Владислав Озеров (1769–1816). "Очень посредственный" (как заметил сам Пушкин на полях биографии Озерова, написанной Вяземским) автор пяти трагедий в высокопарной и сентиментальной манере своей офранцуженной эпохи: "Ярополк и Олег" (1798), "Эдип в Афинах" (1804), "Фингал" (1805), "Дмитрий Донской" (1807) и "Поликсена" (1809). Написание шестой - "Медея" (ее рукопись ныне утрачена) - было прервано: несчастный сошел с ума. Эта роковая болезнь была вызвана, как считают, кознями его литературных недругов (среди них - Шаховской).
Павел Катенин (1792–1853). Очень переоцененный своим другом Пушкиным, переоценившим также "великого" (Пьера) Корнеля, "Сида" (1637) которого, напыщенного и пошлого, Катенин перевел на русский язык (1822). В черновике стихотворения, посвященного театральным делам (18 строк, сочиненных в 1821 г., опубликованных посмертно в 1931 г.), Пушкин уже нашел формулировку (строки 16–17):
И для нее [Семеновой]…
.....................................
Младой Катенин воскресит
Эсхила гений величавый…
Князь Александр Шаховской (1777–1846) - еще один библиографический груз. Театральный режиссер и плодовитый автор разнообразных ничтожных подражаний, в основном французским комедиям, например, "Урок кокеткам, или Липецкие воды" (поставлена 23 сент. 1815 г.), в которой он, сторонник школы архаистов, вывел в образе балладника Фиалкина карикатуру на Жуковского, как за десятилетие до того высмеял сентиментальность Карамзина в фарсе "Новый Стерн". Пьеса "Липецкие воды" (имеются в виду минеральные источники Липецка в Тамбовской губернии) спровоцировала молодое поколение литераторов объединиться в группу "Арзамас" (см. коммент. к главе Восьмой, XIX, 13).
Тем не менее к зиме 1819 г. - время Онегина - "колкий" Шаховской уже оставил так называемый "классицизм" и занял так называемую "преромантическую" позицию, что, однако, никак не отразилось на его жалких писаниях. Исследователи просодии помнят его как создателя первой русской комедии ("Не любо не слушай, а лгать не мешай", 23 сент. 1818 г.) "вольными ямбами" (т. е. свободно рифмующимися строками разной длины), до этого использовавшимися в баснях Крылова, - размером, которым будет написана единственная великая русская комедия в стихах "Горе от ума" Александра Грибоедова (завершена в 1824 г.). Пушкин в своем лицейском дневнике конца 1815 г. верно сказал о Шаховском как "не имеющем большого вкуса" и "посредственном".
В 1824 г. булгаринское издание "Русская Талия" оповестило, что намерено опубликовать отрывки из поэмы Пушкина "Бахчисарайский фонтан" в драматургической переработке Шаховского и из "Магической трилогии" Шаховского "Финн", основанной на эпизодах "Руслана и Людмилы". Этот "Финн" был поставлен в С.-Петербурге 3 нояб. 1824 г.
Я не вполне уверен, что неожиданный и неоправданный комплимент Шаховскому в этой строфе (сочиненной, как и последующая, год спустя после того, как глава была закончена) не связан с осведомленностью об этой грядущей публикации.
Ср.: Вольтер. "Анти-Житон, посвящено мадемуазель [Андриенне] Лекуврер" (французской актрисе, 1714 г.):
Quand, sous le nom de Phèdre, ou de Monime,
Vous partagez entre Racine & vous
De notre encens le tribut légitime.
<Когда под именем Федры или Монимы
Вы делите между Расином и собой
Наш фимиам законной дани>
- процитировал неточно Лернер (Звенья. 1935. № 5. С. 65): "Анти-Житон" имел своей мишенью гомосексуала маркиза де Курсьона, сына мемуариста Филиппа де Курсьона, маркиза де Данго.
ДидлоШарль Луи (1767–1837) - французский танцовщик и хореограф. С 1801 г. - балетмейстер в С.-Петербурге; его называли "Байроном балета" за "романтическую" фантазию.
кулис… неслись.Бедная рифма, несмотря на "consonne d'appui" <"опорную согласную">.
XIX
Мои богини! Что вы? Гдѣ вы?
Внемлите мой печальный гласъ:
Всѣ тѣ же ль вы? Другія ль дѣвы,
Смѣнивъ не замѣнили васъ?
Услышу ль вновь я ваши хоры?
Узрю ли Русской Терпсихоры
Душой исполненный полетъ?
Иль взоръ унылый не найдетъ
Знакомыхъ лицъ на сценѣ скучной,
И, устремивъ на чуждый свѣтъ
Разочарованный лорнетъ,
Веселья зритель равнодушной,
Безмолвно буду я зѣвать
И о быломъ воспоминать?
Мои богини! Что вы? Где вы?Один из тех редких случаев, когда ситуация необычна и четыре русских слова ("Что вы? Где вы?") требуют в два раза больше английских слов в переводе.
Составная рифма "где вы / девы" великолепна…
Душой исполненный полет.Но слово "flight" <"полет"> в английском двусмысленно <"побег">.
XX
Театръ ужъ полонъ; ложи блещутъ;
Партеръ и кресла, все кипитъ;
Въ райкѣ нетерпѣливо плещутъ,
И, взвившись, занавѣсъ шумитъ.
Блистательна, полувоздушна,
Смычку волшебному послушна,
Толпою нимфъ окружена,
Стоитъ Истомина; она,
Одной ногой касаясь пола,
Другою медленно кружитъ,
И вдругъ прыжокъ, и вдругъ летитъ,
Летитъ, какъ пухъ отъ устъ Эола;
То станъ совьетъ, то разовьетъ,
И быстрой ножкой ножку бьетъ.
В райке."Раек", "маленький парадиз" - галлицизм, арготизм для обозначения верхней галереи в театре. Эрик Партридж в своем "Словаре сленга и ненормированного английского" (1951) датирует 1864 г. первое употребление в английском слова "парадиз" применительно к театральной галерее и добавляет: "Всегда ощущалось его французское происхождение; вышло из употребления в 1910 г.". Несомненно, это просто адаптация парижского paradis (страна плебейского блаженства и адской жары), упоминаемая многими литераторами восемнадцатого века (например, Вольтером). По странному совпадению, занимавших самые верхние места в лондонских театрах называли в 1810-е годы "богами галереи" (Джон С. Фармер и У. Э. Хенли. "Сленг и его соответствия", 1893).
Дуняша Истомина(имя уменьшительное от Евдокии, Авдотьи; 1799–1848) - очень талантливая и миловидная "пантомимная танцовщица", ученица Дидло. Дебютировала 30 авг. 1815 г. в "пасторальном балете" "Ацис и Галатея" (музыка К. Кавоса, постановка Дидло). Арапов в своей восхитительной "Летописи" (с. 237–38) говорит о ней: "Истомина была среднего роста, брюнетка, красивой наружности, очень стройна, имела черные огненные глаза, прикрываемые длинными ресницами, которые придавали особый характер ее физиогномии; она имела большую силу в ногах, апломб на сцене и вместе с тем грацию, легкость, быстроту в движениях; пируэт ее [вращение на одном пальце ноги] и ее элевация [способность взлететь и оставаться в воздухе на дивные мгновения] были изумительны".
Насколько мне удалось обнаружить, конкретной постановкой, которую Пушкин мог иметь здесь в виду, был, скорее всего, представленный 12 янв. 1820 г. (по крайней мере, двумя неделями позже, чем в романе) двухактный балет Дидло "Калиф багдадский" на музыку Фердинандо Антонолини, в котором партию Зетюльбы танцевала Истомина. Это было, однако, не новое, а второе исполнение (первое состоялось 30 авг. 1818 г. с Зетуюльбой-Лихуганой). Другие датировки неубедительны. Арапов свидетельствует, что все балерины участвовали в "большом дивертисменте" балета Дидло "Победа на море" на музыку Антонолини, данного в качестве дополнения к первой части представления - "Русалке" (см. коммент. к главе Второй, XII, 14 и к главе Пятой, XVII, 5). "Драконы" или "змеи", а также вычеркнутые Пушкиным "медведи", упоминаемые далее (XXII, 1 и коммент. к XXII, 1–4), предполагают другой волшебный балет, поставленный Дидло на этот раз в китайском роде, а именно дивертисмент в четырех действиях "Хен-Зи и Тао" ("Красавица и чудовище") на музыку Антонолини; однако дата первого представления (30 авг. 1819 г.) также слишком ранняя, и у меня есть основания думать, что Истомина не танцевала в этот вечер. Балет был повторен 30 октября и 21 ноября. В один из этих дней Пушкин опоздал на спектакль; он только что вернулся из Царского. Там медведь сорвался с цепи и помчался по аллее парка, где мог причинить неприятность царю Александру, случись тому проходить мимо. Пушкин сострил: "Нашелся один добрый человек, да и тот медведь!".
Пушкин прозябал в Кишиневе, когда в Петербурге, в Большом Каменном театре Истомина танцевала Черкешенку в балете Дидло по поэме Пушкина "Кавказский пленник", написанной в 1820–21 гг. Хореографическая пантомима ("Кавказский пленник, или Тень невесты", музыка Кавоса) с черкесскими играми, сражениями и парящим привидением была очень хорошо принята на первом представлении 15 янв. 1823 г. Две недели спустя (и чуть больше трех месяцев до начала работы над "ЕО") Пушкин писал из Кишинева брату Льву в С.-Петербург, требуя подробностей постановки и исполнения партии Черкешенки Истоминой, "за которой я когда-то волочился, подобно Кавказскому пленнику". Если, как полагают выискиватели прототипов, гадкий утенок Мария Раевская, которая в тринадцать лет познакомилась с Пушкиным на Кавказе, действительно была, "за спиной Пишо", образцом для (не очень характерной или оригинальной) восточной героини, то последующая замена одной девицы другою, более раннею, должна их заинтересовать.
Эта строфа (глава Первая, XX), написанная в Одессе, несомненно, продиктована желанием Пушкина отблагодарить талантливую танцовщицу за роль Черкешенки и за ожидаемое исполнение ею партии Людмилы. И просто ради утверждения, что Татьяна превосходит похотливую троянскую Елену, наш поэт будет шутливо допускать в ноябре 1826 г. (глава Пятая, XXXVI, 7–11) <отдельное издание>, что Киприда Гомера превосходит "мою Истомину".
Приехав в театр только в следующей строфе, Онегин пропустил выход Истоминой, но семь глав спустя, когда (как описано в главе Восьмой, XXXV, 9, 12–13) зимой 1824 г. он читает русские журналы за тот год, ему сообщают, что именно было пропущено. В "Литературных листках" Булгарина, IV, (18 февр. 1824 г.) он мог найти эти десять строк - самый первый опубликованный пассаж пушкинского романа (глава Первая, XX, 5–14), где издатель замечает, что строки "продиктованы наизусть" путешественником, возможно, самим Онегиным, который только что был в Одессе; или, что более правдоподобно, Онегин мог открыть булгаринский "альманах" "Русская Талия на 1825 год" (изданный в середине декабря 1824 г.) и найти там те же десять строк, перепечатанных под портретом весьма пухлой Истоминой работы Федора Иордана (она танцевала в С.-Петербурге 8 дек. 1824 г. в первом представлении "волшебно-героического" в пяти действиях балета Дидло по "Руслану и Людмиле"), равно как и первые когда-либо напечатанные строки "Горе от ума" Грибоедова (см. коммент. к главе Восьмой, XXXV, 7–8).
Осенью 1817 г. Истоминой было всего 18 лет, когда ее тихое обаяние, темные волосы и цветущая красота стали причиной знаменитой дуэли в С.-Петербурге. После размолвки со своим юным покровителем графом Шереметевым 5 ноября того же года она была приглашена Грибоедовым на чашку чая в апартаменты, которые он разделял с графом Завадовским (в ком искатели прототипов усматривают черты персонажа, упомянутого в "Горе от ума": дейст. IV, явл. IV:
…Во-первых, князь Григорий!!
Чудак единственный! нас со смеху морит!
Век с англичанами, вся английская складка,
И так же он сквозь зубы говорит,
И так же коротко обстрижен для порядка).
Завадовский страстно ее любил. Шереметев обратился за советом к Якубовичу, известному сорвиголове (уже отправившему в мир иной дюжину смельчаков), который предложил "partie carrée" <"дуэль четырех">. И Завадовский, и Грибоедов, вполне естественно, стремились взяться за Якубовича; по некотором размышлении, составились пары: Завадовский стал против Шереметева, а Грибоедов - Якубовича. Дуэль началась со встречи Завадовского и Шереметева на Волковом Поле около полудня 12 ноября (Онегин был, вероятно, еще в постели). Оружием служили пистолеты Лепажа, а расстояние в шагах было 6+6+6 (см. коммент. к главе Шестой, XXIX–XXX); секундантами стали д-р Джон и друг Онегина Каверин. Шереметев стрелял первым - и его пуля оторвала кусок воротника от сюртука Завадовского. "Ah, il en voulait à ma vie! À la barrière!" <"Ax, он покушался на мою жизнь! К барьеру!">, - закричал граф Завадовский (бессознательно перефразируя восклицание графа де Розамбера из "Конца любовных похождений Фобласа", когда в другого рода дуэли пуля противника срезала прядь волос с головы де Розамбера: "C'est à ma cerrvelle qu'il en veut!" <"Ему нужна моя голова!">) - и с шести шагов прострелил Шереметеву грудь. В гневе и агонии несчастный, как большая рыба, бился и нырял в снег. "Вот тебе и репка", - сказал ему Каверин печально и нелитературно. Смерть Шереметева отсрочила встречу Якубовича и Грибоедова; она состоялась через год (23 окт. 1818 г.) в Тифлисе; замечательный стрелок, зная, как сильно великий писатель любил играть на фортепиано, ловко ранил его в ладонь левой руки, повредив мизинец; это не помешало Грибоедову продолжить свои музыкальные импровизации, но спустя десять лет этот согнутый палец стал единственной приметой при опознании его тела, страшно изуродованного персидской толпой во время антирусского мятежа в Тегеране, где он был посланником. Путешествуя на юг из Грузии через Армению, по дороге в Арзрум Пушкин, знавший Грибоедова с 1817 г., повстречал 11 июня 1829 г. на повороте дороги арбу, запряженную двумя волами, везшую тело Грибоедова в Тифлис. Истомина вышла замуж за второстепенного актера Павла Якунина и умерла от холеры в 1848 г.
XXI
Все хлопаетъ. Онѣгинъ входитъ:
Идетъ межъ креселъ по ногамъ,
Двойной лорнетъ, скосясь, наводитъ
На ложи незнакомыхъ дамъ;
Всѣ ярусы окинулъ взоромъ,
Все видѣлъ: лицами, уборомъ
Ужасно недоволенъ онъ;
Съ мужчинами со всѣхъ сторонъ
Раскланялся, потомъ на сцену
Въ большомъ разсѣяньи взглянулъ,
Отворотился, и зѣвнулъ,
И молвилъ: "всѣхъ пора на смѣну;
Балеты долго я терпѣлъ,
Но и Дидло мнѣ надоѣлъ".
Общее поведение Онегина в этой и других строфах можно сравнить с поведением, иронически описанным анонимным автором в журнале "Сын Отечества", XX (1817), 17–24: "Вступая в свет, первым себе правилом поставь никого не почитать… Отнюдь ничему не удивляйся, ко всему изъявляй холодное равнодушие… Везде являйся, но на минуту. Во все собрания вози с собою рассеяние, скуку; в театре зевай, не слушай ничего… Вообще дай разуметь, что женщин не любишь, презираешь… Притворяйся, что не знаешь родства… Вообще страшись привязанности: она может тебя завлечь, соединить судьбу твою с творением, с которым все делить должно будет: и радости, и горе. Это вовлечет в обязанности… Обязанности суть удел простых умов; ты стремись к высшим подвигам".
Я не могу удержаться от того, чтобы не процитировать, в любопытной связи с этим, вздор на манер Вольтера (не без налета символического романтизма) из весьма переоцененного романа Стендаля "Красное и черное", гл. 37:
"В Лондоне Жюльен познакомился с фатовством высшего пошиба. Он сошелся с молодыми русскими вельможами [названными в дальнейшем "les dandys ses amis"], которые посвятили его в эти тонкости.
- Вы - избранник судьбы, мой дорогой Сорель, - говорили они ему, - вам от природы присуще то холодное выражение лица - на сто миль от того, что вы сейчас испытываете, - которое с таким трудом дается нам.
- Вы не понимаете своего века, - говорил ему князь Коразов. - Делайте всегда обратное тому, что от вас ожидают.."
<пер. под ред. Б. Реизова>.
Это - строфа с наибольшим количеством строк, имеющих скольжение на второй стопе. Как и в другом месте (см. коммент. к главе Четвертой, XLVI, 11–14), использование этой разновидности совпадает с передаваемым смыслом. Никакой другой ритм не может лучше выразить затрудненное движение Онегина и его намерение рассмотреть окружающее.
по ногам... ярусы.В "Моих замечаниях об русском театре" Пушкин в 1820 г. писал: "Пред началом оперы, трагедии, балета молодой человек гуляет по всем десяти рядам кресел, ходит по всем ногам, разговаривает со всеми знакомыми и незнакомыми". Обратите внимание на галльское построение предложения.
В Большом Каменном театре было пять ярусов.
Двойной лорнет.На протяжении романа Пушкин использует слово "лорнет" в двух значениях: в общем значении монокля или пенсне, модно закрепленного на длинной ручке, которым денди пользовался столь же элегантно, сколь красотка своим веером, и в узком смысле "театрального бинокля", фр. "lorgnette double", который, как я предполагаю, имеется здесь в виду.
В "Елисее" Майкова (1771), песнь I, строка 559, Гермес переодевается в полицейского капрала, делая усы из собственных черных крыльев, а в другом воплощении, песнь III, строка 278, превращается в петиметра. В строках 282–83:
Ермий со тросточкой, Ермий мой со лорнетом,
В который, чваняся, на девушек глядел.
Это монокль щеголей восемнадцатого века.
В "Горе от ума" Грибоедова, III, 8 (где день Чацкого в Москве совпадает по времени со днем Онегина в С.-Петербурге: зима 1819–20 гг.), юная графиня Хрюмина направляет свой "двойной лорнет" на Чацкого; в данном случае, конечно, это не бинокль, но монокль, очки на ручке.
К середине века и позднее, когда русский роман пропитался вульгарностью и небрежностью (кроме, разумеется, Тургенева и Толстого), иногда можно встретить "двойной лорнет" вместо пенсне.