- Ты уж три дня как должен был прибыть. И без всякого приказания, - осадил весельчака Понизов. - Ты помнишь, что у тебя на участке произошло? У тебя поссовет подломали. Советскую власть - мать твою кормилицу - ограбили. Печати украли! - Понизов, добавив голосу грозности, потряс пальцем. - Меня, председателя поссовета, можно сказать, полномочий лишили. Потому что какой же я председатель без печати?
Отвернувшись от растерявшегося участкового, подмигнул То омс у.
- Так… работаем, Николай Константинович, - пролепетал Хурадов. Напускная бравада исчезла, - председателя поссовета, в прошлом капитана милиции он боялся.
- Тогда давай, - Понизов требовательно протянул руку. В нетерпении пошевелил пальцами.
- Ч-чего?
- Результаты давай! За три дня ты наверняка гору свидетелей и доказательств перелопатил! Может, уже и преступление раскрыл? Ну же! Поделись!
Участковый принялся отчаянно постреливать глазами на посторонних.
- Ты что, вообще по краже не работа л?! - сообразил Понизов.
Хурадов удрученно выдохнул:
- Верите? Ни минуты свободной. Выполняю задачу, лично поставленную начальником райотдела подполковником Сипагиным. Велено бросить все силы на раскрытие преступной деятельности кооператора Щербатова.
- Чьей? - не поверил своим ушам Понизов.
- Щербатов по кличке Борода, - доверительно сообщил Хурадов. Сверился с материалами. - Живет в Бурашево, в собственном доме, где разводит в пруду карасей. Владелец гранитной мастерской, в которой вытесывает памятники.
- Про этот кооператив весь поселок, да и весь Калинин знают, - поторопил его Понизов.
- В райотдел милиции поступило анонимное заявление, что кооператив фиктивный. Числятся Щербатов с женой да старухой тещей. А фактически под прикрытием кооператива Щербатов у себя дома выбивает портреты на памятниках и деньги кладет в карман. К тому же, как стало ясно из анонимного заявления, - Хурадов заговорил с придыханием, - использует чужой наемный труд. Даже без оформления. Мне поручено осмотреть районные кладбища, установить памятники, изготовленные Щербатовым, допросить заказчиков, что деньги платили напрямую…
- И дальше?!
- Будет возбуждено уголовное дело по статье 153 Уголовного кодекса - за частнопредпринимательскую деятельность. И если я справлюсь, меня переведут в ОБХСС, - Хурадов сладко зажмурился.
Глаза прибалтов расширились.
- А вы говорите - "перестройка", - бросил им Понизов. - Хурадов, на дворе девяностый год. Акционерные общества одно за другим появляются. Банки частные! А вы собрались мужика гробить по какой-то лохматой статье…
Хурадов насупился.
- Подполковник Сипагин говорит, что раз статья за частнопредпринимательство не отменена, значит, по ней можно сажать.
- Ну, вот что! - обманчивое добродушие покинуло бывшего опера. Он возложил на хрупкое лейтенантское плечо массивную лапищу, задумчиво потрепал погон. - Ты участковый! На твоей территории ограблен поссовет. Кража на контроле. И если немедленно ею не займешься, ты у меня не то что мимо ОБХСС пролетишь, но и из ментовки вылетишь. И никакой Сипагин не поможет. Потому что, когда нажмет облисполком, он первый тебя сдаст. Это понял?!
Хурадов сглотнул, - видно, и впрямь понял.
- Так вот. Немедленно выезжай в Тургиново и выясни, где были твои подна дзорные со сто первого километра в ночь кражи. Поминутно выясни. Прихвати для прикрытия какого-нибудь пожарного и обшарь общагу. Если обнаружишь что-нибудь из поссовета, изымай официально, протоколом обыска. Вопросы есть?
- Никак нет, - Хурадов, хоть и огорченный, вытянулся. - Для меня высокая честь выполнить поручение легенды уголовного розыска!
- Кончай трендеть! И с утра с результатами ко мне! - Пони-зов легким пинком выставил начинающего подхалима.
С сомнением прищурился:
- Сколько я этого Бороду знаю, столько его пытаются посадить. Сам с Запада, и голова на западный манер устроена. К чему ни прикоснется, всё в золото обращает. Ныне, казалось бы, дожил до своего звездного часа. Развернулся. И - опять то же самое.
Телефон задребезжал.
Понизов поднял трубку. Глазами показал эстонцам, что звонят по их вопросу. Выслушал, мрачнея на глазах. С удрученным видом отсоединился. Оглядел поникших "экспедиторов".
- Пятс этот ваш… Точно, что Якобович? Может, перепутали отчество?
- Якобович, конечно, - багровый Валк принялся убирать блокнот в портфель, в полном расстройстве тыча мимо. Огладил белобрысый бобрик огорченный Алекс.
- А если Якобович, тогда чего вы здесь штаны протираете? - удивился Понизов. - Пошли в больницу. Нашли-таки в архиве ваше дело. Кто ищет, тот обрящет.
Считая розыгрыш удачным, подмигнул Тоомсу:
- Главное, вовремя к правильному пацану обратиться.
3.
Недалеко от входа в психбольницу, у магазина ТПС, с КамАЗа сгружали куски гранита. Подле, около вишневой "восьмерки", прохаживался владелец гранитной мастерской Щербатов. Высокий, под стать Понизову, но худющий шестидесятилетний бородач. В джинсиках "Левайс" и в замшевой курточке, в аромате мужского парфюма, с расписной тростью в правой руке и лайковыми перчатками - в левой. Ухоженный барин. Правда, интенсивно лысеющий со лба. Зато оставшиеся волосы беспорядочно лезли вверх витыми посеребренными проволочками. Легко было представить, какой непролазный "кустарник" торчал над этой высоколобой головой прежде.
- Здорово, Борис Вениаминович! - окликнул его Пони-зов. Щербатов обернулся, потеплел лицом. Добрые отношения меж ними установились еще с начала восьмидесятых, когда участковому Понизову поступали указания посадить тунеядца Щербатова, а тот, симпатизировавший талантливому предприимчивому мужику, находил увертки, чтобы указания не исполнять.
- О! Привет, поссовет! - в запевной своей манере откликнулся Щербатов. - Вышел в народ узнать, чем живет?
- Вышел, - подтвердил Понизов. - И чем живешь, народ?
- Вашими молитвами! Вот! Наладил поставки гранита с Урала. С божьей помощью надумал расширяться. В Дмитрово-Черкасах филиал открываю, - Щербатов горделиво помахал свежезарегистрированным уставом. - А то и вовсе туда переберусь.
- А в тюрьму перебраться не планируете?
- С чего бы? - Щербатов нахмурился. Шутки про тюрьму ему не нравились. - Прошли, слава богу, прежние времена. До сих пор вам, Николай Константинович, свечку благодарственную ставлю. А ныне свобода. Гуляй не хочу, - Борода улыбнулся, но, приглядевшись, посерел. Улыбка сделалась искательной. - Или что знаете?
Понизов подхватил его под локоть. Жестом извинившись перед гостями, отвел в сторону:
- Предлагаю обменяться информацией.
Щербатов, несколько озадаченный, согласно кивнул.
- Жизнь-то, оказывается, и впрямь по спирали движется. На вас, Борис Вениаминович, в райотдел анонимка поступила. Что изготавливаете "левые" памятники помимо кассы, и что наемный труд используете. В общем, нетрудовые доходы, как бы!
Щербатов опешил:
- Как же это может быть? Ведь… перестройка.
- Вот и перестраивайтесь по-быстрому, пока самого не перестроили. Похоже, кому-то вы дорогу перешли.
Подтолкнул шутливо:
- Теперь вы мне в порядке алаверды ответьте, не ваши каменотесы поссовет обчистили?
Щербатов замялся:
- Официально кто спросит, отвечу - не знаю. Голова дороже.
Убедился, что никто не слышит:
- А если приватно… Они - не они… На библии, конечно, не поклянусь. Но то, что вместо работы чешут языки, где бы найти, что плохо лежит, - этим достали. И как-то в шутку действительно вроде как проговорился, будто в вашем поссовете в кассе десяток тысяч рублей отложен - на покупку уазика. Ну, извините. Ляпнул, не сделав поправку на чувство юмора.
Понизов не поверил:
- Решил их моими руками убрать?
- Как это?
- К примеру, скопились долги перед каменотесами, а платить не хочется.
Щербатов огладил залысину:
- Да! Тяжел разговор с властью, когда она в одном лице и власть, и мент. Да я в любую минуту рассчитаюсь, лишь бы их больше не видеть. Это ж как на мине. Хотят - работают, хотят - нет. Вроде поднадзорные, а каждые выходные в Москву ездят. А зачем ездят? Медом Москва вымазана? Полагаю, - жди ЧП.
- Скажу участковому, чтоб приглядел, - пообещал Понизов.
Щербатов иронично прищурился:
- Лучше спросите у Хурадова, откуда у него сервелат в холодильнике не переводится. Сумками из Москвы везут. В общем, считайте, я знаю, кто ваш поссовет ограбил. И если их посадят, не огорчусь.
- Но тогда и я, кажется, знаю, кто на вас анонимку написал.
Оставив озадаченного предпринимателя, Понизов бросился догонять истомившихся эстонцев.
В архиве психбольницы, отгородившись барьером, хмурая высохшая старуха - архивистка Маргарита Феоктистовна Кайдалова - неприязненно приглядывала за эстонцами, листавшими в сторонке архивное дело Константина Пятса. То и дело доносились торжествующие, непонятные для русского слуха гортанные выкрики.
- Ишь ты, - выписки делают! - процедила она. - Дорвались!
- Что ж удивительного? Два года искали. Пол-России обшарили, - пояснил стоящий рядом Понизов. - Как же вы сразу дело-то не нашли? Неужто так затерялось?
- Команды не было, и не нашла, - без стеснения призналась Кайдалова. Остро глянула на председателя поссовета.
- А Вам, товарищ Понизов, команда поступила?
Заметила его замешательство. Тонкие старушечьи губы сошлись в злую гузку:
- То есть несанкционированно?! Знала бы, нипочем дело не выдала… Вы ведь коммунист?.. Коммунист, конечно. Иначе б на такую должность не назначили.
Понизов кивнул, с интересом ожидая дальнейшего.
- Так вот как коммунист коммунисту: вы совершаете огромную политическую ошибку. Без отмашки сверху, без ведома органов вы, по сути, выдали националистам государственную тайну.
- Эва как! - на сей раз Понизов удивился нешуточно. - В чем же государственная тайна? В том, что эстонцы нашли место, где умер их земляк? Так вы сами обязаны сообщать родственникам насчет пациентов.
Он склонился к старухе с чекистской бдительностью во взоре:
- Или у вас имеется особое указание сведения ни под каким предлогом не выдавать? А если припрут, вырвать запись и съесть на глазах у врага!
- Да, врага! - рассердилась Кайдалова. - Больно вы, нынешние молодые, легкие. Всё кузнечиками прыгаете. Так и пропрыгаете державу-то!
Эстонцы как раз вернулись к стойке.
- Мы хотим знать, где похоронен президент Пяте, - произнес Валк.
Вальк подхватил:
- Чтобы эксгумировать останки, вывезти их на родину, в республику… - Он тяжело, натруженно задышал.
- Видал, чем недальновидность оборачивается! - попеняла Кайдалова председателю поссовета. - Только палец покажи.
- …И торжественно перезахоронить. Да, - завершил длиннющую фразу Валк.
- А вот это хренушечки!
Бодрые, праздничные эстонцы осеклись.
- Вы обязаны показать могилу. Это в любой инструкции… - напомнил Вальк.
- Еще и инструкции изучили! Готовились! - уличила Кайдалова. - Могилу желаете? Нате! - повторила старуха с торжеством, скрыть которое не смогла, да и не желала. - Во-он кладбище! - Она ткнула за окно.
- Полный лес захоронений. Только ни крестов, ни плит опознавательных. И хоронили по двое-трое в гробу, в исподнем… А то и просто в простынях. Одежды, уж извините, не было. После войны-то! Может, у вас в Прибалтиках как сыр в масле катались? Вас же немцы не больно трогали. Своих-то! А у нас, извините, каждая пара кальсон на счету была. Теперь поди найди, поди отличи. Так что, ауф-видерзейн, господа хорошие!
Эстонцы, так и не поняв толком причину старушечьего раздражения, угрюмо потянулись к выходу. Следом, не попрощавшись, вышел Понизов.
Кайдалова проводила его хмурым взглядом.
- Правду говорят про яблоко и яблоньку, - пробурчала она. - Ведь не видел никогда отца. А что тот шалопутом прожил, что этот без царя в голове.
На крыльце Понизов нагнал удрученных эстонцев.
- Что значит по-русски "хрэнушечки"? - вопросил Валк.
- Значит, два года псу под хвост, - перевел ему Тоомс. Невольно простонал.
- Будет, братан, - Понизов приобнял друга. - Не кори себя. Ты этот путь прошел до конца. Место смерти установил. Есть чем перед своими отчитаться. А насчет остального… Сволочная, конечно, старуха. Но в этом права. Зарывали вперемешку, так что найти, да еще опознать - безнадега.
- Константиныч! - окликнули сзади. От аптеки в грязном халате со шваброй поспешала баба Лена.
- А я ведь вспомнила! - на ходу, торжествующе выкрикнула она. - Точно, что был. Даже лицо перед глазами. Мордастое. Но только от старости ввалилось.
- Знаем уже, - подтвердил Алекс. - Другая беда. Хотели останки найти. А оказалось, что хоронили без примет, без табличек. Даже без одежды.
- Это да, - признала баба Лена. - Трудное время было.
Всколыхнулась.
- Но погодите! Вашего-то как раз в одеже хоронили!
Эстонцы, похожие на снулую рыбу, разом ожили. Окружили старушк у.
- Ну да, - подтвердила та. - В одёже, скалабудах. Вы ж у Кайдалихи были? Ее б и поспрашали. Она знает… Хотя эта соврет, недорого возьмет. У нее, стервы, с сороковых годов кличка Нельзяха.
Глазами она нашла Понизова, - не наболтала ли чего лишнего? Но тот поощрительно кивнул.
- Вот если Ксюшка Гусева где жива. Она тогда лечащим врачом была и очень, помню, хлопотала. И костюм они с главврачом, Константин Александровичем, отцом вашим, справили. И место захоронения сама подобрала. Их тогда обоих после той истории поприжали. Константин Александровича особенно - в органы даже тягали. На каком-таком основании штаны покойнику выделил. Не в целях ли теракта? Совестливый человек был, хоть и негромкий. Сердце и разорвалось. После этого и Ксюшку вышибли. Очень она смерть отца вашего переживала. С Кайдалихой на людях поскандалила, - страшное дело. И стукачкой ее называла, и по-всякому. Сразу и уехала. Лет десять тому в Калинине ее видели. Может, и жива еще. Чего ей, пацанке, не жить? Должно, семидесяти нет.
Николай Понизов об отце знает мало. Родился после его смерти. За долгие годы в Бурашевской психбольнице сменился не один главврач. Но - странное дело - именно память о руководителе клиники пятидесятых засела в народном сознании. Вспоминали как о слабовольном руководителе, при котором Бурашевская больница была превращена энкавэдэшниками в разновидность тюрьмы. Куда запирались арестованные, содержать которых предписывалось без приговора и без огласки. И те, кого сюда запирали, редко, по слухам, выживали более полугода. Было ли так на самом деле или недобрая молва пущена кем-то из недругов Константина Понизова, оставалось гадать. Письменных свидетельств не сохранилось. Живых очевидцев, кажется, тоже.
Пытался расспрашивать мать. Но мать, вскоре вышедшая вновь замуж, о первом муже вспоминала неохотно. А если упоминала, то больше как о самовлюбленном рохле. Но фамилия Гусевой, которую услышал от бабы Лены, Николаю была знакома. Как-то, копа ясь в отцовских книгах по психиатрии, в одной из них обнаружил несколько писем, не замеченных матерью и потому сохранившихся. Это была фронтовая переписка отца с некоей Ксенией Гусевой, из которой он понял, что женщину эту, вместе с которой воевал, отец, единственную, любил. Матери о своей находке, конечно, не сказал.
Но теперь, когда Николай узнал, что влюбленные, оказывается, после войны воссоединились в Бурашево, у него появился личный мотив найти Гусеву, - очень хотелось побольше узнать о таинственном отце. Не верилось, что никчемного рохлю может так истово любить женщина.
Год 1956
1.
Князь проснулся среди ночи от духоты и горячечного бормотания, доносившегося с койки, на которой лежал номер 12, о котором Князь давным-давно разузнал, что зовут его Константин Якобович Пятс.
Откинувшись на тощей подушке, номер 12, несомненно, бредил во сне. Но что-то в этом неконтролируемом, вроде, бреде показалось Князю необычным. Он пересел на койку к соседу, всмотрелся в орошенное капельками пота лицо, жадно вслушался в странно-знакомые звуки. Распрямился, потрясенный, - впавший в беспамятство старик на французском читал стихи Аполлинера.
Князь откинул куцее, промокшее насквозь одеяльце, дотронулся до скользкой, надсадно хрипящей груди. Жизнь в ней, кажется, едва теплилась. Собрался позвать палатную сестру. Но от прикосновения Пятс очнулся, открыл глаза. Дыхание несколько выровнялось.
- Я что, бредил?
- Еще как, - Князь кивнул. Услышал, что скрипнула и замерла койка под третьим соседом, переведенным в палату Кайдаловой, - сразу вслед за Пятсом. Сам перешел на французский. С удовольствием повторил услышанное:
- "Король я, но умру бродягой под забором". Давно не приходилось слышать. Не знаю, какой вы президент, но произношение вполне приличное. Откуда знаете Аполлинера?
- Приятельствовали в девятьсот пятом, - объяснился Пятс. Подышал, набираясь сил. - Я тогда от смертного приговора бежал из России в Швейцарию.
- Тогда всё может быть, - нижняя губа Князя уважительно оттопырилась. Он продолжил. - "Родился Иисус! Его настало время! Бессмертен только он, рожденный в Вифлееме!"
- Пан умер! Умер Пан. И больше нет богов! - закончил Пятс - через силу. - А вы? Для вас кто Аполлинер?
- Ну, чести быть знакомым, конечно, не имел. Родился, правда, во Франции, но через десять лет после его смерти. Отец его обожал. Он в эмиграции сильно поэзией увлекся.
- Выходит, вы в самом деле князь?
- Всамделишней не бывает.
- Подумал, что стукач, - старик пытливо присматривался к молодому парню.
Князь хмыкнул:
- Стукачи по десятку лет не сидят. Правда, на днях обрадовали, будто вот-вот освободят. Но - уже изверился.
Князь провел носовым платком по желтому лбу старика. Платок увлажнился, - будто росу собрал. Озабоченно покачал головой:
- Похоже, вас всерьез прихватило. Испугался, что во сне умрете.
Лицо Пятса исказила гримаса, - он попытался засмеяться:
- Когда-то, когда я был президентом… Был-был, - Пятс успокоительно дотронулся до руки молодого соседа. - Возле президентов полно прожектеров крутится с завиральными идеями. Нашелся чудак. Предложил медицинский курс: как не умереть во сне… Как же я смеялся, когда услышал… Тогда я еще умел смеяться… На самом деле умереть во сне - счастье, которым Господь одаривает праведников. Я, видно, не заслужил этой благодати.
Он закашлялся надсадно.
- Однако сейчас вы проснулись. И, кажется, всерьез болеете. Я позову помощь, - Князь сделал движение подняться, но Пятс поспешно дотронулся до его кисти, - силы сжать чужую руку в нем не осталось.
- Не надо, прошу! Всё в порядке. Я не болею, я умираю. И наконец-то. И слава богу!
- Но вы мучаетесь!
- Оставьте! Я православный. А по православным канонам мученическая жизнь и смерть полностью искупают все, совершенные при жизни прегрешения, вольные и невольные. Так что еще и в выигрыше окажусь, - по лицу скользнуло подобие улыбки. - Не о том боль. И не спорьте. Сами видите, у меня не осталось времени на споры. Вы правду сказали, что вас отпустят?
- Тьфу-тьфу, - Князь опасливо сплюнул.
- Тогда нам надо поговорить.
Князь пригнулся, перешел на французский:
- Если это и впрямь для вас важно, тогда лучше на аполлинеровском.