Но Блок, слава Богу, иная,
Иная, по счастью, статья.
Он к нам не спускался с Синая,
Нас не принимал в сыновья.Прославленный не по программе
И вечный вне школ и систем,
Он не изготовлен руками
И нам не навязан никем…1956
"ДОРОГА"
В мае 1990 года, в год столетнего юбилея Пастернака, мы с группой друзей поехали в Переделкино, где через забор посмотрели на Большую дачу, а затем пошли по улице Павленко и повернули направо на шоссе, как мне объясняла Ольга Всеволодовна, чтобы дойти до деревни Измалково.
Дорога ныряла вниз, а затем взлетела на холм, и уже после "фадеевского шалмана", перед самым Измалковым, шла по плотине Самаринского пруда. Примерно через 200–300 метров надо было свернуть влево и спуститься с пригорка прямо к старому деревянному мостику, перекинутому через озеро. Тогда он еще оставался прежним - скрипящим, помнящим, как ускорял шаг влюбленный поэт при виде своего солнца золотого, ждущего его с нетерпением на том берегу измалковского озера. Этот мостик и под нашими ногами изгибался и кряхтел, как кряжистый дед, не прерывающий связи Переделкина с Измалковым. Только в 2000 году мостик был перестроен, стал на металлические опоры и обзавелся новым деревянным настилом.
При очередном разговоре с Ивинской о стихах Пастернака измалковской поры я спросил:
- Скажите, а стихотворение "Дорога" не о той ли дороге из Переделкина в Измалково рассказывает?
- Конечно, - радостно откликнулась Ольга Всеволодовна, - об этой своей ежедневной дороге ко мне Борис Леонидович и написал стихотворение "Дорога". "Она это заслужила", - сказал Боря, прочитав мне его. В канве стиха - ее живая душа с извивами, спусками и взлетами, переходом по плотине и изломом в месте поворота к измалковскому озеру. Часто, приходя осенью, Боря сообщал о встрече с утиной семьей, плывущей слева от плотины поуже холодеющей глади озера.
Когда я писал эти комментарии о "Дороге", к нам в гости пришла наша хорошая знакомая Ольга Лапина. Она много раз перечитывала книгу Ивинской "Годы с Борисом Пастернаком" и рассказала, что недавно была с экскурсией в Переделкине на Большой даче. Посетовала, что в музее нет ничего о важном периоде жизни и творчества поэта, связанном с Ольгой Ивинской, и спросила у одной из сотрудниц музея, каким коротким путем шел Борис Пастернак к Ольге Ивинской. Сотрудница смутилась и тихо сказала:
- Нам здесь запрещено об этом рассказывать, но я вам потихонечку покажу это место.
Они вышли на крыльцо Большой дачи, и сотрудница показала дорожку, ведущую в глубь сада, прочь от главного входа на дачу:
- Туда в летние дни, когда тропинка была сухая, а также ранней весной при заморозках, крепко державших наст, через калитку в заборе, которой теперь уже нет, уходил коротким путем Пастернак в Измалково к Ольге Ивинской.
После рассказа Ольги Лапиной я вспомнил слова Ивинской во время нашего разговора о стихотворении "Дорога":
Иногда, приходя ко мне в Измалково с Большой дачи, Боря с иронией замечал:
- Знаешь, Олюшка, сегодня, направляясь к тебе, вступил в противоречие с сутью моего действия.
Услышав эти слова впервые, я спросила у Бори, какое противоречие, откуда оно берется. Боря пространно пояснил:
- Видишь ли, я иду к тебе, Олюшка, как к своему счастью. Но сегодня пошел не по улице Павленко, который придумал советское "Счастье" , а через калитку в заборе короткой дорогой, не выходя на улицу Павленко.
По дороге, которую запечатлел Боря в своем стихотворении, мы ходили с ним в дождь, жару и мороз сотни раз до поворота .
Стихотворение "Дорога" стало поэтическим памятником той реальной дороге, по которой шел поэт к своей любимой женщине, к своему счастью.
ДОРОГА
То насыпью, то глубью лога,
То по прямой за поворот
Змеится лентою дорога
Безостановочно вперед.
<…>
Вот путь перебежал плотину,
На пруд не посмотревши вбок,
Который выводок утиный
Переплывает поперек.Вперед то под гору, то в гору
Бежит прямая магистраль,
Как разве только жизни впору
Все время рваться вверх и вдаль.
<…>
А цель ее в гостях и дома -
Все пережить и все пройти,
Как оживляют даль изломы
Мимоидущего пути.1957
"ЛИПОВАЯ АЛЛЕЯ"
Рассказ Ольги Ивинской о рождении этого стихотворения:
Летом 1957 года после болезни Пастернак находился в санатории "Узкое", бывшем имении известного в Москве профессора Трубецкого. Я часто приезжала туда к Боре, и мы гуляли в прекрасном парке, очень напоминающем уголки парка в Петергофе. Петергорфский парк я любила посещать с родственниками, когда приезжала к ним в Ленинград. О поездке в Петергоф мы мечтали с Борей, когда ходили по тенистым аллеям парка в "Узком".
Как-то после короткого летнего дождя, когда вновь засияло солнце и мы вышли на прогулку, я обратила внимание на цветы вьющегося по дереву плюща, видного высоко над домом. Цветы были покрыты каплями дождя и оттого казались матовыми фонариками, излучающими восковой, таинственный свет. Я воскликнула: "Смотри, Боря, цветы будто воском облили!"
Уже в мой следующий приезд в "Узкое" Боря читает прелестные строки:
На старом дереве громоздком,
Завешивая сверху дом,
Горят, закапанные воском,
Цветы, зажженные дождем!К этому времени у Пастернака уже было стихотворение о липовой аллее, где не было строк о восковых цветах. Позже, после рассмотрения нескольких вариантов, Боря создал окончательный образ "Липовой аллеи", куда вошли строки о цветах, зажженных дождем. Он начинал писать это стихотворение в санатории карандашом и подарил мне этот карандашный листок с первыми строфами "Липовой аллеи". Автограф этого стихотворения из моего дела в КГБ также перекочевал в ЦГАЛИ.
ЛИПОВАЯ АЛЛЕЯ
Ворота с полукруглой аркой.
Холмы, луга, леса, овсы.
В ограде мрак и холод парка,
И дом невиданной красы.Там липы в несколько обхватов
Справляют в сумраке аллей,
Вершины друг за друга спрятав,
Свой двухсотлетний юбилей.
<…>
Но вот приходят дни цветенья,
И липы в поясе оград
Разбрасывают вместе с тенью
Неотразимый аромат.
<…>
Гуляющие в летних шляпах
Вдыхают, кто бы ни прошел,
Непостижимый этот запах,
Доступный пониманью пчел.
<…>
На старом дереве громоздком,
Завешивая сверху дом,
Горят, закапанные воском,
Цветы, зажженные дождем.1957
"ДЕРЕВЬЯ, ТОЛЬКО РАДИ ВАС…"
Ольга Ивинская вспомнила тот день, когда возникли первые строчки этого стихотворения:
В радостном настроении я примчалась к Боре в "Узкое". Принесла весть от Фельтринелли о том, что перевод "Доктора Живаго" на итальянский язык практически завершен, Джанджакомо ведет интенсивную подготовку к изданию романа в Италии. "Пусть господин Пастернак будет абсолютно уверен в появлении своего шедевра в этом году", - напутствовал посланца Фельтринелли, провожая его в Москву.
Боря весь просиял, и, обняв меня, легко ступал по тенистой аллее парка. Светило яркое солнце, и легкий ветерок ласкал листья великолепных лип и берез. Боря остановился, поцеловал меня и, глядя на освещенные солнцем нарядные березы, сказал: "Эти березы такие же нарядные, красивые и ясные, как и ты, Олюшка! И так просятся в стихи". Уже вечером того дня Боря создал свой маленький шедевр.
Деревья, только ради вас
И ваших глаз прекрасных ради
Живу я в мире в первый раз,
На вас и вашу прелесть глядя.
<…>
И если мне близка, как вы,
Какая-то на свете личность,
В ней тоже простота травы,
Листвы и выси непривычность.1957
"ВАКХАНАЛИЯ"
С особым воодушевлением рассказывала мне Ивинская о радостном подъеме при создании "Вакханалии", любимого Пастернаком поэтического цикла:
С января 1957 года во МХАТе началась постановка "Марии Стюарт" Шиллера в переводе Бориса Пастернака. В феврале мы с Борей были на первых репетициях. Боря был знаком с актерами, занятыми в пьесе. Однако перед премьерой он неожиданно заболел и попал в Кремлевскую больницу. Пьеса прошла с большим успехом, отклики на спектакль были восторженными. Особо отмечали игру ведущей актрисы МХАТа Аллы Тарасовой в роли Марии Стюарт. Как "красавист" Боря восхищался статью и благородством Тарасовой и говорил мне: "Если Степанова играет Елизавету, то Тарасова с благородством живет в образе Марии Стюарт. Какая крепкая русская красота!"
Однажды зимой Боря не удержался и, восхищенный, бросился целовать юную красавицу, дочь Марины Баранович Настю, которая вбежала домой с мороза, вся румяная и лучистая. "Настя явилась вдруг, как Снегурочка из сказки, и околдовала меня", - радостно говорил Пастернак.
Тарасова в роли Марии Стюарт замечательно раскрыла на сцене тему жажды свободы и непобедимости женской красоты, что навело Пастернака на мысль о создании оды женщине.
Этой идеей Боря был увлечен еще с лета 1953 года. Тогда, после моего возвращения из лагеря и переселения в Измалково, его жизнь озарилась появлением новых стихов в тетради Юрия Живаго. Творческий и эмоциональный подъем повлиял и на самочувствие Бори - оно стало улучшаться, во что Боря не верил после тяжелого инфаркта, случившегося с ним в конце 1952 года . В то время Пастернак задумал цикл стихов о силе красоты и свободы, которая может быть выражена в образе женщины, не сломленной тюрьмой. "Мария Стюарт" как раз возродила эту давнюю задумку.
К этому времени уже год как шла борьба писательской верхушки против выхода романа "Доктор Живаго" в Италии. Но ничто не могло остановить независимого Фельтринелли. Он не верил призывам советских правителей и бонз ИКП "спасать социализм от западного влияния" после кровавого подавления советскими танками венгерского восстания в 1956 году.
С лета 1957-го, находясь в санатории "Узкое", Боря шел на поправку, и у нас появилось чувство радостного ожидания благополучной развязки в противостоянии потугам советских властей предотвратить грядущий выход романа в Италии .
В истории с выходом романа нам много помогал работавший в Москве итальянский журналист Серджо Д’Анджело. Он передал в мае 1956 года рукопись романа Пастернака издателю Фельтринелли. Серджо был направлен в СССР руководством ИКП в итальянскую редакцию радио "Москва", вещавшего за рубеж. Его постоянная связь с Фельтринелли и разумные советы в тактике борьбы с Сурковым и властями позволили уберечь Бориса Леонидовича от ареста и спасти роман. Серджо первым сообщил мне о выходе романа. В тот день "Доктор Живаго" впервые поступил из типографии издательства Фельтринелли в книжные магазины Милана. Боря звонил мне из Переделкина каждый вечер, и я сразу передала ему эту ошеломляющую новость.
На следующий день Боря приехал на Потаповский, и 24 ноября мы вместе с Серджо праздновали эту невероятную победу. Боря целовал нас, кричал "Ура!" и называл Серджо бесценным ангелом. Боря говорил, что готов отдать Серджо за его подвиг все золото мира. На следующий день Борис Леонидович написал Фельтринелли восторженное письмо, где просил по-царски наградить Серджо. Окрыленный выходом романа, Пастернак увлеченно писал мажорную и бесшабашную "Вакханалию", постоянно повторяя мне: "И это все о нас!" Боря послал оду Алле Тарасовой, написав в сопроводительном письме, что в стихотворении "есть отображение и Вашей роли в трагедии "Мария Стюарт", но много вольностей и свободных мыслей, которые актриса не должна относить к себе". Конечно, "Вакханалия" была о нас, о нашей жизни в то сумасшедшее время .
Однажды Ивинская при разговоре о "Вакханалии" вспомнила:
- Одна моя хорошая знакомая из редакции, встречавшаяся с Ахматовой, стала хвалить полюбившуюся ей "Вакханалию". В ответ услышала произнесенные с недоумением и плохо скрытой горечью слова Ахматовой о Пастернаке: "Ведь он такой притворщик - ко мне три раза сватался, но ни разу не написал ничего подобного" .
Слова Ахматовой о Пастернаке как о "божественном лицемере" были широко известны.
После второго ареста Ивинской в августе 1960 года КГБ передал ее архив на хранение в "свой ЦГАЛИ" . Письма, множество драгоценных для Ольги Всеволодовны карандашных записей стихов Пастернака, а также "антисоветские" рукописи "Слепой красавицы" и "Доктора Живаго" специалисты из ЦГАЛИ изъяли из дела Ивинской. Отняли рукопись второй книги романа с дарственной надписью Пастернака "Ларе от Юры".
- В казематах ЦГАЛИ находится и карандашный автограф стихотворения "Вакханалия" на нескольких листах, который мне подарил Боря, - завершила свой рассказ Ольга Ивинская.
ВАКХАНАЛИЯ
Город. Зимнее небо.
Тьма. Пролеты ворот.
У Бориса и Глеба
Свет, и служба идет.
<…>
А на улице вьюга
Все смешала в одно.
И пробиться друг к другу
Никому не дано.
<…>
Клочья репертуара
На афишном столбе
И деревья бульвара
В серебристой резьбе.
<…>
Все идут вереницей,
Как сквозь строй алебард,
Торопясь протесниться,
На "Марию Стюарт".Молодежь по записке
Добывает билет
И великой артистке
Шлет горячий привет.
<…>
Словно выбежав с танцев
И покинув их круг,
Королева шотландцев
Появляется вдруг.Все в ней жизнь, все свобода,
И в груди колотье,
И тюремные своды
Не сломили ее.Стрекозою такою
Родила ее мать
Ранить сердце мужское,
Женской лаской пленять.
<…>
То же бешенство риска,
Та же радость и боль
Слили роль и артистку,
И артистку и роль.
<…>
Эта тоже открыто
Может лечь на ура
Королевой без свиты
Под удар топора.
<…>
Перед нею в гостиной
Не встает он с колен.
На дела их картины
Смотрят строго со стен.Впрочем, что им, бесстыжим,
Жалость, совесть и страх
Пред живым чернокнижьем
В их горячих руках?Море им по колено,
И в безумье своем
Им дороже вселенной
Миг короткий вдвоем.1957
"ЦВЕТЫ НОЧНЫЕ"
Из нашей беседы с Ольгой Всеволодовной в 1993 году:
Однажды в начале осени 1957 года, когда Боря оставался со мною в Измалкове после какого-то многолюдного вечернего застолья, я очень устала от разговоров и волнений в связи с итальянскими перипетиями издания романа. Тогда, в отчаянной попытке изъять у Фельтринелли рукопись романа, в Италию ринулся сам Сурков, председатель Союза писателей - он особенно ненавидел Пастернака. Как нам стало известно, напор и истерика Суркова ни к чему не привели, а Фельтринелли дал ему прозвище Гиена в Сиропе.