- Да, дядя Миша, а отвалы, как вы говорите, с отработанной рудой как выглядят?
- Ах я дурак! - схватился за голову дядька. - Я тут перед тобой распинаюсь, а ты же ведь даже элементарного не знаешь! И, правда, откуда ж тебе это знать? - Он взял со шкафа карандаш, ученическую тетрадь и вывел на ней дугообразную линию. - Это - Серебряная гора. Внутри она, наполовину полая. - Он нарисовал рядом с первой вторую дугу, пониже и поменьше. - Вот это, Петьк, отвал и есть. Это - еще один. - Он нарисовал еще одну дугу. - Это и есть отвалы с пустой породой. Базальтом. В ней нет серебра. И уж тем более сомневаюсь, что там есть золото. Это тебе ответ на вопрос, на самом ли деле там есть золото. Вряд ли. А вот если, Петьк, мы очутимся внутри Серебряной горы, увидим вот это. - Он провел под первой дугой две параллельные линии. - Длинный каменный тоннель. Он называется штольня. А внизу скорее всего бросится в глаза вот что. - Он провел еще две параллельные линии.
- Что это?
- Рельсы.
- А они-то зачем?
- Так породу-то чем вывозили? Вагонеткой. Давай ее вот сюда поставим… Вот здесь, - дядя Миша нарисовал внутри тоннеля вертикальные линии, - деревянные стойки. Из бревен. Потолок тоже может быть выложен бревнами.
- А зачем?
- А чтобы порода не обваливалась. Но это еще не все. Вот смотри, Петьк, от этого широкого тоннеля в разные стороны отходит множество узких коридоров. Они называются квершлагами. Квершлаг. Ударение на первом слоге. Повтори.
- Квершлаг, - повторил Петька.
- Ну вот и молодец. Кстати, Петьк, в некоторых квершлагах, где достаточно твердая порода, деревянные стойки могут отсутствовать. И каждый квершлаг, Петьк, заканчивается забоем. Ну то есть тупиком.
- А квершлаги могут соединяться между собой? - спросил Петька.
- В принципе нет. Но, наверное, в старых рудниках это возможно. В случае, если между двумя соседними квершлагами обвалилась порода и тогда они соединятся между собой. Но это, Петьк, опять же только мое предположение. - И он соединил изображенные на схеме два узких коридора одной линией. - Повторяю Петьк, это только теоретически. На деле же. На деле, нужно просто сходить туда и посмотреть…
- А мне можно с вами? - спросил Петька.
- Ой, не знаю, не знаю…
- Все-таки вдвоем-то не одному. Два мужика все-таки…
На улице хлопнула калитка.
- Т-с-с… - приставил палец к губам дядя Миша. - Даше обо всем этом ни слова.
Петька понимающе кивнул.
- А вот и я, - появляясь в дверях, сказала Даша. - Все нормально?
Две пары глаз, одни - молодые, яркие зеленые, другие - тусклые и серые заговорчески уставились друг на друга.
Вдруг Бумажкин почувствовал, что неимоверно хочет спать.
- О, да ты я, смотрю, засыпаешь. Пойдем-ка, друг.
Петька поплелся за дядей Мишей, плюхнулся в кровать и тут же заснул. Вдруг из темноты донесся чей-то знакомый голос:
- Держи его, держи, а то убежит!
Потом за Петькой кто-то долго гнался по узким пустым лабиринтам какой-то шахты, потом вдруг на него обрушилась сверху земля, много земли, и тот же голос сказал:
- Ну и славненько. Хорошо, что успели. А то бы он нам всю малину испортил…
Петьке бы закричать, позвать на помощь, а сил нет, землей грудь сдавило, дышать трудно…
Очнулся Петька в поту весь, в кромешной тьме, где он - никак понять не может. С одной стороны - посапывание слышится, с другой - похрапывание. Тут только он вспомнил, что находится на самом краю России, в поселке Благодатный. Успокоился и опять заснул. На этот раз Бумажкин спал до самого утра, глубоко, без сновидений.
Глава 16. Лучики со всей страны
Проснулся Петька от невообразимо приятного запаха жарившихся пирожков. Было слышно, как Даша хлопочет у печки. "Это что же, она ночью тесто замесила, - удивился Петька, - в то время, как я уже спал?" Он попытался представить за этим занятием Лильку Самохвалову и не смог. Она виделась ему либо танцующей на дискотеке в неимоверно стильном и дорогом прикиде, либо почему-то стоящей у школьного окна. Нижняя губа ее была недовольно оттопырена, а ноздри возмущенно вздымались. Самохвалова казалась ему теперь не просто некрасивой, а неприятно некрасивой.
По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах… -
чуть слышно пела Даша, и Петька был поражен красотой ее голоса и чистотой исполнения. Он бы наслаждался ее пением дольше, но тут неумолимо дали о себе знать выпитые накануне шесть стаканов чая. Бумажкин стрелой вылетел из кровати, быстро оделся, молча кивнул Даше в знак приветствия, сунул в валенки голые ноги и выскочил во двор. На улице светало. На небе отчетливо виднелась темная голова сказочного великана-исполина, Лысой сопки, о которой писал дядя Миша: "…У нас уже начинается новый день, а у вас еще не закончился старый". Петька взглянул на часы. Там, в Москве, была еще глубокая ночь, а он, Петька, здесь уже на ногах.
Сделав все свои неотложные дела и возвращаясь обратно, Бумажкин вдруг увидел то, чего вчера не сумел различить в темноте: небольшую пристройку к дому. И буквально остолбенел от неожиданности. Из трубы поднимался вверх веселыми белыми барашками дымок, а в самой пристройке, казалось, созданной из одних стекол, вовсю пылало летнее разноцветье. Петька глазам своим не поверил: не мерещится ли, и подошел поближе. Нет, не мерещится. Стоит дядя Миша, а вокруг него - желтые, красные, синие, оранжевые гладиолусы и георгины!
Петька метнулся в дом, схватил фотоаппарат и снимал, снимал всю эту красотищу и снаружи, и внутри, и с дядей Мишей, и без… Он уже видел в своем воображении обложку журнала, на которой изображено все тепличное великолепие, а сверху крупными буквами написано: "Просторы".
Потом, уплетая горячие пирожки, Петька слушал рассказ дяди Миши.
- Ты вот все спрашиваешь, почему в свое время я не уехал из поселка? Ну, во-первых, на пенсию не очень-то и разбежишься, а во-вторых, куда же я, Петьк, от своих лучиков денусь?
- Каких это лучиков? - не понял Петька.
- Ну, лучиков со всей России. Мне же семена отовсюду шлют. Столько друзей через них приобрел. Вот я своих питомцев лучиками и зову…
- А откуда цветоводы России о вас знают?
- Так это же, Петьк, проще пареной репы! Пошел на пенсию, буренку продал, подписался на журнал "Среди цветов", построил теплицу и начал письма писать цветоводам-любителям. Вот так, Петьк, знакомства и завязались. И главное-то, Петьк, я ведь опять себя нужным человеком почувствовал. У кого какой праздник в поселке, сразу ко мне. Срежь, говорят, Дмитрии, несколько цветочков.
- И вы что, просто так срезаете?
- Ну не продавать же их, Петька. Да и денег у людей нет.
- Так ведь и вам все это не даром досталось, - недоумевал Петька, - вы вон целой коровы лишились. Денег нет… Так это уже их проблемы!
- Вот, вот это то вредное, чего я не могу терпеть в наше время! - Дядя Миша выскочил из-за стола и зашагал по кухне. Похоже, он как и папик, всегда, когда нервничает, носится по дому, как угорелый. - Ты, Петьк, головой-то подумай, елки ты палки! Что это вообще такое: это твои проблемы, вот и решай их сам. Да на Руси, Петьк, испокон веков все вместе проблемы решали! И здесь, в Благодатном, до сих пор решаем. Вот ты за столом сидел, видел, сколько еды у нас? И буженинка тебе, и сметанка деревенская, и творог… Откуда думаешь? Да те же люди принесли, когда узнали, что гость к нам приехал.
Выплеснув все это, дядя Миша немного успокоился и уселся за стол.
- И потом, Петьк, через все это я такой счастливый человек! И лучики со всей страны меня греют… И Даша у меня есть, и вы, родственники…
- Да какие мы родственники, - смутился Петька, испытывая неловкость за отца, который за всю свою жизнь так и не смог, а точнее, не захотел вырваться к своему дядьке.
- Да какая разница! - воскликнул дядя Миша. - Главное-то, мы все равно связаны друг с другом незримыми нитями. Кто это чувствует, Петьк, тот и счастливый человек. К сожалению, мне это только в конце жизни открылось. А Даше уже сейчас. Потому-то песня ей и дается.
"Информация к размышлению, - подумал Петька. - Выходит, что для того чтобы быть счастливым, достаточно иметь какую-то непонятную связь с людьми. А как же тогда жизненная цель, о которой твердят на уроках, а финансовая независимость?"
Потом разговор перекинулся на Геннадия Борисовича как на человека, который тоже не имеет недостатка в связующих с людьми нитях, и Петька вспомнил, что нужно срочно поменяться одеждой.
- Сейчас в тюрьму сходим и вы поменяетесь, - сказала Даша.
- Он что, в тюрьме сидит? - удивился и в то же время испугался Петька.
- Нет, просто школа в здании бывшей каторжной тюрьмы находится. Там до революции каторжники жили.
"Надо обязательно взять с собой фотоаппарат, - подумал Петька. - И этот материал пригодится. Школа - в каторжной тюрьме. Это же надо, а?"
Даша пошла одеваться, а Петька потихоньку спросил у дяди:
- Может, после обеда на шахту сходим?
- Ты иди, Петьк, а я тут покумекаю, как лучше сделать.
Петька нехотя напялил на себя шапку, телогрейку, валенки и, взяв в руки большую хозяйственную сумку, в которую дядя Миша сложил вещи учителя, громко вздохнул. Ну точно, то ли как малолетний преступник, то ли как бомж. Дядя Миша восхищенно посмотрел на него и, положив руку на плечо, воскликнул:
- Хорош, орел! - И, воспользовавшись тем, что Даша уже вышла за дверь, тихо шепнул: - Ладно, Петьк, вернетесь, так уж и быть, сходим с тобой на рудник. Хоть издали поглядим: разобран в шахту вход, нет ли. Идет?
Глава 17. Знакомство с поселком
Фотоаппарат Петька забыл. Причем по самой дурацкой причине: в нем вдруг остро проявился комплекс неполноценности и никакие психологические тренинги не помогали смириться с тем, что Даша на целую голову выше его. Да тут еще эти дурацкие валенки! Кроссовки-то наверняка прибавили бы полтора-два сантиметра, а так он самый настоящий коротышка.
Даша уже ждала его на улице.
- Во-он, Лысая сопка, видишь? - начала она обзор достопримечательностей поселка, едва Бумажкин закрыл за собой калитку. - Сразу за ней начинается Китай. До революции через нее туда русские за товарами ходили. А оттуда к нам - хунхузы, чтобы обменять спирт на золотой песок. В десяти километрах отсюда золотой прииск был… Ну что, пошли! Да, сейчас мы идем по Америке, - продолжала Даша, даже не подозревая о Петькиных страданиях.
На улицах Америки было пусто. Только что-то жуя и лениво обмахиваясь хвостами, ходили коровы. Петька впервые видел их "живьем", и пока те были далеко, воспринял довольно спокойно. Но когда они с Дашей чуть ли не вплотную подошли к пестрой буренке, которую девочка назвала Манькой, да еще и ласково потрепала по шее, Бумажкину стало не по себе. И хотя он изо всех сил разулыбался, будто и сам вырос среди этих животных и прекрасно знал, что никакой опасности эти "глыбы" не представляют, все же далось это с большим трудом. И даже когда они отошли на приличное расстояние, не мог освободиться от ощущения, что какая-нибудь из них либо ударит сзади копытом, либо подцепит рогами.
- А вот уже началась Индонезия, - пояснила Даша.
Признаться, из-за коров, этих священных в Индии животных, Петька почти не разглядел одноэтажную деревянную Америку. Зато здесь ему представилась такая возможность, и Петька не переставал удивляться убогости жилищ горняков. Почти все они напоминали скособоченную, завалившуюся на бок, избушку бабы Груни. ("У нас, в Перловке, даже сараи приличнее выглядят", - невольно подумал Бумажкин.)
Со дворов, мимо которых они шли, доносились самые разнообразные звуки: повизгивание свиней, лай собак, квохтанье кур, плач детей и голоса их родителей, воспитывающих своих чад отнюдь не при помощи нормативной лексики. Словом, чувствовалось, что не смотря ни на какие невзгоды, жизнь в поселке продолжается.
Петька время от времени поглядывал на Дашу сбоку и снизу и все не мог налюбоваться ею! Бывают же все-таки такие красавицы! Брови вразлет, глаза голубые, ресницы длиннющие, из под вязанной шапочки проглядывает прядь черных волос. Ну просто модель, да и только! Да если б Даша по Москве просто прошлась, ее тотчас же в модельное агентство пригласили! Какая, интересно, у нее фамилия? То что не Иванова и не Петрова, это и так ясно. Фамилия у Даши должна быть очень звучной и необычной.
- Послушай, Даш, а какая у тебя фамилия? - спросил Петька.
- Попова, - ответила Даша.
- Что-о-о? - оторопел Бумажкин и даже остановился от изумления. Нет, ему определенно послышалось. - Повтори, пожалуйста, еще раз, - попросил он.
- Попова, - уже громче произнесла Даша.
Петька уставился на девочку.
- Да нет, это же неправильно, - пробормотал он.
- Что - неправильно?
- Ну то, что ты Попова. Ты с такой фамилией знаешь, какой должна быть?
- Ну какой?
- Знаешь, здоровой такой. Толстой. Лицо должно быть большое, красное. Что еще. Ты сама должна быть неловкой, неповоротливой. А по характеру. Как бы это сказать. Туповатой - раз. Противной - два. Склочницей - три. Вредной - четыре…
Петька продолжал путь, искоса поглядывая на Дашу и недоумевая от того, что его такая ладная, такая точная и основательная теория о зависимости внешнего вида и характера человека от фамилии, вдруг дала сбой. Да какой! Прошло еще какое-то время, прежде чем Петька окончательно пришел в себя и смог в полной мере воспринимать все, что его окружало.
- Слышь, Даш, а что это за камни в некоторых дворах лежат? - спросил Петька. - Да как их много!
- Так это ж базальт. Пустая каменная порода. С рудника все понатаскали. Кто-то сказал, что там золото есть. Да что-то никто за этим золотом не приезжает.
- А-а-а… - протянул Петька, вспомнив, что историю с базальтом тоже уже не раз слышал. - Да, Даш, а чего это ваши, деревенские, дома в порядок не приведут? - спросил он. - Починили бы крыши, заборы, все веселей бы было.
- А на что? - удивилась Даша. - На это ведь деньги нужны.
- Ну так ставень-то прибить можно, - не переставал изумляться Петька, - вон, смотри, ставень повис рядом с окном!
В этот момент из избы с повисшим ставнем почти вывалился мужик в телогрейке и, покачиваясь на крыльце, заплетающимся голосом крикнул:
- Даш, а Даш, дед-то дома?
Как ни странно, Петьке мужик показался знакомым. Где-то он его уже видел. Коренастый, маленький, с приплюснутым носом. А, вспомнил! В поезде! Он рассказывал своему однокласснику о кругосветном путешествии. Как же его одноклассник-то называл? Кажется, Генкой. Точно. Только обращался он к нему не Генка, а Генк…
- Дома, дядя Ген, - ответила Даша.
- А, ну тогда ладно. А, Даш, еще! Говорят, к вам родственник из Москвы приехал?
- Да, дядя Ген, приехал!
- Ну и где он сейчас?
Петька почувствовал, что девочка собирается сказать, что здесь он, рядом, и дернул ее за рукав. Молчи, мол. Судя по всему, коренастый, то ли с перепою, то ли по причине плохого зрения, то ли от того, что Бумажкин на самом деле был "деревенскее всех деревенских", не признал в нем приезжего.
- Дома, отсыпается.
- А-а-а… - он громко вздохнул, - счастливые. Родственников в Москве имеют. Ты вот что, Даш, ты бы у него про одну вещь спросила, а?
- Какую, дядя Ген?
- Может он мне хоть сто тыщ долларов займет, на кругосветку, а? Или подарит. Они ж, москвичи, говорят, богатые, для них это копейки!
- Ладно, дядя Ген, спрошу. Мы пошли, до свиданья!
- Так он что, правда, что ли, в кругосветное путешествие собрался? - спросил Петька, едва они отошли чуть подальше.
- Ну да. Лет пять уже. Все готово. И сбруи, и лошади. Денег только нет. Как-то ему всем поселком собрали рублей двести, он узнал, что этого мало, и все пропил…
Так, за разговорами, ребята не спеша миновали Индонезию и опять завернули за угол.
- Вот здесь начинается Индокитай, - пояснила Даша.
Мамочки мои! Петька на мгновение даже дар речи потерял. Прямо перед ним раскинулась площадь, посреди которой стоял вождь Великой Октябрьской революции с отбитой правой рукой, а по обеим сторонам от него возвышался целый квартал полуразрушенных кирпичных зданий.
- Что это? - от изумления почти шепотом, спросил Бумажкин.
- Это, как ты понимаешь, площадь Ленина, - спокойно, видимо еще и не к тому привыкшая, пояснила Даша. - Вот, справа, здание с колоннами - бывший дворец культуры, чуть подальше - библиотека, еще дальше - ресторан и комбинат бытового обслуживания. Тоже, конечно, бывшие.
- Так почему в таком виде-то? - пытался разобраться в ситуации Петька.
- Раньше все это шахте принадлежало. Но теперь у нее нет возможности содержать все это, вот и передали местной администрации.
- А администрация - что?
- Так у нее, говорят, тоже нет денег…
- Так кто все это разбирает-то?
- Наши и разбирают…
Так не сумев понять психологию местных жителей, Петька подошел ко дворцу культуры. Выгоревший транспарант, по-видимому, установленный еще в незапамятные времена, гласил, что "коммунизм - это молодость мира и его возводить молодым". Бумажкин заглянул в зияющий оконный проем. Прямо перед ним, во всю стену, возвышались выложенные из мозаики атланты, которые на вытянутых руках держали потолки. Петька вздохнул и двинулся дальше. В конце улицы замаячила группа парней.
- Послушай, Даша, а чем тут молодежь занимается? - спросил Бумажкин, вспомнив о том, что родители уже сейчас терроризируют его разговорами о будущей профессии. Он твердо уяснил, что для того чтобы прочно стоять на ногах и более-менее осмысленно прожить жизнь, нужно как можно раньше определиться в выборе профессии, чтобы с первого захода поступить в вуз.
- А, ничем.
- Как это - ничем?
- А так - ничем. Почти все после окончания школы дома сидят.
- А дальше учиться?
- А где? Это надо в областной центр ехать. Или, по крайней мере, районный. А на что? Нет, ты не подумай, - спохватилась девочка, - человека три-то учатся, а остальные…
- Так, может, они работают?
- Да где тут у нас работать-то? Видишь же, все позакрывалось!
Петька поставил себя на место любого из заканчивающих здесь школу, и ему стало не по себе. Даже жутко стало. Жить без определенной цели, без какой-то путеводной звезды, да разве ж это жизнь! Он-то, правда, еще тоже не определился со своим будущим, но ему, по крайней мере, есть из чего выбирать…
Бумажкин почему-то невольно отметил, насколько уныл пейзаж, который их окружает. Серые пыльные тротуары (снега и здесь почти не было), разрушенные здания. А если учесть, что нет здесь ни предприятий, ни культурных центров, то в конце концов вообще свихнуться можно, это уж точно! Как вон тот коренастый путешественник.
- У нас даже поговорка в последнее время появилась, - продолжала Даша: - "Кто в Благодатном живет, тот в Благодатном и помрет".
Петька остановился. Все в нем вдруг запротестовало против такого существования.
- Да ты что, Даша? - спросил он, глядя ей прямо в глаза. - Разве так можно?
- Как?
- Ну так! Смириться со своей участью и ничего не пытаться изменить? Да вы что, коровы безмозглые, что ли, которым все равно как жить?