"Потом жили в Беслане - не доезжая Владикавказа. Все время жили в поезде - в теплушке или купе. Знакомых там не было. Вообще там ничего не было кроме арбузов. Мы целыми днями ели арбузы... Потом вернулись во Владикавказ - в тот же госпиталь, откуда его посылали. Жили сначала У каких-то армян - одну комнату занимали; у Михаила был вестовой. Дружили с атаманом казачьим - ходили к нему на вечера - и с генералом Гавриловым. Вообще в городе жизнь шла довольно оживленная - кафе, на улицах из них слышна музыка... Потом генерал ушел вместе с полком - при слухах, что красные наступают, госпиталь расформировали - еще при белых, а генеральша Лариса Дмитриевна пригласила нас жить к себе - в свободную комнату. Они сами снимали, кажется, у атамана дом. У нее был сын - мальчик, прислуга - финка Айна. У них, наверно, и встречали Новый год 1920-й..."
Чем был занят он поздней осенью и зимой 1919/1920 - помимо врачебных обязанностей?
Татьяна Николаевна вспоминала: "Когда я приехала во Владикавказ, он мне сказал: "Я печатаюсь". Я говорю: "Ну, поздравляю, - ты же всегда этого хотел".
Слова "Я печатаюсь" говорят о начале печатания; в этом ценность свидетельства Татьяны Николаевны. Другие данные подтверждают, как увидим, точность ее памяти.
В последующие годы Булгаков тщательно зашифровал и завуалировал этот начальный момент своего печатания. Мы хотим подчеркнуть - не попытался скрыть совершенно, а именно завуалировал: ему важно было сохранить самый след своей первой публикации, оставить намек.
Это был газетный фельетон "Грядущие перспективы", опубликованный 26 ноября 1919 года под инициалами "М. Б.".
Атрибутировать эту статью Булгакову помогает в первую очередь указание, оставленное нам самим автором: альбом газетных вырезок, заведенный им уже в Москве, открывается вырезанным фрагментом газеты - кусок заголовка - [Г] розны [й] - и дата. Чем, кроме своей первой публикации,мог открыть Булгаков такой альбом? Занимаясь в 1971-1972 годах обработкой этой части архива и придя к такому предположению, автор данной книги с тех пор постоянно побуждал исследователей и любителей в научных консультациях и публичных выступлениях к поискам данного номера газеты "Грозный", выходившей при деникинской власти.
Приведем также свидетельство П. С. Попова. В 1940 году, в предисловии к неосуществившемуся сборнику сочинений Булгакова, он написал: "Его литературный дебют относится к 19 ноября 1919 года". Здесь можно предположить как ошибочное прочтение даты (или ошибку в устном свидетельстве Булгакова, записанном Поповым), так и существование еще одной неразысканной публикации Булгакова - за несколько дней до "Грядущих перспектив". На наш вопрос - где печатался Булгаков в ноябре 1919 года- Елена Сергеевна отвечала осенью 1969 года с характерной для тогдашней ситуации уклончивостью: все, что могло повредить изданиям Булгакова, выводилось ею за пределы его биографии.
В последние два года экземпляры этой газеты отысканы. Номер газеты с публикацией Булгакова вышел на одном листе. И выяснилось, что автор оставил в своем альбоме вырезок не только указание на место и время публикации - на обороте наклеенного на альбомный лист фрагмента газеты осталась и часть самого текста статьи со срезанными (вместе с начальной буквой названия газеты) на обратной стороне инициалами автора... Лицевая часть жизни с определенного момента стала оборотной, невидимой, скрытой от постороннего глаза.
Статья подводила итоги пережитого автором за истекшие два с половиной года и была окрашена мрачными ожиданиями. "Грядущие перспективы" рисовались в ней в тонах безнадежных. Два понятия главенствовали в этой статье, при помощи их описывал автор недавнее прошлое, настоящее и будущее - "безумие" и "плата". Мотив вины и расплаты, вины общенациональной, который тесно сплетется впоследствии в его творчестве с мотивом вины личной, берет свое начало, как теперь можно видеть, уже в первом печатном выступлении Булгакова. Опубликованный три года спустя рассказ "Красная корона" сохранит в основе своей оба понятия-мотива, хотя они и будут трансформированы - и под влиянием пережитого за эти годы, и ввиду новых условий печатания ("Ты умный и давно уже понимаешь, что все это - безумие"; "Да. Вот сумерки. Важный час расплаты").
Настроение, выразившееся в этой статье, не было чертой индивидуальной. Недели за две до этого, открыв еженедельник "В Москву! Орган русской национальной мысли", выходивший в Ростове на Дону, Булгаков мог прочитать статью редактора-издателя газеты Н. Измайлова "Черная годовщина" и найти в ней нечто созвучное тогдашним своим мыслям; в первых же строках статьи можно заметить и сходство словаря: "Уже два года, как безумие и предательство справляют свою кровавую тризну над бедной нашей Родиной...
Уже два года, как в братоубийственной войне рекою льется русская кровь.
Уже два года, как по сатанинскому плану (вот этого хода мысли мы у Булгакова не найдем. - М. Ч.) голодом, холодом, мором, пытками и расстрелами истребляется русский народ, обманутый своей мечтательно-глупой интеллигенцией, и прежде всего ее "красой и гордостью" - кадетской партией". Автор статьи утверждал: "близорук и невежественен тот, кто думал бы, что большевики - причина всех бед, обрушившихся на Россию и терзающих ее. Большевизм - неизбежное следствие "великой революции" <...> Возникновение этой болезни относится ко времени образования так называемого "прогрессивного блока", поставившего своей задачей борьбу против Верховной власти. <...> Как смели они - все эти Милюковы, Гучковы, Маклаковы, Керенские <...> заводить "интрижку" с трагической дамой, имя которой Революция? Не их, дон-Жуанов, поцеловала она зачумленным поцелуем Альманзора, а Россию... <...> По их стопам вступили в мир вражда, насилье и разврат..." Булгаков, видимо, тоже винит тех, кто привел, по его словам, к "безумию мартовских дней, но явно не считает их, как Измайлов, "пешками в руках иудо-масонства". Это важные оттенки.
Газета сообщала об успехах на фронте Правобережной Украины и о готовности галицийских частей Петлюры перейти на сторону Добровольческой армии и констатировала "тяжелую, кровавую борьбу с наступающими большими силами красных на нашем главном операционном направлении на Москву". Это выглядело уже достаточно мрачно для опытного глаза.
Приведем статью Булгакова целиком ввиду особого ее биографического значения.
"Теперь, когда наша несчастная родина находится на самом дне ямы позора и бедствия, в которую ее загнала "великая социальная революция", у многих из нас все чаще и чаще начинает являться одна и та же мысль.
Эта мысль настойчивая.
Она - темная, мрачная, встает в сознании и властно требует ответа.
Она проста: а что же будет с нами дальше.
Появление ее естественно.
Мы проанализировали свое недавнее прошлое. О, мы очень хорошо изучили почти каждый момент за последние два года. Многие же не только изучили, но и прокляли.
Настоящее перед нашими глазами. Оно таково, что глаза эти хочется закрыть.
Не видеть!
Остается будущее. Загадочное, неизвестное будущее.
В самом деле: что же будет с нами?..
Недавно мне пришлось просмотреть несколько экземпляров английского иллюстрированного журнала.
Я долго, как зачарованный, глядел на чудно исполненные снимки.
И долго, долго думал потом...
Да, картина ясна!
Колоссальные машины на колоссальных заводах лихорадочно день за днем, пожирая каменный уголь, гремят, стучат, льют струи расплавленного металла, куют, чинят, строят...
Они куют могущество мира, сменив те машины, которые еще недавно, сея смерть и разрушая, ковали могущество победы.
На западе кончилась великая война великих народов. Теперь они зализывают свои раны.
Конечно, они поправятся, очень скоро поправятся!
И всем, у кого, наконец, прояснился ум, всем, кто не верит жалкому бреду, что наша злостная болезнь перекинется на запад и поразит его, станет ясен тот мощный подъем титанической работы мира, который вознесет западные страны на невиданную еще высоту мирного могущества.
А мы?
Мы опоздаем...
Мы так сильно опоздаем, что никто из современных пророков, пожалуй, не скажет, когда же, наконец, мы догоним их и догоним ли вообще?
Ибо мы наказаны.
Нам немыслимо сейчас созидать. Перед нами тяжкая задача - завоевать, отнять свою собственную землю.
Расплата началась.
Герои добровольцы рвут из рук Троцкого пядь за пядью русскую землю.
И все, все - и они, бестрепетно совершающие свой долг, и те, кто жмется сейчас по тыловым городам юга, в горьком заблуждении полагающие, что дело спасения страны обойдется без них, все ждут страстно освобождения страны.
И ее освободят.
Ибо нет страны, которая не имела бы героев, и преступно думать, что родина умерла.
Но придется много драться, много пролить крови, потому что пока за зловещей фигурой Троцкого еще топчутся с оружием в руках одураченные им безумцы, жизни не будет, а будет смертная борьба.
Нужно драться.
И вот пока там на Западе будут стучать машины созидания, у нас от края и до края страны будут стучать пулеметы.
Безумство двух последних лет толкнуло нас на страшный путь и нам нет остановки, нет передышки. Мы начали пить чашу наказания и выпьем ее до конца.
Там на западе будут сверкать бесчисленные электрические огни, летчики будут сверлить покоренный воздух, там будут строить, исследовать, печатать, учиться...
А мы... Мы будем драться.
Ибо нет никакой силы, которая могла бы изменить это.
Мы будем завоевывать собственные столицы.
И мы завоюем их.
Англичане, помня, как мы покрывали поля кровавой росой, били Германию, оттаскивая ее от Парижа, дадут нам в долг еще шинелей и ботинок, чтобы мы могли скорее добраться до Москвы.
И мы доберемся.
Негодяи и безумцы будут изгнаны, рассеяны, уничтожены.
И война кончится.
Тогда страна окровавленная, разрушенная начнет вставать... Медленно, тяжело вставать.
Те, кто жалуется на "усталость", увы, разочаруются. Ибо им придется "устать" еще больше...
Нужно будет платить за прошлое неимоверным трудом, суровой бедностью жизни. Платить и в переносном и в буквальном смысле слова. Платить за безумие мартовских дней, за безумие дней октябрьских, за самостийных изменников, за развращение рабочих, за Брест, за безумное пользование станками для печатания денег... за все!
И мы выплатим.
И только тогда, когда будет уже очень поздно, мы вновь начнем кой-что созидать, чтобы стать полноправными, чтобы нас впустили опять в версальские залы.
Кто увидит эти светлые дни?
Мы?
О нет! Наши дети, быть может, а быть может, и внуки, ибо размах истории широк и десятилетия она также легко "читает", как и отдельные годы.
И мы, представители неудачливого поколения, умирая еще в чине жалких банкротов, вынуждены будем сказать нашим детям:
- Платите, платите честно и вечно помните социальную революцию!" Последняя фраза была итогом размышлений последних лет.
Пять лет спустя, в октябре 1924 года, в короткой автобиографии, предназначенной для печати, Булгаков опишет, обдуманно затемняя конкретности и сохраняя какие-то важные ему самому черты подлинности, момент начала своей печатной жизни: "Как-то ночью, в 1919 году, глухой осенью едучи в расхлябанном поезде, при свете свечечки, вставленной в бутылку из-под керосина, написал первый маленький рассказ. В городе, в который затащил меня поезд, отнес рассказ в редакцию газеты. Там его напечатали". Тьма неизвестности покрывает и город, и название газеты, и содержание рассказа. Скорее всего речь идет именно о статье "Грядущие перспективы"; жанр рассказа выглядел в 1924 году более безобидно - при упоминании о печатании в 1919 году.
В тот самый день, когда появилась статья Булгакова в газете, выходящей на Северном Кавказе, "Киевлянин" печатал статью без подписи "Узкие и слабые плечи", где проглядывает уже ожесточение Подступающего отчаяния. "Да, палка необходима нам", - пишет автор, удостоверяя, что вслед за кадетами необходимость твердой власти признают и другие партии. "И когда это случится, не будет надобности ни в каких искусственных "объединениях" политических и общественных групп, так как будет одна-единственная партия историей выкованной власти над единой Россией". На другой день, 14 (27) ноября, сам редактор газеты в статье "Две армии" пишет о том, что армия, основанная на грабеже, "недолговечна" (свое представление о моральной гибели белой армии в эти месяцы он развернет через несколько лет в книге "1920-й год"): "Худшие перейдут к большевикам, средние разбегутся по домам, а лучшие погибнут". Эти погибельные интонации слышны и в статье Булгакова; но в ней - предчувствие не близкого конца, а долгого гибельного пути; в сущности, в ней возникает предощущение будущего мотива бега: - "нам нет остановки, нет передышки ..- выпьем ее до конца". (... "Покойся, кто свой кончил бег").
Чрезвычайно характерной для склада личности Булгакова - естественника, врача, университетского человека, тяготеющего к позитивному, творческому действию, была та горечь, с которой автор статьи рассматривал фотографии, изображающие кипучую индустриальную, научную и прочую жизнь западной цивилизации, - Европа уже залечивала раны, нанесенные мировой войной, в его же отечестве конца разрушительной войне не было видно - предстояло не строить и учиться, а все еще драться... Автором "Грядущих перспектив" не утрачена вера в то, что наступят новые дни - но лишь в самом неопределенном будущем.
Через два дня после публикации булгаковского фельетона в той же газете "Грозный", вслед за статьей известного с довоенных времен критика Сергея Кречетова "Памяти воинов слава" (где звучал и мотив, близкий Булгакову, - "демоны безумия еще летают над русской землей"), напечатана была статья П. Голодолинского "На развалинах социальной революции (ответ на статью М. Б.)". Этот отклик представляет исключительный интерес, помогая прояснить тот идеологический контекст, в котором сформировалась и была объявлена политическая мысль Булгакова.
"Стыдно и больно читать статью М. Б. "Грядущие перспективы". Будто бы и не русский писал ее. Мрачным пессимизмом и каким-то жалким унижением дышат его строки.
Но, к счастью, не много так мыслящих на фронте. Все то, о чем говорит автор, уже думано и передумано, среди моих боевых товарищей, в часы затишья на позиции. И одна яркая мысль озаряет нас, терпеливо ждущих (несущих?) невзгоды и лишени<я>
Никогда большевизму не суждено укрепиться в России потому, что это было бы равносильно гибели культуры и возвращению к временам первобытной эпохи.
Наше преимущество в том, что ужасная болезнь - большевизм посетил нашу страну первой.
Конец придет скоро и неожиданно. Гнев народа обрушится на тех, кто толкнул его на международную бойню.
Не завоеванием Москвы и не рядом выигрышных сражений возьмет верх Добровольческая армия, а лишь перевесом нравственных качеств.
Вспомните те эпидемии, так молниеносно проносившиеся над Россией. Первой из них был разразившийся переворот и безумство толпы, мчавшейся безудержно к неосуществимым идеалам социализма в волнах красных тряпок.
Второй - неудержимый крик солдат "домой" и бегство с позиций. И третьей эпидемией, замирающей теперь, были лозунги "бей буржуев, офицеров и интеллигентов".
Возможно, что так же молниеносно придет четвертая - "Хотим мира! Давай твердую законную власть". Уже назревает этот последний момент, как нарыв, не выбравший еще место где прорваться. Слышим кругом: "Скорей бы мир, как хорошо жилось раньше".
Автор восторгается переходу союзников на мирное положение и восклицает: "Они куют могущество мира", но они вернулись только к старой культуре, а чтобы перейти к той, к какой придем мы, им придется также переболеть, как болеет наша страна. Новая культура не может быть продолжением старой. Между ними такая же колоссальная разница, как между культурой Рима и сменившей ее культурой варваров, достигшей в наше время такого могущества. В этом отношении мы не отстали, а уже перегнали другие страны.
Переболев тяжелой болезнью, мы будем гарантированы от ее повторений в будущем.
Автор не видит конца нищенскому существованию страны. Но он забывает, что по справедливости мы никому ничего не должны. Мы пролили кровь, сражаясь с центральными государствами, больше, чем каждый из наших союзников. Война принесла нам все ужасы революции и награды за все понесенные бедствия мы еще не получили. Час расплаты еще не пришел для нас.
Если будем говорить о расплате, то мы должны сами предъявить к оплате свои счета, в возмещение миллион (а) жизней, потерянных на полях европейской войны.
Мы никому не должны, это должно быть ясно союзникам, и трудно ожидать, чтобы они могли требовать уплаты по всем тем дутым векселям, на которых расписывались узурпаторы русской государственной власти.
Созидание уже идет. Оно мерно ведет свою работу еще под шумное завывание народных страстей. Разве не ближе нам стали за эту войну и особенно за революцию славянские государства.
Мы получили хорошую встряску и должны сознаться, что она разбудила засыпавший было народ. На дымящихся развалинах социальной революции мы возведем новую культуру, взамен старой, в большой мере заимствованной у чужеземцев. Еще настанет время живой работы, стремления к прогрессу всего народа - время светлых дней России."