К тому времени Гертруда Стайн была в очень тяжелом состоянии, я сидела рядом с ней и где-то в середине дня она спросила: "Каков ответ?". Я затихла. "В таком случае, каков вопрос?". Вся вторая половина дня была беспокойной, тревожной и неопределенной. В конце дня ее отвезли на операцию, больше я никогда ее не видела.
Жизнь в одиночестве
(избранные письма)
Карлу и Фане Ван Вехтен, Нью-Йорк.
31 июля 1946, среда
улица Кристин, 5, Париж VI.
Дорогая Фаня и дорогой Папа Вуджюмс!
Я вернулась в субботу домой, отослала телеграмму и положила перед собой конверт и бумагу. Сейчас я пытаюсь рассказать вам все по порядку. Для нас, кто беззаветно любил нашу Малышку Вуджюмс, кажется, легко рассказать все как есть, но опустошенность очень, очень велика и особенно, особенно тягостна, когда я с вами наедине. Но существует множество деталей, которые вам надлежит узнать, и постепенно вы узнаете их все. Малышка неоднократно повторяла еще неделю тому назад, каким ты был преданным другом с самого начала и как замечательно, что именно ты написал прекрасное предисловие. Оно оказалось одним из трех последних радостных событий для Малышки - это, первые два экземпляра "Брюси и Уилли" и телеграмма от Монти, сообщающая о премьере пьесы. Чудо, так вовремя случившееся. Больше нельзя откладывать и я попробую рассказать вам, как все произошло. После поездки в Бельгию, перед самым Рождеством Малышка пожаловалась на усталость и сказала, что не будет разъезжать как прежде, нам надо меньше встречаться с людьми - чересчур изнурительно - и оккупация и встречи - чуть ли не со всей американской армией. В апреле доктор рекомендовал ей поправить свое здоровье, а затем сделать операцию. Малышка и хотела укрепить свое здоровье, но отказалась от операции
- она и почувствовала себя лучше, но заметно худела. Наконец она согласилась отправиться в Сарт, в очаровательный дом, который предоставил в наше распоряжение один из друзей. Но внезапно, на следующий после прибытия день, случился короткий, но тяжелый приступ. После его окончания Малышка почувствовала себя лучше, и мы оставались там до четверга, когда она, наконец, согласилась вернуться в Париж, в американский госпиталь в Нейи - мы обе были полны надежд и планировали вернуться в Сарт в сентябре. Были призваны все крупные специалисты, и они сказали, что Малышке нужно пройти предварительное лечение в течение нескольких дней для успешного исхода самой операции. В пятницу утром они отказались делать операцию. Усталая, измученная Малышка прогнала врачей, заявила, что не хочет больше их видеть. Она была в ярости, была угрожающей и убедительной - как тридцать лет тому назад, когда нападали на ее произведения. Мы нашли Валери-Радо и Лериша, и они согласились, уступили ее мольбам. Лериш сказал мне, что три года тому назад риск был бы чересчур велик. Он также сказал, что не встречал подобного тяжело больного, который не страдал бы во сто раз сильнее - всего две недели страданий - ее организм был крепок и здоров, как и ее разум. И как же Малышка была прекрасна - в промежутках, когда боль ее оставляла - как никогда прежде. А сейчас она в склепе Американского Собора на набережной д’Орсэ, а я здесь в одиночестве. И ничего более - только то, что произошло. Вы поймете - я не в своем уме - все пусто и как в тумане. Папа Вуджюмс - она повторила мне дважды - тебе надлежит отредактировать сейчас неопубликованные рукописи, я должна оставаться здесь, портрет Пикассо отправляется в Метрополитен Музей. В воскресенье Джо Бэрри заберет меня в Сарт, чтобы привезти Баскета и наши сундуки. Еще надо рассказать многое, оно выскочило сейчас из памяти, но, возможно, я уже рассказывала. Все рукописи и письма три недели тому назад отосланы в Йельский университет, но много машинописного материала все еще здесь. Об этом - в следующем письме. Также позже отошлю телеграммы и вещи для Фани и тебя. Они просят фотографию для журнала Hommage, близкий друг Деноэль делает сообщение (для Фонтенебло) и он хочет использовать одну из твоих, не будешь ли ты возражать, если я передам фотографию ему. Дж. Флэннер обещала сохранить французские газеты - я пошлю их вам. Простите меня и поделитесь со мной хоть толикой той твоей огромной любви к нашей дорогой Малышке Вуджюмс. Вечно любящая, очень любящая и одинокая
Мама Вуджюмс
____________
Карлу Ван Вехтену, Нью-Йорк.
3 сентября 1946 г.
улица Кристин, 5, Париж VI.
Дорогой папа Вуджюмс!
Твое длинное письмо пришло три дня тому назад, но только сейчас я нашла достаточно времени, чтобы ответить на него. Приходящая работница не появилась, Баскет потянул меня, палец прищемило дверью, ладно сейчас после всего, забудем об этом и начнем сначала.
Нет, Гертруда определенно хотела опубликовать все - ни Малышка, ни я не предполагали, что осталось много ранних неопубликованных работ - Малышка всегда концентрировала свое внимание на настоящем, на продолжающемся настоящем - она определенно имела в виду все. Малышка упомянула об этом в больнице - она сказала мне, что просила тебя об этом, потому что полностью доверяет тебе и никому другому - до самого своего конца она полагала, что продолжающееся настоящее - для нее, и не только как творческий метод.
Не составят ли три пьесы небольшую книжку - хотя перечитывая твое письмо, вижу, что не таково твое намерение, извини меня. У пьесы в Йейле всего несколько страниц, называется "Игра имен".
"Четыре в Америке" можно отдать Торнтону Уайлдеру. Около восьми месяцев тому назад он написал Малышке, что хочет отредактировать эту книгу (de luxe, не упоминалось, но имелось в виду) - на что она ответила "да" - с тех пор от Торни ни гу-гу - он всегда был либо интенсивным корреспондентом, либо никаким. Здешний юрист говорит, что послал тебе копию завещания - получил ли ты ее? Юрист в Балтиморе пытается стать распорядителем - поскольку Аллан и я, как живущие за границей, не можем принимать решения сами (штат Мериленд). Дал ли этот распорядитель о себе знать?
О, дорогой, только не [издательство] "Хатон Миффлин", ни за что - я разгневана, ни с чем несравнимо. Беннет Серф, которого ты раздобыл для Малышки - замечательный человек - было бы злодейством думать о ком-то другом (книгу "Пикассо" отдали "Скрибнеру", после того как "Рэндом Хаус" - в период отсутствия Беннета, полагаю - отказалось).
Пытаюсь через Джо Бэрри слушать инсценировку "Да" на радиостанции Коламбия. Монти впечатляет - очень выразительно, мы решили. Трудности Тони с невнятностью уменьшаются - исчезают как весной утренние заморозки - они оба нам очень понравились - Малышка была уверена, у них все получится.
Обещание Дженет Флэннер собирать вырезки касается в основном "Н. Й. Геральд-Трибюн" - наиболее интересные, французские, не включены, поэтому я немедленно связалась с французскими агентствами, но они не работают ретроспективно, потому у меня только две и лучшие - Жюльена Грина и Марселя Швоба - которые пошлю тебе вместе с другими материалами. Я думала послать тебе все письма и телеграммы для передачи Йельскому Университету - если ты думаешь что это резонно. Отошлешь ли ты в Йейл множество журналов с публикациями Малышки - отошлешь ли ты книги первых выпусков с автографами, подаренные Малышке - твои - Жана Кокто - Фитцджеральда - Йелу? Потому что Аллан не будет знать, что с ними делать - для таких вещей он мне даст carte blanche - сейчас он разрешает делать с ними, все что хочу, и не спрашивать его. (Он позже заинтересовался картинами, но книги для него тема закрытая).
Одним вечером ко мне пришел Ричард Райт, предварительно предупредив, что хочет забрать картину Фрэнсиса Роуза, которую купил с помощью Малышки. Я ответила, что как только найду, отправлю ему. Джо Бэрри сказал мне, что он взял картину как раз перед тем, как мы отправились в Сарт - я сообщила об этом Р. Райту. Пока Райт рассказывал, что его Юлия может избрать два различных пути в жизни, пришел Пьер Рой (он позвонил заранее). Пьер Рой не мог понять ни его американский, ни его французский, поэтому Райт ушел, и я надеюсь больше с ним не видеться.
Да, было несколько писем от Шервуда Андерсона, с дюжину или больше - очень приятные, не длинные и не касающиеся литературы - в действительности, вообще ни одного, касающегося литературы, за исключением писем Торнтона Уайлдера и студентов - никого из ее друзей.
Никаких писем Малышки к Пикассо или кому-нибудь другому с советами не существует - потому что Малышка никогда не писала чего-нибудь подобного - она никогда особенно не советовала и viva voce. Малышка сообщала извечные истины, которые, и это знала почти каждая пожилая женщина в деревне, можно пересчитать на пальцах. Ее последней была следующая: отправляйся домой и стань мучеником - это то, в чем твоя страна и ты - вы оба нуждаетесь. Один солдат сказал ей: "А как насчет вас, мисс Стайн - я так поступлю, если и вы так поступите". "Можешь идти - я это доказала еще до того, как ты родился", - был ее ответ. А посему нет абсолютно ничего, чтобы предложить [издательству] "Харпере Джуниор Базар". Собственное отрочество Малышки полно болезненной памяти - и она всегда была полна симпатии к молодым, страдавшим от мучений, но не считала, что может давать какие-то советы - ты прорываешься сквозь страдания, как только можешь. Она цитировала одного приятеля, который повторял: любой совет хорош, если он достаточно суров.
Вирджил, как я понимаю, уезжает через десять дней (он все еще в Германии), и привезет тебе кое-что от Малышки - а что, зависит от того, сколько он берет с собой - но определенно коралловую печать "роза есть роза", потому что она не занимает места - есть и другие вещи, которым надлежит быть у тебя - среди них китайское пальто и юбка (их немцы не забрали, потому что эти вещи долгие годы лежали наверху) для Фани. О, Карло, разве могло такое совершенство, такое счастье и такая красота, что присутствовали здесь, уйти!? Лучше я отправлюсь с Баскетом на прогулку и отошлю письмо, прежде чем начнется дождь - погода ужасна
- солнце никогда не появляется. Это не все ответы на твое письмо, надо рассказать еще об Ольге Пикассо - в следующий раз я найду время. Говорила ли я тебе, что Фернанда Оливье написала мне?
С нескончаемой любовью к вам обоим,
Элис.
____________
Карлу Ван Вехтену.
22 октября 1946 г.
улица Кристин, 5, Париж VI.
Дорогой папа Вуджюмс!
Не хочу отправляться в постель, не написав тебе. Этим утром мы перевезли Малышку из склепа Американского Собора на Пер-Лашез. Старший священник Бикман, которого она знала и почитала многие годы, произнес молитвы - три псалма, и прочел те части литургии, против которых Малышка не возражала бы. Присутствовал Аллан с женой и десять близких друзей Малышки. Затем только Аллан с женой и я проследовали на Пер-Лашез - было множество красивых цветов, которые ей понравились бы - мягкое утро, но небо затянулось; теперь Баскет и я более одиноки, чем когда бы то ни было - все утро он впервые оставался в одиночестве, он расстроен, беспокоен, просыпается по ночам от кошмарных снов и прибегает ко мне в поисках утешения. Дорогой Папа Вуджюмс, посылаю тебе всю мою любовь и, конечно, Фане Вуджюмс.
Элис.
____________
Миссис Чарльз Б. Гудспид, Чикаго.
25 октября 1946 г.
улица Кристин, 5, Париж VI.
Дорогая Бобси!
Знаю, что добавляю к твоим нынешним заботам и обязанностям, - но в связи с настояниями Гертруды, я верю, что ты поймешь и простишь меня. Речь идет о Бернаре Фае и его пребывании в тюрьме. Ты знаешь, что у Гертруды были с ним продолжительные и близкие отношения - были разные периоды близости, но с тех пор как мы вернулись из Америки в 1935 году, они оставались неизменными. Гертруда полностью расходилась к ним в его взглядах на политику - довольно левых для США, роялистских для Франции - расходилась и во многом другом. Говорю это тебе, чтобы показать: она знала, понимала, ценила и в конце концов очень, очень привязалась к нему. У нее не было сомнений в его полной лояльности к друзьям и обеим странам. У него было достаточно врагов, одно время он утверждал, что коллекционирует их. Со времени освобождения он находится в тюрьме, он - антимасон и антикоммунист, это ведь не преступление - но именно сейчас эти убеждения опасны, он смело высказывал свое мнение. Со времен прежней войны он был другом маршала Петэна - не Виши или, господи прости, Германии. Если он и принял на себя обязанности директора Национальной Библиотеки, то ради спасения ее ценностей от германского грабежа - что он и сделал. Ни одной вещи не исчезло, пока он не покинул свой пост. Геринг запрашивал у него разные материалы, чтобы ознакомиться с ними в свободное время, но Б. Ф. не помог этому ужасному созданию (он так же спас от немцев Византийскую Библиотеку, принадлежащую американцам). Суд над ним отложен, в соответствии с французскими законами судья имеет право опросить свидетелей для подготовки обвинения. Гертруда хотела свидетельствовать, но ей как иностранке, не позволили появиться перед судьей, хотя ее письменное свидетельство было принято. А тем временем заключение в тюрьме серьезно повлияло на его, уже хрупкое здоровье. Кажется, что ничего уже нельзя сделать из-за границы, т. е. американцами, за исключением тщательно подготовленной кампанией в прессе. Вся история легла тяжелым грузом на душу Гертруде - тюрьма всегда вызывала у нее ужас - несвобода, невозможность передвижения, все это не покидало ее мысли, особенно с тех пор как она повстречалась с американскими солдатами, которые постоянно утверждали: "Мы не желаем, чтобы нами помыкали". Весной приезжал Фрэнсис Роуз и на каком-то приеме встретился с госпожой Дьюи. Госпожа Дьюи выразила желание помочь ему, она пообещала, что сможет. Но Фрэнсис уезжал рано следующим утром и сказал, что у Гертруды есть вся информация и она [Гертруда] сделает все возможное, если ее имя поможет. Госпожа Дьюи пришла, у них состоялась часовая беседа. Все, чего Гертруда желала - переправить его в хоспис под наблюдение его врача и под надзор полиции. Госпожа Дьюи, с которой я встретилась на короткое время, сказала, что кое-что может быть сделано со стороны Америки. Через две недели после этого мы отправились в загородный дом Бернара в Сарт, который он замечательно перестроил из старого монастыря. Я надеялась, а Гертруда была уверена, что отдохнет, очень надеялась. Но мы там пробыли только пять дней, после чего я отвезла ее в больницу. Все это время она без устали повторяла: госпожа Дьюи говорит, что ему можно помочь и что она это сделает. За несколько дней до смерти, когда мы были еще полны надежд, Гертруда сказала мне: "Если мы в течение недели ничего не услышим от госпожи Дьюи, мы ей напишем". Вернувшись домой, уже одна, я стала искать адрес госпожи Дьюи, и уже отчаивалась от неудачи, но получила очень теплое письмо от нее. В ответном письме я поблагодарила ее и упомянула об озабоченности Гертруды - овладевшей ею идеей освобождения Бернара Фая. Но с тех пор от нее неслышно было ни слова, а четыре месяца тому назад она уехала. Существует ли какой-нибудь другой способ сотворить чудо, неужто ничего нельзя сделать? Для меня это [спасение Б. Фая] стало святым делом - оно так было дорого Гертруде, по-настоящему единственной ее печалью. После смерти Хуана Гриса почти 20 лет тому назад, ничто не печалило ее больше, чем это - глубоко расстраивало, а [Дьюи] была единственной надеждой. Я рассказала тебе все подробно, чтобы ты смогла понять ситуацию - я оставляю на твое усмотрение, решай, захочешь ли ты чего-нибудь предпринять и какие шаги ты предпримешь. Я абсолютно верю в твои чувства к Гертруде, а ты должна верить чувствам Гертруды к Бернару - никто из вас не ошибся в своем друге. Дорогая Бобси, прости, что отнимаю у тебя столь много времени - существует много мелочей, которые я могу сделать для Бернара, но ни одна из них, ни на мгновение, не изменит его длительного заключения.
С самыми добрыми пожеланиями и с любовью к вам обоим,
всегда ваша Элис.
____________
Карлу Ван Вехтену, Нью-Йорк.
25 октября 1946 г.
улица Кристин, 5, Париж VI.