А по пьесе Раневской шесть лет не было в России. Жила во Франции, в Париже. Да как! Аня говорит про нее: "Мама живет на пятом этаже… (это для того-то времени), накурено, неуютно". Гаев говорит про сестру: "…она порочна. Это чувствуется в ее малейшем, движении". Раневская - про жизнь в Париже: "Он обобрал меня, бросил, сошелся с другой, я пробовала отравиться…" И вот после той бурной жизни женщина приезжает в Россию, чтобы продать последнее, что у нее есть, - имение. Для чего продать? Чтобы успокоиться, остепениться? Да нет, телеграммы идут из Парижа, и ясно, что с Парижем, вопреки заявлению самой Раневской, отнюдь не кончено…
Раневская - роль-тема, тема болезни и гибели целой эпохи, класса. Это не пушкинский высший свет, это не крепостники и это даже не дворянские гнезда Тургенева, это конец XIX - начало XX века, это среднее, обедневшее дворянство, это - всемирная выставка в Париже, это электричество, это первые самолеты, первый кинематограф, это приметы иного времени, это иные ритмы жизни, не миновавшие и последнего островка - вишневого сада. Сад обречен погибнуть, его сминает время. И можно ли ощущение обреченности, неминуемой гибели играть элегически спокойно?
Конечно, Чехов имел в виду не только смену социальных укладов и ритмов жизни. Для него в гибели "Вишневого сада" звучала тема гибели поэтического духовного начала в русской культуре. А в спектакле Эфроса она звучала как призыв беречь эту внутреннюю культуру, сохранять духовность человеческих отношений. "Духовный жаждою томим…" Без этого ощущения - духовности и надвигающейся беды - "Вишневый сад", мне кажется, не сыграть.
Для меня в понимании пьесы важно и то, что Чехов писал "Вишневый сад", будучи уже смертельно больным.
Туберкулез медики называют веселой болезнью. Болезнь обостряет ощущение окружающего. Озноб. Умирают в полном сознании. И в основном - на рассвете, с воспаленной ясностью ума. Весной.
С этим лихорадочным ритмом вбегаю на сцену. Выбежала, натолкнулась на Лопахина, не узнала его, потому что сразу отвлекла "детская": "Я тут спала, когда была маленькой" - интонация вверх и закончила с усмешкой: "И теперь я как маленькая" - интонация вниз.
На первых репетициях не разбираюсь - что, почему, зачем? Это потом с этими вопросами я буду приставать к Эфросу, пока не пойму, что на эти вопросы надо отвечать себе самой, и пока не почувствую манеру и характер Эфроса, чтобы мысленно за него себе отвечать на эти вопросы.
11 апреля (пятница). В 8 часов вечера репетиция с Эфросом. Утром он репетирует во МХАТе. Как, наверное, ему странно и непривычно работать с нами. Мы привыкли к другой манере. У нас тоже не бывает застольного периода, но с Эфросом надо работать почти с голоса, то есть по интонациям, понимать - чего он хочет.
Начали с первого выхода Раневской. Затем сцена: Аня - Дуняша - очень бурная, веселая, молодая. Событие для Ани - приехал Петя. Это и хорошо и плохо. Хорошо - потому что друг, плохо - потому что все считают, что сын Гриша утонул по недосмотру Пети, а Петр сейчас может своим присутствием напомнить Раневской о той трагедии, когда утонул ее семилетний сын. Затем сцена Ани с Варей: Аня устала после дороги, рассказывает Варе о дороге и парижской жизни - все ужасно: "Мама живет на пятом этаже!" "Шарлотта всю дорогу говорит, представляет фокусы". И вдруг Аня срывается от усталости на крик, почти на истерику: "И зачем ты навязала мне Шарлотту!" Почти всю сцену Варя не слушает, она занимается делом, подбирает разбросанные вещи - подушки валяются на полу. Но когда Аня рассказывает, как у мамы было накурено и неуютно, - Варя стихает. Им обеим жалко Раневскую. Мама приехала несчастная. Они это понимают. Надежды никакой нет. Дачу возле Ментоны она продала, у нее ничего не осталось. Лопахин, проходя, слышит это, шутливо блеет: "Мэ-э-э" - мол, я спасу, я знаю способ, сюрприз, - Варя и Аня пугаются его. Реакции неадекватны, так как нервы обнажены. О жениховстве Лопахина говорится между прочим - об этом в доме говорят часто - это не новость. И вдруг Аня - на радостном крике - забыла! - "А в Париже я на воздушном шаре летала!" И они обе закружились-закружились, взявшись за руки. Как в детстве.
Действие катится, как снежный ком - все стремительнее и стремительнее. Раневская пьет кофе как наркотик (точно так же - как наркотик - в "Эшелоне" Эфрос заставит девочку читать книжку), а тут еще некстати телеграммы из Парижа. Не выдерживает напряжения Аня - уходит, потом Варя. Конфликт между Раневской и Лопахиным кончается предложением денег. Бестактно! Хам! Одна трезвая фраза в этом ералаше - Шарлотты: на просьбу показать фокус она говорит, что в это время надо спать, а не заниматься Бог знает чем!
21 апреля (понедельник). Первая репетиция на сцене. То, что, нам казалось, мы уже нашли в наших репетициях на малой сцене - здесь все теряется. Начинаем I акт опять сначала. Опять Эфрос ходит вместе с нами и за нас читает текст. Главное - очень внимательно за ним следить и ничего не упустить. Теперь я понимаю, что I акт - это вихрь бессмысленных поступков и слов. Слова - ширма. Ими прикрывают истинное страдание. Иногда сдерживаемое страдание вырывается криком: "Гриша! Мой мальчик!.. Гриша!.. Сын! Утонул! Для чего? Для чего?" - а это спрашивать надо очень конкретно: почему именно на меня такие беды? В I акте почти у каждого персонажа от перенапряжения ожидания приезда и усталости есть сцены почти на истерике.
Паника Гаева. Сцена его с Варей и потом с Аней. Растерянность и паника. Растерянность детей - что делать? И паника взрослых, что спасения все равно не будет.
Нас, исполнителей, потом будут упрекать в однозначности, в марионеточности, да и сам Эфрос в своей книжке будет вздыхать об объемности роли, но где, мол, в Москве взять актера на роль Гаева, например, который бы сыграл роль объемно? Разве что Смоктуновский… Потом мы видели Смоктуновского в роли Гаева в телевизионном спектакле Хейфица, а Эфрос, уже настолько привыкший к нам, скажет, что не нужен нам никакой Смоктуновский, Виктор Штернберг прекрасно и точно играет нашего Гаева.
После 21 апреля мы репетируем "Вишневый сад" только по средам - в остальные дни Эфрос занят.
7 мая (среда). После вечерних "Деревянных коней" репетиция "Сада". Эфрос пришел очень усталый, было видно, что плохо себя чувствовал - сосал валидол. На репетицию не пришел Шаповалов - Лопахин. Помреж сказала, что у него колет сердце. Эфрос репетицию отменил. Мы, расстроенные, разошлись по домам. Я послала телеграмму Высоцкому.
С 17 мая пошли регулярные репетиции "Вишневого сада" Теперь Эфрос был целиком наш.
22 мая (четверг). На сцене начали II акт. Очень трудный кусок - монолог Раневской "о грехах". Здесь не нужно прикрываться маской беспечности. Слова истинные. На открытом нерве. Но монолог надо готовить уже с прихода - раздраженно бросает Гаеву и Лопахину: "И зачем я поехала завтракать… Дрянной ваш ресторан с музыкой, скатерти пахнут мылом!" - ударение на дрянной и главное - мылом! Как будто вся беда в этом. Срываться на пустяках, а то, что ярославская бабушка пришлет только "10 - 15 тысяч, и на том спасибо", - говорить легко, беспечно. Но даже Лопахин не выдерживает напряжение и тоже срывается на Гаеве, кричит ему: "Бабы вы!" Фразу "Уж очень много мы грешили" Раневская говорит медленно, раздумно, про себя и о всех, о всей нашей нескладной и несчастной жизни. И начинает монолог так же медленно, но потом абсурд ее жизни ее же захлестывает и она криком вырывает отдельные эпизоды жизни и бросает их Гаеву и Лопахину. Гаев постукивает палкой - нельзя при постороннем так откровенно, Раневская не обращает внимания, продолжает и потом очень конкретно обращается к Богу и просит его: "Не наказывай меня больше!" Слышится музыка, Раневская сразу же переключается на нее (все переключения очень легкие, неожиданные), предлагает зазвать музыкантов, "устроить вечерок".
Акт кончается пугающим всех страшным, непонятным звуком, на который отвечает легкой песней Петя: "Что нам до шумного света! Что нам друзья и враги, было бы сердце согрето жаром взаимной любви…"
С 26 мая (понедельник) к работе подключается Высоцкий. Он приехал с бородой. Смеется, что отрастил ее специально для Лопахина, чтобы простили опоздание.
28 мая (среда). Развели III акт. После обеденного перерыва прогнали I и II акты. Есть очень большие провалы. Пока неясно, чем их заполнить.
29 мая (четверг). Репетировали IV акт. Все позади. И беда, и болезнь, и ожидание, и смерть. Как после похорон, когда домашние вроде бы занимаются своими делами, приглашениями, разговорами, но голоса еще приглушенные, оперирующий врач (Лопахин) чувствует себя виноватым - от этого излишне громок и распорядителен. Суета сборов. Отъезд. Только иногда среди этой суеты - вдруг отупение, все сидят рядом, молчат. А потом опять дело… дело. Суета. И опять на своей клумбе собрались осиротелой кучкой. Все вроде бы буднично. И лишь в финале прорывается настоящий, как будто только что осознанный, последний крик Раневской - прощание над открытой могилой: "О мой милый, мой нежный, прекрасный сад!.. Моя жизнь, моя молодость, счастье мое, прощай!.. Прощай!.." "Я умираю. Ich sterbe" - последние слова, сказанные Чеховым перед смертью где-то в маленьком курортном городке Германии. "Жизнь-то прошла, словно и не жил… Я полежу… Силушки-то у тебя нету, ничего не осталось, ничего… Эх, ты… недотепа!.. - Слышится отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный. Наступает тишина, и только слышно, как далеко в саду топором стучат по дереву". Это последние слова, написанные Чеховым в "Вишневом саде". Как пророчество тех своих последних сказанных слов… А в ремарке "топором стучат по дереву" слышатся удары заколачивания крышки гроба перед погребением.
По этим кратким дневниковым запискам сейчас не верится, как быстро мы работали. И в какой, видимо, удивительной рабочей форме был Эфрос. От тех дней осталось ощущение праздника, хорошего настроения, бодрости и нежности друг к другу.
7 июня (суббота). Черновой прогон всего "Вишневого сада". Эфрос первый раз сидел в зале. Потом замечания.
Весь июнь - репетиции с остановками. Кое-какие места спектакля чистятся и уясняются. В это время - поиски грима и костюмов. Мне по эскизу должны были сшить дорожный корсетный костюм, который моя Раневская никогда бы не надела. Эфрос разрешил мне делать с костюмом что хочу. Левенталь, по-моему, был этим недоволен, но его не было на репетициях, и он не знал моей стремительной пластики и закрученного ритма.
6 июня (пятница). Утренняя репетиция. В зале сидела Беньяш. Она многое не понимает, хотя ей нравится. Я репетировала в брюках - она не могла понять почему, а для меня на этом этапе неважно - главное, чтобы уложился внутренний рисунок. Да и репетиция была в основном для ввода Высоцкого. Поражаюсь Высоцкому: быстро учит текст и схватывает мизансцену. Шаповалов обижен.
7 июня (суббота). Черновой прогон "Вишневого сада". После репетиции Володя, Иван и я поехали обедать в "Националь": забежали, второпях поели, разбежались. Я заражаюсь их ритмом. Мне это важно для "Вишневого сада". Я ведь домосед-одиночка, а Раневская совсем другая. Правда, мне не привыкать играть роли, непохожие на меня, но чтобы до такой степени, когда не совпадает ни одна черточка той Раневской, какую предлагает играть Эфрос! Полагаюсь на чутье и безошибочность Эфроса.
12 июня (четверг). Репетиция "Сада". Высоцкий быстро набирает, хорошо играет начало - тревожно и быстро. После этого я вбегаю - мой лихорадочный ритм не на пустом месте.
13 июня (пятница). Утром репетиция. Прогнали все четыре акта. Очень неровно и в общем пока плохо. Если до моего выхода хотя бы ритмом не закручивается I акт - моя Раневская просто сумасшедшая. Мои резкие перепады - вычурны. Как легко играть после монолога Лопахина - Высоцкого в III акте, подхватывай его ноту - и все. Легко играть с Золотухиным. Его, видимо, спасает музыкальный слух - он тоже копирует Эфроса. Наша сцена с Петей в III акте проскакивает как по маслу. Жукова - Варя, по-моему, излишне бытовито - и сразу другой жанр, другая пьеса. Не забывать, что Чехов - поэт. "Стихи мои бегом, бегом…" Главное - стремительность. После репетиции, как всегда, замечания Эфроса. Для меня - не забыть: в I акте, когда выхожу на сцену на холм, где кресты, только коситься. Очень деликатно. Боковым зрением.
"Нет у меня денег" - как бред все. Это после Гриши-то. После трезвой реплики Шарлотты: "Я спать желаю" - впервые ощутить озноб и одиночество. То, что сгрудилось все около Раневской - она даже не замечает. Здесь как бы разрядка всего напряжения. Третий акт - раскручивать энергично. "Я, должно быть, ниже любви", - очень конкретно про себя, так как Петя своей репликой: "Мы выше любви", - сказал, что она б… Часть монолога с Петей - отмахнуться - "какой правде?". Вторая часть монолога - пожалейте меня - "Вы смелее, честнее, глубже нас". "Надо иначе это сказать", то есть надо быть хотя бы ласковым. Она соскучилась по ласке.
20 июня (пятница). Очень хорошая вечерняя репетиция с Эфросом. Разбирали III акт. Монолог Лопахина, ерничанье: я купил - я убил… вы хотели меня видеть убийцей - получайте. Часов до двенадцати говорили с Эфросом и Высоцким о театре, о Чехове…
* * *
Я уже говорила, что Эфрос к нам относился как к детям. Иногда как к любимым, иногда не очень вникая в наши детские интересы, иногда эти дети его раздражали непониманием и невключенностью. С годами это его отношение к нам мне будет казаться иногда обидным, хотя я и очень понимала Эфроса в этом его отношении к нам. В общем, заслуженное отношение. Ведь он так прекрасно понимал и любил театр, и, естественно, любое невнимание со стороны актеров его должно было раздражать. Правда, часто он забывал, что мы тоже в театре не новички, выходим на сцену уже более 20 лет… но все эти мысли придут потом, когда Эфрос, несмотря на мое предостережение, придет на Таганку… А сейчас все было прекрасно, радужно и влюбленно.
Лопахин тоже относится к персонажам "Вишневого сада" как к детям. Он их безумно любит, поэтому для них и для него тоже покупка Лопахиным вишневого сада - это предательство. Он это хорошо чувствует. Как если бы сам продал этих детей в рабство. От этого и крик души в монологе, боль, которая превращается в ерничанье, иначе разорвется сердце.
Монолог Лопахина в III акте "Я купил…" исполнялся Высоцким на самом высоком трагическом уровне лучших его песен. Этот монолог был для него песней. И иногда он даже какие-то слова действительно почти пел: тянул-тянул свои согласные на хрипе, а потом вдруг резко обрывал. А как он исступленно плясал в этом монологе! Он не вставал на колени перед Раневской - он перед ней на них естественно в плясе оказывался и сразу менял тон, обращаясь к ней с безысходной нежностью: "Отчего же, отчего вы меня не послушали?.." Варя раз пять бросала ему под ноги ключи, прежде чем он их замечал, а заметив - небрежно, как неважное, само собой разумеющееся проговаривал: "Бросила ключи, хочет показать, что она уже не хозяйка здесь…" И опять в срыв: "Ну да все равно… Музыка, играй… Музыка, играй отчетливо!" Любовь Лопахина к Раневской мученическая, самобичующая. Абсолютно русское явление. У нас не было традиции трубадуров, рыцарской любви, не было в русской литературе любви Тристана и Изольды, Ромео и Джульетты. Наша любовь всегда на срыве, на муке, на страдании. В любви Лопахина, каким его играл Высоцкий, было тоже все мучительно, непросветленно. Его не поняли, не приняли, и в ответ - буйство, страдание, гибель. Середины не может быть. Как у Тютчева:
О, как убийственно мы любим,
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!
Лопахин сам понимал, что сделал подлость. Он, конечно, уже не купец, но еще и не интеллигент. Когда поехал с Гаевым на торги, он и в мыслях не допускал, что купит, но сыграла роль его азартная натура: когда начался торг с Деригановым, Лопахин включился, сам того не желая: "Он, значит, по пяти надбавляет, я по десяти… Ну, кончилось… Вишневый сад теперь мой!.. Боже мой, господи, вишневый сад!" Он не верит еще этому. Уже купив, он все равно еще ищет путь спасения, мечется. Купил еще и потому, что интуитивно понимал еще раньше, что эта "пристань", к которой он пытался прибиться (к Раневской), для него ненадежна и не для него.
21 июня (суббота). …Репетиция "Сада" с остановками… Потом прогнали два акта. Замечания Эфроса - удивительно точно и по существу.
Над Раневской беда - потеря всего. Это должны понимать все. Центр - Раневская. Любопытство к ней - к ее походке, одежде, словам, реакциям. Начинать I акт надо очень резко. С самого начала динамика поступков и конфликтность ситуаций. Некоторые слова почти выкрикиваются. "Мама живет на пятом этаже!!!" Гаевское "помолчи!!!" - Фирсу. Раневская: "Как ты постарел, Фирс"!!! На этих криках - разрядка напряженности. "Солнце село, Господи"!!! - "Да!!!" - не про солнце, а про потерю всего! Незначительные слова вдруг должны вырываться конфликтным смыслом. Все развивается очень стремительно. Одно за другим. Не садиться на свои монологи, даже если их трудно играть. Тогда просто проговаривать, но быстро. Смысл дойдет сам собой. Главное - передать тревогу. В тревогу надо включиться за сценой, до выхода. Нервность передается от одного к другому. От первой реплики Лопахина: "Пришел поезд, слава Богу" до непонятного звука струны во II акте. Но все должно быть легко и быстро. Как бы между прочим.
После репетиции я с бесконечными вопросами к Эфросу. Он терпеливо объясняет. Многие не берут его рисунок, может быть, не успевают… Сказал, что для него главное в спектакле Высоцкий, Золотухин и я… Сказал, что раньше пытался добиваться от актеров тех мелочей, которые задумал и считал важными, но потом понял, что это напрасный труд и потеря времени, выше себя все равно на прыгнешь.
22 июня (воскресенье). Прогон "Вишневого сада". Вместо Высоцкого - Шаповалов. Очень трудно… Замедленные ритмы. Я на этом фоне суечусь. Без Высоцкого очень проигрываю. Замечания. Спор Эфроса - Любимова: "Чехов - Толстой". Прекрасная речь Эфроса о Чехове-интеллигенте. Любимов раздражался, но сдерживался. Они, конечно, несовместимы… Я опаздывала на вагнеровское "Золото Рейна" в Шведской опере. Встала, извинилась и пошла. Любимов взорвался, стал кричать о равнодушии актеров, что больше не хочет разговаривать, выгнал всех из кабинета. По-моему, с Эфросом у них серьезно. Я умчалась.
28 июня (суббота). Прогон "Сада" для художественного совета. Они ничего не поняли. Выступали против. Много верноподданнических речей перед Любимовым…
8 июля (воскресенье). Премьера "Вишневого сада". По-моему, хорошо. Много цветов. Эфрос волновался за кулисами. После монолога Лопахина - Высоцкого ("Я купил") - аплодисменты, после моего крика в III акте - тоже. Банкет. Любимова не было. Конфликт.
31 октября (пятница). …Вечером репетиция "Вишневого сада" - перед началом сезона. Половины исполнителей не было. Высоцкий еще не вернулся, а Шаповалов не пришел. Эфрос был расстроен. Думает перенести спектакль на свою сцену, со своими актерами.
2 ноября (воскресенье). Утром репетиция "Вишневого сада". Приехал Высоцкий - в плохой форме…