За лесом треснули выстрелы. Девушки даже не поняли, два или три. Прислушались. Вдали привычно перекатывалась канонада. Где-то швейной машинкой стрекотал пулемет. Но выстрелы за лесом не повторялись.
Лида решила, что время ее отдыха кончилось. Поднялась, уступив подруге нагретый пень. Зоя с удовольствием села, чуть-чуть стянула сапоги. Шевельнула занемевшими пальцами.
- Люди! - услышала она громкий шепот Булгиной. - Смотри, наши, кажется.
- Точно. Павел с ребятами.
- Беги, Зоя, доложи Борису!
Командир не спал. Накинув поверх шинели плащ-палатку, он, нахохлившись, сидел на стволе поваленной ели и разглядывал карту. Выслушав Космодемьянскую, быстро пошел следом за ней.
А выстрелов было три, хотя не должен был прозвучать ни один: командир отряда предупреждал - как можно меньше шума.
Павел Проворов с товарищами отправился к перекрестку дорог в четырех километрах от места, где отдыхал отряд. Задача несложная: укрыться в лесу и наблюдать за передвижением противника. Заодно выявить режим охраны моста на проселке. Однако подойти к перекрестку Проворов не смог. Весь лес возле дороги был буквально нашпигован фашистской техникой. Укрывшись под кронами сосен и елей, стояли танки, бронетранспортеры, грузовики, штабные легковушки, походные кухни. Особенно много было танков. Их насчитали полтора десятка, но ведь это далеко не все.
Проворов вполне резонно предположил, что такие сведения сами по себе представляют интерес для командования и сразу повел группу назад, чтобы сообщить о виденном Борису Крайневу. По такому скоплению техники трахнуть авиабомбами - взвоют немцы!
На полпути, огибая деревню, ребята увидели двух гитлеровцев. Солдат тащил мешок, а следом шагал здоровенный веселый унтер с чемоданом. В одном кителе, несмотря на холод. Или закаленный, или крепко под градусом был. Судя по всему, эти немцы-танкисты "промышляли" в деревне и теперь возвращались в свою часть. Проворов огляделся. Кругом пусто. На востоке потрескивали выстрелы. Пулемет прострочил. Поди сообрази, где палят!
Велел ребятам взять фашистов на мушку. Голубев и Емельянов по команде нажали спусковые крючки. Солдат-немец ткнулся носом в землю. А унтер устоял. Мимо пронеслась пуля или не очень зацепила его. Пришлось Павлу выстрелить самому.
Бегом - на дорогу. Ребята подхватили чемодан, мешок, а Проворов, ища документы, обшарил карманы еще теплых, словно бы спящих гитлеровцев. Глянул мельком в лицо унтера: конопатая откормленная харя, в углах рта пузырилась кровь. От него пахло сивухой и одеколоном.
- Быстрей, так и не так! - подхлестнул Павел парней.
Вернувшись в отряд, осмотрели трофеи. Чемодан был набит тряпками: носки, полотенца, рукавицы, шапка, несколько банок варенья. А в мешке - куры и гуси со свернутыми шеями.
Кто-то из девушек предложил отнести все это назад, в деревню. Ей возразили: теперь в ту сторону нельзя соваться, немцы уже хватились своих, искать будут.
- Ничего, девочки, жратва нам самим пригодится, - сказал Проворов.
- У людей ведь отобрано.
- Для них это добро все равно пропало. Они возрадовались бы, если б узнали, что не фрицам, а своим досталось…
Бориса Крайнова особенно заинтересовали документы, взятые у танкистов. Солдатские книжки, письма. Самое нужное для разведчиков. Это - удача. Он даже не сделал замечания Проворову за неосторожность, за поднятый шум. Дело-то сделано.
Борис составил донесение, перевязал шпагатом пакет с документами, протянул связному:
- Отправляйся сейчас, днем. Время не терпит. В крайнем случае переждешь где-нибудь до темноты. Но вечером бумаги должны быть у капитана. Сюда возвращаться не надо. Мы идем дальше.
И Проворову:
- Поднимай людей!
- Дал бы передохнуть малость, ноги-то не казенные.
- Нельзя. Немцы теперь всю округу прочешут.
- Эх, жизнь кочевая, так и не так! - выругался Павел и осекся, наткнувшись на жесткий взгляд Крайнова. - Ладно уж, извини, вырвалось. А уходить надо, ты прав.
Через несколько минут разведчики двинулись дальше в глубь леса, не оставив на поляне никаких следов. Впереди, задавая темп, ровно шагал Крайнов.
Капитан Епанчин твердо решил ждать связного на передовой вместе с саперами. Задели его слова Крайнова: замерзнешь, мол. Человек самолюбивый и мнительный, он сам "домыслил" то, чего, наверно, не хотел сказать и даже в голове не держал командир ушедшего отряда. Простынешь, дескать, тыловой щеголь, штабной чиновник… Крайнов и знать не знал, что капитан этот из штаба, угодил в самое больное место. Епанчину стыдно было, что он, строевой командир, не участвует в боях, а корпит в тылу над немецкими документами, изредка допрашивает пленных, хотя это способна делать женщина, владеющая языком. Особенно неудобно было ему отправлять за линию фронта отряд Крайнова. Уходят на страшный риск юнцы и девчонки, а он лишь провожает их… И его же еще и жалеют: "Легко одет, не простудись!"
В разведывательный отдел Егор Егорович Епанчин угодил случайно. Всю службу провел в кавалерии, душой привязан был к своему романтичному и лихому роду войск. А жена, окончив институт, преподавала немецкий. Когда вышел приказ о том, что командному составу, сдавшему экзамены на звание военного переводчика, прибавляется определенная сумма к денежному содержанию, на семейном совете решили: Епанчиным то и карты в руки. Даже на курсы Егору не надо ходить, дома осилить можно. Они установили три дня в неделю, когда разговаривали между собой только по-немецки. За полтора года Епанчин в языке сравнялся со своей благоверной и успешно сдал соответствующий экзамен. Его хвалили за чистое берлинское произношение. И справку дали, и в личное дело занесли, и оклад увеличили. Радовался Епанчин вместе с женой.
Едва началась война, припомнил кто-то его отличное произношение. Дивизия кавалерийская ушла на фронт, а капитана откомандировали на краткосрочные курсы. С курсов - в армейский штаб. И не было у него ни опыта в новой работе, ни интереса к ней…
За ночь в шинели и хромовых сапогах Егор Егорович промерз, как говорится, до самых костей. Даже, казалось, мускулы и хрящи в нем заледенели и похрустывали, когда шевелился.
Среди дня связной от разведчиков явиться не мог. Поэтому капитан оставил саперов, имевших полушубки и валенки, в условленном месте возле болота, а сам со спокойной совестью отправился в штаб ближайшего полка, чтобы подкрепиться там, согреться доброй стопкой и раздобыть на время теплую амуницию. Саперам же сказал, что вернется в семнадцать ноль-ноль.
Однако саперы сами разыскали его еще до наступления темноты. Привели паренька с расцарапанной щекой и заплывшим глазом. Связной где-то грохнулся на бегу, зацепившись за корни. Егор Егорович прочитал донесение, присланное Крайновым, полистал немецкие документы и, пожалуй, впервые понял важность той работы, которой теперь занимался.
Пошел к начальнику штаба полка:
- Связь с дивизией есть?
- Тебе кого?
- Самого Полосухина.
- Сейчас соединят.
- И еще, будь другом, скажи, чтобы коня мне приготовили. И сопровождающих.
- Дорогу не найдешь, что ли?
- Тут такие сведения, что хоть эскадрон с собой в охрану бери!
Выводы напрашивались сами собой. Если враг подтянул непосредственно к линии фронта ударные танковые части (а он подтянул именно их), значит, наступление начнется в самое ближайшее время. И второе.
Противник сосредоточил танки на участке дивизии Полосухина, на стыке двух обороняющихся советских армий: 5-й и 33-й. Замысел фашистов ясен: надеются пробить брешь - ведь стыки по праву считаются наиболее уязвимым местом.
Что же, решительного наступления гитлеровцев Виктор Иванович и без того ожидал с часа на час. Предполагал: неприятель особенно сильно будет давить на левый фланг дивизии, на стык с соседями. Сведения, полученные от Крайнова, лишь уточняли и конкретизировали то, о чем думал полковник Полосухин, о чем размышлял командарм-генерал Говоров, о чем совещались, наверно, неподалеку отсюда, в Перхушкове, в штабе Западного фронта. Во всяком случае, обстановка теперь прояснилась, и надо еще раз взвесить, какие принять меры, чтобы отразить готовящийся удар.
Виктор Иванович Полосухин не мог сказать, что он чувствует себя спокойно в преддверии вражеского наступления. Нет, у фашистов больше сил. Им помогает уверенность в успехе и опыт, накопленный за несколько лет войны. А для полковника Полосухина, для его поредевшего соединения предстоящая битва будет лишь вторым крупным сражением с немцами, вторым испытанием - после битвы на Бородинском поле.
Он еще раз прочитал донесение, полученное от Крайнова. Что можно сделать для укрепления стыка с соседней армией? Направить туда саперов, пусть возводят инженерные заграждения. Противотанковый узел в деревне Акулово усилить ротой фугасных огнеметов. Хорошо бы поставить артиллерийскую батарею на высоте 201,9, которая как раз на стыке с соседями. Но батареи нет. Пусть начальник артиллерии выделит туда хотя бы два орудия. Снимет с другого участка. И еще - противотанковые ружья. Не ружья, а ружье. Один расчет есть в резерве.
Виктор Иванович вздохнул: вот чем приходится заниматься командиру дивизии. Самому поштучно распределять стволы.
Повернулся к адъютанту:
- Где паренек, который пришел от разведчиков?
- Обедает, проголодался. Говорит, должен возвратиться в свою часть.
- Отправьте на машине. И передайте майору Спрогису и его подчиненным большое спасибо.
ПОЧЕМУ МОЛЧАЛИ МИНОМЕТЫ…
Зоя проснулась от холода. Замерзли ноги. До боли, до ломоты в суставах. Пальцы будто распухли, такое впечатление, что кровь в них застыла, превратилась в острые льдинки-кристаллики, и они покалывают изнутри.
Сзади ровно дышала Вера Волошина, согревавшая своим телом Зоину спину. У Клавы даже дыхания не слышно. Все трое лежали на правом боку, притиснувшись друг к другу. Да и остальные тоже. Каждую капельку тепла сберегали. Вот уже двое суток не разводили костер, не ели горячего. Дым костра увидит или учует враг.
Неподалеку, на востоке, круглые сутки грохотали разрывы, сотрясая подмерзшую землю. Фашисты начали наступление. В прифронтовой полосе немцы заполнили все деревни, занимали все строения, отдельно стоящие дома, бараки, сараи, риги. Даже в лесу можно было наткнуться на них.
Гитлеровцы охраняли перекрестки дорог и мосты, патрулировали шоссе. Никуда не сунешься. И это как раз в такое напряженное время, когда фронт гнется под нажимом фашистов, когда нашим особенно нужна помощь.
Можно было уйти дальше от передовой, в большие можайские леса, разбить лагерь, обогреться. И оттуда делать вылазки, пытаться уколоть немцев в одном или другом месте. Но Борис Крайнов не делал этого. Отряд переходил с места на место, таясь от гитлеровцев, ничем не выдавая себя, но и не принося почти никакой пользы. Все устали, намерзлись, лица почернели от холода и бессонницы. Наконец Крайнов привел разведчиков среди ночи на песчаный взгорок и разрешил отдыхать.
Ребята разыскали старую поленницу - метровые плахи, пролежавшие лето и успевшие подсохнуть. Из плах сделали настил, густо набросали елового лапника и улеглись плотно, будто спрессованные. Зоя на правом боку заснула, на правом же и проснулась.
Осторожно, не разбудив соседок, соскользнула она с жесткого ложа, встала на непослушные негнущиеся ноги. Хмуро и неуютно было в лесу. Утро ли, день ли в разгаре - не разберешь. На зеленых космах молодых елок тускло поблескивали замерзшие капли. Оледеневшая трава позванивала, как тонкий фарфор, ломаясь под сапогами.
Крайнов, говоривший о чем-то с постовым, обернулся на звук шагов.
- Космодемьянская? Выспалась?
- Ноги закоченели.
- Не мала обувь-то?
- На номер больше брала. Да это у меня всю жизнь так: ноги и руки стынут. С кончиков пальцев.
- Крови маловато. Или насос слабо качает, - знающе пояснил постовой.
- Шагай, шагай, знаток анатомии, - шутливо подтолкнул его Крайнов. - За просекой приглядывай.
И к Зое:
- Очень замерзла?
- Как ледышка.
- Садись на пень, разувайся.
Она послушно выполнила его совет. Левый сапог снялся с трудом, а правый еще хуже: портянка сбилась комом на щиколотке.
- Тебя же один носок греет… Ну кто тебя учил так портянки наматывать?
- Никто не учил.
- Я думал: одна из всех сапоги выбрала, значит, привычная.
- Это мне Гайдар посоветовал.
- Кто? - удивился Борис. - Гайдар? Писатель?
- Аркадий Петрович, - с улыбкой подтвердила Зоя. Ей легко и приятно было говорить с Крайновым, особенно если они оставались вдвоем. С другими парнями совсем неинтересно, а с Борисом - очень.
- Ты знакома с ним?
- Случайно. В санатории. Он в сапогах по снегу ходил, я и сказала: холодно, мол. А он объяснил, что сапоги - самая незаменимая обувь, особенно на войне. Валенки могут промокнуть. Оттаят с мороза - и сырые. А уж оттепель и подавно не для них. Зато в сапогах, если на шерстяной носок и на теплую портянку, ни холод не страшен, ни сырость.
- Ишь ты! - Крайнов склонился над ее босой ногой, растирая рукавицей. - Повезло тебе такого человека увидеть.
- Несколько раз разговаривала, - тихо сказала Зоя, испытывая смущение от того, что шершавые теплые пальцы Бориса касаются ее кожи.
- Правда, ледышка совсем, - Крайнов склонился ниже, отогревая дыханием ее пальцы, и Зоя испугалась - вдруг губами коснется?! Даже дернулась. И покраснела.
Крайнов посмотрел на нее удивленно, отвел взгляд, насупился. Зоя видела - уши его стали пунцовыми. Ведь суровому командиру отряда было всего-навсего девятнадцать лет.
- Надевай носки, - строго сказал он, все еще не глядя на девушку. - А портянки надо вот так.
Борис хотел сам обернуть ее ногу, но передумал. Сел на плаху в метре от Зои, сбросил валенок.
- Гляди, как я делаю. Ногу держи на весу. Первый оборот. Перед большим пальцем уголок торчит, подвернуть его. И еще оборот, только потуже. Ну, а теперь закрепить кончик, подоткнуть. Нога как спеленутая.
- А у меня нет…
- В общем у тебя правильно, но посильней надо, чтобы дряблости не было. Иначе собьется, скомкается портянка. Давай еще. Ага, получше. Еще… Вот так и продолжай, тренируйся.
- Сколько раз?
- Пятьдесят, - совершенно серьезно ответил Борис. - Пятьдесят как минимум. А лучше сто. Терпения хватит?
- Раз надо - хватит, - улыбнулась Зоя.
Вообще-то она не взяла валенки прежде всего потому, что они ей не понравились. Были бы черные или серые - еще куда ни шло. А привезли какие-то грязновато-зеленые, неопределенного цвета, тяжелые и совсем не изящные. Особенно не гармонировали они с ее городским пальто. Вот тут и всплыли слова Аркадия Петровича, сразу перевесившие чашу весов в пользу сапог. Она и девочек пыталась уговорить, но те решили, что дело к зиме, в валенках надежней, хоть и подшучивали над неказистой обувью, называя ее "маскировочной" и "водонепроницаемой"…
И вот шагает она следом за Верой Волошиной по мелкому редколесью, раздвигая и медленно отпуская ветки кустов, чтобы не хлестнули идущего сзади. Отряд опять переходил на новое место: поблизости от ночной стоянки появились немцы. Теперь сапоги сидели на ногах как влитые, нигде не давило, не жало. С затаенной улыбкой вспоминала она утреннюю тренировку. Вот бы Аркадию Петровичу рассказать, как учил ее Борис. Где он сейчас, Гайдар?
- Зоя, Зоя! - услышала она громкий шепот, - На ходу дремлешь?!
- Задумалась.
- По цепи: Проворова к командиру.
- Ясно. Клава слышишь? По цепи: Проворова к командиру.
Распоряжение полетело в конец цепочки, где, как всегда, замыкающим шел Павел. Вскоре он пробежал мимо. А Зоя вновь мысленно вернулась в Москву. Когда думаешь о доме, о прошлом, быстрее летит время.
Придержала рукой ветку. Кустарник кончился. Впереди, вероятно, был овраг - темный провал. Разведчики остановились. И сразу вызов:
- Волошина, Космодемьянская - к командиру!
- Ну, мастер-колючка, для тебя работа! - высокий белый лоб Крайнова будто светился во тьме. Зоя насторожилась. За "колючку" можно было и обидеться, и ответить, но в резковатом голосе Бориса уловила она едва приметную ласковость и промолчала. А командир продолжал: - Прошлый раз, говорят, ты ловко сработала. Вот и теперь надо… Проселок на автостраду выходит, днем тут у немцев объезд. Не снуют по шоссе, в открытую, - через лес норовят.
- С рассвета до темноты едут, - подтвердил Проворов. - А ночью редко.
- Постарайтесь, чтобы три-четыре пробки. В лесу машинам свернуть некуда, пусть повозятся. Проворов - старший. Ждем здесь до полудня. Все.
Трое отделились от группы и пошли вдоль оврага. Справа - крутой спуск. Слева поле, и оттуда, с открытого простора, тянул ветер, такой холодный и резкий, что забивал дыхание. Ладно хоть попадались заросли орешника, там ветер чувствовался меньше.
В незнакомом месте, тем более ночью, когда не видишь конечной цели, когда нет приметных ориентиров, путь кажется бесконечным. Даже не представляешь себе, сколько прошел, сколько еще осталось шагать: может, минуту, а может - до самого рассвета. Незачем прикидывать, рассчитывать. Бесполезно. Надо идти, и все.
Зое было приятно, что Крайнов вспомнил о прошлой вылазке на Волоколамском шоссе. Бориса в тот раз не было с ними, но рассказали ему, значит, как потрудились тогда Клава и Зоя. У них имелся большой запас рогаток-колючек, похожих на маленькие, будто игрушечные, противотанковые "ежи". Кончики очень острые и с насечкой. Любую покрышку автомашины проколют. Клава и Зоя вышли на дорогу среди дня и замаскировали почти десяток таких "сюрпризов".
С той поры и прослыла Космодемьянская "специалистом по колючкам", хотя дело это не очень сложное и каждый может справиться с ним. Некоторые девочки подшучивали, называя ее просто "колючкой". Но в каждой шутке есть доля правды, это все знают. Вот и Борис сегодня… Нет, на Бориса она не в обиде. Да и какая она в действительности колючка - очень даже ошибаются девочки. Им-то не приходится постоянно доказывать свою "взрослость", а Зое надо. И резкость ее, наверно, - от задетого самолюбия. Как самозащита. Разве Клава Милорадова скажет, что Зоя "колючая"? Впрочем, Клава не пример, она относится к Зое по-особому: не только как подруга, но чуть-чуть даже по-матерински. Лучше взять Веру Волошину. Она комсорг, в отряде у нее авторитет, но нет в ней ни малейшего зазнайства, со всеми она одинакова, доброжелательна. Зоя ни одного резкого слова не сказала ей, причин не было. Или Женя Полтавская. Разве она была с ней когда-нибудь колючей?
Однажды, правда, Клава сказала, что она слишком прямолинейна. Зоя самокритично задумалась: от примитивности это или от принципиальности? Возрастное это у нее или черта характера? Был тогда такой случай.