Параллельно творческой дискуссии шли организационные мероприятия: во главе Союза композиторов был поставлен молодой музыкант Тихон Хренников, Ректором Московской консерватории назначен известный хоровой дирижер и музыкальный деятель, профессор А.В. Свешников.
И в речи А.А. Жданова, и в Постановлении ЦК "Об опере "Великая дружба" В. Мурадели" ясно проступали две тенденции.
Одна тенденция - прогрессивная. ЦК предупреждал композиторов против опасности проникновения к нам эстетических принципов, форм и творческих приемов современной буржуазной музыки Европы и Америки. Музыки уродливой, фальшивой, основанной на атональностях, диссонансах, дисгармонии, на сумбурных, невропатических сочетаниях звуков, превращавших музыку в какофонию для удовлетворения извращенных вкусов эстетствующих индивидуалистов. "Надо, - говорил Жданов, - подчеркнуть опасность ликвидации музыки, грозящую ей со стороны формалистического направления, как геростратову попытку разрушить храм искусства, созданный великими мастерами музыкальной культуры". Эти положения в документах ЦК несомненно предохранили многих наших композиторов от заражения бациллами модернистской патологии.
Другая тенденция, просочившаяся в постановление ЦК и в речь Жданова, - антидемократическая. Здесь большой группе ведущих советских композиторов предъявлены были тяжелые политические обвинения. Им инкриминировали отрыв от народа. Они квалифицировались как носители буржуазной идеологии, поборники субъективизма, конструктивизма, крайнего индивидуализма, отсталого и затхлого консерватизма. И были осуждены как представители антинародного направления, ведущего к ликвидации музыки.
Тем самым всякая творческая полемика на демократических началах здесь исключалась, и композиторам в императивном порядке предписывались такие эстетические и творческие нормы, которые всегда должны быть предметом свободной демократической дискуссии. Императивность подкреплялась соответствующими организационными мерами.
Такой же политический характер и аналогичные политические обвинения содержали принятые до этого постановления ЦК по литературе, драматургии и кино.
В те же годы и месяцы Агитпроп работал и над подготовкой присуждений Сталинских премий за работы в области науки, изобретений, литературы и искусства.
Официально порядок подготовки здесь был таков: кандидаты на Сталинскую премию выдвигались государственными и общественными организациями, а также отдельными учеными, литераторами, работниками искусств. Затем выдвинутые кандидатуры обсуждались общественностью. С учетом материалов обсуждения Комитет по Сталинским премиям тайным голосованием принимал решение по каждой кандидатуре. После этого все материалы поступали в Агитпроп ЦК.
Агитпроп давал свое заключение по каждой работе и каждому кандидату, составлял проект постановления Политбюро (Президиума) ЦК и направлял все материалы Сталину.
Но до этого у Андрея Александровича Жданова тщательно обсуждалось и взвешивалось каждое предложение. Мы обсуждали вышедшие за год художественные произведения. Просматривали некоторые кинокартины. Председатель Радиокомитета Пузин организовывал в кабинете Жданова прослушивание грамзаписей симфоний, концертов, песен, выставленных на премию.
Андрей Александрович очень детально и всесторонне оценивал каждое произведение, взвешивал все плюсы и минусы. Мне было приятно сознание того, как глубоко, своеобразно разбирался он в сложных и тонких вопросах науки, литературы, искусства.
Обсуждение представленных работ в Политбюро проходило обычно в рабочем кабинете у Сталина. Кроме членов Политбюро присутствовали президент Академии наук А.Н. Несмеянов, генеральный секретарь Союза писателей А. Фадеев или его заместитель Константин Симонов, руководители ведомств искусств и кинематографии С.В. Кафтанов и И.Г. Большаков, а когда рассматривался вопрос о Сталинских премиях в области изобретений, то приглашались заинтересованные министры.
Заседания по всем этим вопросам проходили очень живо и интересно. И время для обсуждения вопросов о Сталинских премиях отводилось необычно для работы Политбюро щедро. Так, например, у меня сохранились заметки о заседаниях Политбюро в 1949 году по Сталинским премиям за произведения 1948 года. Заседание у Сталина для обсуждения предложений в области литературы состоялось 19 марта. Оно началось в 22.00 и закончилось в 23.50. Через 3 дня - 22 марта - рассматривались предложения по научным трудам. Заседание началось в 23.00 и закончилось в 00.35. Более четырех часов - с 22.00 до 2.05 утра - длилось заседание 31 марта, на котором рассматривался вопрос о премиях за научно-технические изобретения.
Сталин приходил на заседания, посвященные присуждению премий, пожалуй, наиболее подготовленным из всех. Он всегда пытливо следил за выходящей социально-экономической и художественной литературой и находил время просматривать всё, имеющее сколько-нибудь существенное значение. Причем многочисленные факты убеждали, что все прочитанное ложилось у него в кладовые мозга очень крепко и со своими своеобразными оценками и характеристиками.
"Толстые" литературно-художественные журналы "Новый мир", "Октябрь", "Знамя", "Звезда" и др., научные, гуманитарные "Вопросы философии", "Вопросы экономики", "Вопросы истории", "Большевик" и прочие он успевал прочитывать в самых первых, сигнальных экземплярах. Как-то во время одной из наших бесед со Сталиным по вопросам политической экономии академик П.Ф. Юдин спросил его с удивлением:
- Товарищ Сталин, когда вы успеваете прочитывать столько литературы?
Лукаво ухмыльнувшись, Сталин сказал:
- А у меня есть контрольная цифра на каждый день: прочитывать ежедневно художественной и другой литературы примерно 300 страниц. Советую и вам иметь контрольную цифру на каждый день.
В результате Сталин не раз сажал в лужу и работников Агитпропа, и писателей, и членов Политбюро ЦК.
Так, на одном из заседаний Политбюро, при рассмотрении вопроса о Сталинских премиях за произведения художественной литературы, Сталин, обращаясь ко мне, сказал:
- Вот в начале прошлого года в "Звезде" была опубликована повесть (он назвал автора и заглавие). По-моему, хорошая повесть. Почему она не выдвинута на премию? (Общее молчание.) Вы читали её?
Я:
- Нет, не читал.
Сталин:
- Да, я понимаю. У вас нет времени. Вы заняты. А я прочел. Кто читал?
Общее молчание.
Сталин:
- А я прочел. По-моему, можно дать вторую премию.
Таких неожиданностей в ходе заседаний было немало.
Эстетические взгляды Сталина были противоречивы. Иногда он предъявлял очень высокие требования к художественной форме и высмеивал попытки протащить на Сталинскую премию произведение только за политически актуальную фабулу. Но нередко он сам оказывался во власти такой концепции: "Это вещь революционная", "Это нужная тема", "Повесть на очень актуальную тему". И произведение проходило на Сталинскую премию, хотя с точки зрения художественной формы оно было очень слабым.
Так, например, Сталин поддержал предложение о присвоении Константину Федину 1-й премии за романы "Первые радости" и "Необыкновенное лето". Но он всё же сделал замечание: "Местами больше походит на хронику, чем на художественное обобщение".
Когда обсуждался вопрос о премировании пьесы А. Корнейчука "Макар Дубрава", были высказывания такие: повесть очень современна, Макар Дубрава - это настоящий советский шахтер…
Сталин:
- Мы обсуждаем вопрос не о том, кто Макар Дубрава - шахтер или не шахтер, пролетарского он происхождения или нет. Речь идет о художественных достоинствах пьесы, создан ли художественный образ советского шахтера, ведь это решает дело.
При обсуждении премий по искусству кто-то из присутствующих упомянул о балете А. Глазунова "Раймонда". Председатель Комитета по делам искусств П. Лебедев очень неловко выразился, что у балета "средневековый сюжет". Сталин сейчас же очень зло высмеял такую постановку вопроса:
- А разве "Борис Годунов" и многие другие великие произведения написаны не на "старые сюжеты"? Почему в Комитете по делам искусств такие примитивные взгляды?
Вообще Сталин по разным поводам многократно подтрунивал над высказываниями, что писатели заняты "поиском тем", что такой-то писатель поехал в "творческую командировку" для выбора темы романа или "сбора материала" для повести.
Известно, что, когда зашел разговор на этот счет в одной из бесед с писателями, Сталин спросил:
- Как вам кажется такой сюжет: она - замужем, имеет ребенка, но влюбляется в другого, любовник её не понимает, и она кончает жизнь самоубийством?
Писатели:
- Банальный сюжет…
Сталин:
- А на этот банальный сюжет Толстой написал "Анну Каренину".
Когда Сталин подмечал у начинающего писателя дарование настоящего художника, он проявлял о нем заботу. Помню, что, когда вышел роман Михаила Бубеннова "Белая береза", Сталин интересовался жизненным путем Бубеннова. Поддержал его роман на первую премию. При обсуждении этого вопроса на Политбюро Сталин интересовался его здоровьем. Узнав о болезни Бубеннова, предложил мне организовать его лечение. "И не под Москвой. На юг его отправьте и лечите хорошенько".
Во время обсуждения вопроса о премиях Сталин всегда пытливо доискивался: все ли учтено? Все ли работы просмотрены? Не останется ли кто-нибудь из достойных людей обиженным?
Сталин допрашивал и Жданова, и Фадеева, и меня:
- А такой-то подойдет (и называл одного, другого писателя)? А что выдвинули на премии из прибалтийских республик? А почему ничего нет из Молдавии? Сталинский комитет хватает и представляет нам то, что у него под носом, а остального не видит.
И Сталин сам называл работы латышских, литовских и других писателей из союзных республик и спрашивал:
- А это подойдет? А это годится? А это потянет на премию?
В процессе таких поисков Сталин на заседании Политбюро 31 марта 1948 г. задал вопрос:
- А "Кружилиха" Пановой выставлена?
Кто-то из присутствующих литераторов ответил, что роман Пановой "Кружилиха" вызывает в писательской среде разногласия: одни - за, другие - против.
- А почему против?
- В очень нерадостных тонах показан быт рабочих.
- А как показана жизнь людей в "Городке Окурове"? А какая это хорошая штука. Весь вопрос - правдиво показана? Почему же нельзя дать премию за "Кружилиху"?
- Но ведь важно отношение писателя к событиям людям; кому он сочувствует.
- А кому сочувствовал Горький в "Деле Артамоновых"? Панову ругают за то, что она не разрешила счастливо коллизию между личным и общественным. Смешно. Ну, а если так и есть в жизни? А кто из писателей разрешил эти коллизии?
Больше вопросов не было. Вера Федоровна Панова получила Сталинскую премию 2-й степени.
А Сталин всё продолжал выяснять, добавлять, корректировать:
- А Первомайского выдвинули? А может быть, Костылева за "Ивана Грозного" передвинуть на 2-ю степень? Я думаю, Якобсону за "Два лагеря" (так Сталин назвал пьесу А. Якобсона "Борьба без линии фронта") можно дать 1-ю премию. Грибачеву за "Колхоз "Большевик" можно дать премию. Только образ парторга в поэме не развернут.
Александр Фадеев предложил включить цикл стихов Николая Тихонова "Грузинская весна" на 2-ю премию. Сталин (смеясь):
- Вот это удружил другу. Я предлагаю включить Тихонова на 1-ю степень.
Наряду с высокой требовательностью к художественным достоинствам произведений, Сталин иногда в этом вопросе проявлял непонятную терпимость и такую благосклонность к отдельным работам и писателям, которая не могла не вызывать удивления. В этой связи можно упомянуть о Ф. Панферове.
Федора Ивановича Панферова я знал на протяжении многих лет. Он несколько раз заглядывал ко мне домой на чашку чая и в Пушкино, когда мы с П.Ф. Юдиным и другими работали над учебником политической экономии. Я как-то навещал его и его супругу А. Коптяеву на их даче на Николиной Горе.
Я считал Ф. Панферова писателем посредственного дарования. Известное литературно-художественное значение имел лишь его роман "Бруски". В нем было дано большое историческое полотно жизни советской деревни. Правда, это произведение подверглось критике со стороны А.М. Горького за засоренность языка романа всякими вульгаризмами. Но его положительные черты несомненны. Последующие же работы Панферова и в социальном, и в литературно-художественном отношении шли по нисходящей линии. Пьеса же Панферова "Когда мы красивы" и роман "Волга матушка-река" (1952-1953) явно вымучены, ходульны.
Тем не менее на заседаниях Политбюро ЦК и в 1948, и в 1949 годах Сталин обращался к нам с вопросом:
- А Панферов есть?
Услышав наше неопределенное мычание, Сталин в обоих случаях говорил:
- Панферову нужно дать. Ну, критиковали его. А премию нужно дать.
И Панферову присуждалась в 1948 году Сталинская премия 2-й степени за роман "Борьба за мир", а в 1948 году - 3-й степени за роман "В стране поверженных". Это вызывало недоумение и у читателей, и в писательской среде, т.к. оба романа лишены сколько-нибудь серьезного литературно-художественного значения.
Такое же необъяснимое пристрастие проявлял Сталин и к произведениям С. Бабаевского. Роман последнего "Кавалер Золотой Звезды" среди писателей и читателей стал своего рода классическим образцом "лакировочной литературы". Реальная жизнь колхозной деревни с её трудностями, противоречиями, напряженной борьбой нового, светлого против сил и традиций старого, отживающего подменялась здесь идиллически-сусальными картинами. Однако Сталин положительно отнесся и к этому роману, и к его продолжению - "Свет над землей". Роман трижды был отмечен Сталинской премией.
Тщательно готовился Сталин и к рассмотрению вопросов о премиях за произведения живописи и скульптуры. Сталин и другие члены Политбюро (кроме Жданова) не посещали Третьяковской галереи и других выставок, где можно было ознакомиться с работами, выдвинутыми на Сталинскую премию. Поэтому Агитпроп иногда перед заседанием Политбюро устраивал в Екатерининском зале Большого Кремлевского дворца обозрение полотен и скульптур, выдвинутых на премию. Сталин и все члены Политбюро приходили посмотреть на них.
Однако Сталин этим не удовлетворялся. Он иногда приходил на заседания с журналом "Огонек", где печатаются репродукции с картин, или с какими-то почтовыми открытками и задавал самые неожиданные вопросы:
- А вот в "Огоньке" напечатан портрет Станиславского художника Ульянова. Можно дать премию?
Я говорю "неожиданные" потому, что действительно никогда невозможно было предвидеть, какие новые предложения внесет Сталин или какие коррективы сделает он к проекту Агитпропа.
Так, например, известно было, каким благожелательством пользовался в правительственных кругах народный художник СССР, президент Академии художеств А.М. Герасимов. И вот уже после смерти Жданова на заседании Политбюро 26 марта 1949 года рассматриваются предложения Комитета по Сталинским премиям насчет полотна Герасимова "И.В. Сталин у гроба А.А. Жданова" и портрета В.М. Молотова.
Сталин:
- Ничего особенного в этих картинах нет. Герасимов немолодой художник. Поощрялся. Нужны ли ещё поощрения? Надо как следует подумать и оценить - достоин ли он ещё премии.
Все молчали. Сталин, обращаясь ко мне:
- А вы как думаете о Герасимове?
Я честно высказал то, что думал на этот счет. Сталин - после долгой паузы и энергичного потирания правой рукой своего подбородка - жест, который всегда означал у него напряженное раздумье:
- Потом, нельзя же так: всё Сталин и Сталин. У Герасимова - Сталин, у Тоидзе - Сталин, у Яр-Кравченко - Сталин.
Но это Сталин говорил неискренне. Ибо и после наигранного разноса "за Сталина" литературные произведения, полотна, кинокартины, в которых прославлялся Сталин, без сучка и задоринки проходили на Сталинские премии.
На этом же заседании, когда зашел вопрос о присуждении премии Александру Кибальникову за скульптуру Н.Г. Чернышевского, Сталин сказал:
- Почему скульптор взял Чернышевского молодым? Ведь если не будет надписи, никто не скажет, что это Чернышевский. 99 процентов людей знают Чернышевского зрелым, в очках.
Однако он сам же в конце концов поддержал Кибальникова на премию 2-й степени.
Помню, что большое оживление вызвал вопрос о первых высотных зданиях в Москве. Секретарь Московского горкома партии и председатель Моссовета Г. Попов, без всяких предварительных обсуждений на Комитете по премиям или общественностью, внес на заседание Политбюро вопрос о премиях архитекторам и скульпторам этих зданий. Присутствовавший на заседании президент Академии архитектуры А.Г. Мордвинов высказался против предложения Г. Попова по тем соображениям, что ни одно из этих зданий ещё не построено, а некоторые и не начинали строиться.
Однако Сталин поддержал Попова. Он сказал:
- По-моему, Попов прав. За высотные здания премии архитекторам можно дать сейчас. За проекты. Это первая попытка перейти от старых архитектурных форм к новым. А университет - это не просто здание. Это - комбинат. В порядке исключения можно дать премии за проекты.
Когда К. Ворошилов попытался что-то возразить и привел в качестве образца архитектуры Театр Советской Армии, Сталин сказал:
- А чем лучше Театр Красной Армии, что он сделан пятиконечной звездой? А кто может видеть эту пятиконечную звезду, кроме летчиков?
Здесь же, на заседании, было принято решение об увеличении числа Сталинских премий по архитектуре.
Однако если говорить о сфере искусства, то подлинной страстью Сталина было кино. И здесь у него вкусы и эстетические требования были вполне определившимися и очень твердыми.
Он одобрял и щедро поощрял прежде всего историко-революционные фильмы, фильмы эпического плана и большого социального звучания. Всячески поддерживал он значительные по темам документальные и хроникальные фильмы: о Ленине, "День победившей страны", о жизни социалистических стран и советских республик по типу "Демократическая Венгрия", "Советская Украина" и так далее.
Он морщился, когда речь заходила о картинах лирического, психологического плана или об экранизации литературных произведений, которые он не считал высокохудожественными или политически значительными.
На заседании Политбюро 11 июня 1948 г. при рассмотрении плана производства кинофильмов Сталин говорил примерно следующее (цитирую по моей записи, которая сохранилась с того заседания):
- Министерство кино ведет неправильную политику в производстве фильмов. Все рвется производить больше картин. Нельзя каждый год увеличивать производство картин. Расходы большие. Брак большой. Не заботятся о бюджете. А от кино можно было бы получать 2 миллиарда чистой прибыли.
Хотят делать 60 фильмов в год. Это не нужно. Это - неправильная политика. Надо делать в год 4-5 художественных фильма, но хороших, замечательных. А к ним плюс несколько хроникальных и научно-популярных. А мы идем в кино экстенсивно, как в сельском хозяйстве. Надо делать меньше фильмов, но хороших. И расширять сеть кино, издавать больше копий. По кино нельзя равняться на Соединенные Штаты. Там совсем другие задачи кино. Там делают много картин и доход колоссальный получают. У нас - другие задачи.