Дома я прожил год, работал у отца по хозяйству. К тому времени я уже стал членом Юношества ОУН. Еще в 1940 году, в Каменке, к нам пришел один парень, рассказал, что есть такая организация - ОУН. И мы вступили в Юношество. А когда я пришел домой, то сказал старшему брату: "Слушай, надо организовать ячейку ОУН из наших ребят". Иван уже тогда был сельским станичным ОУН (руководителем хозяйственной службы - прим. А.И.), но я об этом не знал, думал, что в нашем селе оуновцев нет! Меня приняли в сельскую ячейку ОУН, но никаких заданий я пока не выполнял. Мы собирались, читали литературу, приходили к нам старшие, рассказывали. Ходили в парк, занимались - стреляли, бросали гранаты. Тогда же мне дали псевдо - "Подкова".
ОУН имела такую систему: три человека - звено, несколько звеньев - станица (одно село), несколько станиц (сел) - подрайон, несколько подрайонов - район, несколько районов - надрайон, несколько надрайонов - округ, несколько округов - край.
Летом 1942 года немцы начали забирать молодежь в Германию, забрали и меня. Нас из села целую машину завезли во Львов, на пересылку. Мы решили бежать оттуда. А как бежать - там ограда, ворота. Но тут через ворота выходит колонна, с ними два немца спереди и два сзади. Мы - раз, и пристроились к этой колонне. Вышли из ворот, немного прошли вперед, отошли от колонны и присели на землю. И немцы нас не заметили! Так мы бежали с пересылки и пешком пришли из Львова сюда, на Сокальщину. А потом куда мне деваться - пошел на учебу в ремесленную школу в Сокале. Там я учился некоторое время, а потом однажды пришел к себе в село. Собрались парни, девушки, и мы сидели возле школы на крыльце, говорили о политике - кто, что, как. Тут едут немцы на санях - и к нам! Я забежал за школу, а там снег, далеко не уйдешь. И двое немцев бегут ко мне. У меня был "шульаусвайс" - школьное удостоверение, я его показал, но они меня забрали к себе в сани и повезли в Сокаль. В том доме, где сейчас районная милиция, располагалась их "черная жандармерия", меня привезли туда. Разобрались, кто я, и недели через две посадили нас на машину и повезли во Львов. Нас, несколько человек, посадили в тюрьму, из которой забирали в Германию. Позже один парень из Волсвина рассказывал, что меня тоже хотели забрать в Германию, что я был в том списке. Но почему-то меня забрали в лагерь во Львове. Это произошло в конце 1942 года, в лагере я провел зиму.
Лагерь назывался "Фронтарбайтлагерь", нас там было семь тысяч, сидели разные национальности. Украинцы имели на форме синий треугольник, поляки - красный, евреи - желтый. По субботам евреев выводили и расстреливали. Каждый день нас гоняли на работы. Однажды привезли в "Долину смерти", это в самом Львове, возле Яновского кладбища - там выкопали такую большую яму, в которую сбрасывали расстрелянных. Нас туда привели целую бригаду - забрасывать трупы землей, потому что то голову, то руку видно. Страшные вещи… Мы работаем, а там под землей что-то шевелится… Немец подошел, дострелил. После привезли еще партию евреев - стреляют их, они падают в яму.
Как-то раз к нам в лагерь привозят из Мостов человек двести евреев - все молодые. Немцы построили их в два ряда. Главный немец говорил-говорил, потом подходит к ним, одному показывает: "Ком!" Тот выходит. Он еще одного, второго вызывает. Десять человек вызвал, опять сказал какую-то речь. Потом подходит к одному, разворачивает его, приставил ему автомат к спине - трр! И видно, как у того из груди пули вылетают. Этот еврей опустился на колени и упал назад. А мы на это все смотрим! Восемь человек он так убил, а девятый не хотел поворачиваться, так он ему выстрелил в грудь. А десятый хотел спрятаться среди нас, но тот его догнал и убил из пистолета. И наши из лагеря десять трупов на носилках снесли на кучу, а другие сразу идут и засыпают кровь песком… Это была уже наработанная система…
Внутри лагеря мы делали дорогу из камня - клали камни и засыпали их песком. Однажды мы работали и приводят человек десять евреев, один из них стал убегать, и к нам. Он бежал, а немцы по нему стреляли и таки попали - он где-то в двух метрах от меня упал на бок. Немец подошел, выстрелил ему в грудь, у него из спины струйка крови брызнула. А когда бежал один поляк, то его поймали, привели в лагерь, нас построили. Штаны с него сняли, положили его на землю, немец стал ему на плечи, а еще двое бьют его по жопе.
Весной людей из лагеря стали выводить на работу - приходилось идти пешком через город. Водили их в цех, где делали ботинки с деревянными подошвами. Тем, кого водили туда, коричневой краской мазали брюки, рукава и рисовали полосу через спину - если убежишь, то тебя будет видно издалека. Но нашу партию взяли и не успели помазать, только стали мазать, тут раз - команда выходить. Подходим к воротам, там бригадир: "Стать!" Стали. Он доложил немцу, столько человек, тот махнул: "Марш!" Оркестр играет марш, и мы выходим. Сходили на работу. Вернулся я в лагерь, вижу - уже все помазаны, скоро и меня будут мазать. Я подумал: "Буду бежать!" А мне Украинский вспомогательный комитет дал буханочку хлеба, я часть съел, а кусок остался. Отдал этот кусок хлеба одному знакомому мужику из Сокаля, говорю ему: "Возьмите хлеб, я буду бежать. Если я убегу, то наемся, а если убьют, то мне этот хлеб уже будет не нужен". В том цехе, где мы работали, все было огорожено, забор вокруг. Дождался обеда, все пошли в подвал на обед, а я зашел между досок, спрятался. Вижу - калитка открыта, и возле нее немец дремлет. Я вышел, номер на спине оторвал, а на груди - закрыл. И дальше улицами, улицами пошел в Дубляны, а оттуда пешком на Сокаль. Заходил в села, просил поесть. Кто давал, кто не давал, в одном селе даже пустили переночевать, но вообще люди боялись принимать. На второй день я добрался до Волсвина, там у родственников переночевал, а еще через день пришел в Поздимир.
Пришел домой и дома еще месяц лежал - не мог двигаться. Я был такой худой, измученный, что через щепку не мог переступить! Немного отошел, пришел снова в Сокаль, в школу. Секретарь увидел меня, спрашивает: "Ну что, выпустили тебя или сбежал? Будешь дальше в школу ходить?" Я сказал, что меня выпустили, и директор школы пошел к ландвирту поблагодарить, что меня освободили из лагеря! Я это увидел и уже боялся показываться. Еще когда я сидел в лагере, мой отец ходил в Сокаль, просил ландвирта за меня. Тот каждый раз говорил: "Я выпущу Вашего сына". А когда я сбежал, то он вызвал отца и спрашивал, есть ли я дома. Потом говорит: "Я проведу розыск, найду Вашего сына и пришлю Вам". Отец понял, что тот его обманывает, и больше ничего обо мне не говорил. А мне было некуда деваться - дома жить не мог, потому что меня искали, учиться не мог, потому что сразу арестовали бы. Ребята посоветовали идти на Волынь, в лес, в сотню УПА, и я решил идти. Мне сказали, куда идти, какая сотня, и из Сокаля по линии связи повели на Волынь. По линии связи водили таким образом - связная приводит тебя в село, там сидит еще какая-нибудь девушка или парень, тебя передают дальше, и так из села в село.
Пришел я в лес возле местечка Порицк, но долго там не задержался, потому что меня вызвали на курсы Службы безопасности. Дело в том, что окружной руководитель СБ ОУН был родом из нашего села, знал меня с детства. Звали его Василий Баран, он имел псевдо "Гефайст" и руководил СБ в Сокальском округе. И эти курсы проводил он. Курсы длились три месяца, а потом мы уже стали работать. Проводили их в селе Воглов - там был пустой панский двор, мы в нем собирались. Преподавали нам эсбисты, их имен никто не знал.
А.И. - Что изучали на курсах СБ?
М.С. - Главное - как узнавать шпиона, агента. Мы должны были наблюдать за поведением человека, слушать какой у него акцент, какие слова употребляет и так далее. Дело в том, что по нашей территории ходили переодетые советские сексоты, собирали информацию. А еще попадались такие, которых мы называли "власовцы" - те, что действовали сами по себе (название произошло от украинского "діяти на власну руку" (т. е. действовать самостоятельно) - прим. А.И.). Они не были ни в ОУН, нигде, а просто ходили, грабили население. И с теми, и с другими боролась СБ.
Учили как вести следствие, как допрашивать, как смотреть человеку в глаза, как понять, врет человек или нет. Учили записывать все, что человек говорит - если один раз сказал одно, а второй раз другое, то уже что-то не то. Шифрование изучали - эти коды у меня есть до сих пор. У нас коды были значками - точка, запятая, две запятые. И физическую подготовку мы проходили - и окопы копали, и стреляли, и по - пластунски ползали. Физически я был хорошо развит - приходилось быть крепким, иначе не выдержал бы той нагрузки. Очень хорошо изучали оружие, я любое оружие мог разобрать и собрать с закрытыми глазами - и советское, и немецкое, и чешское. Гранаты я тоже знал - на курсах были гранаты такие как яйцо - пластмассовые, были немецкие жестяные - такие круглые, были гранаты на деревянной палке. К тому же, и в лесу гранат валялось полно. Стрелял я хорошо. Как-то нашли в лесу дуб, в нем снаряд застрял и не разорвался. Я головку у снаряда откручиваю, отхожу подальше и стреляю по нему из автомата, он рвется. А дома я имел пулемет "Максим" - нашел его в лесу, притащил, спрятал под скирду. Пробовал из него стрелять, а пули трассирующие, светятся. Отец на меня ругался: "Осторожно! Немцы будут ехать - увидят!"
После курсов меня направили в СБ - командиром подрайонной боевки. Боевка имела свою территорию - села Розжалов, Реклинец, Поздимир, Корчин, Радванцы, Воглов, Волсвин, Андреевка, Яструбичи, Селец. Центр был в селе Розжалов. Боевка состояла из семи человек, а я восьмой, командир. Но все вместе мы ходили редко - тех двоих послал в какое-нибудь село по связи, других двоих - еще куда-нибудь на задание. Время от времени собирались все вместе - наперед договаривались, где должны собраться. Иногда, когда нужно, посылал к хлопцам связного. Вооружены мы были неплохо - автоматами, десятизарядками, гранатами. Я имел немецкий "эм-пи".
Своих хлопцев я знал только по псевдо. По имени знаю одного, псевдо "Соловейко", звали Ярослав Шиба, а так никого не знал. Все мои ребята погибли в 1949 году в Яструбичах, в схроне, вместе с "Гефайстом". Их окружили, и они все застрелились.
А.И. - Какие задачи выполняла подрайонная боевка СБ? Кто ставил эти задачи перед Вами?
М.С. - У меня был руководитель - следователь СБ. Если мы где-то кого-то задержали, то вели к нему. А самой главной задачей была борьба с сексотами и с бандами. Вот, например, в селе никого нет. Пришли сотни УПА, заквартировали, а агенты подошли к лесу и начали стрельбу - вроде как враг идет. Делали такую провокацию, чтобы наши вышли из села. А наша задача раскрыть, кто они и что - где стреляли, кто стрелял? Мы должны были выйти туда, сделать засаду, встретить их, захватить и узнать, кто они. Да и то, сразу не брали, а сначала следили за ними.
Даже при немецкой оккупации к нам проникали советские агенты. Например, попал к нам один кагэбист. Летом 1943 года в селе Яструбичи создали самооборону, и много людей туда записалось. Вообще в Яструбичах было самое большое подразделение самообороны и собиралось больше всего сотен УПА в нашем крае. Так вот этот человек пришел по линии связи и возглавил самооборону в селе. Помню, он вышколенный был, натренированный, и при себе имел семь хлопцев - боевиков. Имел кожаную куртку, и как-то шли они на задание, ему жарко стало, говорит одному парню: "Дай мне поносить свою куртку, а я тебе свою кожанку". Поменялись куртками и пошли дальше. А тот парень кожанку надел, смотрит - там что-то есть. Залез под подкладку - советские документы! Но он не знал, что с этим делать, думал - может, это так надо. Да и боялся что-то сказать на командира! Но потом все-таки сказал мне. Я говорю: "Что?!" И сразу к "Гефайсту", тот говорит: "Будем брать его!" Он сидит в хате, ужинает, мои хлопцы зашли в хату, становятся возле него. А я стою на улице, смотрю в окно. Приходит "Гефайст", садится напротив, раз - и этот документ перед ним на стол. А тот - за кобуру! Хлопцы сразу - хвать! Скрутили его. И все - взяли его, повели. Еще ж надо узнать, с кем он связан - это уже старшие делали. Но знаете, советские агенты были такие спецы, что трудно у них что-то узнать.
А потом произошел еще один интересный случай. Русские партизаны, ковпаковцы, где-то человек тридцать с лишним, заехали в Яструбичи, а там как раз квартировала сотня УПА. Помню, что сотня была из восточных украинцев, все на конях. Перед этим ковпаковцы на конях проехали через Поздимир, очень быстро - мы не поняли, кто они такие. Я поехал за ними. Подъезжаю к Яструбичам, а там перед селом гора, потом долина, и село не видно. Слышу - в селе стрельба, и тут ковпаковцы отступают назад, из села. Случилось так, что они утром, когда только рассветало, подъехали к селу, а там стоял часовой от сотни, стал по ним стрелять. Они его убили, въезжают в село, кто из наших выскакивает из хат, по тем они стреляют. Но дальше наши уже увидели, что это враг, и как стали шпарить по ним! Ковпаковцы видят, что наших тут много, стали отступать назад. Из них всех где-то семь человек убежало, с пулеметом - спрятались возле церкви, за забором. А сотня стала обходить вокруг села, чтобы дорогу перекрыть. Когда ковпаковцы увидели, что их окружают, то стали прорываться. Я вижу - бежит конь с перебитой ногой, на нем их двое сидит, и на дороге лежат убитые ковпаковцы - тут, там. А наши стрельцы в кальсонах, с автоматами - как спали, так и пошли в атаку, по грязи. Семеро ковпаковцев все-таки вырвалось, но говорили, что не больше. Пулемет они бросили, и хлопцы забрали его в сотню. А один ковпаковец спрятался в сарае, под снопами. Вечером приходит в одну хату и говорит: "Слава Украине!" А у нас так не говорили, у нас говорили: "Слава Иисусу Христу". "Слава Украине" говорили только в сотнях, а среди людей такого не было. Люди сразу поняли, что это не наш человек. Он говорит: "Я бандеровец, отстал от своих. Где тут у вас есть бандеровцы?" А нас бандеровцами никто не называл, нас называли украинским партизанами. Хозяин хаты ему отвечает: "Не знаю, может где-то есть, надо с ними связаться". Тут же к нам побежала девушка, рассказала, и двое наших хлопцев пошли за ним. А он вышел из хаты, пошел по селу - когда проходил возле церкви, то комсомольский билет выбросил. Хлопцы его поймали, привели в сотню. Он попросился в сотню, и его взяли! Ну конечно, за ним следили, но взяли! Молодой парень, говорил по-украински, хотя не совсем чисто - русские слова вставлял. Но какая разница - воевал он честно. А уже потом как-то был бой с немцами, и его убили. Сотня переходила через поле, и ее в этот момент атаковали немцы. Нескольких стрельцов ранило, нескольких убило, и среди убитых был тот парень.
А.И. - Вы принимали участие в боях против немцев?
М.С. - С немцами я близко столкнулся около только один раз. Как-то из Кристинополя в Поздимир приехали немцы на четырех легковых машинах - какие-то офицеры. Зашли в одну хату, там поляк жил. Хлопцы мне об этом доложили, а я сразу доложил "Гефайсту". Он по-немецки хорошо знал, и у него были еще другие люди, которые по-немецки знали. В то время в селе стояло подразделение УПА, человек пятьдесят, все в немецкой форме. "Гефайст" послал к ним связного, передал, что немцев надо взять. Мы с "Гефайстом" пошли к этим немцам, говорим с ними, а в это время наши окружили хату. Мы автоматы на немцев наставили, и им уже некуда было деваться. "Гефайст" сказал: "Если хотите по-хорошему, то отдайте оружие, мы ничего вам не сделаем". Оружие забрали и отпустили их. Они быстро в машины сели, дверцами хлопнули, дали газу и уехали. Вот это у меня произошел один такой случай, а больше я с немцами не сталкивался. Если немцы знали, что в лесу есть УПА, то к лесу подойдут - постреляют-постреляют в сторону леса и уедут, а в сам лес не заходили. А когда фронт подходил, то немецкие солдаты ходили по селам по двое, по трое и просили: "Мамка, мамка! Млеко, яйка!" Женщины им кричат: "Нету!" А они: "Нема водки, нема яйка - до свидания, хозяйка!"
А.И. - Вы принимали участие в боях против польского подполья?
М.С. - Только один раз. Как-то подошли к селу Остров, а там как раз польский отряд - жгут село, несколько хат уже горит. Мы на них напали, завязали бой. Они немного отбивались, потом отошли в костел - сколько их там было, я не знаю. А когда они засели в костеле, то что ты им сделаешь? Тем более, что нас было немного, только моя боевка - восемь человек. Мы залегли, начали обстреливать костел - били по окнам. А через какое-то время в село заехала машина немцев, и я дал команду отступить. Вот такой короткий бой - мы потерь не имели, а были ли убитые у поляков, неизвестно. Мы, ветераны, сейчас встречаемся с молодежью из "Пласта", и как-то раз один маленький мальчик меня спрашивает: "Дядя, а сколько Вы москалей убили?" Говорю ему: "Я по ним стрелял. Но солдат стреляет, а Бог пули носит. Я стреляю - может, убил, а может, не убил". В том бою было то же самое - стреляли, но сколько убили и убили ли вообще, я сказать не могу. Вообще поляки не имели сильного подполья в нашем крае. Там, на Закерзонье, действовали большие подразделения АК (Армии Крайовой - прим. А.И.), а у нас - нет.
Летом 1944 года к нам подошел фронт, немцы стали отходить. Мы с одним гражданским мужиком выехали подводой из Волсвина, нам нужно было пробиться на Яструбичи. Подъезжаем под Яструбичи - немцы. Я соскочил с подводы, залег во ржи. Немцы этого мужика забрали, подводу забрали и поехали на Волсвин. Я тоже решил возвращаться в Волсвин, вышел к селу, а тут уже цепь русских идет через рожь. И немцы стали их из минометов обстреливать, мины рвутся на поле. Я с того поля выбрался, зашел в лес, там встретился со своими хлопцами и пошли дальше. Перешли по мосту через Буг в село Селец, а там течет речка Рата - глубокая речка, и в обрыве у нас был сделан схрон. Открываешь корягу, а там ход в схрон, и мы туда залезли на ночь, переночевали. Утром открываем выход, выходим, видим - где-то вдалеке уже солдаты ходят. Мы оружие спрятали, пошли без оружия, а паспорта имели с собой. Вышли на железную дорогу, а там русские солдаты едут на дрезине, и к нам: "Руки вверх!" Потом смотрят, что мы без оружия: "Ребята, что вы тут ходите? Могли же вас застрелить!" Я паспорт им показал, и мы себе пошли.