Больше всего в этой истории маму возмутило даже не то, что Андровский вздумал спасать ее от собственной дочери. Глупость постороннего человека задевает не так, как черствость близкого. Возмутило ее то, что Михалыч, услышав о выдумке приятеля, не выставил Андровского из номера, а засмеялся. Теперь он расплачивался за свой вчерашний смех, а мама решала, не вернуть ли Машу в "Райские кущи".
- Маргоша, это, в конце концов, неумно! - копируя Михалыча, сказала Маша. - Помиритесь сейчас же. Подумаешь, засмеялся.
Итак, поручение Андровского оказалось пустышкой, игрой для малолетки. После "жучка" в номере это известие совершенно не тронуло Машу. Стало только любопытно: что должен думать человек, который так легко вмешивается в чужую жизнь? Кем он считает других людей, обычных, без его должности и автоматического пистолета под мышкой?
В музее оказалось, что ключа от ее комнаты нет на стойке. Девушка-портье недавно сменилась и не знала, кто его взял. Зато наговорила гадостей: "Мы посторонним ключи не даем, ищите у себя, а то сами потеряете, а потом к нам с претензиями"… У нее сводило скулы от ненависти. Вот еще одна сторона богатой жизни: тебя считают врагом незнакомые люди, и попробуй объясни, что не ты виновата, если им не хватает денег.
Ключ, без сомнения, выкрал Эльчин, собираясь устроить новую подлянку. А тут еще девушка смотрит, как на бациллу. На душе было пакостно. Маша поднялась на второй этаж, подкралась к своей комнате и, спрятавшись за угол, толкнула дверь лыжной палкой. Когда имеешь дело с таким нахалюгой, лишних предосторожностей не бывает.
Из комнаты, клубясь и перемешиваясь, густо повалил дым. "Сейчас как заору! - разозлилась Маша. - Подумаешь, нефть у папы. Не надо быть гадом!".
Тут ей пришло в голову, что если просто кричать, здешние служащие могут сделать вид, что не расслышали. Нефтедоллары уже всем заткнули уши. Кричать надо "Пожар!". В старинном особняке с деревянными лестницами огня боятся по-настоящему. То, что дым явно табачный, не играет роли. Главное, начать скандал, собрать кучу народу, а там и прощения попросить можно: "Пардон, ошиблась". Виноват все равно будет Эльчин - не она же забралась в чужую комнату и накурила…
Поставив лыжи в угол, Маша сняла со стены огнетушитель. Ошибаться, так до конца. Шарахнуть пеной - в следующий раз не сунется!
На огнетушителе имелись картинки, объясняющие, как с ним обращаться. Маша все изучила и, держа орудие возмездия наизготовку, подкралась к двери… Главное, взял моду - дымить… Она повернула рычаг, в огнетушителе что-то хрупнуло и послышалось бульканье. Маша ворвалась в комнату и закрутилась во все стороны, ожидая нападения.
Врага было не видно. В огнетушителе происходили шумные процессы, навевающие мысли о больном бегемоте, но пена пока не шла. По инструкции его следовало "энергично встряхнуть", а у Маши не хватало сил. Зато нефтяного принца она засекла: дым валил из-за высокой спинки кресла, в котором любил сидеть не то Тютчев, не то Тургенев. Это ж надо так накурить, можно топор вешать.
Маша закашлялась, огнетушитель в ее руках дернулся, угрожающе булькнул и выпустил струйку бурой жижи. А над спинкой кресла всплыла коротко стриженая седая голова. Дед!
От неожиданности Маша выронила огнетушитель, и тогда-то произошло энергичное встряхивание, о необходимости которого твердила инструкция. Реактивная струя пены хлестнула в стену, огнетушитель дернулся и стал поворачиваться. Еще немного, и он волчком закрутился бы по полу, поливая все вокруг. Но Дед не зря заслужил генеральские погоны в военной разведке. Одним прыжком он очутился рядом с огнетушителем, прижал его ногой, схватил и, направив пенную струю вниз, кинулся в конец коридора к туалету. В зубах у Деда, как пароходная труба, дымила толстенная сигара, из-за которой разгорелся весь сыр-бор.
Вышла из чьей-то комнаты горничная с пылесосом и, увидев мчащегося на нее генерала в полной форме, с брызжущим огнетушителем, закричала:
- Пожар!
Деду было некогда разъяснять недоразумение. Ворвавшись в туалет, он нацелил поток пены в унитаз и крикнул вбежавшей Маше:
- Муха, останови ее, а то…
Но было поздно. Перебив Деда, взвыла сирена, и по коридору затопали десятки ног.
Возникшие как из-под земли охранники действовали четко. Двое универсальными ключами открывали все двери подряд и выводили полуодетых постояльцев, еще двое рыскали в поисках очага возгорания. Маша заметалась по этажу, пытаясь остановить это безумие, но ее никто не слушал. Махнув на все рукой, она вернулась к Деду, чтобы хоть объяснить ему, как все получилось.
Неутомимый огнетушитель плевался пеной; Дед еле удерживал его, широко расставив ноги и морщась от дыма забытой в углу рта сигары. Лицо у него побагровело, на лбу вздулась толстая жила. Насыщенный дымом и вонью пены воздух ел глаза.
- Помогите генералу! - крикнула Маша вбежавшему охраннику.
Тот понятливо кивнул, но вместо того, чтобы броситься к Деду и перехватить огнетушитель, кинулся назад в коридор. Вернулся он очень быстро, почему-то со вторым огнетушителем в руках. Не успела Маша ничего понять, как охранник заученным движением откинул рычаг, встряхнул свой огнетушитель и, встав рядом с Дедом, направил в тот же унитаз ударившую струю пены. По лицу охранника было видно, что он собой доволен. Потом до него стал доходить идиотизм положения.
- Что тушим? - робко спросил охранник, заглядывая в покрытый пенной шапкой унитаз.
- Ничего, - разъяснил горькую истину Дед. - Огнетушитель сработал. Самопроизвольно.
- А-а, - с безнадежным лицом протянул охранник и остался заливать толчок. Не мог же он бросить работающий огнетушитель.
В коридоре продолжалась эвакуация.
- Я пойду дам отбой, - сказал Дед, отставляя свой опустевший огнетушитель в сторону. - А вы оперативно сработали, - добавил он, чтобы утешить охранника. - Где служили?
- В погранвойсках.
- Продолжайте, - сказал Дед. Прозвучало это глупо, но в такой ситуации трудно было найти умные слова.
Через полчаса все успокоилось. Постояльцам объявили, что пожарная тревога была учебной, и они разошлись. Машу не ругали. Собранные со всех этажей уборщицы и горничные в пять минут вымыли полы и, когда пришло разбираться начальство, стало уже незаметно, что следы пены начинаются в ее комнате. Все поверили Деду: раз генерал сказал, что огнетушитель сработал сам по себе, значит, так оно и было.
Благодаря погонам Деда Маше сошло с рук еще одно преступление. С утра она выстирала карнавальное платье, которое категорически запрещалось стирать, и повесила сушиться на люстру. Платье было начала двадцатого века, взятое напрокат в костюмерной Художественного театра. А люстра девятнадцатого века когда-то принадлежала Аксакову. Начальство входило, смотрело на платье, осквернявшее музейную люстру, смотрело на Дедовы генеральские погоны, морщилось и ничего не говорило.
Когда визиты прекратились, Дед снова уселся в кресло Тютчева-Тургенева и сообщил:
- Муха, а я к тебе на Новый год. Хотел снять комнату, но цены кусаются.
- Ну и оставайся у меня, - предложила Маша.
- А можно?
- Можно. В правилах сказано, что я могу принимать гостей по числу спальных мест. Ляжешь, вон, на диване Серова.
- Правда Серова? - удивился Дед. - Того самого, художника?
- Ну! Или Перова. Мне говорили, я забыла. А на кровати спал Тургенев, точно. Я бы тебе предложила, но в ней клопы.
- История, - уважительно заметил Дед. - Наверное, это правнуки тех клопов, которые Тургенева кусали. У тебя еще пальцы не просятся к перу, перо - к бумаге?
- Скоро запросятся. Теперь я понимаю, почему раньше помещики рисовали, музицировали, писали письма в трех томах. Здесь же скука смертная по вечерам.
Дед помял одним пальцем сиденье дивана:
- Не пойму, как сюда пустили постояльцев. Кругом таблички: "Усадьба-музей охраняется государством".
- Так и пустили - за деньги, - сказала Маша. - Ты вообще представляешь, что будет в "Райских кущах" на Новый год?
Дед пожал плечами:
- Праздник…
- Это будет самая крутая тусовка России. Уже сейчас идешь по коридору, как будто новости по телеку смотришь: депутаты, артисты, министры… А в новогоднюю ночь сам Президент заедет. В санатории все номера сняты, а желающих еще много. Вот директор и договорился с музеем, что они на неделю сдают этот особняк. Тут еще сто лет назад все было так устроено, чтобы принимать побольше гостей. Художники жили, писатели.
- Все равно не понимаю, как можно - превращать в гостиницу храм искусства, - упрямо сказал Дед. - Я, кажется, не смогу спать на этом диване. Я буду над ним парить, а то вдруг что-нибудь сломается.
- Оно и так все ломается, от старости. Вот музей заработает денежек и сделает ремонт. По-моему, это нормально, - добавила Маша.
Дед осуждающе покачал головой, но спорить не стал.
- А на кого ты охотилась с огнетушителем?
- Оборонялась, - поправила Маша. - Есть тут два брата-аристократа. Один просто хам, а второй такой странный горец, как в кино.
- Бессмертный? - улыбнулся Дед.
- Дикий. Хаджи Мурат из девятнадцатого века. Я вроде с ним поладила, а сначала, не поверишь, он зарезать меня хотел! Смыть оскорбление кровью.
- А что ты ему сделала?
- Взяла на прием, потом свиньей обозвала, - Маша хмыкнула. - Если бы меня каждый раз резали за это, на мне бы живого места не осталось.
- Ты поосторожнее. Из-за таких вещей начинались войны, - предупредил Дед. - Мы, русские, живем между Востоком и Западом, у нас в крови терпимость к чужим обычаям. А для кого-то обычаи предков - как восход солнца: всегда были и должны всегда быть. В Иране разрешили женщинам снять чадру, стали учить их грамоте. А в ответ - исламская революция, все вернули назад.
- Что же мне теперь, в чадре ходить? - фыркнула Маша.
- Нет, просто держись подальше от этого парня.
- Дед, мне его жалко, - вступилась за Ваху Маша. - Мама у него погибла в войну, а еще он рассказывал ребятам про мины. Я вот ничего не знаю про мины, а он у себя в горах мог наступить и подорваться. Ничего хорошего не видел. Как потерявшийся щенок: приласкаешь - плачет.
- Это в каком смысле приласкаешь?! - насупился Дед.
- В том самом: как щенка. Я не влюбилась, Дед. Он слишком чужой, чтобы влюбиться. Но если он скажет: "Пойдем, поговорим", а не смогу сказать: "Вас здесь не стояло".
- Смотри, не заигрывайся, - сказал Дед. - Как его зовут?
- Сейран, а по-домашнему Ваха.
- Странно.
Маша пожала плечами:
- Имена как имена.
- Да нет. По-моему, это разных народов имена. Сейран-Ваха - это как Маша-Зейнаб. Он откуда?
- Из Азербайджана. Дед, оставим эту тему, - попросила Маша. - Ты ищешь, к чему придраться, потому что меня ревнуешь.
- Ладно, оставим, - согласился Дед. - Кстати, извини, что я у тебя накурил. Мне сказали, что ты у мамы в санатории, вот я и позволил себе. Зря ты там торчишь. У мамы с Михалычем и так непростой период. Чем люди старше, тем труднее им сойтись.
Маша задохнулась от обиды. У них непростой период, а у нее что, легкий? А главное, она заходила к ним в номер всего два раза - это называется "торчишь"?!
- Да кто тебе сказал?!
- Компетентный источник. Ты, наверное, и в лицо не помнишь, кто убирается у тебя в номере, а горничные наблюдают жизнь постояльцев, как мексиканский сериал.
- Да нет, помню. - Маша представила, как этот "компетентный источник" ябедничает на нее, торопясь и захлебываясь от счастья, что разговаривает с генералом. - Дед, на самом деле я каталась на лыжах, а горничная не знала. Она только посмотрела: ага, в моем номере никого нет, - и подумала, что я у родителей. Ошибочная оценка информации.
- Красиво говоришь, - улыбнулся Дед. - Я заметил, что слово "информация" обожают авторы детективов. И еще "фигурант" и "профессионал". "За расследование взялись профессионалы, и через двадцать две секунды на столе у генерала лежала вся информация на фигурантов по этому делу".
- Ты бы свои мемуары так гладко писал. А то наобещал Президенту! - огрызнулась Маша. Она тоже любила слова "фигурант" и "профессионал".
- Он уже все забыл, - отмахнулся Дед. Ему просто не хотелось писать эти мемуары.
- Я ведь могу позвонить и спросить, - пригрозила Маша.
Когда Дед вернулся из Америки, отсидев там двадцать лет в тюрьме, его принимал в Кремле сам Президент. За пять минут разговора он понял характер старого разведчика и, зная, что Дед никогда ничего для себя не попросит, дал свою визитную карточку Маше. С тех пор у них в доме бытовала Ужасная Страшилка Для Генерала: "Президенту позвоню". Если Деду, к примеру, не хотелось ложиться в госпиталь на обследование, достаточно было взять президентскую визитку и с серьезным видом сесть к телефону. Тогда Дед сдавался и ехал в госпиталь как миленький.
- Ладно, ладно, - замахал руками Дед. - Я, наверное, здесь и поработаю. Хочешь, начну прямо сейчас?
- Договорились, - поймала его на слове Маша. - До обеда чтоб написал две страницы… А ты почему в форме? Прямо со службы заехал?
- Да. Я еще с утра не собирался к тебе. Поехал в Академию как обычно, штатской одежды не взял. Потом думаю: "Надо Муху навестить". Предчувствие, что ли… Ты как здесь? - спросил Дед.
- Правильное у тебя предчувствие, - вздохнула Маша и, приложив палец к губам, показала на пожарный датчик под потолком.
Дед показал на ухо: "Я правильно тебя понял?".
"Правильно", - кивком подтвердила Маша. Взяла пилку для ногтей, влезла на стол… "Жучок" исчез! Раньше он темнел в щелях защитной корзиночки, а теперь там была пустота. Маша потыкала в щели пилкой, но "жучок" от этого не появился.
- Я сама видела. Я держала его в руках! - вздохнула она и начала рассказывать по порядку: о просьбе Андровского, о злоумышленнике в маске поросенка, который оказался боем, о том, как решила ничего не говорить Андровскому до самого отъезда, но зам по безопасности, видно, сам одумался и снял прослушку…
Дед слушал, вертя в руках алюминиевый пенальчик с новой сигарой. Потом сунул пенальчик в карман и жестом остановил Машины рассуждения на тему "Какой параноик этот Андровский".
- Знаешь, в чем беда симпатичных девчонок? Они уверены, что все радости и все пакости делаются исключительно для них.
- А для кого ж еще? Я одна в этой комнате! - удивилась Маша и вдруг все поняла: - Он подслушивал Амирова!
Глава IX ОБЕД ДЖЕЙМСА БОНДА
Хотя в ресторане "Райских кущ" хватало знаменитостей, Маша заметила, что многие смотрят на их столик. А все потому, что наш народ любит генералов необъяснимой любовью. Большинство собравшихся платило своей прислуге больше, чем государство генералам, и все равно Дедовы погоны и штаны с лампасами вызывали в публике вибрацию. Мужчины втягивали животы, женщины вызывающе смеялись и, сверкая перстнями, поправляли прически.
На маму с Михалычем глазели меньше, чем в первый день. Только одна телеведущая, недавно приехавшая с лупоглазым молодым человеком по имени Дима, громко удивилась:
- А Костя все еще носится со своей провинциалочкой?!
При этом она делала вид, что говорит исключительно для Димы, просто голоса не рассчитала.
Маша возмутилась. Это кто тут провинциалочка?! Сама из Питера! Чтобы поставить выскочку на место, она спросила, какие рестораны маме нравились в Стокгольме. Мама, разумеется, поняла, зачем был задан вопрос, но решила не ввязываться в бой и промолчала.
- Расскажи, Маргоша, это правда интересно, - неожиданно поддержал Машу Михалыч. - Я в Стокгольме был всего два дня, ничего толком не видел.
- А мы там долго жили. Потом ЦРУ наехало и пришлось бежать, - выложила Маша. Краем глаза она видела, что выскочка перестала улыбаться своему Диме и слушает в оба уха.
- Положим, тебя тогда еще не было, - заметила мама.
- Как же не было? Была, только не родилась еще. Неродившиеся дети все помнят - в подсознании, конечно.
Михалыч хлопал глазами.
- Правда ЦРУ наехало? - чуть громче обычного спросил он.
Теперь на них смотрел весь ресторан! Ладно, не весь, но ближайшие столики точно. Петербургская выскочка уткнулась в тарелку. У нее самой бывали трения то с милицией, то с прокуратурой. Журналисты такими вещами гордятся: если высокое начальство недовольно, значит их репортаж попал в цель. Но насолить Центральному разведывательному управлению Соединенных Штатов Америки, кажется, еще никому из наших журналистов не удавалось. Это высший пилотаж!
- Все из-за меня, - объяснил Дед. - Я тогда сидел в тюрьме у американцев и, к большому их удивлению, не хотел выдавать своих. Вот на меня и нажимали по-всякому, в том числе через семью.
В установившейся тишине стало слышно, как выскочка нервно скрежещет ножом по тарелке. Потом возобновился обычный гул голосов и звякающей посуды. Можно было не сомневаться, что в необъявленном поединке "Петербург - Укрополь" победа единогласно присуждена Укрополю.
Обед почему-то долго не подавали, и вдруг появился торжественный, как градоначальник, официант с позолоченным штопором на цепочке. Перед мужчинами он поставил по наперстку водки. Сгрузил с подноса серебряное ведерко, наполненное битым льдом. Изо льда торчало горлышко шампанского.
- По какому поводу гуляем? - удивилась мама.
Загадочно улыбаясь, Михалыч жестом приказал не торопиться с шампанским, и ведерко было поставлено на край стола, а официант начал фокусы с каким-то вином в длинногорлой бутылке. Взяв ее салфеткой, он с донельзя серьезным лицом показал всем этикетку. Михалыч кивнул. Жалея свой позолоченный штопор, официант открыл бутылку обычным, понюхал пробку и дал понюхать Михалычу. Тот еще раз кивнул, мол, не тяни, наливай. Официант, подлец, плеснул на донышко и поводил бокалом у Михалыча перед носом. Михалыч третьим кивком подтвердил, что да, это именно то, о чем все так долго мечтали. Тогда официант позволил ему отхлебнуть. Пожамкав губами, Михалыч выразительно посмотрел снизу вверх, мол, ну теперь-то все? После этого зануда официант разлил вино по бокалам и отошел в сторонку, дожидаясь суда взыскательной публики.
Маша попробовала. Вино было самое обычное.
- Нравится? - спросил Михалыч.
- Выдержка хорошая, но чувствуется лоза. Прессом давили, не для себя, а на продажу.
Михалыч выпучил глаза и перевел взгляд на маму.
- Юг, - объяснила она. - Соседи делают вино, угощают. Вот погоди, слетаем в Укрополь, попробуешь: в каждом дворе свой вкус, все друг перед другом хвастают.
Официантка расставила закуски: белужью икру и копченую севрюгу.
- За русскую разведку! - объявил Михалыч, взял свою водку в хрустальном наперстке и потянулся чокнуться с Дедом. - И за всех, кто не сдает своих.
Непьющий Дед ради такого тоста макнул губу в наперсток. Покосился на официантку, которая водружала на стол что-то непонятное с гарниром из вареной картошки и горошка… Подумал и выдал:
- Водка, шампанское "Дом Периньон", кларет "Мутон Ротшильд", телячьи почки с беконом… Следующим номером будут котлеты из барашка?