Нервы постепенно вроде как привыкают к новой обстановке, чуток успокаиваются. Тянет в сон. Конечно, успокоение это весьма зыбкое, иллюзорное, похожее скорее на какой-то ступор, оцепенение. Адаптация к воле длится годами - у тех кто вообще способен и хочет к ней адаптироваться, кто не полностью и бесповоротно адаптировался к лагерным нравам. Вопреки идиотскому лепету некоторых умников о том, что: "чем больше срок, тем больше у преступника времени на раскаяние и исправление" - я никогда не видел, чтобы кто-то после отсидки стал хоть на чуток лучше. Да и не может этого быть в принципе. Постоянное нервное напряжение, предельная озлобленность, недоедание, ненавистная работа, общество людей, с некоторыми из которых трудно ужиться в одном помещении, отсутствие женщин, нормальной одежды, литературы, регламентированный быт, постоянное чувство зависимости и рабской униженности, невозможность уединиться и многое иное - всё это вместе взятое, за несколько лет, морально плющит и корёжит человека. Поэтому не существует вопроса - лучше или хуже становится человек в тюрьме. Вопрос лишь в том, насколько хуже, насколько сильно он изуродован духовно (а нередко - и физически). Раскаяние может иметь место лишь в самое первое время заключения - если вообще есть в чём раскаиваться. Потом наступает озлобление, человек начинает мыслить примерно в таком духе: "Да, я сделал то-то и то-то. Но ведь и те суки, что меня судили, и эти, которые здесь держат - они же ничем не лучше. Они делают то-то и то-то, не особо скрываясь. И это им сходит с рук. А надо мной они изгаляются, как будто сами праведники. Так где же эта грёбаная правда и справедливость?! Выходит, я виноват лишь в том что попался? У меня нет денег купить себе свободу, именно потому что я не настоящий преступник, мало воровал, грабить по-настоящему не решался. А кто хапает миллиарды, того по спецзаказу даже канонизировать могут. Значит надо меньше стесняться, меньше слушать проповедей о добре и зле, надо идти по трупам - и будешь уважаемым членом общества…"
Кто не дойдёт до подобных мыслей своим умом - тому подскажут со стороны.
Человек как-то приспосабливается, приноравливается к ненормальным условиям существования. И если нет особой моральной, семейной, религиозной закалки, если нет своего глубокого внутреннего мира, в который можно уходить с головой, "отключаясь" от окружающей действительности (и приобретая репутацию юродивого, помешанного чудака), то эта ненормальность постепенно становится второй натурой человека. Говорят, что самое вездесущее и к чему угодно адаптирующееся существо - это крыса. Ерунда! Крыса в любом помещении - будь то подвал дома, городская канализация, или трюм корабля - ведёт в общем-то привычный для себя образ жизни, питается привычной пищей, плодится, защищает свою территорию, и главное - ощущает себя свободной. Самое выносливое существо на планете - человек. Он способен выживать в предельно чудовищных условиях. И чем дольше он в этих условиях существует, тем больше отдаляется от общества и его представлений о нормах морали - особенно в российских лагерях, в которых под словами "лишение свободы", подразумевается лишение всего на свете, - включая нормальную пищу и человеческое обращение. Государственная машина всей своей гигантской мощью растаптывает человека. А потом представители власти, сидящие за рулём этой самой машины, показывают пальцем на плоды труда рук своих - и с лицемерным удивлением возмущаются: гляньте-ка какой он плохой! Почему он не такой как мы? Он не встал на путь исправления?! Так надо его снова посадить - доисправить…
Впрочем - существуют и "вставшие на путь исправления". Это те законченные подонки, которые стали стукачами, холуями администрации - и зарабатывают себе условно-досрочное освобождение (УДО), продавая и предавая людей, делая своих, и без того несчастных сотоварищей-зэков, ещё более несчастными. Тем самым они, по сути, переступают красную черту, отделяющую человека от человекообразного животного. Эту черту можно переступить по-разному. Кто-то, например, становится людоедом. Кто-то спит с родной сестрой, или матерью. Кто-то убивает своего отца, или брата. А кто-то делается стукачём и провокатором. И у него вроде бы сохраняется человеческий облик. Однако, по сути - это уже не человек. Это животное в образе человеческом - причём, самое опасное из всех животных, так как наделено человеческим разумом. Своего рода оборотень… Такие, морально изуродованные, духовно кастрированные люди, словно сбежавшие с острова доктора Моро - способны на всё. Вот в таких монстров-полуживотных, государство превращает некоторых зэков (а мечтало бы превратить не некоторых, а всех), поощрительно нахваливая - "так держать парни!" И в благодарность за проданную душу, таких уродов отпускают на свободу досрочно. С хорошей характеристикой. Такие очень нужны на воле.
Подобным образом происходит антидарвиновский отбор: подонки быстрее освобождаются и лучше устраиваются в жизни. Более порядочные, человечные - сидят дольше и отношение к ним на свободе гораздо хуже. По крайней мере в России, дело обстоит именно так. И неудивительно. Если бы в Германии, после разгрома гитлеризма, остались бы на своих рабочих местах гестаповцы, судьи, прокуроры, работники Абвера (пусть даже переименованного), нацистские партийные боссы и прочие столпы фашистского режима (пусть даже принародно сто раз крикнувшие: "Гитлер капут!") - вряд ли сегодняшняя Германия сильно отличалась бы от гитлеровского Рейха. В России, после крушения СССР, не произошло очищения от ядовитой античеловеческой, богоборческой слизи. Поэтому процесс гниения государства и нации продолжается - и даже ускорился, в связи с исчезновением даже советских, весьма призрачных этических норм.
Я остался человеком. То есть, конечно, наверняка стал похуже чем был, наверняка очерствел душёй и приобрёл нечто звериное в повадках. Иначе и быть не могло. Но - всё же не сломался. Душу не продал. Значит я, для этого государства, для этой власти - плохой. Подозрительный, по крайней мере. Поэтому и отсидел весь срок - от звонка до звонка. И сейчас еду в неизвестность - с одной лишь справкой об освобождении в кармане. Билет у меня только до Москвы. Я никому не нужен и видимо обречён на бродяжничество. Но не скулю. Потому что твёрдо знаю - я лучше многих из тех, чьи рожи ежедневно маячат на экранах телевизоров и красуются на страницах газет. Большинство из них, хоть раз да предали свои идеалы, свою партию, свою страну, свою семью. Они, подобно мотылькам, перепархивают из группировки в группировку, из партии в партию. И ради чего? На мой взгляд, они имеют всё что необходимо для нормальной жизни - жильё, полноценные документы, непыльную работу, машину (и не одну), дачу (тоже не одну). Ну что, спрашивается, ещё нужно? Более "элитное" жильё? Более шикарную машину? Больше власти?.. Но не потащат же всё это с собой на тот свет!.. Тем не менее, отнюдь не голодая, не замерзая, не перетруждаясь, не подвергаясь издевательствам и унижениям, только ради исполнения сиюминутных прихотей, готовы идти по трупам - иной раз и в прямом смысле слова.
А я не сторонник хождения по трупам. Я не предавал даже тех, кого в душе презирал. Поэтому имею право ходить с поднятой головой и считать себя человеком - что бы там ни думали зажравшиеся власть имущие мрази, о таких как я. Наверное так мыслить невежливо. Но меня в лагере вежливости не учили.
За окном постепенно сгущается тьма. Короток на севере зимний день. Уже с трудом можно разглядеть очертания сильно заснеженных, буквально утопающих в сугробах девевьев…
5
Задремав с вечера, я проснулся ближе к полуночи. Попытался снова уснуть, улизнуть в забытьё от реальности. Но не тут-то было! Самые причудливые мысли кружили в голове хороводом, превращая мозг в подобие калейдоскопа. Воспоминания просто брали за ворот и тянули в прошлое…
Наверное вот так же мягко покачивался вагон, когда я ехал на сборный пункт призывников, в Красноярск. Ехал в армию… Это было в июне 1988 года.
На сборном пункте - народ со всех концов гигантского Красноярского края, раскинувшегося от монголо-тувинских степей до Ледовитого океана (а в океане - ещё куча островов). Из Норильска и Диксона, из Ачинска и Канска, из Минусинска и Шушенского, из Туруханска и Дудинки…
Одни призывники рассказывают, как их несколько часов везли до Красноярска самолётом, другие - как они неделю плыли на корабле; третьи (как я например) - сошли с поезда. По сути, сборный пункт представляет собой большую заасфальтированную площадку, на которой сидят, лежат и бродят кучки парней, ошалевших от жары, водки и новых впечатлений. Слышатся шутки, смех, мат, угрозы. Из расположенного рядом здания (в которое не пускают призывников - "чтоб не намусорили") то и дело выскакивает кто-нибудь из офицерья, почему-то обязательно с заметным брюшком и неприлично толстой задницей. Следует бестолковая попытка навести какое-то подобие порядка, сводящаяся к рявканью и размахиванию кулаками. Прочистив глотку с помощью нескольких воплей, густо пересыпанных матом, начальство исчезает. Никто на эти вопли никак не реагирует… Из разговоров выясняется, что здесь можно зависнуть и на неделю. Спать придётся на двухъярусных нарах, состоящих из металлических полос. Никаких матрацев, или иных постельных принадлежностей. Вместо подушки под голову придётся положить собственную сумку. А весь день - на улице, на июньской жаре. Впрочем - хорошо что не под дождём.
Правда, мне лично пришлось там ночевать только одну ночь.
Повезло (если здесь уместно это слово) - в первый же вечер приехал "покупатель", офицер-стройбатовец. Собрали нас в большую кучу и объявили, что наш поезд будет отправляться в шесть утра.
Сразу же после этого все местные (в смысле - жители самого города Красноярска) свалили в город. Утром кое-кого недосчитались. Оно и понятно - хоть служба в стройбате и не считалась в среде призывников такой позорной как во внутренних войсках, но всё же и стройбат - не верх престижа.
Ну да не беда - утром вместо недостающих (не упускать же поезд!) сцапали призывников из других групп и присоединили к нам. А то кто-то, быть может, надеялся попасть в авиацию, или скажем, во флот. Хренушки! Пойдёшь копать - от забора и до обеда…
В общем, утром погрузили нас в поезд. Объявили что ехать - трое с половиной суток. А куда именно - не говорят. Военная тайна!
Да впрочем, мало кто из нас был способен к связным расспросам - почти все пьяные, у всех ещё есть деньги, водка пока не кончилась… Самое интересное заключалось в том, что нас (52 пьяных рыла, каждый второй - судимый) втиснули в обычный плацкартный вагон поезда Красноярск-Анапа, в компанию к "цивильным" пассажирам, едущим в том же самом вагоне. Люди на курорт ехали. Наверное до сих пор с содроганием вспоминают ту свою поездку к ласковому Чёрному морю.
Обе проводницы (дородные молодые кобылы, не обременённые излишними комплексами) были немедленно напоены до бесчувствия и большую часть пути не просыхали (везли нас, как чуть позже выяснилось, в Саратов). О своевременной выдаче белья, об уборке, или о чае, "нормальные" пассажиры могли только мечтать (нам-то это было по-барабану). На все возмущённые реплики в наш адрес, мы обычно отвечали что-то вроде: "Нихуя не поделаешь, страна нуждается в героях, а пиз*а рожает дураков. Мы, к сожалению - не герои". Или: "Чем больше долбоёбов в советской армии, тем крепче оборона родины. Радуйтесь - нас много". Или ещё что-нибудь в этом же духе. Когда какой-то солидный дядечка начал-было читать нам проповедь о том что, мол, мы "должны вести себя как друзья народа, а не как банда отщепенцев", кто-то из нашей братии, почти вежливым тоном, прервал лекцию: "Слушай: таких как ты друзей - за х*й, да в музей!.."
Одну из проводниц в Челябинске сняла с рейса милиция. Стражи порядка тянули вусмерть никакую даму на улицу за одну руку, а некоторые призывники тащили её в вагон - за другую. Но будущие стройбатовцы сами едва держались на ногах, поэтому невразумительно мычащая добыча осталась за представителями закона. Другую проводницу не сняли лишь потому, что не на кого было оставить вагон.
Вообще, милиция не раз заявлялась на самых разных станциях - по многочисленным жалобам пассажиров (не только нашего вагона). И лишь невероятная шустрость и изворотливость сопровождавшего нас майора Чащина (вот ведь врезалась в память фамилия!), как-то предотвращала назревавшие драки со стражами порядка. Надо признать, в таких случаях майор всегда железно держал нашу сторону. Сопровождавший его сержант не был ему помощником, так как по примеру проводниц, он упился нашей водкой в первые же часы путешествия. Окосевшие призывники бродили в поисках приключений по всему составу. Проводники других вагонов быстренько организовали бесперебойное снабжение водкой нашего дурдома на колёсах - за деньги, продукты (в том числе - за выданный нам в дорогу сухпай), за одежду и обувь. Ничем не брезговали.
Майор, со слезами и матом хватал найденные бутылки и выкидывал в окно. Может кому-то из туземцев повезло потом, найти в придорожных кустах неразбившийся презент…
Помню небольшую станцию в степи, где-то у границ Казахстана. Возле платформы стоят девчушки лет семи-восьми, таращат на нас глаза. Мы кидаем им свой пайковый сахар-рафинад в маленьких (по два кусочка) упаковочках. Девчонки гордо задирают веснушчатые носы, не спеша подбирать "подачки". Одна из них возмущённо пищит: "У нас сахар по талонам, а они сахаром разбрасываются!.."
Но вот наконец и Саратов. Время - 2 часа ночи.
К вагону подогнали два крытых грузовика. В вагон вошли солдаты. Тех кто совсем не в состоянии был двигаться, брали за руки и за ноги, и грузили в машины. Всё делалось быстро и чётко, без лишних воплей и движений. Майор стоял на стрёме, возле стоп-крана. Ему дважды пришлось останавливать пытавшийся тронуться поезд. Чувствовался определённый опыт в выгрузке призывников.
И вот, на рассвете мы топаем в сопровождении какого-то сержанта, в расположение части - в которой нам предстоит пройти двухнедельный "курс молодого бойца". Морды опухшие, волосы разлохмаченные. Один - вообще босиком. Пропил ботинки.
Идут новобранцы весеннего призыва 1988 года…
В казарме застаём призывников из Баку и Ворошиловграда (современного Луганска, на Украине). Смотрим друг на друга с удивлением. Они все какие-то чистенькие, прилизанные - будто в кино собрались, а не в армию. Ни одного - с похмельной физиономией. Бакинцы тихонько жалуются на то, что при погрузке в самолёт у них взяли в багаж много блоков хороших сигарет - и ничего потом не отдали. Среди них - ни одного судимого, но много сельских, не понимающих русского языка (бакинцами именуются условно, по расположению призывного пункта; среди нас ведь тоже далеко не все из самого Красноярска). А ворошиловградцы довольны. Они тут отдыхают после своего сборного пункта. Их там весь день строем маршировать заставляли - с редкими десятиминутными перерывами.
- "И что - пьяных тоже заставляли? И вы не посылали их нахуй?.."
Они смотрят с явным непониманием. Какие могут быть пьяные на сборном пункте?!.. А уж материть офицеров - пусть даже тыловых!..
Среди них тоже - ни одного судимого. И даже есть несколько студентов из каких-то вузов. Вот обязательно нужно было срывать их с учёбы - как будто война началась! Теперь мы киваем уже с пониманием - понятно, почему вас в бараний рог скрутили. В лобовом столкновении интеллигентные люди всегда проигрывают хамам. Но в стройбат-то их нахрена загнали?!..
6
С первых же дней службы нам ясно и чётко объяснили, что мы - рабочая скотинка. Какой-то полковник, под дружное кивание гривами присутствующих тут же офицеров, "разъяснил", что маршировать мы будем мало. Бегать - тоже вряд ли придётся. Стрелять, ездить на какие-то учения - не придётся вообще. "Это у других родов войск - служба. Им приходится попотеть. А у нас лафа - лопату в руки и: бери больше, кидай дальше. И кормят у нас получше чем в других частях - хоздвор всё-таки свой."
На тему "дедовщины" сказано было без обиняков: "А как вы хотели? Конечно дедовщина должна быть! А то вы на расслабуху упадёте, работать кое-как будете. А так, деды на вас поднажмут - за себя и за них шустро пахать станете. У нас главное - норма. Работать надо, милые. Работать!.."
Сам полковник вовсе не был похож на человека, знающего что такое физический труд.
Дружно поддакивающие шавки из мелкого офицерья, тут же угодливо добавляют, что у десантников например, дела обстоят куда хуже. - "Постоянно кому-нибудь, то челюсть сломают, то яйца отобьют, а то и вовсе убьют. А у нас дальше фингалов дело редко заходит. Ну заправишь деду постель, ну носки ему постираешь, ну пару раз по шее получишь - ничего страшного, у нас и бить-то в полную силу боятся. На работе, конечно, двойную норму выдавать придётся. Ну да на то и солдат, чтоб терпел…"
Когда сегодня я слышу о засилье дедовщины в армии, о том что, дескать, "армия наследует язвы всего нашего общества в целом"; мол, "новобранцы уже с гражданки такими приходят - склонными к беспределу", а потому, видите ли, господа офицеры никакими судьбами не могут с дедовщиной сладить - ничего кроме тошноты у меня этот лепет не вызывает. Дедовщина в армии насаждается и поддерживается искусственно, при самом деятельном участии офицеров - так же как абсолютно искусственно поддерживается деление зэков на "масти" в лагерях, по прямому указанию высшего руководства МВД, при усердном содействии всех лагерных администраций.
Если за каждый факт неуставных взаимоотношений в армии решительно спрашивать с офицеров, не вслушиваясь в их дружный оправдательный бред (там круговая порука, рука руку моет), если в случае побега из армии дезертира с оружием, все силы кидать не на его поимку (или убийство), а на арест всего командования той части из которой сбежал солдат (с последующим осуждением арестованных офицеров на длительные сроки заключения), если такого дезертира (даже если он пристрелил несколько "дедов", или офицеров, издевавшихся над ним) не наказывать, а лишь переводить в другую часть (да и то - надо ли?), то от дедовщины и воспоминания не останется - как бабка пошепчет.
Впрочем - разве я для кого-то открыл Америку? Ещё древние римляне говорили: "Разделяй и властвуй". Правда, они эту заповедь осуществляли на иноземцах, а не на соотечественниках. То же самое можно сказать и о гитлеровцах. Да - они были плохими. Но в основном для чужих. "Бей своих, чтоб чужие боялись" - чисто русская поговорка, наверное малопонятная для иностранцев. Кстати - чужие не очень-то боятся тех, кто колотит друг друга. Скорее наоборот. Нас, русских, меньше шпыняли бы по всем республикам бывшего СССР, если бы мы были малость подружней.