Они стали напряженно прислушиваться. Им казалось, что звук рога доносится то с одной стороны, то с другой, то приближаясь, то удаляясь. Прошло немного времени, и они услыхали совсем близко легкий бег, треск, шуршание. С дальнего от них дуба вспорхнула горлица и взвилась в высоту. Из зарослей вокруг дуба выскочил на поляну стройный олень с ветвистой короной рогов. Он остановился, испуганно озираясь, тяжело поводил боками и раздувал ноздри. Ноги его дрожали. Иву стало жаль этого загнанного охотниками животного. Видно было, что олень пронесся по лесу не одно лье. Но стоял он только одно мгновение и, оглянув поляну, пересек ее и снова ринулся в лес, спасаясь от погони.
Тотчас в той же стороне послышался тяжелый топот, хруст, бряцание. Подминая под себя кусты, на поляну выбежал огромный вороной конь с лохматыми ногами и длинной гривой. Слышно было, как он тяжело и часто сопит.
На коне сидел рыцарь. Под коричневым дорожным плащом с капюшоном виднелись переплетенные кожаными ремнями широкие ножны короткого меча и рог на металлической цепи. Красные штаны туго облегали мускулистые ноги в зеленых полусапожках с длинными шпорами. С одной стороны седла был прикреплен лук, с другой - колчан со стрелами. Сдерживаемый сильной рукой, конь уперся передними ногами в землю, мотал головой, гремел удилами, разбрасывал клоки белой пены и тянулся к ручью. Всадник отпустил повод и позволил коню жадно припасть к воде.
Ив успел разглядеть, что рыцарь молод, высокого роста, широкоплеч, с сильно загорелым лицом, небольшой бородой и усами. На непокрытой голове поблескивал металлический обруч, сдерживающий длинные темные волосы.
Черный скелет обожженного молнией дерева кривлялся, словно хохотал за его спиной.
Заметив людей, рыцарь крикнул им:
- Оэ! Куда побежал олень?
Госелен сорвал с головы шапочку и поднял руку, готовый ответить, но Ив схватил эту руку и, пригнув ее, крикнул рыцарю:
- Вон туда, сир!
И указал в сторону, противоположную той, куда скрылся олень.
Через мгновение вздернутая рыцарем морда коня взметнулась вверх, он встал на дыбы, повернулся на задних ногах и, сделав прыжок, перемахнул через ручей, пронесся по поляне мимо отскочивших в испуге Ива и Госелена и, растоптав кусты ежевики, умчался в лес.
- Зачем ты это сделал? - с досадою сказал Госелен.
- Мне жаль оленя.
- А рыцаря? Ведь он теперь…
- Погляди‑ка, - перебил его Ив, показывая по направлению к сожженному дереву.
Госелен увидел на ветке дикой яблони, где стоял рыцарь, обрывок его плаща.
- Зацепился, когда крутнул коня, - сказал он. - Надевай мешок, и пойдем скорей!
Они перешли поляну. У ручья стали на колени и напились воды, черпая ее сложенными ладонями. Потом Госелен перепрыгнул через ручей и, сняв с ветки обрывок плаща, сунул его в свой мешок.
- Пригодится на что‑нибудь, - сказал он, возвращаясь. - Пойдем скорей!
И они снова зашагали вдоль ручья.
Шли долго и на этот раз молча. Ветви деревьев опять сомкнулись над их головами и закрыли свет.
Усталость, голод и боязнь остаться на ночь в лесу не располагали к разговорам. Обоим хотелось одного - как можно скорей выбраться из этого тесного, гнетущего сумрака.
И вот снова где‑то далеко впереди зазвучал рог. Но звук его не был похож на звук рога рыцаря–охотника Он не был таким резким и высоким и не бросался, как тот, из стороны в сторону, а спокойно звучал и, прерываясь, снова звучал все в той же стороне. Потом к этому звуку стали примешиваться другие - ржание лошади, лай собаки. Вместе с приближением этих звуков редел лес, появлялись над головой клочки неба. И наконец, не без участия благодетельной колдуньи, кусты быстро расступились, а деревья подняли свои ветви и раскрыли над головами путников небо и в нем облака, розовеющие отсветами угасавшего дня. Ручей умолк, затерявшись в высокой траве. Перед Ивом и Госеленом оказалась опушка леса. Они бегом бросились к ней.
Первое, что они увидели, была ветхая, древняя часовня, вросшая в землю своими округлыми стенами из дикого камня с широкой шапкой конусообразной черепичной крыши и на ней - покосившейся звонницей с низким каменным крестом. Часовня стояла на перекрестке дорог. Одна из них круто поворачивала за край леса. Глядя на часовню, Ив вспомнил свою деревенскую церковь. Но та была больше и с высоким шпилем, украшенным железным петухом–флюгером. Священник, учитель Ива, говорил, указывая на петуха: "Провозвестник дня, будящий сонных". И не совсем вразумительно объяснял, что петухов ставят на шпили церквей как знак призыва к молитве.
Обойдя часовню, Ив и Госелен очутились на вершине высокого холма и остановились, глядя на открывшуюся перед ними картину. Во всю необозримую ширину горизонта тянулась багровая полоса заката с пылающими над ней неподвижными золотистыми облаками, похожими на сказочных животных. С холма спускалась дорога, теряясь между полями колосящейся ржи. По его склонам кудрявились дубовые рощи, тянулись полосы виноградников, виднелись соломенные кровли деревенских домов, окруженных фруктовыми садами. Глубоко внизу лежала широкая долина Ее обступили многочисленные холмы. На них - леса, поля, луга и дороги, дымящиеся пылью от возвращающихся с пастбищ стад. И в самой глубине, словно разбросанные стальные пластины, сверкали отсветы двух больших рек и притоков.
Ив стоял очарованный, полной грудью вдыхая душистый воздух полей и лугов. Перед его глазами раскрылся огромный, не виданный еще им чудесный простор.
- Вот он! - воскликнул Госелен, указывая на далекие, еле различимые в темно–сизой дымке тумана у подножия холмов очертания города и ярко вспыхивающую точку, видимо крест на одной из высоких колоколен.
"Вот он наконец!" - с восторгом повторял про себя Ив.
- Идем скорей!! - сказал он, хватая Госелена за руку.
- Постой! Ты видишь там? - кивнул Госелен на дорогу у леса.
Ив обернулся:
- Какое нам до них дело? Уйдем скорей!
На этот раз Госелен схватил его за руку:
- Куда ты спешишь? До Парижа рукой подать. Сам видишь - прямо по этой дороге. Успеем. Давай посмотрим лучше, что это за люди.
Иву вспомнились напутственные слова отца: "По дороге держись подальше от всех, особенно от знатных".
- Пусти! Я пойду один! - крикнул он.
- Не пущу!
- Ты сумасшедший!
- Может быть. А ты просто дурак! Как ты не понимаешь, что кошелек, в котором много денег, лучше, чем пустой, особенно если его хозяин идет в Париж! Когда представляется возможность заработать, надо ее использовать. Эта встреча нам как нельзя более кстати, и никакого сомнения, что ее устроила нам наша добрая колдунья! Ты, право, дурак!
Упоминание о колдунье, которая так удачно указала им дорогу и как будто и вправду охранила их от всяких лесных опасностей, несколько поколебало решение Ива.
Из‑за угла леса на повороте дороги появилась свора гончих собак, черных с рыжими подпалинами и белых с желтыми пежйнами, длинноухих и тупорылых, с длинными тонкими хвостами. Ив сразу признал в них охотничьих псов, каких он не раз видел бегущими по крестьянским полям и лугам в погоне за лисой или зайцем, а за ними мчались, топча посевы и травы копытами своих коней, охотники - владелец деревни и его люди. Так и сейчас: следом за собаками вышли псари с длинными кнутами на плечах и легкими копьями в руках, а за ними человек десять всадников с луками, копьями, охотничьими рогами. Впереди, на гнедой лошади с украшенной разноцветными лоскутами уздечкой и круглой металлической бляхой на лбу, сидел, подбоченясь, старик с землистым цветом лица, с провалившимися щеками и острыми скулами, с бегающим взглядом маленьких белых глаз с красными воспаленными веками и с длинными седыми волосами, топорщившимися в стороны из‑под круглой шапки. Сквозь редкие волосы седой и длинной бороды поблескивала цепочка, сдерживавшая на груди темный плащ. Увидев у часовни людей, он остановил охоту и приказал ехавшему за ним человеку привести их к себе. Подходя, Госелен снял шапочку, Ив за ним - свою шляпу. Гнусавый, тусклый голос крикнул:
- А–а, жонглер! Тебя‑то мне и надо! У нас скоро празднество. Пойдешь с нами!
Госелен отвесил низкий поклон, поведя шапкой по земле.
- А этот виллан? - продолжал гнусавить старик.
- Сир, - ответил Госелен, - это школяр и мой давнишний друг. Мы шли в Париж. И, если вашей милости будет угодно взять его вместе со мной…
- На кой дьявол мне нужен школяр? Пускай убирается к своим чертовым философам!
- Сир, - продолжал Госелен, - не от вашей ли охоты отбился благородный рыцарь?
- Вы видели его? - оживляясь, спросил старик.
- Да. Он гнался за оленем, и вот он, - Госелен кивнул на Ива, - указал ему, куда ускакал олень.
Ив незаметно дернул Госелена за рукав.
- А не врешь ли ты, - сказал старик, - что вы видели рыцаря? Расскажи‑ка мне, каков он.
- Сир, чем терять время на рассказывание, я докажу вам это сразу. - И, порывшись в своем мешке, Госелен вынул оттуда обрывок плаща. - Вот, - сказал он, протягивая его старику. - Это обрывок плаща рыцаря. Он оборвал его, зацепившись за ветку яблони.
Старик взял обрывок и развернул его:
- Да, это плащ моего сюзерена.
- Сир, я прошу вас, не разлучайте меня с моим другом. Он может оказаться полезным вам в замке…
- Я не хочу! - перебил его Ив.
- Молчи! - шепнул ему Госелен.
- Что он сказал? - крикнул старик.
- Я сказал, что не хочу идти в ваш замок, я тороплюсь в Париж!
- Что–о! - зашипел старик, вытянувшись вперед. - Ты не хо–чешь?! Ты смеешь отказываться от чести быть допущенным в замок?
- Но, сир, вы меня туда не приглашали.
- Молчать, ско–тина! Взять его, - крикнул он псарям, - и вести с собаками!
- Сир, ваша милость… - попытался вмешаться Госелен.
- Молчать! - крикнул на него старик и подал знак.
Охота двинулась по дороге, Госелен шел рядом с лошадью старика, а Ив - с псарями.
Собаки трусили мелкой рысцой, поднимая пыль. Дорога шла вдоль опушки леса, огибала его с другой стороны и уводила в поля, в обратную от холма сторону. На поле у самой дороги, пригнувшись к земле, работал мотыгой крестьянин. Когда охотники поравнялись с ним, он с трудом выпрямился и, сняв шапку, низко поклонился. Ив вспомнил отца. Чувство жалости, горесть разлуки и сознание, что отец не узнает о его печальной участи, наполнили его сердце жгучей тоской, а мысль об утерянной светлой мечте ввергла его в отчаяние. "Что же будет?"
На повороте дороги он обернулся в сторону долины, но не увидел ее. Небо потухло и подернулось мглистой серой дымкой. Старый рыцарь с высоты своего коня благосклонно кивал Госелену, а тот что‑то говорил ему, приподнимаясь на цыпочки и размахивая руками, словно произнося стихи. По–видимому, жонглер начинал "зарабатывать".
От одного из псарей Ив узнал, что их господин, рыцарь Ожье де ла Тур барон де Понфор, в замок которого они теперь идут, отбился от них в лесу в погоне за оленем и, вероятно, присоединится к ним по дороге, а этот старый рыцарь - маршал их господина, то есть заведует конюшнями, походными обозами и палатками, - сам этот старый рыцарь из мелкопоместных вассалов.
- А люди наши, - прибавил псарь, - его попросту вовут "Клещ" - очень уж он въедливый.
Глава II
ЗАМОК ПОНФОР
После целого дня охоты собаки, люди и лошади двигались медленно Долго шли полями.
Воздух был неподвижный и душный. Сумерки сгустились.
Далеко за холмами вспыхивали зарницы. Шли мимо темных молчаливых деревень, спустились в долину и перешли тихую речку с ветлами у моста, шли вдоль ее берега лугом. Тянуло прохладой от воды. На ней заблестели первые звезды. Дорога уводила от реки вверх, опять в поле, оттуда - к лесу, черной стеной стоявшему впереди. Войдя в него, окунулись в полный мрак. Усталые люди молчали. Изредка пофыркивали лошади и позвякивали удила, потрескивала сухая ветка под ногой. В глубине леса жутко ухал филин.
- Не к добру это, - тихо сказал псарь.
Ив плелся молча. Промелькнувшая было мысль о побеге была погашена гнетущей усталостью - только бы дойти скорей, дойти куда угодно. Даже тоска унималась этим одним тупым желанием отдыха.
Когда вышли из леса снова под звездное небо, в стороне раздался топот лошади, чей‑то окрик: "Оэ!" - и что‑то большое и бряцающее надвинулось из темноты. В окрике Иву послышалось знакомое: тот же голос, что сегодня днем у рыцаря–охотника. Псарь подтвердил догадку. Сзади раздался громкий разговор, затем гнусавый голос Клеща: "Эй! Там с собаками! Шире шаг!" Рядом с Ивом оглушительно хлопнул кнут псаря. Сзади кто‑то наступил на пятку, сказав: "Чего путаешься под ногами!" Пришлось идти быстрее. И тут Ив увидел впереди на тусклом небе что‑то огромное и совсем черное. Оно ширилось и росло, словно не они, а оно двигалось им навстречу. Вот такими представлял себе Ив тех страшных гигантских чудовищ, с какими вступают в единоборство странствующие рыцари, о подвигах которых поют жонглеры. Наконец, когда эта громада наползла совсем близко и заняла полнеба, закрыв звезды, Ив понял, что это был замок. Вот и невысокая полукруглая стена предмостного укрепления.
Остановились.
Затрубил рог.
Раздались голоса, лязг засовов, скрип и удары створок ворот о стену.
Пройдя укрепление, стали у края рва.
Опять затрубил рог. Звук его беспощадно разбился о громаду каменных стен. Высоко под небом вспыхнул трепетный свет факела и донесся ответный звук рога. Потом - поскрипывание опускаемого моста и его тяжелый, глухой удар о край рва.
Перешли мост, простучав копытами лошадей, вал с палисадом, дорогу, прошли под гулким сводом ворот, раскрывших свои громадные, обитые железом дубовые створы. Ив слышал, как они тотчас же закрылись за прошедшими, лязгнув затворами. "Вот чудовище и проглотило нас, - подумалось ему. - Филин накликал недоброе".
- Иди за мной, - сказал псарь, дернув Ива за рукав, и отвел куда‑то в сторону, к темной лачуге недалеко от ворот, втолкнул в низкую комнатушку и, сказав: "Там в углу солома", - ушел.
Ив нагнулся и нащупал холодный камень пола, немного подальше - сыроватую солому. Он бросился на нее и, подложив под голову свой мешок, уснул…
Замку Понфор было девяносто лет. Он стоял на вершине высокого скалистого холма. Подножие его с одной стороны омывала река, с другой - к нему подходили луга. Серые, замшелые камни высоких стен замка с зубцами в рост человека, с узкими бойницами для стрел арбалета, четырехсторонних стофутовых башен в стенах и круглых, по обе стороны, ворот не один раз выдерживали мощные удары стенобитных таранов и катапульт, осыпавших их градом камней. Не одно войско владетельных баронов, искони враждовавших с владельцами замка, или восставших рыцарей–вассалов после десятков штурмов уходило, сняв безуспешную осаду. Зорко глядела далеко вокруг главная трехъярусная башня с круглыми башенками на углах, стоявшая выше всех на искусственном холме посреди "верхнего", то есть второго, дальнего двора замка, и гордо развевалось на ней знамя с изображением на голубом полотнище желтого леопарда с поднятой когтистой передней лапой и изогнутым вверх по спине ветвистым хвостом.
Владелец замка рыцарь Ожье де ла Тур барон де Понфор был сеньором обширного домена в сотни тысяч туазов земли с прикрепленными к ней крестьянами окрестных деревень. Часть земли была отдана им неимущим рыцарям. Владение этими землями - фьефами - подчиняло их хозяев барону де Понфору, делая их его вассалами. Крестьяне были обязаны обрабатывать земли своего барона, исполнять все работы по укреплению, содержанию и обслуживанию замка и в случае войны собираться в нем и, берясь за оружие, защищать его. За это они получали в собственность ничтожные клочки земли - цензивы, - но часть урожая с них они обязаны были отдавать барону сверх денежной подати. Рыцари–вассалы были обязаны помогать своему сюзерену в случае войны людьми, оружием, продовольствием и вместе с ним защищать его замок. В округе говорили, что вместительные подвалы его хранят запасы продовольствия на год.
Рыцарь Ожье был связан родством со знатными семьями сеньсров Иль‑де–Франса, такими, как графы де Корбейль и сиры де Монтлери и де Монморанси, враждовавших с королем Людовиком VI, прозванным Толстым, унаследовавшим только год назад, в 1108 году, престол своего умершего отца, короля Филиппа I.
Молодой король со всем пылом принялся за борьбу с феодальной властью знатных сеньоров, за расширение своих владений и укрепление своей королевской власти.
Связанный родством с врагами короля, рыцарь Ожье в то же время вел непримиримую кровную борьбу с одним из ближайших друзей Людовика VI - сиром Рено дю Крюзье, прозванным "Черный Рыцарь". Из рода в род столетиями длилась смертельная вражда семей де ла Тур и дю Крюзье.
И теперь коронованный друг Черного Рыцаря не может не обратить своего алчного внимания на замок Понфор и заодно на весь домен, оправдываясь благородным чувством дружбы к сиру дю Крюзье. В любой день и час доаорный на верху главной башни может заприметить в рядах двигающегося к замку войска лиловое, украшенное золотыми лилиями королевское знамя…
На следующее утро после неудачной охоты на оленя рыцарь Ожье проснулся не в духе. Он без всякой причины накричал на своего шамбеллана, в обязанности которого входило будить своего господина. И на экюйе, помогавшего ему одеваться. Сверх рубашки были надеты короткие, до колен, штаны, стянутые поясом, длинные синие чулки, мягкие кожаные полубашмаки. Затем был надет льняной камзол, а на него - шелковый темно–желтый кафтан, узкий до пояса и падающий широкими складками к ногам. И когда наконец были пристегнуты на ремешках широкие рукава, рыцарь пнул ногой экюйе, сказав, чтобы тот убирался ко всем чертям, а шамбеллану приказал сказать монаху, что болен и не придет в капеллу слушать мессу.
Оставшись один, рыцарь лег ничком на каменный пол крестом: с растянутыми в стороны руками, головой к востоку - Иерусалиму, где находится гроб господень, отвоеванный у нечестивых сарацин доблестными рыцарями–крестоносцами, и зашептал молитву.
Так молились только благородные рыцари, основной доблестью которых было охранять истинную веру и, если надо, умереть за нее. Когда рыцари слушали в церкви мессу, то перед началом чтения евангелия они вынимали мечи из ножен и держали их обнаженными до конца чтения. Это значило: "Если понадобится защищать евангелие, То мы тут!" Таково богом указанное призвание рыцарей.
Спальня находилась в третьем ярусе главной башни. Два узких окна, пробитых высоко в широком своде толстых стен, пропускали тусклый свет, и в комнате было темно и холодно. Потолок нависал тяжелым шатром свода. У одной стены стояла деревянная кровать и низкое, без спинки деревянное кресло, вдоль другой - скамья и перед ней стол.
Наскоро пробормотав положенное количество молитв, рыцарь поднялся с пола, тряхнул головой, откинув со лба волосы, выпрямился, потянулся и громко зевнул. В ответ ему со стороны стола послышался тихий визг.
Рыцарь усмехнулся:
- Ты тоже зеваешь, Клошэт?