По "Радару времени"
Один из моих друзей, талантливый инженер, сконструировал замечательный аппарат – "радар времени", при помощи которого можно улавливать звуки прошлого и будущего. Но мы пользовались этим прибором только несколько часов. В ту же ночь его модель и все чертежи были похищены агентом "одного государства", специализировавшегося на такого рода политике. Мне удалось застенографировать лишь один отрывок какого-то этнографического доклада по исследованию Европы в 2051 году, как показал счетчик, радара.
Привожу стенограмму дословно.
"При исследовании средней части опустошенного катастрофой Европейского материка, нашей экспедиции нередко встречались поселения особого племени, именующего себя – Ди-Пи. Его стоянки рассеяны в полосе, тянущейся через опустелый континент от точки, где был в прошлом Гамбург, до руин Неаполя. Очевидно предки дипийцев были жизнеспособнее окружавшего их местного населения, почему и выжили.
Стойбища дипийцев однотипны. Они всегда окружены густым палисадом ржавой проволоки; выходы из них охраняются отрядами "полицеев". Эти "полицеи" не воины, а скорее жрецы низшего посвящения. При малейшей опасности они разбегаются, но строго следят за выполнением ритуалов дипийцев, обозначая запретную греховность словом "нэ можно". При выходе из стойбища они требуют возможно большего количества проштемпелеванных бумажек, называемых здесь "документи". Эти же бумажки имеют значение дензнаков. При помощи их ведется торговля, их дают в приданое дочерям. У богачей племени скоплены сотни кило всевозможных "документи". Чем больше штемпелей – тем выше стоимость купюры.
Расовую принадлежность племен Ди-Пи установить не удалось: френологические признаки и типы хаотически перемешаны. Язык их представляет такой же конгломерат различных лингвистических форм. Пример – ходовая среди дипийцев фраза:
– Чи не андате ю цу чёртова мутер?
Обычный ответ на нее:
– Кэм к ней зельбст соло!
Религиозные представления, как северных, так и южных дипийцев однородны и несложны. Верховное доброе божество у них именуется "консул". К нему воссылаются моления о "визе". Значение этого термина соответствует эдему семитов, или раю христиан. Встречаются местные культы второстепенных злых божеств "контроль-врача", "инспектора", и доброй богини "мисс", дарующей земные блага.
Моления иногда сопровождаются ритуальными танцами… Так, например, среди дипийцев, кочующих вокруг Везувия, принят танец голых старух перед одетой в белый халат статуей, держащей подобие устарелого стетоскопа. Местная легенда гласит, что некогда какой-то полубог "канадский врач" награждал лучших танцовщиц "визой".
Главный жрец обычно именуется "директор". Построение общин носит явно теократический характер: власть жреца-"директора" безгранична и бесконтрольна.
Кроме танцев существуют, подобные олимпийским, ритуальные игры.
Главная из них – ежегодные состязания в незаметном присвоении различных вещей. Победителя, набравшего больше всех, торжественно усаживают за стол в "бюро офиса" – алтаре главного храма. Его награждают высоким званием "шефа" на севере и "капо" на юге. Пред ним все склоняются и поют ему гимн. Другая игра – "очерет". Все становятся один за другим, и каждый старается незаметно проскользнуть вперед. Замеченных бьют.
Пища Ди-Пи чисто вегетарианская – только бобы и картофель. От мяса и жиров они отворачиваются, говоря:
– Отцы наши этого не ели и мы есть не будем.
Домашняя утварь дипийцев состоит из камней и обрубков, обязательно тщательно завернутых во что-либо и увязанных обрывками веревки. На этих приспособлениях едят, спят и сидят. Они называются "чемоданы". Дипийцы их бережно хранят и всюду таскают за собою. В дни празднеств, называемых "эмиграция", эти "чемоданы" выносят на площади поселков, долго топчутся вокруг них и дают жрецам "документи". Потоптавшись, тащат "чемоданы" обратно, испуская при этом горестные вопли. Эти "чемоданы" своего рода символы. Сидеть на "чемоданах" – излюбленное времяпрепровождение дипийцев.
Ритуально символические элементы имеются и в характере их одеяний. Раз в год, в середине лета "директор" и жрецы-"магазиньеры" раздают всем пучки цветущих трав для ношения спереди ниже пояса. На юге к ним добавляются еще фиговые листки. При этой церемонии поется славословие богине "мисс" сопровождаемое возгласами "слава вельфару". Мужчины племени прицепляя эти пучки и листья, обычно произносят магические заклинания, смысл которых неясен. Расшифровка этих слов требует особого филологического анализа.
Северные (германские) Ди-Пи более оседлы, южные – явные кочевники, беспрерывно переселяющиеся из кампа в камп, как называют они свои стойбища.
Обычай дипийцев при приветствии спрашивать: "куда вы едете?". Вежливый ответ: "Чёрт его знает!". Вопрос: "Когда?". Ответ: "Известно ему же".
В психике этого племени отмечены странные особенности. Красный цвет, мужчины с усами и общеупотребительные орудия – серп и молоток, – приводят их в ярость, смешанную с ужасом. Отвращение и негодование выражаются у них словом "ИРО". Пример: муж, недовольный стряпней жены, кричит:
– Что ты меня ировской болтушкой кормишь?!
Зато слова "права человека", "демократические свободы", "гуманизм" приводят дипийцев в неописуемый восторг, выражаемый гомерическим хохотом. Стоит одному из них сказать "права человека", как все окружающие разражаются дружным смехом.
– Демократические свободы! Гуманизм! – отвечают ему, катаясь в судорогах неудержимого веселья, – "Права человека"!"…
На этом месте интереснейшего доклада этнографа будущих времен у меня сломался карандаш. Очинить было нечем и я не смог записать дальнейшего.
"Наша страна", № 93,
Буэнос-Айрес, 27 октября 1951 г.
Два голоса и хор
Радиолюбители, надо полагать, люди особенно склонные к обобщениям; выражаясь современно – к коллективизации. Частники всякого рода их не интересуют, даже им как то неприятны. Запустит, например, такой любитель в эфир сбою машину и наскочит в нем на такого певца, какого даже сквозь ее хрип без отвращения можно слушать: казалось бы, тут и стать! Так нет! Сейчас же повернет регулятор и нечто совсем невообразимое поймает, вроде джаза на колумбийских сковородках. Но при глубоком философском подходе, даже и в этих коллективизациях можно установить некоторый смысл. Всё существующее – разумно. Прав старик Гегель.
Мы, например, здесь у себя уже привыкли Италию слушать. Бывает, что наскочим в эфире на знаменитую миланскую "Скалу". Там первый акт "Фауста" идет. Мефистофель объявляет:
– Я здесь, чему ты дивишься…
Главный наш любитель сейчас же регулятор на три пункта повернет и мы слышим:
– В САСШ раскрыта новая организация атомного шпионажа. Нити ведут в советское посольство.
Мы опять в "Скалу". Мефистофель – нам:
– Ты хочешь злата?…
Новый поворот регулятора:
– В Гонг Конг прибыло 60.000 тонн каучука, проданного Англией Мао Цзедуну…
Опять крутнем. Тольятти в Риме выкрикивает:
– Современные демократические формы явно одряхлели…
А из "Скалы" ему уже Фауст отвечает:
– Ты не можешь возвратить мне молодость.
Ну, разве нет смысла в радиоверчении? Тут мы уже по всему миру крутить начнем. Везде побываем, всего послушаем, а потом снова в "Скалу". Там Мефистофель дает исчерпывающее резюме:
– Идол тот – телец златой. Он царит во всей вселенной!
* * *
Советское правительство идет везде к поощрению всего разумного. Даже и в эфире. Оно освобождает радиолюбителей от необходимости крутить регуляторы и само производит соответствующую коллективизацию с "Голосом Америки". Получается очень интересно и даже поучительно. Соберемся мы бывшие Ировские, а теперь неизвестно чьи Ди-Пи русского происхождения, и слушаем. "Голос Америки" начинает:
– Слушайте сообщение "Голоса Америки".
Сейчас же на той же волне и Москва голос подаст:
– Прослушаем попурри из замечательной, подлинно русской оперы нашего национального гения…
"Голос Америки" понатужится и выкрикнет:
– Опыты с новым атомным оружием… Москва не сдает:
– Наглая кичливость интервентов ярко выражена Глинкой в мазурке. Слушайте…
Гремит мазурка из "Жизни за царя" и по ее окончании слышится снова "Голос (вернее писк) Америки":
– Представители пяти русских политических партий… вынесли решение… гарантировать всем народам СССР… право на полное самоопределение…
Дальше не слышно. Диктор Москвы дает комментарии к опере "Иван Сусанин":
– Глинка сумел гениально выразить в музыке великий единодушный патриотический подвиг русского народа, объединившегося в борьбе за свою жизнь, за свою свободу, свою самобытность! Слушайте апофеоз!
– Мы, американцы, помогли вам, русским, освободиться от тирании царей… – выкрикивает американский диктор.
– Черт бы вас за это подрал! – слышу я не по радио, но живой голос рядом с собой.
Но оба эти голоса заглушает ликующий перезвон колоколов.
– Славься, ты, славься, российский народ! – гремит из эфира.
– А, ведь, кажется, в настоящей-то опере, в "Жизни за царя" – "наш русский царь" пелось? У нас так ребята говорили… – спрашивает меня сосед, бывший лейтенант Красной Армии и комсомолец. – У нас все эту песню знали. Очень хорошая. Правильная…
– Но ты, Дрын, рассказываешь только о голосах, – спросит меня читатель, – а где же обещанный в заголовке хор?
– Маленькая часть этого хора, дорогие читатели, это мы, российские дипийцы, слушающие выклики "Голоса Америки". Во время этого слушания мы хором единогласно и в унисон посылаем к дьяволу "помогавших нам освободиться от тирании царей". А главная часть хора – "там", за "железным занавесом". Она тоже, пока беззвучно, но в унисон с нами поет… А вот… А вот, если вслух запоет… тогда… Но не будем гадать о будущем… Оно и без нас ясно для видящих…
[Дрын]
"Наша страна", № 122,
Буэнос-Айрес, 17 мая 1952 г.
Березки в стране лавров
Кто из русских художников не бывал в Италии, не изучал ее многовекового искусства, не черпал из ее источника?
Кажется, все побывали тут, начиная с первых русских светских художников – Орловского, Боровиковского, Кипренского. Некоторые из них, как например, Иванов, Антокольский проводили в Италии большую часть своей жизни и творили здесь свои лучшие произведения. Многим, очень многим русским художникам высокое мастерство итальянцев послужило школой технических приемов, помогло раскрытию их собственных творческих сил. Но часть их Италия же и погубила, подчинив мощному влиянию, обезличив их, вытравив из их творческой выразительности русское мироощущение, русскую душу. Таковы русские "итальянцы" Брюллов, Боголюбов, Бруни… Они были слабы, поддались и потеряли себя для национального русского искусства. Но другие, сильные, прошли сквозь итальянскую школу, сумев критически оценить ее, овладев ее техникой, но полностью сохранив в содержании свою русскую творческую силу. Таковы наша гордость – Репин, Серов, Суриков. Однако никто из русских художников не внес своего, русского в русло национальной итальянской живописи, никто не утвердил в ней свою русскость, свою национальную основу – русское религиозное чувство, выраженное в линиях и красках.
Никто, кроме четы художников Зуевых.
Кто же они?
* * *
На север от Милана, к лесистым предгорьям Альп, к голубым, прозрачным озерам проложена теперь широкая автострада, но раньше, в те века, когда по дорогам Италии не кружили еще пузатые автобусы, набитые заатлантическими туристами, когда на скалах ее гор не пестрели еще рекламы Кока-Кола, а ее девушки танцевали не буги-буги, а тарантеллу, тогда здесь тянулась горная тропа, выбитая босыми ногами пилигримов, вереницы которых шли поклониться гробу святого Амвросия, пламенного воина Христова, победителя еретиков-ариан, чтимого обеими Церквами Запада и Востока.
У подножья горы, на вершине которой он одержал окончательную победу над хулителями Богочеловека – маленький городок, носящий его имя. На главной улице этого городка обыкновенный для Италии дом-каза, а в ней… Русь, уголок ее.
Не осколок разбитого, мертвого, но отблеск живого света – не вечернего угасающего заката, но нежного утреннего луча – мерцает на полотнах картин Инны Дмитриевны и Бориса Васильевича Зуевых, русских художников, смогших не только остаться русскими, творя здесь, в среде мощной чужой культуры, но внести в эту среду свое русское, выразить его и заставить гордую своей живописью Италию понять и оценить себя.
В их прошлом тяжелый, тернистый беженский и вместе с тем радостный, светлый и чистый путь, такой же, каким шли сюда раньше босые пилигримы ко гробу воина Христова, шли одухотворенные подвигом веры, не видя, не чувствуя, не замечая ранивших им ноги острых камней и колючек. Этим путем – к очищению и слиянию со Светом, им же, потом, – отражение воспринятого Света зеркалом своих душ и победа его над сумеречной мутью тусклой обыденщины.
Переводя эту фразу на наш тривиальный повседневный язык, придется сказать так: русские художники Инна и Борис Зуевы добились признания себя, как больших художников современной Италии, получили и с блеском выполнили ряд заказов от итальянских меценатов, в том числе принцессы Боны Савойской, продали много картин почетным покупателям: церквям, музеям, главе правительства Де Гаспери и теперь заканчивают небывалый в Италии заказ – надпрестольную картину в одной из больших миланских церквей, небывалый потому, что это первое в истории католической Италии выполнение церковной (да еще надпрестольной) картины русскими православными художниками. Добавим к этому две первых премии (по рисунку и по краскам), полученные ими на всеитальянской выставке религиозной живописи этого года и ряд премий в прошлом.
– Инна и Борис Зуевы – иконописцы? – спросит читатель.
– Нет, – ответим мы. – Икона – церковна, она зовет к поклонению и молитве, символизируя в искусстве эти духовные устремления человека, а творческий путь Зуевых иной. Он ведет к созданию бытовой, "комнатной" религиозной живописи, влекущей не к молитвенному отрешению от злобы давящего дня, но к внесению религиозного чувства в эту угнетающую человеческий дух, но неизбежную в земной жизни повседневность. Образы, запечатленные на их полотнах и картонах, просты. И по форме, и по содержанию они близки именно этому "человеческому дню".
Вот св. Николай, тайно приносящий приданое бедным невестам… На полотне убогие стены пустой комнаты (кто не видал таких?), спящие на голом полу девушки и простенький старичок, просовывающий в приоткрытую дверь узел, самый обыкновенный узел.
А вот два мальчика-подростка, оживленно говорящие меж собою. Но почему так пламенно горят их глаза? Почему так светлы и ясны их лица? Кто они?
Эти отроки – Христос и Иоанн Креститель, встретившиеся в детстве и духовно провидевшие, познавшие друг друга, как рассказывает древнее священное предание.
Как далеки эти живые и полные жизненности образы от пышных, многоцветных, но бездушных фресок и картин, заполняющих стены итальянских церквей и музеев! Так же далеки, как лавровые и пальмовые ее рощи от нежной тиши русского березового перелеска.
Вот такими русскими березками в роще пальм, лавров и олеандров мне представляются художники Зуевы на фоне мощной и по сей день итальянской живописи. Но олеандры не заглушают этих березок, не поглощают их своим пышным многоцветием. Нет. Березки сумели, смогли влиться, вступить в их фанфарную сонату, сохранив свою светлую радость пахучего, клейкого весеннего листка. Посетители всеитальянской выставки религиозной живописи безучастно проходили мимо сотен ее полотен, но подолгу стояли перед работами Инны Дмитриевны и Бориса Васильевича Зуевых.
Будучи там, я видел это и был горд тем, что я тоже – русский.
"Наша страна", № 209,
Буэнос-Айрес, 16 января 1954 г.