Ушла одна группа минировать Звенигородское шоссе и почти вся погибла там. Вернулась Валя Степанова, студентка института кинематографии. А через несколько дней объявилась подруга ее - Шура Белова. Это было как чудо. Про Белову знали, что она отправилась на разведку в деревню и попала в руки фашистов. Погибшей считали, а она тут как тут: веселая и здоровая. Оказывается, Белова разыграла сценку, убедила немецкого офицера, что она беженка, возвращается домой. Ее оставили в избе без присмотра, она и воспользовалась. Перешла фронт, добралась до Москвы, отдохнула три дня дома - и снова в часть.
Зоя слушала и недоумевала: как это разговаривать с гитлеровцами, улыбаться, дышать одним воздухом с ними, унижать себя ложью! Нет, она не смогла бы!
Гневно прервала рассказ Беловой: "Если бы меня схватил немецкий офицер, я плюнула бы ему в лицо и крикнула: "Сволочи! Мы все равно победим!"
Наверно, слишком уж горячо прозвучал ее возглас. Все повернулись к ней. У Зои даже кровь прихлынула к щекам, а глаза заблестели от злости и от неловкости тоже. Белова пристально, грустно посмотрела на нее, усмехнулась одними губами, сказала: "Может быть, я поставлю еще одну мину…"
У Зои после этого испортилось настроение. Наверно, обиделась на нее Белова. Но не могла Зоя понять и принять то, что произошло с Шурой. Конечно, у каждого свой характер, свои взгляды. Но вот - рубеж. Черное и белое. Никаких компромиссов не должно быть.
Вера Волошина поняла тогда состояние подруги. Отвлекала ее какими-то разговорами. А ложась спать, произнесла твердо и успокаивающе: "Да, только так".
Зоя была очень благодарна ей. И не за один этот случай. Трудно сближалась она с людьми, сама знала за собой недостаток, но что же поделаешь?! Не всегда могла преодолеть стеснительность. Особенно по вечерам, когда будущие разведчики засиживались у костра в лесу, неподалеку от своей казармы. Костер создавал "походную обстановку", парни и девушки отдыхали после напряженного дня, шутили, пели приглушенными голосами. Все чувствовали себя "в своей тарелке", а Зоя старалась держаться в тени. Петь ей было неловко. Глянуть со стороны - этакая бука, одним видом настроение испортить способна.
Каждый разведчик хотел знать, с кем он пойдет на задание. Судьба маленькой группы в тылу противника зависит от общей спаянности и от надежности любого бойца. А эта замкнутая Космодемьянская - как она поведет себя в трудных условиях? Может, лучше не брать ее?
Зоя понимала, что некоторые разведчики относились к ней недоброжелательно, даже готовы были поговорить насчет нее с майором Спрогисом. Понимала, но ничего не могла изменить. Во всяком случае, не могла до того вечера, когда случайно или намеренно после занятий возле нее у костра оказалась Вера Волошина. Села рядом, чуть касаясь плечом плеча. Долго смотрела на язычки пламени, произнесла задумчиво:
- Речка у нас дома красивая… Вдоль нее мы в тайгу ходили.
- И я тайгу помню. Не очень, но помню! - вырвалось вдруг у Зои.
- Ты разве в Сибири была? - обрадовалась Волошина.
- Конечно! Понимаешь, отец и мама у меня там в селе, в школе работали!
- Вот это да! Выходит, почти земляки мы с тобой!
И пошел, и пошел у них разговор, да такой оживленный, что даже товарищи у костра смолкли, прислушиваясь и удивляясь, как это прорвало нынче Космодемьянскую!
С того вечера и началась их дружба. И в строю они были рядом, и за столом. Ребята называли их - "наши сибирячки"…
Зоя улыбнулась во тьме. Захотелось притронуться Вере, ощутить ее. Протянула руку.
- Ты что? - замедлила шаг Волошина.
- Соскучилась.
- И я намолчалась ужасно, - повернулась к ней Вера, и они засмеялись негромко.
- Обалдели! - цыкнул Проворов. - Ша, болтуньи!
- Не ругайся.
- Да разве это ругань? Это одно подбадривание.
- Давай, я первой пойду, - сказала Вера.
- Почему?
- Хорошо вижу во тьме.
Проворов уступил свое место. Знал - комсорг не подведет. Просто непостижимо было, как ориентировалась Волошина ночью на незнакомой местности. Шагала уверенно и всегда выходила точно в заданную точку. "Это у меня врожденный инстинкт от предков-таежников", - смеялась она. А Зоя восхищалась: насколько же гармонична и совершенна старшая подруга, природа всем щедро одарила ее. И добрым характером, и красотой, и тем, что давно утратили изнеженные горожане: острым зрением, тонким слухом и удивительным обонянием. Она как-то остановилась и сказала: "Пахнет погасшим костром. Вон оттуда". И точно: в двухстах метрах нашли головешки…
Овраг кончился, и поле слева тоже вроде бы кончилось, во всяком случае, утих ветер. Теперь они шли по высокому спутанному бурьяну. Зоя на ходу сорвала какие-то мелкие шарики, растерла пальцами. Вдохнула тонкий, ослабленный заморозками запах полыни, представился ей на миг жаркий день, солнце над полем, яркие бабочки над цветами. И пчелы…
Вера резко взметнула руку: "Внимание, стой!" Зоя замерла, затаила дыхание. Легкое гудение доносилось издалека. Вот почему услышала она пчел.
Звук стал резче, отчетливей.
- Машины, - сказала Вера. - К фронту.
- Проселок, - подтвердил Проворов.
Слева, вероятно на повороте дороги, скользнул по низким тучам световой отблеск. Проступили во тьме очертания деревьев. И вдруг вспыхнули два ярких глаза.
Все упали на землю.
- С зажженными фарами, так и не так! - вырвалось у Проворова. - А чего им бояться, самолетов-то нет!
Зоя ощутила, как вздрогнула Вера, повернулась к Проворову и вроде хотела сказать что-то. Но промолчала. Уткнулась носом в рукав и начала чихать. И Зое тоже настолько захотелось чихнуть, что она сорвала с головы шапку и закрыла лицо.
Сухой и ломкий бурьян, в который они упали, обдал их пылью, разъедавшей слизистую оболочку. Першило в горле. Всю волю свою сосредоточила Зоя, стараясь не раскашляться, подавляя желание чихнуть. А машины между тем проходили совсем близко, ревя двигателями, бросая в ночь белые пучки света.
Как только скрылся последний грузовик, Проворов вскочил и быстро двинулся к повороту дороги. Там, на возвышенности, исчез бурьян, росли большие деревья.
- Действуйте. Я наблюдаю. Сигнал - свист.
Зоя подумала: надо пройти дальше, где по обе стороны дороги черной стеной стоял лес. Там с проселка не свернешь. Будет пробка, о которой говорил Борис.
Положила колючку в колею, на замерзшую землю. А замаскировать нечем. Попробовала пальцами, ногтями царапать комья - не поддаются. Ударила каблуком - будто по кирпичу.
Отбежала за куст, наскребла мусора: травы, сучков, листьев. Вернулась - и не нашла колючки. Положила другую, присыпала. Потом - в соседнюю колею.
Теперь надо отойти подальше, чтобы приготовить сюрприз в другом месте. По пути несколько раз опускалась на колени, нагребла полную шапку листвы, травы, веток пополам со снегом. Натолкала, натискала с верхом, чувствуя, как саднит пальцы. Ободрала, наверно. Теперь бы сучьев еще, прикрыть мусор. Но не толстых, чтобы внимание водителя не привлекли…
Третий участок - в глубине леса. Зое повезло, нашла упавшую ветку дуба с жесткими, словно бы из жести, листьями. Вдвоем с Верой принялись обрывать их, маскируя колючки, и тут Волошина услышала отдаленные выкрики и поскрипывание.
- Подводы, - сказала она.
- Бежим!
- Много чести, - усмехнулась Вера. - Не думаю, чтобы обозники были быстрее нас.
Спокойно, не оборачиваясь, зашагала к повороту, где ждал их Проворов. Зоя старалась держаться ближе к ней, поглядывала назад и ступала осторожно, чтобы не взвизгивал под каблуками снежок.
Обоз тащился медленно. Девушки успели перекинуться словом с Проворовым, укрылись за стволами деревьев. Зоя выбрала толстую наклонившуюся березу, легла на нее животом, обхватила руками и отдыхала, прислушиваясь к приближавшимся звукам. Обоз напоминал цыганский табор. Громко скрипели колеса высоких фур, но еще громче переговаривались, перекликались солдаты. Понукали лошадей, смеялись. Кто-то наигрывал на губной гармошке. На одной фуре горел фонарь, вокруг него сидели солдаты, закусывали.
Казалось, обозу этому не будет конца. Зоя начала замерзать без движения. Черт их принес, этих немцев! Окованные колеса могут вдавить в землю или оттолкнуть в сторону с таким трудом уложенные колючки. Ну, из колеи-то их не выжмут. Все-таки есть надежда, что машины потом напорются.
Проворов решил: обоза не переждать. Приказал отползать.
Назад шли вдоль того же оврага, только теперь он был слева, а поле справа. Напряжение, владевшее ими возле дороги, ослабло. Зоя ощутила не только усталость, но и разочарование, опустошенность. Наверно, потому, что не было уверенности - с пользой ли потрудились. Подвернулся этот обоз…
Светало, когда вступили они под сомкнутые кроны соснового леса, где и днем-то, пожалуй, всегда сумрачно. Ветер не проникал сюда. Зое показалось, что пустой и тихий лес этот похож на нежилой, просторный, всеми покинутый и остывший дом. Неуютно здесь. Скорее бы добраться до своих. Там такое же глухолесье, но в отряде многолюдней, веселей.
Пыталась заговорить с Верой, а она отвечала односложно, думая о чем-то своем. Когда Проворов остановился передохнуть, Волошина прислонилась возле него к сосне, мотнула головой, будто косы на спину отбросила (кос давно нет, еще в школе отрезала, а привычка сохранилась). Сказала решительно:
- Извинись.
- За что?
- За то, что ругался при нас.
- Не нарочно я. Само собой вырвалось. Обстановка такая!
- А для нас не обстановка?
- Извинись! - поддержала Зоя.
- Раз уж вы всерьез, - натянуто улыбнулся Павел, - тогда извините, конечно. Если хотите.
- Да, хотим, - сказала Вера. - А еще скажи Крайневу, что на задание с тобой мы больше не пойдем. Хватит, наслушались. Верно, Зоя?
- Сами доложим.
- Нет, он! Так честней. Браниться умеет, пусть сумеет и объяснить.
- Ты что, всерьез? Война ведь!
- Тем более, Проворов. На войне не только геройство ценится. На войне, когда люди жизнь отдают, человеческое уважение еще дороже становится. Можешь ты это понять?
- Пытаюсь, - Павел плюнул с ожесточением. - Пытаюсь уразуметь, откуда такое наваждение на мою голову!
- Уразумей, пригодится, - холодно усмехнулась Вера.
- А ведь я предупреждал тебя, Павел, - голос Крайнева звучал укоризненно. - Ну, зачем это? Выругаешься - и сам умнее не станешь, и других хорошему не научишь. А обидеться могут, тем более девушки.
- Больно уж недотроги. Святые они, что ли?
- Да, недотроги. Да, святые. Легковесных девок сюда не пошлют. - Крайнов жестом упредил возражения Павла. - И не говори больше об этом, ты сам понимаешь, что не прав.
- Хоть по-детски-то можно? Кумой-лисой?
- Это еще что?
- Мальчонка у нас был соседский, за два года перевалило. Как рассердится, душу отводил: у-у-у, кума-лиса!
- Можно. Промежуточный этап для полного отвыкания, - скупо улыбнулся Крайнов, давая понять, что недоразумение выяснено.
Вообще-то Павел Проворов мог и не слушать замечаний Крайнова. Равные права: и тот и другой - командиры групп. Борис считался командиром сводного отряда, пока они действовали вместе. Проворов может уйти со своими ребятами в любое время - это в его власти. И при всем том Павел, человек своевольный, вспыльчивый и обидчивый, даже не помышлял расстаться с Крайневым: настолько привязался к нему. У Бориса было то, чего не хватало Павлу при всей его смелости и расторопности. Борис хладнокровен, неторопливо-настойчив. Словно рожден для того, чтобы быть вожаком, руководителем. Наверно, помогает ему изрядный опыт комсомольской работы.
Познакомились Борис и Павел в Ярославле, в обкоме комсомола. Из Ростова Великого, из Суздаля - со всей области съехались парни, добровольно вызвавшиеся сражаться в фашистском тылу. Азартный, горячий, Павел сразу почувствовал тягу к молчаливому и сдержанному Борису. У Павла слова горохом летят: половина лишних. А Борис скажет - в точку ударит.
Из Ярославля в Москву повез Крайнов семьдесят парней. Самому велено было возвратиться в обком. Но мысленно он уже простился с родным городом. В Центральном Комитете комсомола доложил о прибытии добровольцев и задал вопрос: справедливо ли, что ребята, которых он отбирал и привез сюда, пойдут в тыл врага, может быть, на смерть, а он, их вожак, вернется домой?
Однако вопрос вопросом, а дело делом. Из ЦК позвонили в обком, там возражали. Крайнов, мол, нужен в Ярославле. Но Борис настаивал на своем. Что сейчас самое главное? Борьба с врагом. Долг комсомольца находиться на переднем крае. Он молод, полон сил, он хочет быть там, где трудно… И добился, упрямец, - поехал вместе с ребятами в Кунцево.
Рядом с Борисом даже отчаянный Проворов чувствовал себя как-то уверенней. За себя, за свою жизнь Павел не боялся. Налет на немцев, разведка, засада - это по его части. Но отвечать за подчиненных, заботиться о них (ладно бы только кормежка, а то и о самочувствии, о настроении), не терять веры в успех, тщательно взвешивать все шансы, чтобы врагу досадить и потерь не понести, - до этого Проворов еще не дорос. Личным примером - он мог, но этого было недостаточно, чтобы успешно руководить группой.
Вот Борис только и делает, что водит людей с места на место, укрываясь от гитлеровцев. Проворов давно бы рискнул, попробовал прорваться к шоссе, заложить мины. Или на обоз наскочил бы. Нетерпение толкало на это, хотя в глубине души он понимал, что Крайнов пола ступает правильно, сберегая отряд и готовя серьезную операцию.
И насчет ругани Борис верно говорит, если по совести разобраться. Девушки же вокруг. Образованные, студентки. Тряпка, что ли, Павел, в конце концов, сдержаться не может? Возьмет себя в руки - как узел завяжет!
Одинаковые заряды отталкиваются, а противоположные притягиваются - в физике этот закон бесспорен. Распространяется он в какой-то степени и на человеческие взаимоотношения. Борис и Павел, разные очень во многом, даже внешне, в трудное время были необходимы друг другу. И в то же время Борис почти не замечал Веру Волошину, хотя знал, что в отряде она - личность самая сильная, самая выделяющаяся. Суть, вероятно, в том, что она была такой же, каков он сам. Вера могла делать почти все, что делал Борис, но она неспособна была дополнить, обогатить его. Разве что мастерством следопыта.
Оба светловолосые и голубоглазые, они были настолько схожи, что их принимали за брата и сестру. Только у Веры волосы золотого отлива, у Бориса белесые, какие бывают лишь у северян. Мягкие, с чуть приметным металлическим блеском. Мать в детстве ласково называла его "серебряным".
Вероятно, и в мыслях у них было много общего. С полуслова понимали один другого.
- Важно взорвать мост на шоссе, перехватить артерию. Так, Борис?
- Лучшая помощь. Но все перекрыто. Охраняют даже крутые повороты на возвышенных участках дороги.
- Не охраняют стоки, - улыбнулась Вера, сама радуясь этому открытию. Она только что вернулась из очередного разведывательного маршрута и спешила поделиться своими наблюдениями.
- Стоки? Дренаж? - Борис потянулся за картой.
- Смотри, шоссе пересекает болотце. Просто низину, по которой весной вода идет. Для слива ее под асфальтом трубы… В одном месте трубы видела, - поправилась Вера. - А вот здесь, по-моему, кирпичная кладка. И оба стока не охраняются. Это, конечно, не мосты…
- Но и не ровное место, - продолжал за нее Борис. - Если заложим всю нашу взрывчатку, ямы получатся порядочные.
- Повозятся немцы.
- Решено! - сдерживая кипевшую в нем энергию, Борис старался говорить тише обычного. Вера понимала: это от молодости у него стремление казаться строгим и невозмутимым при любых условиях.
- Когда? - спросила она.
- Разведка выступает через час. Поведешь. Встреча в полночь на подходе к шоссе. Дальше двумя группами: Проворов и я.
На этот раз Зоя была "чернорабочим" - тащила взрывчатку. Шестеро разведчиков ушли вперед налегке, их груз распределили среди остальных. Мешок был тяжел, как в первом переходе и, как тогда, резала плечо левая лямка, давила грудь, мешая дышать. Короче она, что ли? Или груз неправильно укладывает Зоя - надо тщательно проверить на отдыхе.
Еще тревожилась она за девочек. С середины дня подул теплый ветер, вроде бы даже мелкий дождик заморосил. С веток срывались капли. В лесу сырость не очень чувствовалась, а на открытых местах, особенно в низинах, было туманно и словно бы роса легла на пожухлую траву. Валенки у разведчиков намокли, разбухли, отяжелели. Видя, с каким трудом переставляют девушки ноги, Зоя даже неловкость какую-то чувствовала: страдают подруги, а ей в сапогах и легко, и тепло, и сухо.
Настолько втянулась она в дальние переходы, что даже не заметила, как дошли до цели. Не больше трех часов прошагали. Впереди было шоссе, и довольно близко: слышался треск мотоциклов, гул двигателей.
Волошина с разведчиками встретила отряд на заброшенном, затравеневшем проселке, который тянулся по лесу параллельно шоссе. И опять Зоя удивилась мастерству Веры и Бориса. Лес незнакомый, на десять метров едва видно, а они будто по ниточке пришли с разных сторон к месту встречи.
Разговаривали шепотом. Парни переложили в свои мешки взрывчатку. Разделились на группы. Проворов ушел по заросшей дороге. Борис со своими ребятами исчез в лесу. Всех остальных повела к шоссе Вера. Они - группа прикрытия. Если немцы обнаружат подрывников - надо заслонить товарищей огнем, обеспечить отход.
Метров сто двигались ползком, Зоя ничего не могла разглядеть, кроме нечастого мелькания света. Когда остановилась и отдышалась, увидела - шоссе совсем близко. Солдат в кабине грузовика прикурил - вспышка осветила лицо. Вполне можно было попасть из нагана.
Бойцы прикрытия, как черные продолговатые камни, лежали неподвижно на возвышенности, среди редких деревьев. Место было сухое, и Зоя подумала, что летом бугор этот хорошо прогревается солнцем, земляники здесь много… Разыскать бы его когда-нибудь вместе с мамой в синий безоблачный день. Посидеть здесь, показать, где прятались глухой осенней ночью…
Машины все ехали и ехали. Штуки четыре-пять кряду, потом интервал, и снова столько же. Показалось, может быть, Зое или вправду: при дальней вспышке фар метнулась по низине к шоссе горбатая тень. Наверно, не показалось: ведь не просто тень, а горбатая. Либо черт, либо свой парень с мешком взрывчатки за спиной. Но какие черти среди ночи в прифронтовой полосе: давно разбежались отсюда.
Зое стало даже немножко весело от такой мысли. Клаву бы рассмешить. Она близко, в трех метрах, но эти три метра сейчас - как пропасть.
По шоссе снова густо пошли машины. Сперва мотоциклисты и несколько легковушек, потом здоровенные крытые грузовики. Ехали они быстро, свет фар скользил понизу, не попадая на бугор. Зоя, чувствуя себя в безопасности, высунулась из-за дерева и с ненавистью глядела на ревущие, быстро проносившиеся машины. Что там, в этих кузовах? Отдыхают солдаты, которые утром попрут на наших бойцов? Или уложены снаряды, мины, гранаты - огонь и смерть, которые обрушат фашисты на защитников столицы?..
Кто-то трижды дернул ее за ногу. Сигнал отходить. Так быстро?
Ей не хотелось ползти, нюхать землю. Авось не увидят немцы с шоссе. Встала и попятилась, но Вера Волошина бросилась к ней, пригнула сильной рукой:
- Думай! Пришлось лечь.