Ядро тяжёлое, холодное, неровное. Если подольше подержать в ладонях, нагревается. А положил его на землю - сразу опять холодное.
- Не позже тысяча шестьсот десятого года сделано это ядро, - говорит старый историк.
"Откуда вы знаете?" - хочется спросить Мишке.
- Как устанавливается эта дата? - спрашивает Мельниченко.
Так, конечно, вежливее.
- Очень простой вопрос, - отвечает учёный. - После этого года Китай-город не осаждали враги. А ядра остались здесь после боёв, это нестреляные ядра. Подземная камера под башней называлась "слух". В ней спрятали ядра и замуровали камеру, чтобы сохранить тайну. В древней летописи написано: "А в слухе том закладено ядрами и поверх ядер землёю засыпано, осмотреть его нельзя". Этот летописец не мог, конечно, знать, что через триста лет в Москве будут строить метро, раскопают тайник и осмотрят его.
В нашем дворе темнеет, небо становится чернильным, над воротами загорается жёлтый фонарь. Моя мама открывает окно и опять зовёт меня.
- Сейчас, - кричу я, - ещё пять минут!
Мы все стоим вокруг Мишки.
"Всё-таки Мишка очень умный, - думаю я, - даже умнее Леденчика, хотя Леденчик умеет сочинять стихи".
- А этими ядрами из чего стреляли? - деловито спрашивает Борис с чужого двора. - Из винтовки, что ли?
- Сказал - из винтовки! Пятьсот лет назад разве были винтовки? - смеётся Леденчик. - Винтовки!
Борис обижается:
- А ты будто знаешь? Смеёшься, а не знаешь. Ну, скажи, скажи.
Леденчик молчит. Потом говорит:
- А зачем мне говорить? Мишка, рассказывай, чего ты не рассказываешь?
- Я рассказываю. Ядрами стреляли из пушек. Знаете, где был пушечный двор? Сказать? Там, где остановка автобуса около Большого театра, на том самом месте. А было это пятьсот лет назад. Там делали пушки и ещё эти, как их… Сейчас скажу.
Мишка раскрывает тетрадь, подходит поближе к воротам, где висит фонарь.
- Вот написано. Пушки и ружья, которые назывались "пищали".
- Ха, пищали, - фыркает Сашка Пучков. - Чего это они пищат?
- Перестань, - строго говорит Пучкову Таня, и он перестаёт.
- Пищали не пищали, - объясняет спокойно Мишка. - Они стреляли, пищали и пушки носили имена, как корабли: "Острая", "Соловей", "Четвертная змея большая", "Верховая обезьяна".
В этих названиях было что-то мужественное, таинственное, немного сказочное и грозное. "Четвертная змея большая".
Мишка спрятал тетрадь за пазуху и сказал:
- Ядра были сначала каменные, потом железные. А уж потом стали делать ядра из чугуна.
- "Верховая обезьяна", - сказал Пучков. - Подумаешь!
Тут вышла Мишкина бабушка, молча подошла к нам взяла Мишку за руку и увела домой.
Леденчик вдруг сказал:
- Я стих сочинил только что.
В нашем городе однажды
Люди строили метро,
И нашли они однажды
Там чугунное ядро.
И отважные солдаты
Бились, смелые, с врагом
Всех врагов они прогнали
Этим пушечным ядром.
Таня Амелькина сказала, что Леденчик настоящий поэт. А Пучков сказал, что он вчера тоже сочинил стихи, только он их забыл.
Живите у нас
Мы с Мишкой несёмся по бульвару, он летит и тянет меня за руку. Никогда я не смогла бы бежать так быстро, если бы Мишка не тянул меня за руку.
- Скорее!
Чуть не сбили женщину с большой корзиной.
- Летят, как на пожар!
- А мы и так на пожар. Разве вы не слышали? Пожар в шахте!
Женщина что-то отвечает, но она уже далеко.
С утра в кессоне появился мощный плывун.
- Поднимай давление! - распорядился инженер.
Давление подняли, надеялись, что плывун остановится. А он не остановился. Поток песка и воды напирал с громадной силой.
- Ещё поднять давление!
Подняли до двух с половиной атмосфер. Это очень много. В кессоне стало жарко, больше сорока градусов. Воздух стал серым, друг друга не видели, и дышать было тяжело. Но и при этом давлении не удалось удержать плывун. Вода и песок неслись сверху на работающих людей, обливали их потоками грязи, забивали нож щита, не давали ему проходить. Щит не двигается вперёд, лезет вверх. Но люди упорнее самого упорного плывуна. Самую мощную часть плывуна уже прошли, вода приостановилась, плывун успокоился. И вдруг через час прибежал к инженеру Тягнибеда, парнишка-подсобник. Кричит: "Пожар в кессоне!" Загорелась пакля, которой законопачивают швы. Что может быть страшнее пожара в кессоне! Кессон - закрытая камера, там сжатый воздух, а значит, избыток кислорода, огонь при избытке кислорода распространяется быстрее.
В кессоне рабочие. Тягнибеда бежит к шлюзу кессона. Огонь бушует, картина страшная: свист воздуха, дым, копоть. Пламя бешено разгорелось у самого шлюза, вход в кессон перекрыт. Сто человек в кессоне. Как спасти их жизнь?
Тягнибеда бежит к стволу шахты. Кричит:
- Чистяков! Выводи людей через шахту Двенадцать-бис!
Рабочие стали по одному выходить наверх.
Чтобы потушить пожар, пришлось снять давление с кессона. Все понимали, что это опасно, могла образоваться воронка на поверхности земли, могли разрушиться здания. Но другого выхода не было - и давление сняли. Воронка образовалась сразу же, она оказалась как раз под деревянным домом. Дом развалился на глазах. Хорошо, что жителей оттуда вывели, никого не осталось.
Внутри тоннеля затопило щит, а часть тоннеля занесло песком с водой: убрали давление, и плывун опять озверел.
Пока тушили пожар, в тоннель с огромной силой ворвалась вода. Метростроевцы работали по горло в воде, они делали перемычку, чтобы вода не залила весь тоннель.
Когда мы с Мишкой прибежали к шахте, увидели только дым. Пожарники уехали. Огня не было видно. Толпа стояла молча. Женщина в плюшевой жакетке держала на руках ребёнка, завёрнутого в стёганое одеяло, одеяло было большое, оно опускалось до самой земли.
- Вещи не вынесли, даже иголки не вынесли. Всю нашу жизнь вы в свою яму провалили. Ни дома, ни имущества.
Она не вытирала слёз, они текли по круглому лицу.
Метростроевец в обгоревшей спецовке уговаривал её:
- Не плачь, гражданочка. Мы же завтра вещи вернём. Куда они денутся? Дальше шахты не упали.
- Попортилось же всё, - плакала она.
- Ты что? - сказал метростроевец. - Мы иной раз находим вещи, которые пятьсот лет в земле пролежали. Пять веков! Целые и невредимые. Не плачь, не плачь.
- А ночевать где я буду с ребёнком? - ещё сильнее заплакала она. - Куда нам идти?
Тут вперёд выступил Мишка.
- Живите у нас. У нас комната хорошая, большая.
Женщина повернула к нему лицо, посмотрела и махнула рукой:
- Тоже нашёлся комнаты хозяин.
- В нашем общежитии поживут, - сказал метростроевец.
Надо было вызвать Пучкова на дуэль
На Новый год бабушка испекла пирог с капустой. Пирог немного подгорел, и в комнате пахло пожаром.
Мишка сидел за столом напротив мамы и смотрел на маму. У мамы новое платье с круглым белым воротничком. Мишке купили на праздник новые ботинки в картонной коробке. Раскрытая коробка лежит на диване, сверкают жёлтые нетоптаные подмётки.
- Я поднимаю свой бокал, - говорит папа торжественным голосом и взмахивает рукой с рюмкой из синего стекла, - поднимаю свой бокал за Новый год и за исполнение всех желаний.
Все пьют тягучую наливку, а Мишка лимонад. Исполнение желаний. Чтобы Таня смотрела на него не как на пустое место. Чтобы перейти в шестой класс без "посредственно". Чтобы Мельниченко взял его с собой ещё раз к археологам. Чтобы вовремя построили метро и чтобы наше метро было лучшим в мире.
- Чего призадумался? - Мама берёт Мишку за подбородок и приподнимает его голову. - Будь, пожалуйста, весёлым.
Лицо у мамы светится, мерцают глаза, от мамы пахнет яблоками.
- Я и так весёлый, - говорит Мишка. - С Новым годом, с новым счастьем!
- Бедовый ты парень растёшь, - говорит отец. - Всё время бегаешь, бегаешь.
- Такая эпоха, - отвечает Мишка. - Большие скорости.
- Как ты сказал? Эпоха? - Отец прищуривает близорукие серые глаза. - Эпоха.
- Он только дома бедовый, - говорит бабушка и разрезает пирог. - С тобой и со мной. А с другими детьми он - робкий интеллигент.
- А что я такого сделал? - спрашивает Мишка. Ему кажется, что "интеллигент", да ещё робкий, - это оскорбление.
- Ну как же. - Бабушка положила всем по куску тёплого пирога. - Я сама видела в окно, как сын милиционера Александр толкнул его. А наш Миша ему ничего не сказал.
Было совсем не так. Мишка собрался треснуть Пучкова как следует, но увидел, что бабушка смотрит в окно. Какой дурак станет драться, если смотрит бабушка? А Леденчик сказал:
"Шухер, ребята. Мишкина бабушка смотрит в окно".
Таня Амелькина тогда засмеялась, а Катя предложила:
"Давайте играть в штандер. Смотрите, какой мяч папа мне купил".
Мяч был синий с красным, от него хорошо пахло резиной. И они стали играть в штандер.
- Он посмел толкнуть моего внука, а Миша ему ничего не сказал, - повторила бабушка.
Отец глотает чай и говорит:
- В твоё время его надо было вызвать на дуэль.
- Какая дуэль? - Бабушка откидывается на стуле и начинает нервно ломать пальцы.
Когда мама смеётся, у неё совсем детские, тугие щёки. А отец никогда не смеётся, у него веселеют глаза, и всё. Даже не все глаза, а точки в середине глаз зажгутся, погорят и погаснут.
Бабушка опять про своё:
- Ты смеёшься. А твоя жена ходит на работу в штопаной кофточке.
Мама спрашивает:
- По-вашему, на службу надо надевать бриллианты?
- Боже мой, какие бриллианты? Бриллианты, к твоему сведению, моя дорогая, носили вечером! На бал! Говорят, они прекрасны при свечах! А на службу в бриллиантах не ходила даже императрица. Впрочем, императрице не надо было ходить на службу. Совсем вы заморочили мне голову.
- Дорогая мама! - начинает папа опять торжественным голосом. - Сегодня Новый год. Если спорить под Новый год, то весь год будут споры. Я этого не хочу. Я хочу покоя в доме.
- Мишка, не пора ли тебе спать? - спрашивает мама.
- Ещё полчасика, - по привычке говорит Мишка.
- Твой единственный сын растёт уличным мальчишкой. Я сама слышала, как он кричал: "Шухер!" Это ужасное слово. Тюремный какой-то жаргон.
- Ничего не уличным, - сказал Мишка.
Он решил лечь на свой сундук, но не спать, а только немного полежать. Он приляжет, дождётся, когда наступит двенадцать часов и придёт Новый год.
Мама постелила ему, взбила кулаками подушку.
Всё-таки сегодня хороший вечер. Снег идёт за окном, шуршат по стёклам снежинки. Скрипят чьи-то шаги во дворе. А может быть, это кажется. Или снится.
- Тише. Мишка уснул, - говорит мама. - Давайте я посуду помою.
- У нас на заводе вчера закончилась сборка первого эскалатора для нового метро. Блестяще прошли испытания.
Мишка сразу просыпается.
- Папа! Что же ты молчал? На вашем заводе делают эскалатор! А ты мне ничего не сказал.
- Спи, спи, - говорит мама.
- Зачем говорить? - отвечает папа. - Завтра об этом напишут во всех газетах. "Испытания прошли отлично".
- Конечно, отлично, - говорит Мишка и думает, что об этом надо написать в общую тетрадь. После каникул он это обязательно сделает. Придёт в школу и напишет.
Будут длинные снежные каникулы. Можно делать что хочешь. "С Новым годом" - потому, что Новый год. А "С новым счастьем" - это, наверное, потому, что каникулы. Просторные дни, бег, озябшие руки и тысяча, тысяча самых разных дел.
Зина в красной косынке
Мишка стоит около шахты. Вышел из-за забора человек, быстро пошёл по улице.
- Дяденька! Можно вас спросить?
Человек обернулся. Лицо девушки, чёлка спускается на лоб, упрямые глаза. Она сказала:
- "Дяденька". Сам ты тётенька. Букву "М" на шапке носишь. Ты чей?
- "М" - это "метро". Мы в школе пишем историю метро.
Мишка шёл с ней рядом и рассказывал. Уже пятую общую тетрадь вот такой толщины исписали. Много интересного, только успевай записывать. У него, у Мишки, есть друг, журналист Мельниченко, и Мельниченко сказал: "Расспрашивать расспрашивай, а надоедать не надоедай".
- Толковый парень этот журналист Мельниченко, - говорит девушка. - Меня Зиной зовут. Зина Шухова. Не смущайся, ты не надоедаешь. Ты просто расспрашиваешь. Как я пришла на метро?
Они садятся на скамейку, и Зина начинает рассказывать.
Отец Зины работал сторожем в кино. Мальчишки хотели пролезть без билета, он гнался за ними по набережной и кричал:
- Убью негодяев!
Может быть, он был нервным человеком, а может быть, злым от голода. Только что закончилась гражданская война, была разруха.
Дома Зина и её брат Гриша ждали, когда отец придёт с работы. Им казалось: придёт отец, принесёт поесть. Он приходил и ничего не приносил. Где он мог взять? Мама плакала, у неё стало костлявое лицо, а глаза ввалились.
Гриша сказал сестре:
- Я убегу из дому завтра. Беспризорником и то лучше.
- Я с тобой убегу, - сказала Зина.
Они убежали ночью. На платформе товарного поезда доехали до Москвы.
Они шли по улице, Зина говорила:
- Гришка! Смотри, камень под ногами, как пол. Хорошо в Москве!
Компания беспризорников ночевала в недостроенном доме на Тверской. Там теперь Центральный телеграф.
Беспризорники очень понравились девятилетней Зине. Были они смелые, самостоятельные. Не ждали, пока кто-нибудь накормит, - воровали на базарах, а иногда в домах.
Тётка на базаре продаёт булки. Булки розоватые, пышные. Корочка блестит, как лакированная.
- Тётечка, смотрите скорее! - кричит Зина. - Мальчик булку украл!
Торговка обернулась, погналась за Гришкой. А Зина одну булку за пазуху, другую, ещё, ещё - на всю компанию.
Разъярённая тётка догнала Гришку, а у него ничего нет.
- Ищите, обыскивайте! Я стоял и смотрел. Ничего не взял.
- Пусти, тётка, мальчика. Не имеешь права, он ничего не украл.
Прогнали беспризорников с Тверской, они переселились на Ваганьковское кладбище. Тихое место, здесь не найдут. Только страшно ночью. Зина знает, что никого нет. Но что там у могилы светится? Знает, что ограда и памятник. А кто там стоит и рукой машет? Никого нет. А страшно.
Мальчишки говорят:
- Не бойся. Зато тут милиции нет - они нас по улицам ищут, асфальтовые котлы обшаривают, думают, там беспризорники греются. А мы тут живём, в старом склепе. Всех обманули, вот какие мы ребята.
Вдруг свистки среди ночи, окружили милиционеры старый склеп. Светят сильные фонари.
- Выходи на свет, ребятки. Выходите, не бойтесь.
Всех до одного поймали. Отправили Зину в трудовую коммуну. Коммуна была на улице Остоженке, в бывшем Зачатьевом монастыре. Беспризорники называли сокращённо: "Зачмон".
Зине Зачмон не понравился. Толстые кирпичные стены, узкие километровые коридоры. Казалось, в тёмных углах прячутся монахини в чёрной одежде.
"Всё равно не останусь", - думала Зина.
Кругом незнакомые стриженые дети. Ходят в школу. Клеют конверты для почты. Поют песни.
Гриша прислал письмо из колонии: "Думал, убегу. А теперь решил погодить - осмотрюсь, зиму отогреюсь, весной поглядим. Я тебе напишу. Кормят нас хорошо, каждый день хлеб, и сахар, и горячее".
Зина не хотела учиться. Все шли в школу, она пряталась в сарае.
Если сидеть за дровами долго, можно рассмотреть разные лица. На берёсте смешное лицо с полуприкрытыми глазами. А вот щенок сидит сутуло и смотрит, склонил большую голову, одно ухо свисает вбок.
- Зинок! Выходи, смотри, что я тебе принесла.
Воспитательница. Самый терпеливый человек на свете. Теперь она в Зачмоне не работает, Зина узнавала. В какой-то школе преподаёт, да разве в большой Москве найдёшь!
- Зинок! Съешь яблоко. Пойдём в класс, не упрямься, пойдём.
И приведёт, легко обняв за плечи. Посадит за парту. Втянет в ученье.
Можно считать: беспутная Зинка, тяжёлая Зинка, упрямая Зинка. А учительница считала: Зинку не надо наказывать, а надо спасать.
Через год приняли Зину Шухову в пионеры.
Она шла с отрядом посреди улицы. Били барабаны, трубил горнист. Все вместе шагали стройно и красиво, ноги у всех загорелые, лица у всех гордые. Так казалось Зине. Ноги были исцарапаны на прополке. Лица были худые и голодные. Шагали не в ногу. Кто как умел, тот так и шагал.
Окончила Зина школу и поступила на завод электровозов. Грамотная девушка: определили её архивариусом. Следи, чтобы все заводские документы были подшиты в папки. Складывай эти папки на эти полки, а те папки на те полки.
А у неё глаза горячие, и человек она неспокойный. Она хочет искать себя и жить в тревогах, чтобы всё неслось и ревело вокруг.
На комсомольском собрании секретарь ячейки Костя говорит:
- Зинка! Хотим послать тебя на метро работать. Там нужны смелые.
Она увидела, что он шутит, дразнит её. Ответила самолюбиво:
- Никуда не пойду.
В президиуме сидел парень из райкома комсомола. Он встал и сказал:
- Какие могут быть шутки? Девушек на метро не берут. Работа физически тяжёлая, нужна большая сила.
Он стал объяснять:
- Идёт мобилизация комсомольцев, надо завербовать десять тысяч лучших ребят. Ваша заводская ячейка должна выделить пять человек. Лучших, - сказал он с нажимом.
Секретарь перестал улыбаться и сказал:
- Желающие могут записываться.
Первой встаёт Зина Шухова в красной косынке и говорит:
- Хочу идти на метро проходчицей.
Почему она так решила? Может быть, на неё подействовало, что берут лучших? Каждому хочется быть лучшим.
Секретарь с досадой отвечает:
- Девушек на тяжёлые работы не берут, тебе же ясно. Не бузи.
Она упрямо молчит, а завтра идёт к секретарю райкома Сидорову. Он - ни в какую.
- Парней только здоровых посылаем на проходку. А ты девчонка. Не ставь меня в дурацкое положение.
Пришла на шахту. В красном уголке собрались врачи, проходят медицинскую комиссию новые метростроевцы. В очереди одни парни. Плечищи широкие, ручищи огромные. И Зина с ними. Они над ней смеются, она им грубит. А что ей ещё делать?
Врач с трубочкой послушал её, постукал. Сказал:
- Стопроцентное здоровье.
Начальник смены посмотрел хмуро и сказал:
- Пойдёшь в бригаду Катаманова. Не справишься - ругай себя, больше некого.
Оделась Зина в первый раз в спецовку, достала из сумки зеркало и смотрит на себя. Очень странная фигура: резиновый костюм и резиновые сапоги. Под резиновым - брезентовый костюм, верёвкой подпоясанный. И резиновая шляпа с полями. Очень неудобный костюм, тяжёлый.
- Смотрите, ребята, Зинуха в зеркало смотрится уже минут десять. Метростроевка.
Опять смеются.
Зина идёт за ними в забой. Бригадир говорит ей:
- Меня зовут дядя Коля. Будет трудно - скажи.