Знаете, Михаил, архиереи ведь не толькопастыри, но и администраторы, и им приходится заботиться о заполнении вакансий священнослужителей на приходах. Вот так. А мне вас жаль..." Это "мне вас жаль" батюшки поразило меня до глубины души, ия со свойственной новоначальным живостью и горячностью отреагировал: "Но, конечно же, батюшка, я не достоин и не готов, помилуй мя Господи!" В то время отец Иоанн (Крестьянкин) был болен то либронхитом, то ли даже пневмонией, что случалось с ним в сыром климате Печор нередко. Даже поговаривали (это повторялось каждый год): "Батюшка так плох, что зиму эту не переживет". Прожил батюшка стого дня еще 19 лет, слава Богу. Но тогда - лежал больной, не принимал. Пришлось нам уехать с наставлением о. Тавриона, но без благословения старца. Однако и слов отца Тавриона было вполнедостаточно, чтобы погасить пожар моего тщеславного желания получить священнический сан. Достаточно, чтобы серьезно задуматься о себе, о своем месте пред Господом. И таковое рассуждение привело меня косознанию своего недостоинства и своей неготовности сделать этот страшный шаг (чему способствовало прочтение "Пастырского богословия" о. Киприана (Керна)). Кстати, книгу архимандрита Киприана подарилнам друг и наставник игумен Венедикт (Кантерс), которому впоследствии суждено было сыграть особую роль в начале моего иерейского служения. Познакомились мы с отцом Венедиктом благодаря ОльгеФеодосьевне К. (см. рассказ "Мертвыя погребать"). Отец Венедикт был ее духовным наставником. В свое время Ольга училась в регентской школе ЛДА [2], где встретила отца Венедикта и где установилась их духовная связь. Впоследствии эту связь освятил своим благословением и о. Иоанн (Крестьянкин). Сам о. Венедикт былиз Санкт-Петербурга (Ленинграда), в то время преподавал в ЛДА греческий язык. Отец Венедикт был немногим старше нас, тогда лет около тридцати. В свое время он, по направлению ЛДА, окончилтеологический факультет Афинского университета, благодаря чему был определен на служение в ОВЦС МП [3]. Он часто ездил в заграничные командировки, в качестве переводчика участвовал в приеме делегаций греческих церквей, в частности, в 1988 году, при первом за несколькостолетий визите в Россию предстоятеля Константинопольского патриархата Вселенского патриарха Димитриоса Первого. Теперь я понимаю, что положение о. Венедикта неизбежно требовало от него какой-то мерысотрудничества с "органами", но именно его пример для меня - доказательство того, что нельзя всех стричь под одну гребенку по формальным признакам. О. Венедикт был, безусловно, искренне верующийчеловек, порядочный и глубоко страдающий. Возможно, именно потому он, как предположил близко знавший его питерский батюшка, так рано умер. Мне кажется, что если бы сейчас мы могли встретиться, тоочень глубоко поняли бы друг друга. Так что свел нас Господь не случайно. Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего игумена Венедикта! А тогда о. Венедикт был для нас фигурой "космической" - из мираиного, прекрасного и сияющего, и все, что от него исходило, было для нас поучительно и душеполезно. В частности, своими наставлениями он старался как-то привести к большей уравновешенности нашунеофитскую восторженность, иногда в эмоциональном перехлесте достигавшую результатов, противоположных желаемым. И еще о. Венедикт привозил книги. Он, по его собственным словам, вообще во всех своихзаграничных поездках старался набрать как можно больше книг. В основном это были брюссельские издания - мягкие, но очень прочные книжечки на тончайшей рисовой бумаге. До сих пор мы пользуемсяподаренными им карманной Библией и Акафистником. О. Венедикт говорил, что всю "контрабанду" у него всегда отбирают на границе, но "таможенники ведь не дураки - эти книги стоят денег, и они их неуничтожают, как положено, а перепродают, тем самым способствуя распространению Слова Божиего; а кое-что, в единичном экземпляре, удается провозить". Некоторые из таких "контрабандных" книг он подарилнам: жизнеописание о. Алексея Мечева, "Письма к духовным детям" игумена Никона (Воробьева), вышеупомянутое "Пастырское богословие" Керна, пятитомник "Закона Божьего", все издания парижской"Ymka-Press". Все это сыграло очень важную роль в моем духовном развитии. Жизнь текла в обычных житейских заботах. Но были и существенные перемены в моем положении. После нашего крещения ивоцерковления мы поддерживали близкие отношения с настоятелем греческой церкви отцом Димитрием Ванзюком - он первый приветил нас в храме и впоследствии неоднократно оказывал помощь и давал полезныесоветы в отношении воцерковления. И вот как-то он обратился ко мне с настойчивой просьбой - пойти работать бухгалтером во Всехсвятскую церковь на старом кладбище. Его переводили туда настоятелем из"греческой", и ему нужна была помощь "своего" человека. Там была какая-то интрига, сложные взаимоотношения между двумя старцами, "патриархами" местного клира, о. Димитрием и о. Валентином Сехой -взаимосменяющимися настоятелями двух главных храмов города. Не скажу, чтобы идея мне понравилась: с бухгалтерской работой я знаком не был, да и оплата, учитывая обремененность семьей, не очень-тоустраивала. Но отказать отцу Димитрию я не мог. И пошел работать в церковь. Работу эту, уже задним числом, благословил и о. Таврион, тоже, впрочем, с большими сомнениями. Но все же благословил,предупредив о необходимости крайней осторожности, в первую очередь - в духовном плане. Искушений действительно было более чем достаточно. Но, думаю, они свою положительную роль тоже сыграли - когдапришло время вступить в клир Церкви, я уже очень хорошо знал закулисную жизнь прихода, и удивить меня чем-либо было трудно. Подробное описание этого периода моей жизни к теме данного повествованияотношения не имеет, и я его опущу. Отмечу только то, что оказалось важным в дальнейшем (кроме уже упомянутой закалки от приходских искушений). Во-первых, в церкви у меня было очень много свободноговремени, которое я посвятил изучению богослужения и прочих элементов церковной жизни. Довольно скоро я научился бегло читать "по-клиросному", изучил устав, научился пономарить. Нередко уже заменял наклиросе чтеца или уставщика. Это все мне пригодилось впоследствии. Во-вторых, значимым для будущего моментом стало знакомство с исполкомовскими уполномоченными по делам религии во главе с товарищемШурыгиным. История эта довольно странная. Чего стоит уже одно то, что уполномоченные вообще разрешили мне работать в церкви. Впоследствии они мне сами говорили (шепотом), что не имеют права допускатьк работе в церкви людей не пенсионного возраста или с высшим образованием. Но мне разрешили - да еще и с моей биографией: дважды исключенный из комсомола и официально объявленный иностранным шпионом!Как это случилось, не знаю. Божие попущение. Могу только предположить, что после многолетнего дикого разворовывания церковной кассы им позарез нужен был человек из другой среды, без рефлексаворовства (который, впрочем, сами они и насаждали в церкви десятилетиями, но тут, во второй половине восьмидесятых, с приходом Горбачева, видимо, начали меняться установки). А возможно, сыграло рольи то, что я к тому времени, пользуясь новыми веяниями в политике, уже нанес свой "ответный удар" по КГБ, вынудив их снять с меня все обвинения и принести официальное извинение. Еще, может быть,"внедряя" меня в церковную структуру, власти намеревались со временем получать от меня какую-либо информацию. Однако из-за изменения политического климата реализовать эти планы так и не попытались.Во всяком случае, проработал я бухгалтером года три, и за это время с Шурыгиным и его сотрудниками у меня сложились вполне доброжелательные, деловые отношения: они были очень довольны качествомбухгалтерской работы в церкви. Это оказалось немаловажным при дальнейшем развитии событий. В период Успенского поста 1987 года я с десятилетним Сашей опять отправился в Печоры - в третий раз. Там мы,конечно же, присутствовали на богослужениях, причащались, а также встречались с о. Таврионом и имели радость продолжительной беседы с ним. В частности, я обратился к отцу Тавриону с вопросом поповоду моей работы. В то время я ощутил себя как бы находящимся в некотором жизненном тупике - у меня была прекрасная семья: любимая жена, замечательные дети - двое мальчишек, и только несколькомесяцев как родилась долгожданная девочка. Но мое социальное положение и заработки не могли обеспечить наше нормальное существование. Работать на несколько ставок в котельных я уже не мог -присутствие микродоз смертельно опасного угарного газа при почти постоянном пребывании возле котлов стало сказываться на здоровье: ухудшилось состояние печени, дестабилизировался состав крови. Работаже в церковной бухгалтерии хоть и предоставляла мне уникальную возможность вплотную ознакомиться с церковной жизнью во всех ее положительных и отрицательных аспектах, но прокормить семью не могла.Другой ясной перспективы в жизни я не видел. С вопросом о своем будущем я и поехал к о. Тавриону. Батюшка выслушал меня и, как мне кажется, несколько растерялся; видимо, такой наивности от меня онвсе-таки не ожидал. "Что же ты хочешь? Чтобы я тебе этак из воздуха открыл место, куда тебе следует идти работать? Так не бывает. Ты вот что сделай: езжай домой, поподробнее разузнай обо всехвозможных для тебя вариантах. Например, работа на заводе, или в трампарке, или еще где-либо. Узнай, какие условия, зарплата и прочее, приезжай, и вместе подумаем". Потом отец Таврион помолчал идобавил: "А пока молись каждый день Господу, дабы он вразумил тебя, каким путем дальше идти по жизни. Каждый вечер делай один земной поклон и проси Господа: "Укажи ми Господи путь в оньже пойду". ИГосподь тебя управит..." Впоследствии все произошло по слову батюшки. Приехав домой, я стал ежедневно молиться этой краткой молитвой. И не прошло двух недель, как Господь дал очевидный ответ. Мнепозвонили по телефону и поинтересовались - не ищу ли я работы? - "Ищу..." - "Приходите туда-то и тогда-то, побеседуем". Так я стал столяром в работающей по договорам бригаде.
Бригада занималасьдекоративным оформлением помещений. В советское время такой вид деятельности - работа по договорам - назывался шабашкой. Шабашники были весьма независимы и зарабатывали гораздо больше среднегосоветского уровня, что и было мне нужно. И хотя опыта работы художником-декоратором у меня не было никакого - взяли. Художественные проекты делал бригадир. От меня же требовалась работа столяра имонтажника, с которой я надеялся справиться. Именно бригадир - Володя Дашевский - пригласил меня на работу. Он же - единоличный хозяин мастерской. Как Володя вышел на меня? Он был близко знаком с ужеупоминавшейся нами Ольгой Феодосьевной К. И вот как-то Володя пожаловался Оле, что ему в бригаду очень не хватает толкового работника. Оля тут же сориентировалась и, зная наше положение, сказала: "Уменя есть один знакомый; хороший человек и все умеет". Володя на это скептически переспросил: "Так хороший человек или все умеет?", но по данному Олей телефону все-таки позвонил. С этим эпизодом -приемом меня на работу - связан еще один забавный момент. Одно время, в начале-середине восьмидесятых, мы жили в микрорайоне Лески и, как оказалось, были с Володей соседями. Еще тогда он обратилвнимание на нашу семью, но лично познакомиться не довелось. И когда мы созванивались насчет работы, он, конечно же, не знал, о ком идет речь. И только при встрече выяснилось наше "многолетнеезнакомство". Но вернемся к Печорам и к беседе с о. Таврионом. Когда мы спускались по лестнице от Успенского собора и шли к братскому корпусу, батюшка спросил: "Ну а как же твои планы срукоположением? Отец Иоанн сейчас принимает, самое время спросить его". И тут я смешался. Помню, смущение мое никак не было связано со страхом или сомнением - мне действительно казалось, чтобеспокоить столь великого старца своими мелкими проблемами я не имею права. Тем более что для себя в отношении рукоположения я твердо решил: недостоин. "Батюшка, - говорю, - простите, но мне,наверное, нет смысла идти к отцу Иоанну. Я осознаю свое недостоинство и понимаю, что вопрос этот более чем преждевременен. Если уж когда-то - не скоро - Господь и благословит, то тогда это и следуетобсуждать. Но не сейчас - зачем старца беспокоить?" Отец Таврион задумался, но сказал: "Нет, все равно совета у старца спросить нужно. Подойдите к нему, как увидите. Может быть, во дворе встретите иподойдите". - "Да как же я его узнаю? Я отца Иоанна и не видел никогда!" - "А, ничего, его не узнать невозможно: бежит по двору такой маленький, кругленький, сияет улыбкой и кричит: "Всехблагословляю! Всех благословляю!" За такими разговорами мы подошли к братскому корпусу. Перед корпусом стояла изрядная толпа. "О, - сказал о. Таврион, - а отец Иоанн сейчас тут и принимает. Идите кнему, спросите". По всегдашнему своему упрямству я и на это возразил: "Батюшка, я вопрос с рукоположением для себя уже решил, я недостоин. И идти за благословением мне не нужно". Но, увидев выражениелица о. Тавриона, добавил: "Однако если вы уж настаиваете, то я к отцу Иоанну попытаюсь попасть, взять благословение на дорогу. Только попаду вряд ли - вон толпа какая!" - "Идите, идите, - сказал о.Таврион устало, - там видно будет". Я пошел. А буквально через пять минут был уже у о. Иоанна. Причем совершенно не помню, как это произошло. Кажется, батюшка выходил на крыльцо и по какому-топринципу, ведомому ему одному, вызывал к себе на беседу паломников из толпы. Вызвал и меня. В приемной (точнее, это был коридор с диванчиком перед кельей эконома монастыря о. Филарета) батюшкаподошел ко мне почти вплотную (а ростом он действительно был гораздо ниже меня), ласково взял левой рукой за бороду, посмотрел пристально и, не дав мне задать заранее приготовленный вопрос, спросил:"А канонических препятствий нет?" (т.е. нет ли канонических препятствий к моему рукоположению). Я застыл в изумлении: "Н-н-нет, кажется, нет". "А кто рекомендовал?" Я ответил про Севастьяна. "А ктоваш крестный? Что он думает по сему поводу?" Я ответил. Тогда батюшка крепко задумался. Насколько я понимаю, он не размышлял, а молился. Впоследствии такие моменты я наблюдал неоднократно. Отец Иоаннмолился Господу и слушал ответ, слушал вразумление свыше. При этом он, как правило, что-то довольно оживленно рассказывал, чаще всего истории из своей жизни или поучительные случаи из жизни своихчад. Так было и на этот раз. О чем рассказывал тогда о. Иоанн, не помню совершенно, но вдруг он прервал свою речь буквально на полуслове и сказал: "Еще рано. Готовься, но сам ничего не предпринимай".И добавил: "Рукополагаться тебе еще рано; езжай домой, подробно и тщательно изучай богослужение и все то, что необходимо знать священнику, но никакого однозначного решения о своем будущем непринимай; возложи все на Господа. Если Богу будет угодно твое священство, Он тебя приведет к этому без твоей воли - когда придет время". Я с облегчением поклонился. "Благословите, батюшка,благополучно доехать нам домой". - "Бог благословит!". А уехать из Печор не очень-то просто. Железнодорожная станция расположена довольно далеко за городом. Поезд на Москву шел тогда один, поздновечером, проходящий; билеты начинали продавать перед самым прибытием. На платформе состав стоял четыре минуты. Итак, мы с Сашей приехали на вокзал. Дождались в очереди начала продажи билетов; билетытолько "общие", без указания места. Подходим к составу, к вагону, в котором едет начальник поезда. Встречает тот нас криком: "Куда вы лезете! Плацкартных мест до Москвы нет и не будет! Идите в свойвагон и там располагайтесь". Поезд трогается. Делать нечего, мы тащимся через весь состав; наш "общий" - в противоположном конце поезда. Видим, что все вагоны действительно переполнены. А когдадобираемся до своего, то оказывается, что пройти в него дальше тамбура невозможно: люди стоят плотно, как в троллейбусе в час пик. Становимся с Сашей в проходе напротив купе проводников, греемся исушимся рядом с титаном (был дождь, и мы основательно промокли). При этом не унываем; как-то Господь дал спокойствие - едем, и слава Богу. Поезд останавливается - Изборск. В вагон набивается ещемножество людей, уже и в "нашем" проходе становится тесно. Состав трогается. Вдруг через толпу протискивается человек, поворачивается и, глядя на нас, говорит, что он проводник соседнего вагона и унего есть два свободных плацкартных места до Москвы. Мы пошли с ним.... Таким образом, все произошло правильно, по благословению: мы добрались до Москвы с комфортом, оплатив только стоимостьплацкарты. Итак, отец Иоанн сказал: "...Он тебя приведет к священству без твоей воли - когда придет время". Время этому пришло летом 90-го года. До того я уже года четыре работал в "шабашной" бригадехудожников-оформителей и, опять же, начал ощущать, что в жизни нашей семьи должны наступить какие-то перемены. Созревали они исподволь, подспудно. Началось все с поездок на богослужение вСвято-Никольскую церковь села Старая Богдановка.
Часть 3.
И окрест - ни единой души: Будто тем здесь и дни хороши, Что в резной, деревянной глуши - Ни одной, ни единой души.Только дым над домишком стоит, Лишь дорога слепит и скользит. Лай собак да ворон черный грай, До страдания дорог сей край.
Круговерть новизны, крутизны, В белизне - белизны, белизны... И окрест ни единой души, Здесь, в резной деревянной глуши.
Старая Богдановка - поселение очень интересное. Расположено оно на обрывистом берегу над широким разливом вод Днепро-Бугского лимана, километрах в десяти южнее Николаева, ниже по течению.Местность эта привлекала жителей в течение всей многотысячелетней истории нашего края. Пятнадцатью километрами южнее находится знаменитый причерноморский (понтийский) город Ольвия - крупнейший нарядус Херсонесом центр античной цивилизации в северном Причерноморье. На многие десятки километров вокруг Ольвии располагались ольвийские хоры - сельскохозяйственные поселения. Такая же хора была и наместе будущей Старой Богдановки. Раскопки здесь, насколько мне известно, не производились (большая часть и самой Ольвии, несмотря на почти столетнюю историю раскопок, до сих пор находится подземлей). Но в обрыве над рекой присутствует толстый культурный слой, аналогичный ольвийскому, - осколки амфор и другой керамической посуды античного времени. Кроме того, и в самой Богдановке, и вокрестностях есть много скифских курганов - памятников расселения автохтонных современников ольвиополийцев. Впоследствии, когда местность принадлежала татарам и турецкому султанату, здесь находилосьпоселение с красивым названием Дереклея, что значит Роща. Невдалеке, вверх по Бугу, располагались станицы и заставы запорожского казачества: земли Буго-Гардивской паланки. До нынешнего времени натерритории Старой Богдановки сохранились некоторые памятники прошлого. Так, в пойме, ниже пруда, и сегодня существует старинный так называемый турецкий колодец, обложенный тесаным камнем-дикарем. Он,как и прежде, полон питьевой водой. Характер кладки турецкого колодца идентичен подземным сооружениям на территории села - видимо, они возникли в одно время (местные легенды также приписываютпроисхождение катакомб туркам). В церковном дворе мы раскопали два таких сооружения - вертикальную шахту с бутылочным горлышком в верхней части и уходившую наклонно вниз подземную галерею. Однакоиз-за многочисленных завалов и нехватки рабочих рук так и не смогли их раскопать. Ближе к реке, на холме, еще несколько лет назад высился остов одной из башен сооружавшегося во время Крымской войны1853-1856 гг. сигнального семафора Николаево-Очаковской линии. Многим более протяженная линия связи строилась между Николаевом и Петербургом, но так и не была завершена. Сейчас остатки башни в СтаройБогдановке с каждым годом становятся все ниже - местные жители, к сожалению, разбирают ее на камень. Но вернемся к истории. После присоединения северного Причерноморья к России во времена ЕкатериныВеликой земли Побужья были пожалованы украинским воеводам. В частности, наша местность входила во владения гетмана Богдановича.