Леша радовался переменам, происходящим со мной, и все девять месяцев был вне себя от счастья. Я никогда не верила этой типично мужской фразе: "Если ты подаришь мне ребенка, я тебя буду носить на руках!" Всегда казалось, что это позерство.
Я никогда не верила этой типично мужской фразе: "Если ты подаришь мне ребенка, я тебя буду носить на руках!"
Но на примере Леши убедилась, что так вполне может быть. Он начал в буквальном смысле сдувать с меня пылинки. Делал всю домашнюю работу, постоянно был рядом и держал за руку, беспокоился, чтобы я вовремя поела и приняла витамины. Как-то раз признался: "Я все время думаю о том, как ты, такая маленькая, носишь ребенка и потом еще его рожать будешь! Переживаю за тебя очень". Я первый раз за много-много лет чувствовала себя по-настоящему важным для кого-то человеком – и это было волшебное ощущение. Конечно, он остался верен себе и продолжал надо мной подтрунивать, как делал это всегда, но я не обижалась, наоборот, находила это забавным. В основном шутки касались моих новых параметров девяносто-девяносто-девяносто. По Лешиному мнению, я была колобок и плюшка. Если я шла по улице и надо пройти между двумя припаркованными машинами, он говорил: "Не ходи, ты там застрянешь!" А когда меня по какой-то причине вырезали из одного телевизионного эфира, он смеялся: "Испугались, наверное, что ты не влезешь в экран". Для меня такие несколько резковатые шутки всегда оставались гораздо милее самых изысканных комплиментов, я отвечала ему в том же духе, и нам было очень весело.
Я первый раз за много-много лет чувствовала себя по-настоящему важным для кого-то человеком – и это было волшебное ощущение.
Впрочем, при всем при том осознать, что внутри меня растет настоящий живой человек, никак не получалось. Я до последнего прыгала по сцене, где все грохотало, сверкало и искрилось, пела песни, жила полной жизнью. Когда пришло время рожать, я, приехав в клинику, первым делом заказала себе по телефону роял чизбургер с кисло-сладким соусом и колой. Мне хотелось есть, и я решила, что пока не поем – рожать не стану. Все происходящее казалось какой-то игрой, шуткой, забавой. Дело было Восьмого марта, все звонили, чтобы поздравить меня с праздником, а я отвечала: "Подожди, я тут рожаю, перезвоню чуть позже". И врачам говорила: "Вы мне кровь не показывайте, если будет, а то я в обморок свалюсь!" Ну то есть совершенно не понимала, куда я вообще приехала и что сейчас со мной будет.
Роды продолжались восемнадцать часов. Сказать, что они были сложные – не сказать ничего. Но впереди меня ждал настоящий ужас: Саша не дышала. Ее очень долго приводили в чувство, паника началась жуткая, к моим врачам присоединились доктора из других отделений, все бегали, суетились, а я пыталась хоть кого-нибудь остановить и добиться объяснений, кричала: "Скажите, что с моим ребенком?!"
Сказать, что они были сложные, – не сказать ничего. Но впереди меня ждал настоящий ужас: Саша не дышала.
Леша в это время вместе с моей мамой спокойно пил чай в приемном отделении. Я не рассчитывала на их помощь, наоборот, настояла на том, чтобы они рядом не присутствовали, потому что мама бы сразу в обморок хлопнулась, а Леша выстоял бы, конечно, но, вполне возможно, получил травму на всю жизнь. Тогда я была уверена, что мужчинам на родах делать нечего – сама-то не до конца понимала, как мне себя вести. Дело не в боли – я никогда ее не боялась, – а в том, что происходило после родов. Несколько дней ощущала себя частью кинематографа – мне казалось, что про меня снимают фильм. Вот ребенка унесли, а я почему-то все лежу, и надо бы встать – а не могу, продолжаю валяться на кровати, ругая себя за то, что я плохая мать: девочка где-то там, я ее бросила, думаю только о себе! О том, что встать сразу после родов невозможно в принципе, я тогда просто не знала. И в итоге застыдила себя так, что вскочила на ноги гораздо раньше, чем того ожидали врачи. Прихожу в комнатку, где лежат младенцы, сажусь рядом с дочкой… И так мне ее вдруг жалко стало – аж до слез. Вот это крошечное создание я мучила, таскала по всей стране в поездах и самолетах, перегружала децибелами на сцене. Эти малюсенькие ножки и ручки страдали там внутри меня! А потом вдруг пришла мысль о том, что это создание сильнее меня. Меня, которая всегда распоряжалась и своей жизнью, и своими чувствами! Но теперь это в прошлом, потому что на свет появилась девочка, которую я люблю больше, чем себя, чем свою профессию и чем все, что есть на этой Земле. Это была пугающая мысль, и с ней надо было свыкнуться. Если посмотреть на фотографии выписки из роддома, можно заметить, что взгляд у меня там какой-то странный. Блуждающий какой-то. Рассеянный. Куда-то вдаль смотрю испуганно и категорически не понимаю, что дальше делать, куда ехать, как жить. Провожали меня всем отделением, радостно махали руками и звали заходить еще, но мне хотелось только одного – схватиться за дверной косяк и закричать: "Не-е-ет, я никуда не поеду, не выпускайте меня отсюда одну с ребенком, оставьте здесь, я не справлюсь!!!" Что делать с новорожденной Сашей, я не имела никакого понятия. Естественно, ни на какие курсы подготовки будущих матерей я не ходила, да и вообще ни разу за всю беременность не подумала о том, как себя вести, когда ребенок родится. Страхов было много, а полезных мыслей – ни одной. Подруги мои тогда еще не рожали, младших братьев и сестер у меня не было, и младенцев вблизи я не видела ни разу. Ситуацию спас муж. Он просто взял Сашу на руки и проделал все, что было надо – искупал, переодел и принес мне на кормление. Я, смеясь, говорила: "У меня складывается ощущение, что у тебя где-то тайно от меня уже семеро по лавкам – так ловко ты управляешься с девочкой".
…на свет появилась девочка, которую я люблю больше, чем себя, чем свою профессию и чем все, что есть на этой Земле. Это была пугающая мысль, и с ней надо было свыкнуться.
Уходя в декретный отпуск, я попросила на восстановление сил месяц. Думала, сейчас быстро рожу, выращу, воспитаю – и через несколько недель рвану на гастроли. Но когда Саша родилась, я поняла, что месяца не хватит. И вообще ни о каком гастрольном туре не может теперь и речи быть. Я должна выкормить девочку. И оставлять ее на попечение кого бы то ни было в ближайшее время не намерена. Когда первый шок от появления в доме младенца прошел и я научилась ловко справляться с бытовыми мелочами, неожиданно проснулся мощнейший материнский инстинкт.
Я, как зверь, рычала на всех, кто посмел приблизиться к моей малышке, не давала ее в руки ни своей маме, ни даже Леше, мне казалось, что он все делает не так. Она должна быть со мной двадцать четыре часа в сутки, каждую секунду – и точка.
Генеральный директор "Гала-рекордз" Саша Блинов пришел к нам в гости посмотреть на Сашу одним из первых. Мы восприняли это абсолютно нормально, поскольку были очень дружны и часто встречались в неформальной обстановке. Оглядевшись, Саша быстро понял, что эта девочка, ставшая только что мамой, ни на какие гастроли прямо сейчас, конечно, не поедет. Лучше дать ей возможность отдохнуть, восстановиться, выкормить ребенка – и уже тогда отправляться на работу с чистой совестью. Так мы и сделали. Кормила Саню я больше полугода. И только однажды позволила себе за это время отлучиться. Планировались съемки клипа в Америке, и я подготовилась к этой поездке со всей ответственностью, запаслась молоком, но уже в самолете на пути туда поняла, что просчиталась и еды Саше, скорее всего, не хватит. "Немедленно назад!" – сказала я. Мы поменяли билеты, и получилось, что молодая мать восемь часов болталась в самолете, сутки работала без передышки и тут же полетела обратно домой. Все это ради того, чтобы успеть покормить ребенка.
От моих набранных в беременность двадцати килограммов не осталось и следа. Я стала, по-моему, даже меньше, чем была, и в свои двадцать пять выглядела лет на семнадцать. Когда гуляла с Сашкой, местные бабушки качали головами: "Как же ты, такая малышка, справляешься?" – принимая меня за старшую сестру. Но мне подобная домашняя, спокойная, размеренная жизнь очень нравилась. У нас была настоящая семья с традиционным распределением ролей: мама сидит дома, папа каждый день ходит на работу (к тому времени Леша уже покинул мой коллектив и перешел на телевидение – мы решили, что будет лучше работать в разных местах). А вот когда мой декретный отпуск подошел к концу и вновь начались концерты… Вместе с этим пришли и первые новые проблемы.
Мы много раз обсуждали будущее: работать придется по очереди. Кто-то должен сидеть с ребенком. И еще более очевидно было другое: заботы по дому должны в основном лечь на мужа. Концерты снова пошли сплошной чередой, зарабатывала я больше, чем он. Конечно, вертелась, как уж на сковородке, отказывалась от поездок, стремясь как можно больше времени проводить с семьей и рискуя тем самым навлечь на себя гнев организаторов. Если между концертами оставался хотя бы день – мчалась в аэропорт, чтобы провести этот день с семьей, и потом снова в самолет. Леша вроде теоретически согласился с таким положением дел, но, как только я уехала первый раз, сразу напрягся.
Главным камнем преткновения, как это ни странно, послужил наш собственный дом. Идея оставить шумную Москву и переехать за город витала давно. Устав от толп людей, сопровождающих меня повсюду, я всерьез стала мечтать об уединенной избушке в глухом лесу, собственной пасеке и полнейшей изоляции от цивилизации. Когда мы поняли, что скоро у нас родится ребенок, принялись эту идею реализовывать.
Идея оставить шумную Москву и переехать за город витала давно. Устав от толп людей, сопровождающих меня повсюду, я всерьез стала мечтать об уединенной избушке в глухом лесу.
У меня было довольно четкое представление о том, какой именно дом я хочу. В памяти всплывали образы далекой деревни, куда меня, совсем маленькую, возила бабушка. Там я смотрела на коров, каталась на лошади, дышала чистым воздухом и отлично чувствовала себя в маленькой простой деревенской избушке. Потом родители купили дачу. Как сейчас помню, за три тысячи рублей, и долго хвастались всем родственникам, приглашая в гости. Помню, как на нашу новую шикарную дачу высадился первый десант гостей, они долго вертели головами в поисках усадьбы, а, увидев небольшую построечку, хмыкнули: "Вообще-то у нас сарай такой. Не знали, что его можно тоже назвать шикарной дачей".
В общем, мои представления о роскошных загородных постройках примерно понятны. И риелторов я попросила найти именно старый деревенский дом. Но они показывали в основном огромные коттеджи в новых поселках, и я решила, что старых домов в Подмосковье просто не осталось. Выбрала из того, что мне прислали, самый скромный и уютный домик, правда, тогда это был только фундамент и намечающийся каркас – и мы принялись строиться. В отличие от квартиры, которая оформлена в стиле хай-тек, в доме мне хотелось все сделать по-другому, создать уют. Я купила кресло-качалку, запаслась шерстью и спицами, чтобы вязать носки внукам, приобрела граммофон – в общем, сделала все, чтобы комфортно встретить старость. Можете себе представить, как я устала тогда от своей активной жизни, что мечтала лишь об одном – о пенсии. Мне нравилось, что наш дом – единственный во всем поселке, который только начинал тогда застраиваться, что вокруг – невероятные просторы, чистейший снег, деревья, речка и что можно гулять по окрестностям, ни о чем не думая. Лешу эта жизнь тоже привлекала, но если я планировала, как повешу на окна шторы, в комнату абажур с бахромой и куплю в кухню буфет – непременно с золотыми вензелями, а как иначе, – то мой муж сосредоточился на гараже. У него был мотоцикл "Урал" – белый монстр с коляской, и Леша все время мучился, куда бы его приткнуть, и вот наконец-то нашелся вариант. Леша с любовью обустраивал гараж на участке и не сомневался, что жить он будет исключительно там, вместе со своим мотоциклом, и его счастью не было предела.
Нас поначалу совершенно не пугало то, что дом – это серьезное вложение всех ресурсов: и материальных, и моральных, и физических. Мы мотались по рынкам, начали разбираться в качестве стройматериалов, в проводке и обоях. Я обустраивала участок. Движимая материнским инстинктом, хотела, чтобы все вокруг цвело и плодоносило, посадила яблони, груши, ягоды. Но сажала все это с тем расчетом, чтобы в центре участка осталось место для полноценного футбольного поля. Несмотря на то, что мы ждали девочку, я была полна надежд, что она пойдет по моим стопам и тоже увлечется футболом, как я в детстве. Наслаждалась покоем и одиночеством, оно мне было необходимо в тот период, очень плодотворный во всех смыслах, в том числе и в творческом. Именно здесь написан альбом, который я, недолго думая, назвала "Одиночка".
С рождением Саши мы перебрались за город окончательно и продолжали обустраивать дом, что-то доделывали, что-то переделывали. И вдруг в один прекрасный момент все сломалось. Леша обнаружил папку, в которой хранились счета и чеки, связанные со строительством. Посмотрел на цифры, указанные там, и обомлел… Пока мы работали вместе и жили в съемной квартире, никто из нас не интересовался, кто сколько зарабатывает и куда эти деньги идут. Это была общая копилка, из которой каждый брал столько, сколько ему надо. И, судя по всему, Леша особо не задумывался, сколько стоит квартира, в которой мы жили раньше, и во сколько нам обошелся этот дом. А когда увидел конкретную цифру, ему стало плохо. "Я никогда не смогу зарабатывать столько, сколько приносишь в семью ты", – огорченно сказал он. Я пыталась объяснить ему, что меня этот момент нисколько не волнует, что для меня вообще деньги – несущественная деталь, но он не поверил. В итоге мне даже стало стыдно, что я – женщина – больше зарабатываю. Я стала тщательно скрывать свои доходы, подкладывать ему тайком деньги, но ситуацию это не улучшило.
Дальше – больше. Пока я сидела в декрете, Леше практически не приходилось ухаживать за Сашей. В результате через полгода он уже не знал о ней ничего – ни искупать, ни накормить толком не умел. Стало понятно, что он с ней не справится. Нужна была няня. К тому же я понимала, что не имею права посадить взрослого талантливого мужчину дома с ребенком – он должен работать. Но стоило мне только заикнуться о поисках няни, он страшно возмущался: "Зачем нам в доме чужая женщина, если у ребенка есть мать?!" Думаю, он был бы счастлив, если бы я бросила сцену и занималась бы лишь домом и Сашей. Мне это даже слышать было странно: я выходила за Лешу замуж в уверенности, что нас-то такие проблемы не коснутся и что у нас в семье подобных разговоров не будет. Мне казалось, что он знал, на ком женится… И хотя мне всегда были смешны слова некоторых эстрадных звезд, которые с пафосом восклицали: "Я выбрал сцену!" – и для меня семья всегда оставалась на первом месте, я не могла уйти в одночасье. У меня есть коллектив, который от меня зависит, есть компания, с которой контракт, есть зрители… Я не могла вот так запросто взять и бросить все. Да и в конце концов музыка – мой хлеб, я больше ничего не умею делать.
Думаю, он был бы счастлив, если бы я бросила сцену и занималась бы лишь домом и Сашей. Мне это даже слышать было странно: я выходила за Лешу замуж в уверенности, что нас-то такие проблемы не коснутся.
Чем чаще Леша оставался дома один, тем хуже ему становилось. Я теперь понимаю домохозяек, которые в отсутствие мужей пережевывают у себя в мозгу одни и те же события и сходят с ума… Его все время одолевали странные мысли, необоснованные подозрения. "Откуда у тебя эти сережки?" – как-то спросил он и потряс перед моим носом какой-то дешевой бижутерией за двести рублей, купленной в переходе. Пришлось рассказать, где и когда я их купила. Он успокоился, но ненадолго. Вскоре эти вопросы стали обыденностью. Когда он перебрал в пылу своей ревности всех моих друзей и знакомых и я, чтобы его не раздражать, вычеркнула их имена из своих телефонных книжек, он перекинулся на людей, с которыми я работаю. "Куда вы уезжали с концертным директором в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое января 2008 года из гостиницы в Казахстане?" Если я не могла в течение секунды придумать ответ, начинался скандал. "Неужели ты так быстро забыл, что такое гастрольная жизнь? – удивлялась я. – Забыл, как выматывают эти переезды, перелеты, саунд-чеки, интервью и концерты? После них хочется только одного – спать". Я пыталась припомнить, сколько знакомств у меня завязалось за время моей долгой гастрольной деятельности. Ни одного! Я улыбаюсь сотням людей в каждом городе, это моя профессия, но ни о каких знакомствах, а тем более отношениях речи быть не могло. Хуже всего, что терзаться подозрениями он начинал обычно в день моего концерта. Концерт начинался в семь вечера, и я могла быть почти уверена, что в шесть он мне позвонит и скажет: "Я нашел у тебя новое украшение, и я догадываюсь, откуда оно у тебя взялось!" Вывалит на меня ком совершенно необоснованных обвинений, швырнет трубку и отключит телефон. И я знаю, что раз он вбил что-то себе в голову, выбить я это оттуда смогу, только если буду рядом и, глядя ему в глаза, приведу тысячу доказательств своей невиновности. А я за тысячу километров, у меня в глазах слезы, а за спиной – многотысячный зал, которому нет дела до того, что у меня произошло. И я капаю в глаза все лекарства мира, чтобы они меня не выдали, а после концерта мечусь, как загнанный зверь, по аэропорту в поисках ближайшего рейса на Москву, бросая на произвол судьбы весь свой коллектив в надежде спасти брак.
И я капаю в глаза все лекарства мира, чтобы они меня не выдали, а после концерта мечусь, как загнанный зверь, по аэропорту в поисках ближайшего рейса на Москву, бросая на произвол судьбы весь свой коллектив в надежде спасти брак.
В какой-то момент Леше почему-то вдруг стало казаться, что мы с ним буквально в кольце врагов. Что моя компания откровенно наживается на мне, и вообще нас окружают одни бандиты, нам все хотят зла, а если и пытаются дружить, так это потому, что я для них – золотое руно. Он требовал уволить то концертного директора, то охранника, претензии и причины каждый раз были разные. Удивительнее всего было то, что он сам проработал с этими людьми много лет и видел, как они за нас болеют. Они давали мне отпуска, перекраивали гастрольные графики по моему, а значит, и по Лешиному желанию, делали очень много явно невыгодных для себя вещей только для того, чтобы помочь нам. И ни слова упрека. В какой-то момент я попросила Лешу не поднимать в разговоре со мной тему нашей компании, но получилось только хуже: он стал звонить ребятам из моего коллектива напрямую. И все, что до этого слышала я, услышали они сами своими ушами. "Марина, зачем ты настроила Лешу против нас?!" – слышала я потом рыдания в телефонной трубке. А что я им могла сказать?!