Первым не выдержал Джерри. Отчаянно тявкнув, он резко рванул к яме с готовящейся пачаманкой, так что поводок вырвался из моих рук, и бросился, повизгивая от боли, разгребать горячую землю. Я его, конечно, снова взял на поводок и оттащил в сторону, но тут, вдохновленные инициативой пса, все разом заговорили, что уже "наверняка пора". Даже человек с трубочкой – главный по пачаманке – вдруг ожил и закивал, подтверждая: "Да, уже давно пора". Ну, спрашивается, и какого дьявола тогда сидишь медитируешь?
Оголодавшие, все мы какое-то время жевали молча, пока наш шаман вдруг не вспомнил о писко, оставшемся после камлания на лужайке. Пойло, правда, оказалось самого ужасного качества, но под поросенка, козленка, цыпленка и т. д. сошло и оно. Ну, а морскую свинку, то есть тот кусок куя, что достался мне, опять с наслаждением слопал английский джентльмен. Он же обглодал и цыплячьи косточки.
Пабло в эту лунную ночь сумел удовлетворить всех: пациентов, нас, грешных, английского терьера, древних божеств и даже католическую церковь. Как раз когда мы начали доставать из ямы все вкусности, на огонек забрел местный католический падре. Этот серьезный молодой человек в больших роговых очках, которого называли отец Хосе, был чистокровным испанцем родом из Валенсии. Как выяснилось, на окраине деревушки стоит маленький, еще толком не достроенный храм. Но падре там уже служит. И все местные жители исправно посещают его утреннюю мессу.
Ни падре, ни всех остальных ничуть не смущало, что после ночного похода к шаману и вознесения молитв всяческим апу они с такой же искренней верой будут поутру молиться Христу и Богоматери – крохотный храм носил гордое название Благовещения.
Глядя, как чокаются дрянным писко наш шаман и католический падре, я думал о том, что чем дальше от нашей асфальтовой цивилизации, тем легче людям обрести взаимопонимание.
28
Падре показался мне парнем симпатичным, и я пересел поближе к нему. Он устроился на каком-то камне, а я на соседнем пеньке.
– Догадываюсь, о чем хотите спросить, – улыбнулся мне священник, с удовольствием затягиваясь сигаретой, – что католический падре тут в обществе шамана делает?
– Ну, что-то вроде того, – не стал отрицать я. – Но главное, никак не разберусь с тем, откуда вдруг у католической церкви такая терпимость. Особенно учитывая прошлое.
– Сложный вопрос. Двумя словами и не ответишь. Во-первых, если говорить о церкви в целом, то она действительно сегодня понимает, что натворила здесь когда-то немало бед. Я это, как потомок конкистадоров, осознаю лучше прочих. Если хотите, можно сказать, что работой в этой глуши замаливаю грехи предков.
Во-вторых, хотя все и привыкли считать Перу католической страной, вы и сами знаете, если прожили здесь немало лет, что это преувеличение. И старые верования, как вы только что убедились, еще сильны, и протестантская церковь очень активно здесь работает. Поедете на Амазонку – увидите. Там католики в меньшинстве. Вот и стараемся никого не оттолкнуть. Задача пастыря – собрать воедино все стадо, а для этого приходится иногда закрывать глаза на второстепенные детали.
Потом, надо все-таки понимать разницу между официальной позицией Ватикана и теми реальными условиями, в которых приходится работать его посланцам в такой глухомани, как, скажем, здешние Анды. Кому станет легче, если я начну воевать с шаманом? Не говоря уже о том, что он прекрасный, добрый человек. И даже на свой лад, безусловно, верующий в Господа. Пусть не только в него, но и в своих апу. Пабло просто не понимает, что все эти апу есть продолжение Господа. И то, что он называет духами трав или рек, – все это от единого Бога. Конечно, я знаю, что вера местного индейца отличается от веры какого-нибудь францисканского монаха. Ну и что? Главное, каждое утро они приходят ко мне, даже в недостроенный еще храм, и я, как могу, учу их смыслу слова Божьего. Все остальное вторично.
К тому же здесь не то что начинаешь сомневаться в вере, нет, как раз наоборот, приходит мысль, что наша вера недостаточна, что верить в Господа надо… шире, что ли. Вы, наверное, знаете такое местечко, как Паракас, это на полпути между Лимой и пустыней Наска. Там на песке нарисован знак – три креста. Конкистадоры, конечно, сложили легенду, будто их начертала какая-то благочестивая монахиня, но это не так. Как уверяют археологи, он много старше, да и сам знак креста встречается в древней культуре некоторых перуанских племен с незапамятных времен. Вот я и думаю, что те, кто здесь высадились первыми, многое уничтожили, так и не поняв. И боюсь, что уничтожали не только дикарей, а людей порой весьма образованных, со своим пониманием мира, со своей философией, которая, возможно, обогатила бы нас всех. Вот я и стараюсь, наученный горьким опытом предков, не делать опрометчивых шагов и не принимать скоропалительных решений.
Да к тому же и прагматизм в жизни не помешает. Здесь на сотни километров нет ни одного нормального врача, а люди болеют. И если Пабло, кстати великолепный травник, пусть и со своими шаманскими приплясами, людям помогает, то что в том плохого? В мире гораздо больше людей спасаются благодаря нетрадиционной медицине. Вся Южная Америка, Китай, Индия, да все и не перечислишь. Вот я и спрашиваю: зачем мне воевать с Пабло? Или даже проявлять к нему неуважение? Местное население его любит, и вполне заслуженно. Могу только мечтать, чтобы когда-нибудь под старость люди так же относились и ко мне.
Когда мы уже расходились, Пабло подошел, обнял меня за плечи и спросил, впрочем не дожидаясь ответа:
– Ну как тебе наш молодой падре? Не правда ли, умница? – И двинулся дальше в темноту к месту нашей стоянки.
29
Небольшое отступление. Думаю, здесь самое время вернуться к началу книги, а точнее к эпиграфу, – к тем требованиям, которые выдвинул испанский королевский дом инкам.
У нас привыкли говорить о жестокостях конкистадоров, но мало кто знает о том, какая серьезная оппозиция, в первую очередь среди богословов, возникла в Испании, когда, наученные первым горьким опытом обращения с местным населением первооткрывателей Америки, ряд деятелей церкви узнали о планах дальнейшей конкисты американского континента. Так что наш падре Хосе, с которым я вел беседу, на самом деле был продолжателем очень старого течения в католической церкви.
Еще в 1511 году доминиканский монах Антонио де Монтесинос начал полемику, обратившись с критической проповедью к испанским поселенцам острова Эспаньола. "На вас смертный грех, – ничуть не жалея самолюбия первых конкистадоров, заявил монах. – Вы живете с ним и умираете из-за жестокости и тирании, с которой обращаетесь с этими невинными людьми. Скажите мне, по какому праву вы держите индейцев в рабстве? На каком основании вы развязали войну против этих людей, которые тихо и мирно жили на своей собственной земле?"
Эта проповедь дошла до Испании и стала детонатором острейших споров. Причем исход спора между богословами имел немалое значение и для королевской власти, учитывая влияние в стране католической церкви. Одним из самых ярых защитников индейцев неожиданно стал бывший хронист конкистадоров Бартоломе де Лас Касас. Неожиданно, потому что он долгие годы сопровождал в походах конкистадоров, многие их преступления видел своими глазами, но до этого не высказывал ни малейшего желания их осудить. Видимо, проповедь, произнесенная доминиканским монахом на Эспаньоле, разбудила совесть и у него. Главным аргументом оппозиции стала мысль о том, что король имеет полное право распространять христианскую веру где угодно, но не может под этим предлогом вторгаться в другие страны с целью обогащения.
Точка зрения большинства церковников была совершенно иной. Чем-то она напоминает убеждение многих американцев, что весь остальной мир должен жить по их правилам. Индейцы все равно что дети, говорили эти богословы, поэтому нуждаются в отеческой опеке европейского монарха. К тому же какие сантименты могут быть с язычниками? Они вспоминали Ветхий Завет, и в частности ссылались на историю падения Иерихона как на пример справедливого уничтожения неверных.
С индейцами следует обращаться как с маврами, утверждали сторонники испанской экспансии в Новом Свете, благополучно забывая о том, что индейцы, в отличие от мавров, на испанскую землю не вторгались. Кстати, эти же богословы очень успешно занимались и грязным пиаром. Чтобы приглушить разговоры об испанских зверствах в Америке, которые уже начали ходить по всей Европе, они упорно распространяли "черную легенду" о жестокости индейцев, чтобы представить действия конкистадоров лишь как ответную, вынужденную меру.
В результате этих споров в 1512–1513 годах были сформулированы так называемые законы Бургоса, которые регулировали многие аспекты жизни индейцев. Законы были относительно гуманны по отношению к индейским женщинам и детям, но что касается мужчин, то их все равно обрекали на принудительный рабский труд. Впрочем, даже эти законы в действие так и не вступили.
Поскольку споры о том, морально ли христианскому монарху вести завоевательные войны, среди испанских богословов продолжались, король создал еще одну комиссию, в ходе работы которой гуманисты потерпели полное поражение. Именно эта комиссия и сформулировала те абсолютно неприемлемые требования, которые Писарро должен был вручить инкам, прежде чем начать завоевание Перу.
Отношение современных латиноамериканцев, включая, разумеется, и перуанцев, к Испании сложное. С одной стороны, они понимают, что многим обязаны испанской культуре, а с другой, ненавидят испанцев за то, что они сделали с древними цивилизациями. Не улучшают отношения, надо это признать откровенно, и многие испанцы, которые, приезжая в Латинскую Америку, по-прежнему задирают нос и часто совсем некстати напоминают местным, что это их бывшая колония. Или о том, как легко Писарро когда-то победил индейцев. Как-то забывая при этом, что победил он не только силой оружия и безусловным мужеством, но еще и хитростью, подлостью, жестокостью, безграничным цинизмом. Такие, как отец Хосе, среди испанцев, приезжающих в Латинскую Америку, к сожалению, скорее исключение.
Недаром в Перу можно встретить людей, которые не без удовлетворения отмечают, что все главные герои похода Франсиско Писарро – и он сам, и его брат, и большинство его командиров, даже казначей – не смогли дожить до старости и умереть естественной смертью. Кого-то позже убили в Испании, кто-то был убит еще раньше восставшими индейцами, есть и те, кто пал от руки палача.
Так что, по мнению перуанцев, "рука судьбы" главных героев этой драмы все же покарала. По справедливости.
30
Дальнейший путь по тропе тяжелым не показался даже мне. Нагрузка стала уже привычной, слишком крутых подъемов и спусков не встречалось, да еще Пабло развлекал нас, показывая затерянные в зарослях древние развалины. Были и забавные моменты.
На одном из участков тропы мы неожиданно столкнулись с тремя симпатичными, но очень упрямыми ослами, видимо удравшими от какого-то крестьянина. Пабло хотел тут же отвести животных в ближайшую деревню, но тут взбунтовался Боб, которому надоело тащить на себе огромный рюкзак. За время пути груз заметно уменьшился, поскольку бо́льшую часть съестного мы уже уничтожили, однако рюкзак был все еще увесистым. "Зачем отказываться от подарка судьбы?" – заявил Боб и тут же взгромоздил проклятую ношу на спину одного из ослов.
В конце концов, утешив себя мыслью, что мы ничего ни у кого не украли, а если встретится хозяин, тут же вернем ему его сокровище, мы с Пабло тоже взяли себе в прислугу по ослу. Пабло, который привык обращаться с этими упрямцами, просто влез на своего осла, а я ухитрился устроить на спине своего "скакуна" мешок с Джерри. Зрелище получилось довольно забавное, так что Боб не выдержал и снова взялся за "кодак".
Беда заключалась в том, что наши планы не совпали с планами свободолюбивых ослов. Так они, вольготно прогуливаясь по тропе, в свое удовольствие жевали самую вкусную траву, а теперь им предлагали вновь впрячься в работу. Короче, они тут же завопили: "Рабы не мы, мы не рабы!" – и отказались двигаться дальше.
Особое недовольство проявил мой осел, который категорически не желал везти на своей спине собаку. Видимо, это ущемляло его ослиное достоинство, а потому осел устроил посреди тропы то, что обычно устраивают лошади на родео. То есть начал брыкаться и вообще делать все, чтобы сбросить ненавистного седока. Очень скоро это ему удалось, хотя я вроде и привязал рюкзак с терьером вполне надежно. Тем не менее веревки не выдержали, рюкзак постепенно сполз ослу под брюхо, пес из него вывалился и тут же в отместку тяпнул обидчика за ляжку. После чего осел с диким воем умчался по тропе вдаль. Хорошо еще, что метров через двести мы нашли на земле собачий рюкзак, а то бы не знали, что дальше делать с терьером.
Испуганные начавшейся кутерьмой, тут же принялись беситься и два других осла. Пабло со своим еще как-то справлялся, а вот рюкзак Боба постигла та же участь, что и Джерри, – он довольно быстро оказался на земле.
Страшно ругаясь, Боб предпринял еще несколько попыток пристроить рюкзак на ослиной спине, но сделать это так и не получилось. В конечном итоге он просто дал ослу ботинком под зад и отправил своего "раба" вслед за моим.
Что же до осла Пабло, то он избрал другую тактику, просто отказавшись двигаться с места, причем ослиное упрямство победило шаманские чары. После долгой борьбы с животным Пабло со своего осла слез и тоже отпустил его на волю.
– Все равно было бы как-то неудобно: вы идете, а я еду, – оправдывая свое бессилие, не очень убедительно заметил шаман.
К вечеру мы опять встретили этих анархистов, они снова мирно жевали какие-то колючки.
– Так и будут здесь теперь жить, – не без злорадства заметил Боб, – вниз спускаться для них слишком круто, а вверх они подняться вообще не смогут.
– Не думаю, – возразил Пабло, – это очень умные животные. Когда им надоест бродить здесь, они дорогу в ущелье обязательно найдут.
31
В конце тропы в качестве роскошного подарка нас ожидал потрясающий вид на Мачу-Пикчу. Не хочется повторять банальности, но это действительно неописуемое зрелище, которое словами не передать. Мы стояли как раз на противоположной стороне ущелья, по которому протекает река Урубамба, поэтому Мачу-Пикчу, или Старая гора в переводе с кечуа, открывался во всей своей красе. На мой взгляд, картину слегка портил лишь серпантин дороги, что идет теперь со дна ущелья к затерянному городу инков. Зато, поскольку было раннее утро, на серпантине мы не заметили ни единого туристического автобуса.
Всемирно знаменитый сегодня памятник древней культуры открылся человеку сравнительно недавно: только в 1911 году на спрятавшийся в зарослях деревьев и винограда город совершенно случайно наткнулся американский археолог Хайрам Бингем. Парню просто повезло. А вместе с ним и всем тем, кто потом побывал на Мачу-Пикчу.
Если верить историкам и археологам, Мачу-Пикчу и до появления конкистадоров видели немногие, потому что в священный город допускались лишь избранные. Возможно, потому, что город был тайным, до него не добрались и люди Писарро. В испанских хрониках нет ни одного упоминания о Мачу-Пикчу.
На Старой горе, судя по всему, проживала лишь знать империи инков, жрецы и, разумеется, небольшое количество слуг и ремесленников, без которых местная аристократия, как, впрочем, и любая другая в нашем мире, обойтись не может.
В отличие от большинства знаменитых городов мира, этот не знал бедности, а его немногочисленные жители наслаждались всеми возможными благами. Действительно, много ли надо человеку? По каждой улочке города по акведукам бежала кристально чистая вода. Она же била и из многочисленных фонтанов. Замечательный воздух, аромат цветов, потрясающий вид, который может умиротворить, кажется, самое злое сердце. Что еще нужно для небольшого города? Храмы были, небольшой двухэтажный "спальный район" имелся. Можно предположить, что главным являлся храм Трех Окон, через который солнечные лучи проходят на Священную площадь. Тут, как считают археологи, и совершались самые важные ритуальные действия.
Даже время не смогло многого разрушить. Еще бы! Все те же огромные камни, неизвестно каким способом идеально подогнанные друг к другу. Выше Храма Трех Окон астрономическая обсерватория. И правда, трудно найти лучшее место, чтобы наблюдать за звездами.
Есть еще любопытный камень Интиуатана. Каким-то образом он связан с астрономическими наблюдениями древних жрецов. Некоторые археологи считают камень частью былых солнечных часов.
Ученые появились на Мачу-Пикчу лишь в 30-х годах прошлого века. Первым здесь побывал профессор астрономии из Потсдамского университета Рольф Мюллер. Когда он опубликовал свои выводы относительно древности этих руин, его фактически постигла судьба доктора Кабреры из Ики. Данные о времени постройки города никак не совпадали с теми, что приняты сегодня археологами: по сугубо научным расчетам Мюллера выходило, что Мачу-Пикчу намного древнее, чем утверждает официальная наука.
Как видим, в попытках докопаться до истинного возраста протоцивилизации инков, в списке "сумасшедших" отнюдь не только доктор Кабрера. Таких "спятивших" на самом деле немало.
Наконец, есть у Старой горы и собственный кондор. Так называют загадочный камень, который стоит на склоне перед городом. По виду он действительно чем-то напоминает эту знаменитую птицу.
Куда бы ты в Мачу-Пикчу ни повернул голову – всюду красота. И все же, наверное, самый потрясающий вид на долину реки Урубамба открывается с того места, который называют дворцом Луны.
Все в Мачу-Пикчу загадка. Среди прочих головоломок есть и вопрос, почему Старую гору покинули инки. А может быть, не покинули, а просто вымерли. Дело в том, что, по одной из версий (чего-чего, а версий в Перу что золота), именно сюда, в тайный город империи, и удалилась часть аристократии инков после вторжения испанцев. Эти инки, а потом и их потомки, скрывались на Старой горе в течение трех веков. Согласно сегодняшним неоспоримым археологическим данным, люди жили на Мачу-Пикчу до XVII века.
А потом природа еще на несколько веков спрятала это удивительное место от человеческого глаза.