Дискуссия прошла довольно оживленно, и после нее Гертруда поделилась со мной своим впечатлением. Ей показалось, будто Хатчинс и Адлер решили, что она предоставила студентам чересчур много свободы. Оба порекомендовали ей объяснить студентам, о чем думать, и помочь им сформировать свои мысли, на что она ответила: "Я всегда позволяю молодым людям формулировать свои собственные идеи самостоятельно".
По окончанию дискуссии мистер Адлер сказал Гертруде: "А сейчас отправимся на обед к мистеру Хатчинсу". Все четверо покинули место встречи и направились к дому президента университета. По дороге мистер Адлер сказал: "Мне прежде не доводилось видеть студентов, готовых беседовать с таким размахом, какого добились вы". "Они всегда склонны говорить, они любят говорить", - заметила Гертруда. "Но не с нами", - уточнил Адлер.
Миссис Хатчинс была очаровательной, очень красивой женщиной, чей дом был исключительно комфортабельным и элегантным. За обедом случилось непредвиденное: вошла служанка и обратилась к миссис Хатчинс, но так, что все слышали: "Полиция, мадам". Мистер Адлер откинулся в кресле, побагровев, и обратился к мисс Стайн: "Полиция!". На что Гертруда спокойно ответила: "Все в порядке. Это мисс Бутчер устроила для нас поездку с полицией нынешней ночью". Вошла мисс Бутчер, мы распрощались с Хатчинсами и отправились по различным местам, где полиция могла ожидать происшествий. Шла охота на преступника, которого предполагалось поймать в этот вечер, и мы должны были принимать участие в этом мероприятии.
Мы посетили несколько мест сомнительной репутации и полицейские - их было двое в небольшом автомобиле - спросили: "Мисс Стайн, куда вас отвезти? Где в Чикаго вы остановились?". Она дала им адрес семьи Гудспид, что было, естественно, в совершенно другом направлении. Когда мы туда добрались, наше приключение позабавило миссис Гудспид.
При следующей встрече мистер Хатчинс предложил Гертруде прочесть серию лекций об английском языке группе студентов, которую подобрал Торнтон Уайлдер. Среди них двое или трое особенно заинтересовали Гертруду - они впоследствии переписывались с ней. Лекции прошли довольно живо, но когда Торнтон Уайлдер предложил кое-кого из молодых людей исключить, Гертруда отмахнулась.
Мы вернулись на восточное побережье, навестили двоюродного брата Гертруды в Балтиморе. В Балтиморе вы встретились и с Фитцджеральдом. Это было накануне Рождества, он ожидал появления Зельды из хосписа. Ей позволялось на праздники быть дома. Когда она появилась, в гостиную для встречи с мамой привели и ее маленькую дочь Скотти.
Гертруда, увидев Скотти, сказала: "Извини, Скотти, у меня нет для тебя рождественского подарка, поскольку я не ожидала увидеть тебя". "А что у тебя в кармане?". Гертруда достала из кармана карандаш и мне помнится, как Скотти сказала: "Я сохраню его на память".
Зельда, выглядевшая еще милее, чем прежде, принесла несколько картин, недавно ею нарисованных, и попросила Гертруду их посмотреть. Гертруде картины понравились, и Зельда предложила выбрать одну в подарок, что Гертруда и сделала.
Посетили мы и Вашингтон и Белый Дом, где были приняты миссис Рузвельт. По ее словам, Президент был не здоров и не смог нас принять, на что Стайн любезно ответила "Понимаю". Миссис Рузвельт также проинформировала, что нас примет в своей резиденции один из важных чиновников Белого дома, но кто им был, не помню.
Мы вернулись в Нью-Йорк и отправились в Новую Англию, по дорогам которой нас возили супруги Роджерс в автомобиле их приятельницы, миссис Вессон из семьи изготовителей револьверов. Стояла зима, церкви в Новой Англии смотрелись в белом одеянии как на почтовых открытках. Посетили колледж Вассар, студентки были красивы и стильно одеты. Но тамошнюю еду Гертруда есть не смогла и попросила яйцо всмятку и апельсин.
Следующим в расписании был юг страны. С Карлом Ван Вехтеном мы поехали в Ричмонд, где нас представили Эллен Глазгоу. За обедом я сидела рядом с Джеймсом Бренч Кейблом, который спросил меня: "Что, Гертруда всегда серьезна?" "Крайне" - ответила я. "Тогда другое дело". "Для вас, но не для меня" - сказала я.
В Чарльстоне деревья камелии очень высоки и полны красных, розовых и белых цветов. Там у нас был очень добрый гид, один профессор. Он показал нам дубовые деревья, принадлежавшие к Клубу Столетних дубов. Лекцию в Чарльстоне Гертруда прочла в красивом историческом здании, не очень большом. Гертруду здание не так заинтересовало как меня. Зато она получила удовольствие от объявления около аэропорта в Атланте: "Покупайте ваше мясо и пшеницу в Джорджии!".
Мы летели в Новый Орлеан, самолет довольно опасно парил над дельтой Миссисипи и морем. В Новом Орлеане нас приветствовал Шервуд Андерсон, к большой радости Гертруды. Он показал нам старые кварталы Нового Орлеана, базар и дома нескольких старожилов, один из которых носил славное испанское имя. Шервуд принес нам замечательные апельсины, очень сладкие и сочные, совсем не похожие на те, что имелись у нас во Франции. Он очищал их для нас от кожуры и приговаривал: сейчас можете их есть. Это было в нем так по-западному! Он показал нам, где выращивали некультивируемый рис, который мы ели на день Благодарения в Новой Англии. Сбор риса - дело довольно опасное.
Из Нового Орлеана мы летели в Форт Уорт и оттуда - в Чикаго, где остановились в квартире Торнтона Уайлдера. Расписание лекций привело нас и в Даллас, в школу мисс Элы Хокадей, где выступала Гертруда. Цветы в Далласе, как дикие, так и выращиваемые, были дивно хороши, яркие и пахучие. Молодежь в школе - веселая, жизнерадостная и сметливая. Мисс Стайн проводила каждое утро с девушками, гуляя и беседуя с ними. На лекции они проявили удивительное понимание ее произведений. Она дала также лекцию в Женском клубе Далласа, где состоялось довольно приятная дискуссия.
Из Далласа наш путь лежал на Запад, в Калифорнию. В те времена самолет спускался над Аризоной, затем поднимался опять, и большую часть пути довольно опасно летел меж двух горных хребтов, внезапно спускаясь в Лос-Анджелесе.
У нас было письмо к одной из приятельниц Ван Вехтена, которую мы встречали в Нью-Йорке. Она спросила меня, согласится ли Гертруда Стайн прийти на обед и встретиться с некоторыми из ее друзей, Чарли Чаплиным среди них. "Конечно, она пойдет, - сказала я, - только не надо за столом иметь много людей". "Восемь?". "Отлично!". "Хотела бы она пригласить кого-нибудь, кто живет здесь?". "Да, Дешилла Хэммета". "Я не знаю его, но попробую привести", - сказала хозяйка.
На вечерний обед нас попросили прийти к 7:15. Хозяйка рассказала: "Издатель не хотел давать адрес Дешилла Хэммета, но я выяснила местопребывания Дешилла у директора фильма, поставленного по его роману, и послала ему приглашение: "Гертруда Стайн обедает у меня завтра вечером, не сможете ли вы прийти и встретиться с ней?". Он ответил: "Если мне будет позволено взять с собой будущую хозяйку дома, Лилиан Хеллман". На что наша хозяйка ответила: "Будет чудесно"".
Когда мы пришли, появился и Дешилл Хэммет и сказал Гертруде Стайн: "Сегодня первое апреля и когда я получил приглашение, то подумал, что это первоапрельская шутка". "Видите, это не так", - ответила Гертруда Стайн.
Когда прибыл мистер Чаплин, я сказала ему: "Единственные фильмы, которые мы смотрим, - ваши". Что было не совсем правдой.
Беседа за обедом протекала довольно живо. Мистер Чаплин привел с собой Полетт Годдар, enfant terrible. Присутствовал также испанский дипломат и брат хозяйки дома, директор фильма. После обеда появились и другие гости и среди них Анита Лос, которая тут же пришлась мне по душе. Кинорежиссеры собрались вокруг мисс Стайн и спросили: "Нам хотелось бы знать, как вы добились такой огромной популярности". Она ответила: "Собирая малую аудиторию", после каковых слов они отодвинули от нее свои стулья, обескураженные услышанным советом.
Гертруда Стайн арендовала автомобиль, и мы поехали через Санта Барбару, по побережью в Монтерей, превратившийся, к моему изумлению, в процветающий, кипучий городок на месте очаровательной деревеньки, в которой я отдыхала в юности. Кругом виднелись регулировщики движения, которых мы очевидно игнорировали, ибо нас остановил полицейский: "Что вы, леди, делаете?". Я ответила: "Пробую найти глиняный домик мадам Бонифацио, где я обычно останавливалась". "Они переехали выше, на холмы". "Передвинули глиняный домик?". "О, да, восточный миллионер так пожелал". "А розовый куст Шермана?". "Он тоже переехал на холмы вместе с домом".
Мы добрались до отеля "Дель Монте" поздно ночью, и тут же раздался звонок от Мейбл Додж: "Привет, когда я смогу увидеть Гертруду?". Я ответила: "Думаю, что не получится". "Что?". "Нет, она собирается отдыхать". "Робинсон Джефферс хочет ее видеть". "Ну, придется ему обойтись без нее".
Пища в "Дель Монте" была такая же замечательная и в годы моей молодости, а в меню были моллюски абалоны - блюдо, до того мне неведомое. Мы отдыхали там несколько дней, а затем уехали в Сан-Франциско - в тот день вылетел первый самолет в Гонолулу.
В Сан-Франциско автомобильное движение на холмистых участках было организовано хорошо, но с нашей точки зрения, довольно опасно. Однако Гертруда Стайн смогла втиснуться на свободное место за углом отеля. Мы устроились в номере с видом на Голден Гейт. Комнаты украсили цветы, присланные Гертрудой Атертон, подругой Ван Вехтена, моей подругой Клэр де Груши и женщинами клуба Американских женщин.
Возвращение в родной город было волнующим и тревожным. Он был совсем другим и все-таки прежним. Вскоре раздался звонок двух старых подруг - Хильды и Фофи Браун, они интересовались, могут ли они чем-то мне помочь. Женский клуб Сан-Франциско прислал двух представительниц договориться о лекции. На следующий день эти обе женщины взяли Гертруду под свою опеку, а я встретилась с другим старым приятелем - Сидни Джозефом, братом Нелли Жако. "Невозможно! - сказала я. - Не ожидала тебя увидеть". "Что ж, но вот я", - ответил он.
Я вошла в лекционный зал одна и увидела бесконечное число знакомых лиц, кто-то кланялся мне, кто-то махал рукой. Я старалась сесть тихо и незаметно, но обнаружила, что многие хотят поговорить со мной. Дорогая моя подруга Мэй Колман поклонилась и кивнула головой - будто и не прошло почти тридцати лет с нашего последнего разговора.
Обсуждение лекции было обычным, но толпа людей, окруживших Гертруду после лекции, вела себя куда оживленнее. Предполагалось, что Гертруда Стайн будет подписывать книги, и многие предложили мне: "Когда все закончится, можем ли мы встретиться с Гертрудой Стайн и отвезти вас в отель". Один из них сказал: "Знаете, нам очень нравился ваш отец, ваша мать была ангелом, да и вы сами очень дороги нам". Я отметила нисходящий порядок.
Следующая лекция состоялась в университете Калифорнии. Там мы обнаружили, что цветы в пустыне были в самом расцвете, их можно видеть даже в северной части, если туда поехать, что мы и осуществили на следующий день. Редкие виды цветов, которые мы там увидели, создали действительно удивительную картину.
Гертруда Атертон пригласила нас на ленч в особый рыбный ресторан на набережной и еще на обед в честь Гертруды Стайн, где Гертруда встретилась со многими людьми. Когда ее представили гостям, один из присутствующих спросил, где она родилась, она ответила: "В Питтсбурге, Пенсильвания". Он был шокирован. Следовала бы говорить "Калифорния", как я ей постоянно советовала, но убедить ее изменить место рождения было невозможно.
Посетили мы и место моего рождения, хотя в том знаменитом пожаре наш дом сгорел, как и дом, где я жила с отцом до своего отъезда. Строился один из мостов, что, по моему мнению, значительно портило окружающий вид.
Миссис Атертон устроила нам поездку в женский монастырь в Сан-Рафаэле, где ее внучка была монахиней. Миссис Атертон рассказала, что монахиня-матушка - из Сан-Франциско, обожает городские новости, так что придется с ней потолковать. Монастырь красиво расположен среди деревьев и цветов, мы провели там чудесный день. Из Сан-Франциско мы планировали поехать на север, в Сиэтл, но на это потребовалось бы много времени и мы решили лететь в Омаху. В те дни перелеты длились долго, и остановка в Омахе сделает перелет менее утомительным. Перелет через горы Сьерра-Невада наградил меня самым красивым ландшафтом, какой мне довелось видеть в жизни.
После Омахи - остановка в Чикаго, у Бобси Гудспид. Вновь увиделись с Торнтоном Уайлдером, занявшим место в наших сердцах на долгие годы.
Отсюда начался конец нашего американского визита, ибо у нас оставалось мало времени до отъезда в Париж. Карл Ван Вехтен сказал Гертруде: "Теперь тебя не будут тревожить незнакомые люди со своей болтовней". А Бернар Фай спросил у меня: "Разве постоянное желание окружающих поговорить с Гертрудой Стайн не раздражает ее?". "Нет, - ответила я, - для нее это как общение с соседями в Билиньине".
Из Нью-Йорка мы отплыли во Францию на том же самом корабле "Шамплене", который доставил нас сюда шесть месяцев тому назад. На пароходе мы получили записку от Павлика Челищева, плывшего тем же рейсом. Он спрашивал разрешения встретиться с Гертрудой. Она вежливо ответила "да", хотя не хотела его видеть. На корабле царил комфорт, еда была исключительной - все было так же, как на пути в Нью-Йорк.
В Париже мы распаковали книги и вещи, приобретенные в США, и приготовились к Билиньину. Забрали обеих собак - Баскета и Пепе. Баскет находился в Булонском лесу. Мы поехали за ним, но его взяли на прогулку, поэтому пришлось подождать. Пепе, оставшийся у Маратье, с радостью прыгнул нам в руки, как и в первый раз, когда попал к нам.
Билиньин показался нам спокойнее и приятнее, чем помнился. Мы немедленно посадили овощи и американскую кукурузу и начали приводить в порядок сад. Я занялась рассадкой fraises des bois, вечная забота.
10
Лето в Билиньине - время напряженное, приятное и продуктивное. Выращивание овощей стало увлечением, а цветы им были всегда. Работа в саду доставляло удовольствие, хотя иногда случались неприятности. Однажды я взобралась на ящик, чтобы дотянуться до самой высокой ветви французской фасоли, обвившей шест. Ящик сломался, я свалилась, а на меня - фасоль. Гертруда Стайн считала меня чересчур рисковой и сказала: "У нас и так достаточно разнообразных овощей".
Наша соседка, баронесса Пьерло, выращивала 57 видов овощей, как огурцов компании Хейнц, и я считала, что обязана иметь не меньше. Но чем старше я становилась, тем больше времени уделяла кулинарии, так что к концу дня меня не хватало на другое.
Мадам Пьерло и большой поэт Поль Клодель были старыми и очень близкими друзьями. Они часто встречались, с тех пор как он купил шато недалеко от Беона.
Мадам Пьерло родилась в католической семье, но, как выразился однажды Бернар Фай, обратилась к Жан Жаку Руссо и никогда от нового пристрастия не отступала. Однажды она сказала Гертруде: "Мне надоели поучения Клоделя по поводу моей религии, ему следует оставить меня в покое и позволить идти своей дорогой. Если он снова поднимет об этом разговор, я встану и уйду". Гертруда сказала: "Ты так не поступишь". "Нет, - согласилась она, - но придумаю что-нибудь".
Она вернулась к этому вопросу во время следующей встречи. "Я нашла средство остановить Клоделя", - сообщила она. "Неужто?" - удивилась Гертруда. "Да. Я сказала ему напрямую, что абсолютно счастлива без его усилий вернуть меня в лоно матери-церкви". А он в ответ: "О, это нормально. Я знаю, что когда попаду в рай, ты встретишь меня с распростертыми объятиями". "Кто тебе сказал, что я умру первой?" - отреагировала мадам Пьерло.
Еще до нашего отъезда из Нью-Йорка Торнтон Уайлдер предложил Гертруде и мне остаться там, он снимет нам домик на Вашингтон Сквер. Идея сперва показалась Гертруде заманчивой, но в дальнейшем не обсуждалась. А теперь Торнтон приехал в Билиньин.
Я посадила обычные орхидеи, которые мы заказали у цветовода из Женевы. Корни были фантастически необычной формы, как вытянутая рука. Когда я посадила их в землю и засыпала, то не ожидала увидеть цветы. Но одна небольшая красивая орхидея все-таки выросла и заполнила пустое место в одной из 26 клумб на террасе.
Я посадила также мальву, и она дала крупные цветы разнообразных форм и расцветок, которые долго, как и в саду, стоят в вазах в доме. Джеральд Бернере взял у меня один из горшков с мальвой, поставил на столик в саду и покрасил. Пьер Балмэн приехал из Экс-ле-Бена и попытался составить для меня букеты, но у Джеральда было больше опыта и букеты выходили у него лучше.
В конце лета мы вернулись в Париж, и Гертруда подготовила лекции для Кембриджа и Оксфорда. Мы полетели туда в январе. Как и прежде, лекции пользовались огромным успехом.
На следующий год мы снова посетили Англию, на сей раз на премьеру "Свадебного букета". Джеральд Бернере написал музыку для этого балета. Остановились мы в Фарингдон Хаус, загородном имении, и Джеральд проиграл нам свою музыку, привлекательную и веселую.
В Фарингдон Хаусе каждый год проводился специальный праздник, во время которого в гостиную вводили белую лошадь. Лошадь принадлежала миссис Бетжмен. Лошадь была дрессированной, поднималась по ступенькам в гостиную и там опускалась на колени. Лошадь угощали, одновременно с гостями, чаем. Вся процедура происходила без малейшего нарушения интерьера комнаты, уставленной красивыми цветами и другими предметами.
После нескольких дней, проведенных в Фарингдон Хаусе, мы отправились в Лондон на репетицию в Ковент Гарден. Директором постановки была Нинетт де Валуа и она консультировалась с Гертрудой Стайн и Дейзи Феллоуз.
На премьере присутствовали многие знакомые Гертруды Стайн. По окончании спектакля она и Джеральд Бернере под аплодисменты зрителей появились на сцене и поклонились публике.
Сомерсет Моэм подошел ко мне с расспросами - он хотел знать, как воспримет его парижское общество.
Будучи в Англии, мы навестили наших добрых друзей - семейство Эбди. Познакомились мы с ними в период их проживания во Франции, обедали в их шикарном доме на Сен-Жермен. Помню, когда мы появились в их доме, я все осмотрела и решила, что дом был перестроен, этому легло было поверить. На самом деле он был таким с момента постройки.
Именно Берти, сэр Роберт Эбди, посоветовал Гертруде: "Вы должны написать историю ваших друзей и того времени". Что она и сделала, написав "Автобиографию Элис Б. Токлас". Совет этот последовал в тот момент, когда, выйдя из великолепного сада в его доме, мы направлялись к автомобилю. Вскоре семейство Эбди решили покинуть Сен-Жермен из-за английской системы налогообложения, наказывающей отсутствующих хозяев, и купили дом в Корнуолле, где мы сейчас и остановились.