Лефортовская тюрьма была основана в 1881 году как военная, для содержания нижних чинов, осуждённых на небольшие сроки. Судьба не разводила Русланову с родной армией даже здесь, за железными дверями и зарешёченными окнами. После революции тюрьма перешла в ведомство ВЧК. Во время Большого террора именно здесь следователи НКВД пытали подследственных, выбивая самые невероятные показания. С 1954 по 1991 год в Лефортове был следственный изолятор КГБ. Здесь содержались известные диссиденты. До 2005 года тюрьма принадлежала ФСБ. В разные годы здесь держали маршала Василия Блюхера, писателя Александра Солженицына, артистку Зою Фёдорову. Здесь пытали многих фигурантов "трофейного дела". И здесь же будет дожидаться последнего своего рассвета перед расстрелом генерал Абакумов, талантливый сочинитель "трофейной" истории. Справедливости ради стоит отметить, что сочинял он её в основном под руководством Хозяина.
Обвинение Руслановой по тем-то временам выдвинули самое распространённое: антисоветская пропаганда. На первых же допросах она, судя по протокольной записи следователя, так и заявила: "В стране царит голод, народ обкладывается высокими налогами, в магазинах растут цены…" Ну разве не антисоветчина?
Осведомители МГБ о подобных речах в среде артистов, писателей, художников и другой вольной публики доносили каждый день. И на очередное нытьё зажравшихся интеллигентов, которые сами от голоду не пухнут, можно было не обращать ровно никакого внимания. Но этой птице крылья надо было подрезать.
- И что вы мне собираетесь предъявить? - спросила она однажды следователя, чувствуя нажим всё на то же "трофейное дело".
И тот словно нитку бус перед ней рассыпал:
- Грабёж и присвоение трофейного имущества в больших масштабах, а также буржуазное разложение и антисоветскую деятельность.
Русланова спокойно выслушала и, через силу улыбнувшись, покачала головой. Всё, кажется, стало проясняться. Она пожалела, что в первые дни много лишнего наговорила о своих коллегах-артистах. Впоследствии она действительно будет корить себя за то, что оговорила гармониста Максакова и конферансье Алексеева. При первой же возможности, когда сама окажется на свободе, бросится их вызволять из-за колючей проволоки. Чувствовала за собой вину и старалась хоть как-то, пусть запоздало, загладить её.
Вот дело № 1762 по обвинению Крюковой-Руслановой Лидии Андреевны. Начато 27 сентября 1948 года и завершено 3 сентября 1949 года. Постановление на арест, утверждённое заместителем министра государственной безопасности Союза ССР генерал-лейтенантом Огольцовым.
"Я, старший следователь Следчасти по особо важным делам МГБ СССР майор Гришаев, рассмотрев материалы о преступной деятельности артистки Мосэстрады Крюковой-Руслановой Лидии Андреевны, 1900 года рождения, уроженки города Саратова, русской, гр-ки СССР, беспартийной, с низшим образованием,
НАШЁЛ:
Имеющимися в МГБ материалами установлено, что Крюкова-Русланова, будучи связана общностью антисоветских взглядов с лицами, враждебными к советской власти, ведёт вместе с ними подрывную работу против партии и правительства.
Крюкова-Русланова распространяет клевету о советской действительности и с антисоветских позиций осуждает мероприятия партии и правительства, проводимые в стране.
Кроме того, Крюкова-Русланова, находясь вместе со своим мужем Крюковым В. В. в Германии, занималась присвоением в больших масштабах трофейного имущества.
Руководствуясь ст. ст. 145 и 158 УПК РСФСР,
ПОСТАНОВИЛ:
Крюкову-Русланову Лидию Андреевну, проживающую в гор. Москве по Лаврушинскому пер., 17, кв. 39, подвергнуть обыску и аресту".
Обыски прошли одновременно в московской квартире генерала Крюкова на улице Воровского и в квартире Руслановой в Лаврушинском переулке, в так называемом писательском доме.
Русланова перевезла и мужа-генерала, и дочь Маргошу в свою квартиру в Лаврушинский переулок. Квартира её была отделана в подчёркнуто русском стиле. Здесь размещалась коллекция живописи. Комнаты, обставленные старинной мебелью, дарили тот необходимый уют и тепло, которые были созвучны душе певицы, настраивали на творческий лад, помогали работать над новыми песнями, готовиться к концертам. Она так строго и с такой щепетильностью создавала свой мир, что не позволяла вносить в дом ничего лишнего, постороннего, что могло бы нарушить ту мелодию, которая здесь незримо звучала.
Однажды кто-то из друзей-артистов пришёл к ней со свёртком. То ли Хенкин, то ли Смирнов-Сокольский. И сказал:
- Хочу тебе, Лида, подарить маленький заварочный чайник!
- Железный? - спросила она.
- Нет. Фарфоровый.
- Русский?
- Немецкий. Старинный. Красивый.
- Всё равно - не надо. Зачем иноземщиной портить мою кухню?
- М-да!.. Плохо бы тебе жилось при царе Петре! Он за такую косность боярам бороды брил!
- Ну, я - не боярин, и борода у меня не растёт. А русский народ, между прочим, потому царей и прогнал, что они свое - родное - презирали.
- Значит, не любишь Европу.
- Европу - уважаю. А Россию - люблю до боли!
И вот квартиру в русском стиле и тот мир и уют, который генерал Крюков и Русланова создали своей любовью друг к другу, у них конфисковали.
Маргоша в один час снова стала сиротой. На этот раз и без отца.
Генерал Крюков упросил офицеров МГБ, которые приехали за ним в то утро, не трогать дочь. Те посоветовали пристроить девочку к кому-нибудь из близких родственников, к опекунам. Генерал Крюков назвал фамилию своей сестры Клавдии Быловой.
Сестра сразу же приехала, написала заявление:
В МГБ СССР Г. Москва От гр-ки Быловой К. В.
ЗАЯВЛЕНИЕ
Прошу передать под личную опеку мне, Быловой Клавдии Викторовне, дочь моего брата Крюкова Владимира Викторовича, Крюкову Маргариту Владимировну, рождения 1935 г.
Обязуюсь воспитывать до совершеннолетия.
Былова, проживающая по ул. Воровского, д. 8, кв. 61.
18.9.1948 г.
И ещё один документ:
ПОДПИСКА
Я, гр-ка Былова Клавдия Викторовна, проживающая по ул. Воровского, д. 8, кв. 61, даю настоящую подписку органам МГБ СССР в том, что беру под опеку дочь Крюкова Владимира Викторовича, своего брата, Крюкову Маргариту Владимировну, 1935 г. рождения.
Былова
Паспорт серии ТР № 715 974, Выдан 5 отделением милиции г. Москвы.
18.9.1948 г.
Маргарите Крюковой была выделена комната в коммунальной квартире в Сокольниках. Её даже обставили родительской мебелью: кровать, стол, шкаф, комод, пара стульев.
Офицер МГБ вернул альбом с фотографиями. Что-то дрогнуло в душе этого человека, уводившего отца от несовершеннолетней дочери.
Но проживала Маргоша не в Сокольниках, а на Арбате, у тёти Клавы, в большой коммунальной квартире.
Через полгода Клавдию Викторовну Былову арестовали. Что-то не получалось у следователей, и они решили выбивать недостающие факты из родни ключевых подследственных.
Клавдию Викторовну арестовали, как только она вышла из больницы, где перенесла онкологическую операцию. Те же вздорные обвинения: "…разделяла антисоветские взгляды Крюкова и Руслановой и высказывала клеветнические измышления о политике советского правительства". Напрасно она пыталась убедить следователей, что никаких таких разговоров она с братом и Лидией Андреевной не вела, что в семейном кругу разговаривали только о семейном - о детях, о здоровье да о хозяйстве.
Клавдии Викторовне Быловой дали пять лет и выслали из Москвы в Красноярский край на поселение.
Маргарита Владимировна Крюкова-Русланова рассказывала: "Пять лет я прожила сначала у одной папиной сестры, а когда её тоже арестовали, у другой".
Для следователей это был конечно же удачный ход. Да ещё какой. Генерала Крюкова можно было постоянно шантажировать дочерью. Возможно, это придумал сам Абакумов. Вот уж поистине талантливый был генерал. У него и сейчас много обожателей: мол, какую важную и трудную работу вёл Смерш на протяжении всей войны, а кто это всё наладил и кто этим сложным и эффективным механизмом управлял - генерал Виктор Семёнович Абакумов! Ему и тут, в расследовании "трофейного дела", ума и таланта хватило, чтобы раскрутить все истории: кто, когда, сколько и каким образом вывез из Германии трофейного шмотья, где хранит. У каждого из арестованных генералов и полковников были слабые, так сказать, точки. В них и били следователи. Кулаками, сапогами, иногда специальными молотками и иными приспособлениями для того, чтобы подследственные не утаили правды о своих коварных намерениях в отношении советского строя, партии и её вождей, не выгораживали своего бывшего командира и кумира Жукова.
Абакумов иногда приходил на допросы, проводимые следователями, задавал вопросы. Анализировал ответы, наблюдал за поведением подследственных, давал указания, как их "вести" дальше. Каждый день он являлся к Сталину докладывать о результатах.
- Ну что нового? - спрашивал генерал следователей. - Как ведёт себя Крюков? Говорит?
- Говорит. Но только после применения спецсредств.
- А ну-ка, ведите его. Я сам поговорю с ним, с этим гвардейцем-кавалеристом.
Приводили генерала Крюкова. Следы применения спецсредств покрывали всё его тело.
- Ну что, Крюков? Небось курить хочешь?
- Хочу, - кивнул генерал.
- Ну, я вот тебе принёс, так сказать, передачку - твои любимые. - И Абакумов вытащил из кармана пачку "Герцеговины флор".
В тюрьме старому заядлому курильщику Крюкову тяжелее всего было, как он потом признавался, без курева.
Папиросу он взял. И кивнул Абакумову, когда тот пододвинул к нему всю пачку. С чего бы вдруг такая щедрость? Неужели он вчера так много им наговорил? Да нет, с трудом собирал мысли генерал, на Жукова я им ничего такого, что им, должно быть, надо, не сказал.
- Кури, кури, - сказал Абакумов. - И на вопросы поточнее отвечай. Будешь упорствовать - будем бить. Понял? Искалечим на всю жизнь. Жена твоя тоже у нас.
- Знаю. Её-то вы, надеюсь, не трогаете? Она тут ни при чём. Совершенно ни при чём. Она - певица. И, кроме песни и сцены, её ничего не интересует.
- А дочь твоя пока на свободе. Поживёшь у нас, в тепле и на казённых харчах, до её совершеннолетия, а там посмотрим…
- Если я в чём-то виноват, уличайте меня фактами. Жена и дочь тут ни при чём. Вы сами это понимаете.
Абакумов усмехнулся:
- Мы, Крюков, будем уличать тебя фактами. Будем. - И Абакумов окликнул следователя, о чём-то с ним переговорил.
Вскоре в камере появился человек с резиновой дубинкой и другими приспособлениями для пыток.
- Вот, посмотри, Крюков, сколько у нас фактов, - усмехнулся Абакумов. - И каждый из них, согласись, более чем убедителен.
Генерала Крюкова били по нескольку дней подряд. Это были своеобразные серии допросов. Избиения чередовались с изощрённым давлением на психику. Когда после побоев он терял чувство времени и реальности, его приводили в себя напоминанием о том, что здесь, за стеной, находится его жена и что дочь Маргарита Крюкова, школьница, пока ещё на свободе, а не в детском доме Наркомпроса как социально опасная и способная к совершению антисоветских действий…
- Говори! Говори! - Следователь, тоже порядком измученный процедурой, зло матерился. - Ты уже никто! Говори!
Да, он уже никто. Не генерал-лейтенант Советской армии. Не Герой Советского Союза. Он лишён всех трёх орденов Ленина, ордена Красного Знамени, орденов Суворова и Кутузова.
Когда он приходил в себя, следователи снова спрашивали о картинах, о гобеленах, о машинах и коврах, о 700 тысячах рублей. Будь они прокляты…
Следствие длилось четыре года. Четыре года пыток и издевательств. Четыре года постоянного ада. Ещё одна война. 2 ноября 1951 года генерал Крюков был осуждён Военной коллегией Верховного суда СССР по статье 58–10 части 1 УК РСФСР и Закону от 7 августа 1932 года к лишению свободы в исправительно-трудовом лагере сроком на 25 лет, с поражением в правах на пять лет, с конфискацией всего имущества и с лишением медалей "За оборону Ленинграда", "За оборону Москвы", "За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.", "За взятие Берлина", "За освобождение Варшавы" и "XXX лет Советской Армии и Флота". Постановлением Совета Министров СССР от 10 ноября 1952 года лишен воинского звания. Ходатайство о лишении звания ушло раньше.
Одновременно было завершено следствие по всем остальным фигурантам "трофейного дела". Это обстоятельство ещё раз подтвердило, что всей "трофейной" эпопеей руководили сверху.
Своей цели генерал Абакумов и его помощники достигнуть не смогли. Сам "фокстротчик" к тому времени уже потерял всё - и должность, и звание, и награды, - томился в тюрьме и терпеливо переносил побои и унижения следователей. Маршал Жуков по-прежнему находился на свободе. Правда, из Одесского его перевели во внутренний и второстепенный Уральский военный округ. Но никаких зацепок, чтобы упечь его туда же, куда и Телегина, Крюкова, Минюка и других, следователям найти не удалось.
Генерал Минюк буквально издевался над Абакумовым и его подчинёнными, излагая свою версию "признания". Он упорно, из допроса в допрос, утверждал, что Верховное главнокомандование неправильно руководит Советской армией. И это заключается в следующем: "В своё время Чингисхан поручил умным руководить войсками, распорядительным - обозом, а неповоротливым доверял только коров…" В Советском Союзе, далее рассуждал он, делается всё наоборот: войсками руководят те, кто должен гонять коров… Следователи хорошо понимали, кого имеет в виду генерал Минюк. На посту министра Вооружённых сил СССР оказалась бездарная в военном отношении личность - Булганин. Войсками этот талантливый партиец никогда не управлял. Во время войны служил членом Военного совета фронтов. Присматривал за командующими - Жуковым, Коневым, Говоровым.
Поскольку Абакумов уже сидел, обвинительные заключения утвердил заместитель министра госбезопасности СССР генерал-полковник Сергей Гоглидзе. Так как "трофейная" версия особых результатов не дала, упор был сделан на "наличие контрреволюционного заговора". Следователи сработали настолько плохо, что пришлось вытаскивать старые, затёртые и замызганные кровью ещё 1937–1938 годов лекала работников НКВД. Такие помощники Хозяину конечно же были не нужны, и он их постепенно отправлял в отставку.
Статья у всех обвиняемых была одна, стандартная 58–10.
Слушания проходили в закрытом режиме. Никакой информации и огласки. На скамье подсудимых генералы Василий Терентьев, Леонид Минюк, Александр Филатов, Владимир Крюков, Константин Телегин, Алексей Сиднев, Сергей Клёпов, Иван Варенников, адъютант маршала Жукова подполковник Сёмочкин, личный шофёр Жукова лейтенант Александр Бучин, другие. Генералов Василия Гордова, Григория Кулика и Филиппа Рыбальченко, которые проходили по параллельному делу и тоже содержались в Лефортовской тюрьме, к тому времени уже расстреляли.
Дело генерала Крюкова оказалось самым тяжёлым. Большинству его "подельников" влепили стандартную "десятку" и отправили кого в Вятлаг, кого на Волго-Донской канал. А ему отвесили по полной - "четвертак", 25 лет! За особые, так сказать, заслуги.
И следователи, и затем суд вменили в вину генералу Крюкову не только статью 58–10 УК РСФСР, но и Закон от 7 августа 1932 года.
Судьба словно пытала Русланову и её семью всеми страданиями, которыми страдал народ. Сиротство, которое оказалось не пережитым в детстве, вновь возвращалось, теперь уже к её дочери. Тюрьма, в которой томились тысячи безвинно осуждённых, теперь сдавила и её волю, отлучила от сцены. И вот - закон "О колосках", по которому сидели крестьяне, в основном женщины, матери, которые осмелились после жатвы набрать пучок колосков на колхозном поле, чтобы из новины испечь детям хлеба, придавил к лагерной проволоке её мужа. Генерала! Гвардейца, который вёл свой корпус от Москвы до Берлина! Человека, который знал поле как поле битвы, место, где окапывались его солдаты и где вели огонь его артиллеристы.
На родине в Даниловке говорили так: что в людях ведётся, то и нас не минует. Не миновало.
Обычно присвоение трофейного имущества квалифицировалось по статье 193–17 УК РСФСР. Но эта статья показалась следователям и суду слишком мягкой. И тогда вытащили закон "О колосках". По нему действия обвиняемого в хищении приравнивались к контрреволюционным преступлениям. Итак, к десяти годам по 58-й статье генералу Крюкову прибавили ещё пятнадцать - за "колоски". Власти крестьян всегда боялись, так что уголовные статьи, касающиеся непосредственно сельской среды обитания, были самыми жёсткими.
Пока шло следствие, из МГБ "на улицу" постоянно выметался мусор для общества: генерала Крюкова и певицу Русланову "взяли на барахлишке". Слухи эти тут же подхватывал ветер и разносил сперва по всей Москве, а потом и "до самых до окраин". Не исключено, что кое-кому и из артистической братии эта история пролилась бальзамом на душу. Зависть способна на многое. Она ослепляет людей, заражённых этой психической болезнью, толкает на чудовищные поступки.
В обвинительном заключении по делу генерала Крюкова недвусмысленно говорилось о том, что "он морально разложился, занимался хищением ценностей, находясь в Германии и Польше". Сам обвиняемый пояснил буквально следующее: "Разъезжая с Руслановой по городам Германии, мы скупали за бесценок дорогостоящие меха, отрезы и другие ценные вещи, так как у нас было много денег. Из Германии привезли 4 автомашины".
Ну и что? В барахлизме, конечно, слегка погрязли. Но не более других. Все тогда грешили этим. Да и грех ли это был? Если уж говорить о справедливости, то надо было вывезти из Германии всё подчистую! Как делали это фашисты у нас, оставляя выжженную землю и зачастую не оставляя в живых даже ограбленных до нитки и до последнего сухаря жителей. Жгли в домах последних свидетелей - женщин, детей, стариков.
Немецкая промышленность даже в годы войны продолжала выпуск товаров народного потребления гораздо более высокого качества, чем наши советские заводы и фабрики. Мужики, осилившие врага и добравшиеся до его обоза, кинулись расхватывать трофеи. И это надо понять. Кто позаботится о их жёнах и детях? Кто их накормит? А кто их обобрал? Кто оставил без крова и пищи? Кто пришёл на их родную землю с оружием в руках? Чьи факельщики жгли деревню за деревней на Смоленщине, на Брянщине, под Тулой и Калугой, в Белоруссии? Немцы! Разве не так? Вот и пусть заплатят хотя бы малую толику за тот разор и мародёрство, которое творили на захваченных территориях…
В обвинительном заключении также говорилось о том, что генерал Крюков, будучи командиром 2-го гвардейского кавалерийского корпуса, "сожительствовал с двумя медсёстрами… и наградил их" боевыми медалями, в чём полностью сознался.