним мальчиком, таких журналов у меня и у моих многочисленных подружек не было.
Но он есть. Когда мы ехали с Машей в кино на "Алешу Поповича и Тугарина", она попросила остановить машину у киоска "Роспечати". Мимо него девочке и правда трудно проехать, если эта девочка целое утро думает только о том, что она должна купить журнал Barbie. Все стеклянные витрины киоска были выложены обложками глянцевых журналов. Маша выбежала из машины и подбежала к киоску.
– У вас есть журнал Barbie? – спросила она у продавщицы.
– Конечно, – ответила она. – Вам какой номер, последний?
– А какие у вас есть?
– У нас есть еще предпоследний. Да надо поискать… У нас много.
Продавщица смотрела на девочку с надеждой.
– Нет, мне только вот этот, – сказала Маша.
Она купила последний номер. На обложке я увидел Барби с белыми распущенными волосами, в зеленом пальто с бежевым меховым воротником, в вельветовых джинсах на бедрах и в розовой вязаной курточке. Я замер:
– Маша, это же…
– Да, папа, я знаю, – спокойно сказала она.
На самом деле она, конечно, торжествовала. Два дня назад ее кумир, двенадцатилетний мальчик Артем, подарил ей эту платиновую блондинку. Маша не расставалась с ней вообще ни на миг. Я был уверен, что и теперь блондинка сидит где-то в машине, на заднем сиденье, и ждет Машу.
И вот она оказалась лицом месяца в модном детском журнале. С ней в журнале было связано много историй. На нескольких полосах был размещен комикс. Там блондинка с подружкой и дочкой, крошечной Барби Келли, ждала в гости Кена и Кристи. Они опаздывали, потому что им пришлось ехать в объезд из-за ремонта дороги. "Но они же собирались прийти еще в первой половине дня!" – огорчалась блондинка. "Странно. Это на них так не похоже", – пожимала плечами ее подружка. "А ты звонила им по мобильнику?" – "Нет, ну-ка, попробую… Абонент не отвечает или временно недоступен". Потом звонила еще одна подружка и тоже сказала, что задерживается: "Райан не хотел отпускать меня. Он устроил такую сцену…"
Новый бескрайний мир, о существовании которого я совершенно не подозревал, открылся мне. Я запоем прочитал весь журнал прямо в машине. Маша, как ни странно, не мешала мне. Я думаю, она понимала, что очень важно подсадить меня на этот журнал. Ну да, я уже с нетерпением ждал следующего номера.
Маша тоже довольно быстро его изучила. Ей потребовалось на это полдня. Потом Ваня, которому надоело, что сестра всю субботу потратила на какие-то глупости, улучил момент, когда она со словами "Еда была просто фантастическая!" пошла помыть руки – так же, как Стейси (сама Маша при этом не держала во рту с обеда ни крошки), – и порвал журнал на мелкие кусочки.
Когда я увидел это, то решил, что Маша может такого вообще не пережить. Я был поражен, когда она презрительно улыбнулась, посмотрев на Ваню, и сказала ему:
– Ну и что? Купишь мне за это журнал "Принцесса".
Так я узнал, что есть еще один мир. Мы купили "Принцессу". Там принц Филипп, еще один Машин кумир, падал вниз головой в колодец, а когда возвращался, волосы у него были зеленого цвета.
На изучение этого журнала у Маши ушел целый день. Когда я вечером подошел к ней, она сидела на диване и что-то шептала, раскрыв свой журнал. Я же знаю, что она еще не умеет читать, ей только на этой неделе исполняется четыре года. Рядом сидел Ваня и внимательно слушал.
– Что ты делаешь, Маша? – осторожно спросил я.
– Папа, ты что, не видишь? Журнал читаю.
– А про что ты читаешь?
– Про любовь, папа, – вздохнула она.
И она снова углубилась в чтение. Я прислушался.
– Жил-был у бабушки серенький козлик, – шептала Маша, глядя в журнал, – бабушка козлика очень любила…
Любовь зла.
"Ты что, убил живую куклу?"
Маше наконец-то исполнилось четыре года. До этого мне несколько раз казалось, что ей уже исполнилось четыре года. Дело не в том, что она производила впечатление такой взрослой девочки. Просто слишком много разговоров было вокруг этого дня рождения. Месяца полтора только подарки покупали.
Это было странно вообще-то. Почему-то три Машиных года не пользовались такой популярностью. Она тогда получила красные, как и хотела, коньки и осталась удовлетворена. Мы тем более. Потом, спустя полгода, эти коньки бесследно пропали. Вместе с ними пропала Машина няня. Я не склонен связывать воедино два этих события. Но я такой один.
В этот раз все было иначе. Наученные горьким опытом, коньки мы покупать вообще не стали. Были куплены умные мальчик и девочка. Они были практически грудные и делали все, как настоящие. Абсолютно, увы, все.
Кроме того, однажды вечером, за пару ночей до дня рождения, я, внезапно расчувствовавшись, в приступе необъяснимой любви к собственной дочери и из сострадания к тому, что ее ждет в праздник (сам я день своего рождения праздновать не люблю и ритуального внимания к себе избегаю, поэтому был убежден, что очень хорошо понимаю и ее чувства по этому поводу), спросил, что она хочет получить в подарок из того, о чем еще не говорила никому на свете.