Шум возвращающейся команды донесся с набережной. Все они хорошо набрались и покачивались на шторм-трапе, поднимаясь на палубу. Бич Мэйланд шел впереди. Наклонившись ко мне, он ядовито спросил:
- Снова на вахте? Снова лижешь задницы? Ты сопливый подонок!
- Сам подонок, - ответил я.
Минуту он колебался, глядя как полоумный.
- Что ты сказал? - прорычал он.
- То же, что и ты.
Он глубоко вдохнул. Мы стояли лицом к лицу, остальные окружили нас враждебным кольцом. В смутном свете палубных ламп я не различал их лиц. С носа приближался третий помощник.
- Приходи на корму, я выколочу из тебя дурь, выпущу кишки, - пробормотал Мэйланд, поворачиваясь, чтобы уйти. Остальные пошли за ним.
Я знал, что рано или поздно придется подраться, и решил, что приму его вызов здесь и сейчас. Когда я пришел на корму, я вынужден был прокладывать себе дорогу, как боксер, идущий на ринг. Люди стояли в тесном проходе между столовой и палубой, которая, по-видимому, была оставлена для зрителей, чтобы они могли видеть через открытую дверь кубрика. В кубрике было только два человека: на койке спал Мартенс, а в середине стоял бич, играя мышцами. Я подошел к койке, снял куртку, повесил на вешалку. Затем мы повернулись друг к другу.
- Сто девяносто фунтов веса против ста тридцати.
- Задай ему! - провизжал юнга.
Остальные молчали. Я принял боевую позицию, помахал руками и, пританцовывая, пошел к нему. Он стоял как глыба.
Кулаки, тяжелые, как молоты, небрежно опущены. Он показывал, что не боится меня.
- Иди, иди, подонок! - насмехался он.
Я сделал выпад и ударил его правой в подбородок, но промахнулся. Тряхнув головой два или три раза, как бы прочищая уши от воды, Мэйланд медленно пошел на меня. Между койками и стеной места для движения было мало. Он широко размахнулся. Я откачнулся, но его удар пришелся мне по уху. Я ощутил резкую боль и почувствовал, что по шее течет кровь.
Теперь Мэйланд шел ко мне с вытянутыми руками, стараясь захватить меня. Я понимал, что, если он сожмет меня руками, все сразу кончится. Я отпрыгнул, схватил его правый палец и изо всех сил потянул назад. Он со стоном упал на колени.
- Пусти, вонючий подонок.
Я усилил давление. Я знал, что он убьет меня, если я его выпущу.
Капли пота выступили на его лбу.
- Пусти, ради бога! - завизжал он.
Я давил так сильно, как мог. Послышался треск. Палец был сломан.
- Боже всемогущий! - Потом более покорно, совсем другим голосом: - Пусти, ради бога, Прин!
Я отпустил и осторожно отступил на несколько шагов. Он остался сидеть на полу, сжимая сломанный палец. Как большинство физически сильных людей, он не умел выносить боль, принимая наказание.
Зрители вошли в кубрик и молча направились к своим койкам.
Я подошел к шкафчику и посмотрел в зеркало внутри его. Мое ухо почти оторвалось от его удара. Я прижал к нему носовой платок и пошел к вахтенному офицеру, чтобы он оказал помощь.
- Как тебя угораздило? - спросил третий помощник.
- Ящик упал, - ответил я.
Пришел бич, держа свой сломанный палец.
- Я упал, - хрипло сказал он.
Третий ухмыльнулся:
- Как вам это понравится? На Прина падает ящик и отрывает ухо, а ты падаешь и ломаешь палец. Вы бы придумали историю получше к завтрашнему утру. Если вы расскажете капитану эту, он повесит вас обоих.
Когда я вернулся с перевязанной головой, меня встретило враждебное молчание. Я притворился, что ничего не заметил, и переоделся.
Через десять минут пришел Мэйланд. Его перевязанный палец торчал как свеча.
- Прин не донес, - сказал он, и после этих слов воцарился мир.
Следующие несколько дней мы обращались друг с другом с утонченной вежливостью.
Однако через четырнадцать дней в Талтале он с двумя другими матросами покинул корабль. Страсть к бродяжничеству снова захватила его. Этому желанию ни один бич не может сопротивляться. Он хотел отправиться в Диамантино, и отправился, но при этом терял весь свой заработок.
Хотя с тех пор меня никто не задевал, популярности мне это не прибавило. Я все равно оставался "человеком, работающим за удостоверение". Но я побил Мэйланда, и все уважали меня за это.
Глава 5
В морском суде
В дверь постучали.
- Мистер Прин, мистер Бусслер просит вас на мостик, - сказал стюард.
Я выпрыгнул из койки и пошел к умывальнику.
Через окно я мог видеть часть прогулочной палубы "Сан-Франциско", а дальше - оживленную гавань Гамбурга. Светило солнце, все казалось ярким, радостным. В каюте было удобно: большое зеркало, обтянутый кретоном диван, широкая постель с множеством выдвижных ящиков внизу - все обещало приятную жизнь на борту. Я надел новую форму с узким золотым кольцом на рукаве и поправил фуражку перед зеркалом.
Я был четвертым помощником на "Сан-Франциско". С моим удостоверением помощника и сертификатом радиста в кармане я преодолел нижние ступени лестницы, ведущей к успеху. Я кивнул себе в зеркале и вышел.
Первый помощник приветствовал меня на мостике:
- Пожалуйста, мистер Прин, подойдите к офицеру американской иммиграционной службы и проводите пассажиров на корабль.
Я откозырял и вышел. У причала я взял такси.
Деревянный домишко иммиграционной службы был набит, как железнодорожный вокзал. Группами толпились мужчины, женщины, дети. Носильщики кричали, и то тут, то там через толпу проталкивались врачи в белых халатах. Я впервые сталкивался с пассажирами. Они сгрудились вокруг меня, как мухи вокруг потной лошади, и засыпали глупыми вопросами. Одна пожилая леди с блестящими глазами интересовалась, будут ли танцы на корабле и позволено ли морякам танцевать. Сильно надушенный джентльмен желал знать, приняты ли меры предосторожности на случай крушения.
Наконец я усадил всех в автобус, и мы поехали в гавань. На борту я передал болтающую толпу стюардам и пошел доложить на мостик. Там я увидел третьего помощника, которого еще не встречал. Мы познакомились. Его фамилия Шварцер.
- Благополучно доставили пассажиров, мистер Прин? - поинтересовался он. - Они очаровательны. Обратите внимание на женщин. В море они все, кажется, очень нуждаются в поддержке. У меня было несколько случаев.
Я был несколько удивлен этими словами, потому что вздернутый нос и огромные уши Шварцера не выглядели особенно сексуально.
На мостике появился маленький толстенький человек. Он был очень элегантен в темном пальто и шляпе. Капитан, понял я. Шварцер встал по стойке "смирно". Я представился. Окинув меня коротким испытующим взглядом маленьких серых глаз, он пробормотал:
- Благодарю, мистер Прин, - и отправился в свою каюту.
- Он еще погоняет нас, - спокойно сказал Шварцер. - Ориентироваться по звездам, заполнять вахтенный журнал, следить за багажом, нести вахту и все прочее… Скажу вам, у нас собачья жизнь.
Бок о бок мы ходили по мостику. Одетые в теплые пальто пассажиры стояли на палубе и смотрели на нас. Время от времени поглядывая на них, мы чувствовали себя на вершине мира. Ему было двадцать три, мне двадцать один.
Мы покинули Гамбург 11 марта. Была холодная серая ночь, пошел снег. Снег начался как раз тогда, когда я принял собачью вахту в четыре часа, и скоро стал таким густым, что я едва мог различать вытянутую руку. Мы шли по Везеру и были примерно на высоте маяка в Хохвеге. "Сан-Франциско" двигался со средней скоростью, и туманный горн звучал через короткие интервалы.
Бусслер стоял на мостике рядом с лоцманом, решая, бросать якорь или нет. Если пурга усилится, надо решить, вставать ли на якорь. Но в любом случае следует подготовиться.
- Мистер Прин, найдите плотника и очистите якорь, - приказал первый.
Я побежал вниз. Палуба была пуста и темна, не горело ни одного огонька. Регулярно звучал туманный горн. Я забарабанил в дверь обоими кулаками, вызывая плотника. Через некоторое время он появился с фонарем в руках, качаясь от усталости.
Мы пошли к якорю правого борта. Плотник включил фонарь, и я наклонился. Внезапно прямо перед нами я увидел огромную стену белого света. Повернувшись, я закричал как можно громче:
- Свет прямо впереди!
Не знаю, услышали ли меня на мостике, так как горн теперь звучал непрерывно. Свет быстро приближался. Он был уже в пятистах футах, и времени добраться до мостика не хватало.
Я снова закричал изо всех сил:
- Свет прямо впереди!
Передо мной двигалась темная тень. Сигнальщик.
- Беги, - закричал я ему, - буди всех и выводи наверх!
Он скрылся как молния.
С мостика послышался голос Бусслера:
- Право на борт!
Затем послышался резкий пронзительный свист пара. Но свет устойчиво оставался прямо на нашем курсе. Сквозь капюшон я мог слышать крик сигнальщика:
- Все из коек выбирайтесь, если хотите остаться в живых.
В следующий момент огромная черная стена встала, как башня, передо мной. Свирепый удар бросил меня на палубу под грохот железа. Корабль развернулся на правый борт. С мостика донеслись слова команды:
- Стоп обе машины. Обе машины полный назад. Полный на левый борт.
"Сан-Франциско" неуклюже повернулся и заскользил вдоль высоких бортов другого корабля. Около сотни светящихся окон сияло над нами. Затем корабль исчез в тумане, как видение.
Я побежал вниз проверить, есть ли повреждения. Одно из помещений было разорвано, канатный люк поврежден. Сквозь разорванные стальные плиты продувал ветер. Чудо, что никто не пострадал.
Когда я поднялся на нос, якорь правого борта с грохотом шел вниз. Я побежал на мостик. Двери кают распахивались, и появлялись взволнованные пассажиры. Истеричный женский голос кричал:
- Помогите! Артур, мы тонем!
И глубокий бас отвечал:
- Не беспокойся, моя сладкая, я умею плавать.
Капитан стоял в штурманской рубке. Он только что встал с постели, и было ясно, что он болен, голова его горела от температуры.
- Вы не видели этот корабль раньше? - бросил он мне.
- Нет, сэр.
- Вы видели, как он называется?
- Нет, сэр.
Он проглотил проклятие. Первый офицер повернулся ко мне:
- Вы видели повреждения?
- Все выше ватерлинии.
Отойдя к окну, капитан барабанил пальцами по раме.
- Что-то он видел, - пробормотал он.
- Мистер Прин, постарайтесь выяснить название этого судна, - приказал первый.
Я козырнул. Первый ответил, но капитан игнорировал меня.
В рубке радиста я склонился над ключом Морзе. Я посылал сигнал за сигналом: "Вызываю все корабли. Я "Сан-Франциско". Попал в столкновение около Хохвега. Сообщите название другого корабля". Сначала никакого ответа. Потом слабое жужжание: "Говорит спасательное судно. Готов покинуть Бремерхавен на полной скорости. Вам нужна помощь?" - "Помощь не нужна", - ответил я. Эти морские хищники приспособились подавать буксир, а потом брать половину стоимости корабля себе в карман "за спасение". Я ждал.
Наконец пришел сигнал парохода "Карлсруэ": "Столкнулся с вами. Держитесь". Долгая пауза. Я ждал, полный опасений, хотя и надеялся, что ничего серьезного не случилось. Старик, конечно, разозлился на меня, но я не мог понять почему. Затем опять пришел сигнал: "Сан-Франциско". Помощь не требуется. "Карлсруэ". Слава богу!
Я сорвал наушники, подпрыгнул и побежал докладывать капитану. К этому времени все пассажиры вышли из кают. В мехах и теплых пальто они стояли на палубе. Один из них остановил меня. Это был тот человек, который расспрашивал меня о мерах предосторожности.
- Вы четвертый помощник? - спросил он. - Позвольте сказать вам кое-что. Я все слышал, молодой человек. Все. Это совершенно невероятная и возмутительная вещь, что случилось. - Его голос становился все громче и взволнованней. Толпа собиралась вокруг. - Вы приказали разбудить команду, - повернулся он к остальным. - Вы знаете, что он сказал? Он сказал: "Вставайте все, если вам дорога жизнь". Вот что он сказал.
- Извините, но этого я не говорил.
- А, вы называете меня лжецом? Подумайте, леди и джентльмены, команду будят, когда корабль в опасности. А мы, пассажиры, можем просто тонуть, их это не беспокоит.
Некоторые пассажиры пробормотали свое неодобрение и негодование. Толстый человек был в восторге, что нашел публику. Позже я узнал, что он был оперным певцом.
- Должен сказать, это были странные приказы. Полагаю, вы знаете, молодой человек, что офицер должен держаться до конца и что обязанность капитана идти ко дну вместе с кораблем.
Больше всего мне хотелось стукнуть его по дрожащему, как пудинг, лицу. Но пассажир - гость на корабле, поэтому я сказал:
- Если вы считаете, что у вас есть основания для жалобы, сэр, поговорите, пожалуйста, с капитаном.
Оставив его стоять, я пошел на мостик.
- Разрешите доложить, сэр. Название корабля, с которым мы столкнулись, "Карлсруэ". К счастью, кораблю не требуется помощь.
Капитан медленно повернул ко мне голову и спросил:
- Что вы имеете в виду, говоря "к счастью"? Вы довольны, не так ли? Если бы вы смотрели как следует, ничего подобного не случилось бы.
- Не вижу, в чем я виноват, сэр.
Он с минуту смотрел на меня, потом повернулся и пошел к двери. Но еще раз обернулся ко мне.
- Вину определит морской суд, - сказал он, захлопывая за собой дверь.
Я почувствовал себя так, будто по голове ударили молотком. Я повернулся к первому, стоявшему рядом:
- Вы думаете, это пойдет в морской суд, сэр?
Он пожал плечами:
- Возможно.
- А что тогда?
- Не беспокойтесь, - сказал он горько, - джентльмены за зеленым столом всегда найдут козла отпущения. Почти такой же случай был у меня в Мексиканском заливе. Однажды ночью мимо проходил плот, знаете, такая огромная штука из бревен, которые идут по Миссисипи. Она треснула, застонала и прошла мимо. На следующее утро сказали, что это мы устроили крушение. Предполагалось, что люди на борту кричали о помощи. Пять или шесть пассажиров в то же время сообщили, что они это слышали. Если бы не кочегар, проводивший свободное время у поручней и поклявшийся, что это был действительно плот, была бы хорошая заварушка.
У меня горло пересохло.
- Положим, меня сочтут виновным, что мне будет?
- Откуда я знаю? - нетерпеливо сказал он. - В худшем случае потеряете свое удостоверение.
Больше мы не говорили, но стояли рядом бок о бок, глядя вперед в черную беззвездную ночь. Потерять удостоверение - это конец. Вынести всю тяжелую работу все эти годы, а потом остаться без документов - это даже меньше, чем быть обычным матросом. Эта мысль преследовала меня.
На рассвете следующего дня мы подняли якорь и пришли в Бремерхавен около восьми часов. В конце моей вахты, когда я шел по палубе в свою каюту, я встречал враждебные взгляды некоторых пассажиров, а маленькая девочка подошла ко мне и серьезно спросила:
- Ты сейчас пойдешь в тюрьму?
Эксперты проверили повреждения и оценили их в тридцать пять тысяч марок. После ремонта мы продолжали плавание.
Для меня это плавание было неприятным. Капитан избегал говорить со мной. Он обращался ко мне с холодным пренебрежением, что ранило сильнее, чем громкие упреки. Поэтому я удивился, когда однажды ночью он вызвал меня на мостик. Мы были недалеко от Сан-Франциско. Корабль окружал такой туман, что казалось, мы плывем в мокрой вате.
Капитан был в штурманской рубке. Он выглядел озабоченным, как крестьянин, озирающий свои высыхающие поля.
- Вы можете взять радиопеленг?
- Да, сэр!
- Так возьмите.
Я пошел на мостик и взял пеленг. Туманный горн "Сан-Франциско" звучал с короткими интервалами, но из белой стены перед нами не приходило никакого ответа, хотя мы находились на главном пути к западному побережью. Вернувшись в штурманскую рубку, я записал пеленги.
Капитан смотрел мне через плечо.
- Это все вздор, - коротко сказал он. - Мы вот здесь. - И указал пальцем на место, лежавшее дальше к западу.
Я ничего не ответил.
- Идите, Прин, и получите пеленг с берега.
"Ладно, - сказал я себе. - Если ты не доверяешь мне, пусть тебе подтвердит кто-то другой".
В радиорубке я попросил ближайшую береговую станцию дать мне мои координаты. Новые данные указывали даже дальше к востоку, чем полученные мной.
Капитан ждал в штурманской рубке. Когда я доложил, он нахмурился:
- Вы совсем с ума сошли? Любой, у кого есть капля ума, поймет, что это неверно. Ваш пеленг неправильный. Возьмите новый.
Я взял новый пеленг. Эта позиция точно соответствовала первому пеленгу, который я взял. Капитан ничего не сказал. Он вышагивал взад и вперед по рубке, держа руки за спиной. Наконец он решился:
- Я пойду в соответствии с береговым пеленгом.
- Тогда мы сядем на мель в течение двух часов, - ответил я.
Он остановился:
- Если я пойду вашим курсом, я упущу лоцманский корабль и все равно сяду на мель.
Я знал, что мне нечего терять.
- Сэр, я предлагаю сначала идти в соответствии с моим пеленгом, а потом можно скорректировать его с береговым.
Он уставился на меня, как злобный бульдог.
- Ладно, но, если мы сядем на мель, берегитесь. Я добьюсь, чтобы морской суд лишил вас всего. - Он повернулся на каблуках и ушел.
Я остался один в штурманской рубке. Снаружи туман был как стена, никто не отвечал на мой сигнал. Внутри я чувствовал какое-то странное ощущение: я боялся, что получу свое, если все обернется не так. Я хорошо понимал, что капитан выполнит свою угрозу, и обливался холодным потом. Через полчаса я докладывал капитану:
- Пора менять курс, сэр.
Он вошел.
- Новый курс сорок два градуса.
- Хорошо, пусть сорок два, - ответил он, не глядя на меня. И снова ушел.
Если мой пеленг правильный, мы должны быть совсем близко от берега и в любой момент можно ожидать катер лоцмана. Но ничего не было видно, только ночь и туман. Вахтенный офицер просунул голову в дверь.
- Сигнальщик докладывает: пять коротких гудков впереди, - произнес он тихо, чтобы не заглушить сигнал.
Я вышел к нему на мостик. Мы внимательно вслушивались и услышали слева впереди еще слабый сигнал на расстоянии. В десяти шагах от нас стоял без движения капитан, темная статуя в тумане.
- Сэр, катер лоцмана впереди, - прошептал я. Мой голос немного дрожал: это был мой лучший момент на борту "Сан-Франциско".
- Думаете, я глухой? - ответил он. - Я слышу его уже довольно долго.
Я вернулся в штурманскую рубку. Капитан шел за мной.
- Спуститесь и примите лоцмана. - А затем, когда я уже выходил, он добавил, почти нехотя: - Ладно, вы все сделали правильно.
Это была наивысшая похвала, которую я от него слышал.
С этих пор все для меня стало гораздо приятнее. На обратном пути он отпускал меня с мостика, когда мы были еще в сотне миль от берега. Я был освобожден от всех обязанностей. Мне предложили смотреть на все проще, так как я понадоблюсь в непредвиденных случаях или если потребуется радиопеленг.