Мы сели на раскаленные камни – сидишь как на сковородке. Неудобно мечтать.
– Исаков, принеси-ка, б-будь любезен, б-броне-жилет.
– Зачем?
– Т-товарищ с-солдаг. Я сказал б-быстро! Пока я твое мясистое мурло не намял.
Солдат что-то забормотал по-своему, непонятное, и нехотя побрел к нам, волоча по камням бронник.
– С-солдат, поаккуратней с имуществом. И еще раз скажешь свое "ананенский джаляп", так этот "джаляп" в т-твоих зубах и застрянет. П-понял?
– Так точно, – ответил солдат уже без злобы и с заискиванием смотрел на взводного.
– Вот т-так и смотри л-ласково и п-преданно в глаза к-командиру. Шагай на пост, с-смени Джураева.
Мы уселись на развернутый бронник, а снайпер побрел уныло на пост, продолжая что-то бормотать.
– Вот в-видишь, идет и бубнит, весь с-свет ругает и себя за дерзость, и нас за то, что не вовремя и не там сели п-помечтать.
– Год только прослужил, а видишь, Саша, пытается зубы показать.
– Вырвем.
За спиной что-то заурчало. Мы оглянулись и посмотрели вниз на шоссе. По бетонке растянулась колонна КамАЗов-"наливняков". Впереди шел БРДМ, который внезапно открыл огонь из пулемета по нашим позициям. Я, Александр, солдаты, сержант – все дружно рухнули за камни, в мертвое непростреливаемое пространство. А эта сволочь продолжала поливать по нам свинцовым дождем.
Колонна была наша, а не афганская, поэтому стрелять не стали в ответ, да и для этого еще до оружия надо добраться. Кругом пули свистят и визжат.
– Пусти ракету, дескать, мы свои, а то этот мудак не успокоится. Там ведь внизу старые "горелики" валяются, вот он для острастки и долбит поверху, на всякий случай.
Корнилов прополз к эспээсу и пустил две ракеты, кинул мне "дым" и "факел". Я их быстро зажег, но пулеметчик то ли не видел их, то ли не верил, что на вершине наш пост, продолжал молотить. Корнилов вышел на ротного, тот – на комбата, комбат – на нас. Мы объяснили, что тут творится, что за стрельба. Комбат доложил в штаб полка. БРДМ стрелять закончил и умчался вслед колонне. Мы успокоились и сели вновь позагорать. Со стороны Кабула в небе медленно приближалась пара вертушек Ми-8.
Вдруг вертолет, летевший впереди, пустил ракеты по нашей высоте. "Нурсы" вонзились в камни, метров на десять пониже лежанки. Солдаты и мы с взводным запрыгнули в считаные секунды в эспээс. Вторая серия ракет прошла там, где мы только что отдыхали, к ракетам добавился и пулеметный огонь. Черт! Точно попали. Кучно стреляют!
Все позиции батальона заволокло клубами дыма, это солдаты подали сигналы, что на горах – свои. По ротам комбат начал запрашивать, все ли целы. Удивительно, но все. Никого не зацепило. Вертушки сделали еще два круга и улетели вслед за колонной.
– Все этот козел из БРДМа на нас вертолеты сопровождения направил! Наверняка, – сказал я.
– Д-да уж, больше некому. По нему из гранатомета в ответ надо было дать, но потом не д-докажешь, что не в-верблюд.
– Еще интереснее было бы вертушку завалить. Чего они, бараны, без разбора молотят? Неужели не знают, что операция армейская проводится? Ты представь, Саша, первые ракеты пришли бы метров на десять выше – легли бы все. Тут такая тушенка была бы!.. Фарш из нас тобой и всего взвода.
– Н-не хочу быть ни "фаршем", ни "паштетом", ни "рагу"! Хочу домой ж-живым, а не в ящике.
– Н-да козлизм! Не так "духи" опасны, как свои.
– Да уж, кому как не тебе это знать. Вообще от тебя, Ник, н-надо подальше держаться. Ты п-пули притягиваешь. Иди-ка к себе. Отдыхай.
– Ну, спасибо, за гостеприимство! Нет, мил-человек, я от тебя не уйду без чая.
– Джураев! Б-быстро лейтенанту кружку чая, он нас покидает. Д-да поскорее, а то штурмовики еще прилетят. Б-без тебя было т-так тихо и спокойно. А я еще хотел, дурак, с т-тобой в карты поиграть. Н-нет уж лучше посплю.
Солдат вскипятил чай в банке из-под компота, принес сухарь и сахарок. Я с наслаждением все выпил, съел, потянулся. – Саня, а может, в картишки?
– Н-нет, нет уж. Иди, иди. От тебя одни н-неприятности.
Забросив автомат за спину и повесив на грудь лифчик с магазинами, я побрел к себе. Проверил бойцов, поменял молодых часовых на старослужащих, прилег на спальник, прижавшись к камням. Сверху сержант над нами растянул плащ-палатку. Прямые лучи не палили, но от духоты можно было задохнуться. Вода во фляжке такая теплая, что лучше и не пить. Сон опрокинул в пропасть забытья, но чей-то противный голос вернул меня к реальности.
– Товарищ лейтенант! Ротный зовет! – Меня за ногу теребил унылый солдат. Грязные потоки пота струйками стекали по его лицу.
– Солдат! Ты почему такой грязный? Салфетка есть освежающая?
– Есть.
– Ну так физиономию и руки протри. А то так заразу какую-нибудь быстро подхватишь. Ты – Свекольников или привидение?
– Так точно! Свекольников!
– Хочешь быть здоровым и выжить, "не чмырей", "не будь чмошником", а то задолбят сержанты и старослужащие. Ты, наверное, бывший студент?
– Да, почти год учился, пока не забрали. А в Афган я добровольцем, сам рапорт писал.
– Придурок!
– Почему?
– Потому что, значит, не я один такой чокнутый "дятел". Есть еще добровольцы на этой войне.
Солдатик грустно засмеялся.
– Как зовут тебя, не помню?
– Витька.
– Эх, Витька-Витька, Виктор – победитель! Мойся, стирайся, не унывай, не отчаивайся, и все будет хорошо. Домой вместе уедем. Понял?
– Понял, товарищ лейтенант!
– Чего тебе от меня надо?
– Командир роты зовет.
– В Кабул? В медсанбат? К своей малярийной инфекции?
– Нет, на высоту, на КП роты.
– На высоте сидит зам. комроты. Но вообще, ты прав, в данный момент он – ротный. "И. о. ротного" не звучит, а зам. комроты не понятно, ведь я тоже зам. ротного.
– Вы же замполит?
– Эх, Витька, это и есть зам, но только по политической части.
– Понятно, а я думал, как это "замполит"?
– Не поймешь: где тебя готовили и чему учили? Ни стрелять не умеешь, ни обратиться, как положено. Чего это "длинному" нужно от меня?
– Не знаю, он не сказал. А мы вместо подготовки в Туркмении дома строили.
– Да это я так, сам с собой рассуждаю. Знаю сам, как обучают, участвовал в этом процессе. Ну, иди, скажи: сейчас приду.
Грошиков встретил меня радостно.
– Ник! Жив и не ранен! Везучий! Как они все старались и лупили по тебе. Живучий, гад!
– А ты что хотел, что б попали?
– Что ты, что ты! Собирать тебя надо было бы по частям. Вниз тащить. Головная боль только лишняя и морока. Живи.
– Сволочь ты! Вместо сочувствия – издеваешься.
– Почему же издеваюсь? Я откровенно рад, что ты жив и не являешься в данную минуту "грузом 200".
– А уж как я этому рад, ты и представить не можешь. Это ты, наверное, их на нас навел. Самому до меня не дострелить, да и из вертолета ракетой надежнее!
– Х-ха-ха-ха! Молодец, не унываешь. Но тебе везет. Не убьют – будешь жить! Точно! Это я тебе говорю. Чаю хочешь?
– Чаю, чаю. Надоело уже чай хлебать.
– Ну, извини, водки нет!
– Да не люблю я эту заразу. Я коньяк люблю.
– Вот еще и носом крутит – коньяк подавай.
– Но ведь и водки у тебя нет, да и в этом пекле водку пить – самоубийство!
– Баночку сока хочешь в виде премии за живучесть?
– Конечно, хочу! Спрашиваешь.
Грошиков достал из мешка стограммовую баночку яблочного сока, пробил дырки, и мы распили ее на двоих.
Вдруг раздался сильный грохот. В долине, где ползала наша техника, к небу взметнулся столб черного дыма и пыли. Сергей схватил наушники радиостанции и стал напряженно вслушиваться в эфир.
Повернувшись ко мне, с побледневшим лицом произнес:
– МТЛБ на куски. Старший лейтенант Быковский и еще два "карандаша". Всех грохнуло. Фугас! Суки! Давай, дуй к взводу, комбат будет по точкам на связь выходить. Быстрее.
Я бежал к взводу и соображал: "Сашка! Сашка! Мы ведь почти вместе в полк приехали. Такой здоровый парень, жизнерадостный! И вот его нет. А ведь еще пару дней назад за одним столом завтракали в столовке, анекдоты травили. Фугас заложили солидный – метров на тридцать столб дыма поднялся".
Комбат спросил, как обстановка, как дела, как самочувствие после обстрела вертолетами. Приказал усилить наблюдение, повысить бдительность и т. д. и т. п.
Ночь прошла спокойно, день – тоже. Сходил к Корнилову, поиграли в карты, поболтали.
– С-слушай, Ника, душа требует разрядки. Пострелять, что ли, в ущелье? А то по нам лупили, а мы даже ни р-разу не выстрелили.
– Давай сделаем так: часов в двенадцать ночи из всех стволов жахнем в ущелье. Сначала я, потом ты поддержишь. Для успокоения нервов. А то у меня на душе так гадко.
– Д-давай. Повеселимся.
Ровно в полночь со всех постов принялись молотить в ущелье, с Саниной задачи также присоединились все огневые точки. Постреляли минут пять, пустили для вида пару осветительных ракет. Тут на связь вышел комбат.
– Что за стрельба?
– Да часовой что-то в лощине заметил, – ответил я.
– Ну, так вот, в пять часов сбор, на точке оставить по одному бойцу тебе и соседу. Проходишь мимо него, и все вместе – на мое КП. Полная выкладка, ничего не оставлять. Развеетесь, прогуляетесь, заодно и проверите, что в лощине творится. Времени на передвижение – один час. Опоздаете – будете тренироваться. Сейчас оружие почистить. Прием.
– Вас поняли, – вздохнул я и отправился к Корнилову.
– Ну попали, завтра "вдует" на всю катушку. Короче, говорим, что тебе тоже было видно какое-то движение.
– Да, понятно-понятно. Почудилось, – согласился Сашка.
– Почудилось, причудилось, привиделось. Но вот, скажу тебе: пару магазинов выпустил, швырнул гранату, хоть знал, что никого внизу нет, а чуть-чуть на душе после гибели наших полегчало. Вроде как будто кого-то завалили.
– Мне т-тоже полегче стало. Ну что, утром в путь?
– Жди, только не стреляй в меня!
В пять утра бойцы засуетились, подгоняемые двумя сержантами. Все барахло сложили еще с ночи. Осталось только бушлаты да плащ-накидки приторочить к мешкам.
И в путь. В предрассветных сумерках идти неудобно. Кроссовки скользят по сырым камням, идем, то и дело спотыкаясь и чертыхаясь.
Дубино костерил на чем свет стоит себя, солдат, комбата. Меня тактично не упоминал.
Корнилов с взводом уже ждал, сидя на мешках.
– Ну, погнали?
– П-погнали.
Нам еще повезло, что КП было в принципе рядом. На высоту впереди нас я послал в дозор двух бойцов. Под их прикрытием поднялись, затем спустились и вновь поднялись. Забрезжил рассвет, лучи солнца играли на вершинах. Еще не жарко, но уже не прохладно. По склону, поднимаясь к лежбищу управления, мы брели под насмешливыми взглядами охранения.
На камнях укрытия сидели и пили чай командир взвода связи и прапорщик, начальник батальонного медпункта.
Прапорщик Айзенберг почесал переносицу, снял с длинного носа очки, подул, протер их и, усмехаясь, спросил:
– Ну что, соколы-орлы, запыхались?
– Да, есть немного. Доложи комбату – прибыли, – тяжело выдохнул я.
– Босс сказал – не беспокоить. Встретить вас и засечь время прибытия. Уложились вовремя. Передаю приказ: вернуться на позиции, организовать наблюдение, осмотреть склоны, собрать трупы врагов. Если обнаружатся. Больше не чудить. Это все.
– Т-так, Папа, – так его звали все офицеры, – а лекарство от нервов, граммов двести, 96-процентного, не выделишь?
– Нет, не выделю. Кто лечится даром, тот лечится – даром. Как сказал комбат: "Гуляйте в зад". Могу дать из сострадания сигаретку.
– Спасибо, не курю.
– Я тоже не курю, – подал голос Сашка, – но рюмку хряпну.
– А как же борьба с алкоголизмом? Согласно постановлению ЦК КПСС и Правительства, в Советском Союзе весь народ в едином порыве начал борьбу с пьянством.
– Так это в Советском Союзе. Вот как приедем в него, так и начнем бороться, – засмеялся Сашка.
Мы дружно посмеялись, перекинулись еще парой фраз.
– Ну ладно, Сашка! Бежим отсюда, пока командир не проснулся и воспитывать не начал.
– А чего тебя воспитывать? Ты же замом его числишься в этом рейде. Штатный Сидоренко болен, так что воспитывать будут только взводного, – улыбнулся в усы связист, старший лейтенант Чичин.
– Н-ну, я так и знал. Снова взводный – крайний. Маленького все обидеть норовят. Все, быстро сматываемся, – пробормотал Сашка.
И мы уныло побрели обратно на задачи. Солнце начало припекать, чтоб не "свариться", нужно было спешить.
* * *
Несколько дней мы медленно "варились" и "поджаривались" под палящим солнцем, а по ночам пробивала дрожь от холода. В горах стояла тишина. Время от времени что-то происходило в эфире, нас это не касалось. Техника вся работала в кишлаках, поддерживая десантников местной бригады. Однажды рано утром получили приказ на спуск. Броня, бросок к площадке подскока – и вертушками в горы. Едва высадились, как по площадке ударили из эрэсов. Реактивные снаряды с какой-то крыши пускали по наклонной доске.
Рассредоточившись, установили пулеметы и АГС, минометы, и из всего, что стреляло, рота принялась молотить по кишлаку. "Духи", наверное, уже и пожалели, что связались с нами. У роты и задачи не было чесать "зеленку", сами нарвались.
"Духи" отвечали огнем из стрелкового оружия – эрэсы, наверное, кончились. "Утесом" мы придавили всех, кто пытался бегать по кишлаку.
Грошиков подозвал меня к себе:
– Ники! Возьми пулеметчика Мурзаилова и держи под контролем ручей. К тебе со всех взводов спустятся за водой. Смотри, чтоб не обошли и не накрыли. У нас все внимание на кишлак, будь осторожен. Водой-то нас не успели снабдить, а что будет дальше – неизвестно.
– Все понял, шеф! Если что, спасайте!
– Спасем, спасем.
Я подполз к камням, за которыми лежал пулеметчик. Солдат время от времени пускал короткие прицельные очереди и что-то бурчал на родном языке.
– О чем говоришь, Саид?
– Ни о чем, это я пою, товаришш лэйтенант.
– Н-да. Довольно оригинальное пение, гортанное. Песня горца?
– Да, я в горах вирос и всо время жил.
– Ну и молодец. Бери пулемет и патроны – и за мной к ручью. Приказ ротного. Родничок будем прикрывать.
– Хорошо, товаришш лэйтенант. Вода – это хорошо!
Этот верзила, заросший щетиной, с обветренным с детства горными ветрами лицом был похож на снежного человека. Только вместо дубины на плече нес пулемет ПК, который в его руках был не больше карабина. Настоящий "ёти".
Мы собрали свои фляжки для воды и быстро спустились к роднику. Утолив жажду горной водичкой из родника и наполнив фляжки, прилегли за бугорок. Вскоре начали спускаться один за другим солдаты на водопой, обвешанные пустыми флягами и РД.
Впереди шел Витька Свекольников, нагрудника или подсумка с магазинами на ремне у него почему-то не было.
– Солдат! Ты почему без патронов?
– Как без патронов? У меня магазин в автомате.
Я взялся за магазин и отсоединил его от автомата. В рожке торчал один патрон, второй – в патроннике. Я хлопнул два раза магазином ему по лбу.
– Ты что, гад, делаешь. Идет бой, а ты ходишь без патронов! Теперь у тебя не автомат, а дубинка. Бегом в гору, за патронами!
Еще три перепачканных солдата дружно засмеялись.
– Чего ржете? Колесо, у тебя где патроны?
– В магазине, – гордо произнес солдат и отстегнул его от автомата.
Патронов в магазине не было вообще. Солдат побледнел и, повернувшись, рванул в гору. Догнав его в два прыжка, я влепил ему звонкого пинка под зад, отчего тот получил ускорение и перешел на бег на четырех конечностях.
– Кайрымов, автомат к осмотру! (Чего смотреть – два патрона.)
Я зло посмотрел в его глупое лицо.
– Кругом! Бегом!
Пинок ускорил и его движение. Мурзаилов, лежа у пулемета, издавал гортанные звуки, напоминающие рычание льва, но это был всего лишь смех.
У Алимова в снайперской винтовке был также только один патрон. И все. Две затрещины – и на гору вернулись все посыльные без воды.
Через пятнадцать минут водоносы пришли, обвешанные подсумками или торчащими изо всех карманов магазинами.
– Быстро набирать воду и помыться! Вы что думаете: это моя глупая прихоть? Без патронов спускаетесь, а если мы на засаду нарвемся? Год назад в батальоне из третьей роты одиннадцать осло…бов, вот также за водичкой спускались налегке. Яйца их и уши у "духов" до сих пор в трофеях.
– Да тут же рядом, – начал оправдываться Алимов.
– Рядом не рядом, но вы и дальше так же пошли бы. Магазин пристегнут, а что в нем – неважно. Один рожок полный, а это на две минуты легкой перестрелки. А что дальше?
– Воду тяжело нести, фляжек много, – вздохнул Свекольников.
– А твое тело тащить будет еще тяжелей. Запомнить на будущее: патронов много не бывает, лучше подсумок с магазинами на боку бьет по яйцам, чем без подсумка и без яиц!
Солдаты затравленно и уныло смотрели на меня. Царегородцев явно готов был от усталости умереть на месте. Но что поделать: им нужно учиться воевать, чтобы выжить в течение этих двух лет в боевом батальоне.
– Всем помыться еще раз хорошенько – и наверх.
– Да что мыться снова! Пока в гору залезешь, перепачкаешься, – вздохнул Царегородцев.
– Царь, мыться, мыться, чтоб быть на человека похожим, иначе враз желтуху или еще что подцепишь и в госпиталь загремишь.
– Да уж, чем по горам таскаться под пулями, лучше в госпитале болеть, – промямлил Царегородцев.
– Дурак ты, братец. Здоровье потеряешь – не вернешь. А здесь – школа жизни. Через полгода будет полегче. Терпи. По взводам вперед!
Солдатики ополоснули руки, лица и побрели в горку, а чуть позже и мы с Мурзаиловым.
– Нэ переживайте, товаришш лэйтенант. Молодые, глупые. Повоюют немного – поймут. Нэ поймут – умрут.
На вершине заканчивалась суета с разбором фляжек.
– Ник! Нам задача: пройти сквозь кишлак, взять пленных и трофеи. Все хибары сжечь. Ты идешь в замыкании. Кишлак небольшой, работы нам на часик. Как мы его пройдем, быстро спускайся и бегом по вон той дорожке к нам. Сигнал – красная ракета. Дарю тебе Мурзаилова с пулеметом. Наблюдайте вокруг. Наши далеко. С той стороны броня подойдет, на ней и уедем. Район "духовский" – не спать, а то всем крышка. Ни тебя, ни нас вытащить будет невозможно.
Рота спустилась в долину при огневой поддержке моего взвода и принялась прочесывать кишлачок. Там было всего-то с десяток домов, и через пару часов из всех дворов появились дым и огонь. Время от времени слышны были одиночные выстрелы, короткие очереди или взрывы гранат.
Вдруг земля в нескольких местах на хребте вздыбилась от разрывов мин. Раздался треск очередей с вершины невдалеке.
– Мурзаилов! Видишь, откуда бьют?
– Да, вижу.
– Вот и стреляй короткими очередями туда, экономь патроны. Прижми минометчиков, не давай стрелять.