Ну а уж всевозможные "краснокрышие городки", "круглодневные вымокания", "толстоствольные сосны", "эбонитовокожие кавалеристы" и прочая "свежезаваренная вермишель" – этого добра в переводах хоть пруд пруди.
Понятно, что виновато время. Оно у нас всегда виновато. Еще в 1929 году О. Э. Мандельштам писал по поводу переводов:
В издательство… хлынула целая масса псевдопереводчиков, никому не ведомых безграмотных дилетантов, готовых на все условия…
И еще:
Полуголодный, пришибленный переводчик полуграмотно перевирает подлинник, а потом редактор корпит над его стряпней и приводит ее в мало-мальски человеческий вид, уж, конечно, не заглядывая в подлинник, в лучшем случае сообразуясь с грамматикой и здравым смыслом. Я утверждаю, что так у нас выходят сотни книг, почти все; это называется… "переводом с английского" под редакцией "такого-то". Впрочем, имя редактора чаще всего опускается.
Я уверен, что под этими словами подпишется любой редактор, работающий с заказными переводами. Ведь до сих пор (цитирую того же О. Мандельштама) "литературная продукция рассматривается как собачье мясо, из которого все равно выйдет колбаса".
Самое интересное – это, конечно, ляпы, выстоявшие под ударами "толстоствольной" редакторской артиллерии и проникшие на страницы печатных изданий.
Когда-то давно один московский журнал напечатал рассказ Роберта Хайнлайна "Год, когда был сорван банк" в переводе В. Ковалевского. Вот фраза из этого перевода:
Мужской член этой парочки носил женскую плиссированную юбку.
Сексуально, не правда ли?
Замечательные примеры, взятые из различных изданий, приводит Лидия Чуковская в своей книге "В лаборатории редактора" (М.: Искусство, 1963). Вот образчики из ее коллекции: "Мать-Родина – модель статуи главного монумента памятника в ознаменование…" и т. д. (журнал "Юность"). "Об уничтожении мух в местах их расплаживания" (печатный ярлык на папке). "Вы не допустили меня к себе, как наша полупустыня вчера не допустила воду" (Ф. Панферов).
Сравните, пожалуйста, следующие отрывки:
В силу того, что все дошедшие до нас письма относятся к одной относительно небольшой части этого периода – в этом отношении переписка не вполне заполняет образовавшийся пробел.
Показ Пушкиным поимки рыбаком золотой рыбки, обещавшей при условии ее отпуска в море значительный откуп, не использованный вначале стариком, имеет важное значение. Не менее важна и реакция старухи на сообщение ей старика о неиспользовании им откупа рыбки, употребление старухой ряда вульгаризмов, направленных в адрес старика и понудивших его к повторной встрече с рыбкой, посвященной вопросу о старом корыте.
Во второй картине пьесы – выражение маленькой королевой желания получить подснежники в январе. В третьей картине – отправление мачехой и ее дочкой падчерицы ради богатой награды в зимнюю ночь в лес.
Сравнили? А теперь скажите, какой из приведенных отрывков написан профессионалом-литературоведом, а какой – пародия 3. Паперного на литературоведческие статьи?
Много примеров печатных ляпов приведено в книге Олега Рисса "У слова стоя на часах" (М.: Книга, 1989).
"Люди наши живут все лучше, и, естественно, спрос на минеральную воду растет" – однажды было напечатано в "Правде".
Или такая фраза, взятая из другой газеты: "Ток по проводам медленно пополз в город".
А вот хрестоматийный пример из стихотворения Надсона "Мечта королевы". Героиня обращается к прекрасному пажу со словами: "О, ты знаешь, с каким бы блаженством всех их я тебе одному предпочла". Вместо "всем им" и "тебя", как требуется по смыслу.
А в рассказе Тургенева "Смерть" в лесу одновременно цветут фиалки и ландыши, поспевает земляника и появляются грузди.
И Федор Михайлович Достоевский не без греха. В "Подростке", во второй части, имя героини Дарья Онисимовна, а в третьей части она уже Настасья Егоровна. А в рассказе "Слабое сердце" Вася, обращаясь к Аркаше, называет Аркашу Васей.
Особую радость для собирателя представляют типографские опечатки. Карел Чапек в свое время заметил, что "опечатки бывают полезны тем, что веселят читателя".
В качестве примера номер один приведу прогремевшую на весь мир историю, когда в некой ленинградской газете под фотографией, изображающей жертвы американских агрессоров во Вьетнаме, по ошибке поместили такую подпись: "Хорошо поработали парни с "Электросилы"!"
Этот случай сильно смахивает на политический анекдот, хотя многие головой клянутся, что видели фотографию с этой подписью своими глазами. Лично я в подобную опечатку верю. Рассказывает же Олег Рисс в своей книге о том, как сняли и отправили в штрафной батальон заведующего редакцией "Звезды" за опечатку в статье В. Вишневского, посвященной прорыву ленинградской блокады. В журнале было напечатано: "Удар, нанесенный немцами под Ленинградом" (вместо "немцам"). Или взять его же рассказ про то, как в газете "Лесная правда" в номере, посвященном выборам в Верховный Совет, на первой полосе в статье секретаря парткома вместо слов "славная когорта" напечатали "славная каторга".
Про опечатки можно рассказывать очень долго. История литературы знает множество случаев замечательных типографских ляпов. В "Колоколе" Герцена и Огарева, печатавшемся в лондонской типографии, вместо "и передал ему Бог свой дух" было напечатано: "и дал ему Бог свой пердух" (сразу вспоминается знаменитая фраза "отца перестройки" М. Горбачева, сказанная им на спектакле Марка Захарова: "Пир духа!"). А в первом издании сочинений Шекспира 1623 года исследователи насчитали почти двадцать тысяч типографских ошибок, отчего до сих пор подлинный текст великого драматурга вызывает массу загадок.
Все это дела прошлые, а вот опечатки, обнаруженные мною лично за последние годы.
В книге братьев Стругацких "Понедельник начинается в субботу. Сказка о тройке" (СПб.: Terra Fantastica, 1993) напечатано "расстрел на Сенной площади" вместо Сенатской.
В книге Хорни, вышедшей в изд-ве "Лань", на обложке напечатано "Ваши внутренние конфликты", а на титуле – "Наши внутренние конфликты".
В книге мемуаров Андрея Вознесенского "На виртуальном ветру" (М.: Вагриус, 1998) написано (стр. 415, вверху), что отец Набокова "погиб от пули, заслонив собой своего кумира Мимокова". Таким образом лидер кадетской партии Павел Николаевич Милюков превратился в загадочную фигуру, имени которой не найдешь ни в одном словаре.
По поводу имен – разговор особый. В случае с Милюковым – явная опечатка, почему-то не замеченная корректором. Другое дело – переводы иностранных имен на русский. Здесь огромное поле для экспериментов. Сразу вспоминаю выпущенную не очень давно в Ленинграде книгу, где вместе собраны "Остров сокровищ" и два романа, продолжающие приключения знаменитых героев Стивенсона. Так вот – в ставшем классикой переводе Н. К. Чуковского главного героя зовут Джим Хокинс, в романе Р. Ф. Делдерфилда "Приключения Бена Ганна" он уже не Хокинс, а Гокинс, а в третьем романе – "Долговязый Джон Сильвер" Денниса Джуда – он вообще превратился в Гопкинса. И все это под одной обложкой.
Спор, как правильно передавать имена, – очень давний. Одна партия переводчиков стремится к точной передаче фонетического звучания имени на языке оригинала. И тогда получается Хорешио вместо Горацио, как было в первом варианте перевода "Пиквикского клуба" у Евгения Ланна, отчего начисто пропадает иронический смысл, вложенный Диккенсом в имя этого персонажа. Или – Кэвин вместо Корвин, как перевел имя одного из девяти принцев в "Янтарных хрониках" Роджера Желязны питерский переводчик Ян Юа (Яна Ашмарина + Николай Ютанов), отчего пропала ассоциация с "корвиной" ("головой ворона") – отростком ключицы, который, согласно магической анатомии древних кельтов, есть одна из девяти точек, где астральное магическое пространство сопрягается с человеческой плотью.
Хотя, с другой стороны, многие подобным образом переведенные имена прочно вошли в читательский обиход и по-иному уже не воспринимаются. Эркюль Пуаро, например. Низкорослый сыщик с именем богатыря Геркулеса. Между прочим, в старом переводе романа Жюля Верна "Пятнадцатилетний капитан" чернокожий слуга намеренно назван не Эркюлем, а Геркулесом – по причине его физической силы.
Из-за неразберихи с переводом имен даже в серьезных изданиях случаются промахи. Так, в третьем издании БСЭ (т. 3, 1970) помещены две разные статьи об английском адмирале Роберте Блейке (Blake, 1599–1657), один раз под фамилией Блейк, другой раз – Блэк.
В этом смысле примечателен анекдотический случай, рассказанный А. Вознесенским в его книге "На виртуальном ветру". Русский поэт спросил знаменитого немецкого философа Мартина Хайдеггера о Жан-Поле Сартре. "Сартр? – ответил философ. – Источник его оригинальной идеи таится в его плохом знании немецкого языка. Сартр ошибся и неправильно перевел два термина из моих работ. Эта ошибка и родила его экзистенциализм". Экстаз, экстатическое бытие Сартр перевел как экзистенцию, существование.
Но вернемся к именам личным. В первоначальном варианте перевода романа М. Суэнвика "Вакуумные цветы" имена героев трактовались на удивление вольно. Так, обычную английскую фамилию Сноу московская переводчица переделала в Снегли. Фрог Мурфилдз превратилась в Жаб Квакни – должно быть, автору перевода припомнился мистер Жабб из Жаббз-Холла, персонаж знаменитой детской повести К. Грэхема "Ветер в ивах". А главная героиня романа Рэбел Мадларк – та вообще переименована в Строптильвию Гаврош. Все это можно было бы и приветствовать, если бы подобная смена имен оправдывалась характерами героев. Но в романе, пожалуй, одна главная героиня имеет действительно строптивый характер.
Плохо ли, хорошо ли – но в перечисленных выше случаях подход переводчиков все же, по большей части, носит характер творческий. А бывает, когда переводчик по лености или от недостатка знаний переделывает имя по-своему. Так, в одном из рассказов Хайнлайна переводчик, не зная, кто такая леди Годива, преспокойно переиначивает ее в леди Гамильтон, голую сажает на лошадь, и с распущенной рыжею гривой любовница адмирала Нельсона гарцует на потеху читателей.
А вот случай более сложный. В одной из книжек "Янтарных хроник" американца Роберта Желязны в подстрочнике появилась фраза: "Скорее он Сын Человеческий, нежели Волхв".
С Волхвом понятно, это таинственный вершитель судьбы героя из романа Джона Фаулза "Волхв". Но при чем тут Иисус Христос?
Заглядываем в первоисточник. По-английски читаем: Manson. И правда, можно перевести как Сын Человеческий. Но в действительности это Чарльз Мэнсон, глава знаменитой религиозной общины, зверски расправившейся с беременной Шарон Тейт, киноактрисой, женой режиссера Романа Полански. В окончательном варианте книги ошибка была исправлена.
Бывают случаи совершенно клинические. Вот книга Колина Уилсона "Оккультизм" (на титуле – Колин Вильсон), изданная в Москве Товариществом "Клышников – Комаров и К" в 1994 году. Имя переводчика не указано. Быстренько перелистываем страницы, читаем и удивляемся. "Поэма о Джилгамеш", теория Леви-Страуса, Элдос Хакслей (в другом месте фамилия его написана правильно – Хаксли, зато имя переделано в Альдуса), Деметр и Персефона, Георгий Гардьев, Г. К. Честерсон (не опечатка, повторяется не один раз), Тейлхард де Шардан, теории Фрейда и Джанга (!!!), "Путь Свана" Марселя Пруста, Мирси Элиад, Ричард Бак, Анни Бизонт, Е. Блавацкая, И Дзынь (Книга Перемен), король Соломон, Джон-Поль Сартр…
А знаете, как здесь названа знаменитая книга Дж. Фрэзера? Правильно, "Золотой сук", а как же иначе. Вообще, слово "сук" переводчикам чрезвычайно нравится. "Ветер шумел в сучьях деревьев", "они наломали сучьев и устроили себе лежанки" – такое в переводах встречается постоянно. А что касается Деметра, Джилгамеша и Джанга, мне сразу вспоминается фраза из другой книги: "Египетские иероглифы долгое время оставались загадкой, пока их не прочитала археолог Розетта Стоун". Не правда ли, блистательное открытие?
Разговор про страну Ляпляндию можно продолжать бесконечно. И не только из одних подмастерьев состоит ее веселое население. Например, Наталья Демурова, переводя рассказ Г. Честертона "Лиловый парик", одаривает нас следующей загадочной фразой: "Одно из преданий гласит, что после Якова I кавалеры из этого рода стали носить длинные волосы…". Что значит этот род – не понятно. Ни до, ни после ссылок на него в переводе нет. Но самое интересное, нет никакого этого рода и в английском оригинале. Переводчица просто не поняла, что Кавалерами (в оригинале именно так, с большой буквы) назывались члены аристократической партии того времени в отличие от Круглоголовых – партии, с которой они боролись. У той же Натальи Демуровой в переводе "Питера Пэна" находим фразу: "С отчаянным криком Белоручка вскочил на Длинного Тома и бросился с него прямо в море". Читая, можно подумать, что Длинный Том – это кто-нибудь из веселых молодцев капитана Крюка. На самом деле это обычное на британском флоте название корабельной пушки.
А вот еще кочующая из книги в книгу ошибка в переводе названия классического рассказа Борхеса "Смерть и буссоль" (перевод Е. Лысенко). Напомню сюжет. Главный герой, анализируя два загадочных убийства, приходит к выводу, что третье должно произойти в точке на карте города, соответствующей вершине равностороннего треугольника. Спрашивается, при чем тут буссоль? По-испански (и по-английски) в названии рассказа стоит слово "compass", которое, кроме компаса, означает еще и циркуль. Незадачливый переводчик, видимо, позабыл уроки геометрии в школе. Ведь построить равносторонний треугольник с помощью циркуля – с этим справится любой троечник. А вот как подобную операцию проделать с помощью компаса (или буссоли, потому что буссоль примерно то же самое, что и компас) – здесь даже специалист-топограф голову поломает.
Перед тем как поставить точку, хочется поблагодарить всех тружеников переводческого пера, без которых эта работа была бы бедна примерами. И еще. Если вы человек с талантом, приезжайте в страну Ляпляндию. Цены прежние, въезд свободный! Приезжайте, вам будут рады.
P. S. Хорошая опечатка проникла в книжку В. Шинкарева "Максим и Федор" (СПб.: Амфора, 2005). В комментарии А. Секацкого на стр. 251 к стр. 138 читаем: "…спокойно, не топясь, прочитать наконец "Плавание" Бодлера…" Заглядываем на стр. 138 в текст. Там: "спокойно, не торопясь".
Вполне возможно, это никакая не опечатка, а автоматическая описка автора комментария. Как-никак связь между "плыть" – "топиться" более тесная, чем между "плыть" и "не торопиться".
Мм
Макаренко А
Я вообще-то считаю, что лучшая педагогическая поэма это не "Педагогическая поэма" Макаренко, а "Республика ШКИД" Белых и Пантелеева, но это мое личное мнение, оспорить которое вправе любой желающий. Хотя Макаренко в педагогике примерно такая же знаковая фигура, как Мичурин в ботанике, в химии – Менделеев и Алексей Толстой в истории освоения Марса.
В Учпедгизе в 1950 году издано полное собрание сочинений этого классика педагогики, заглянуть в которое стоит хотя бы ради того, чтобы выяснить, что же, кроме вышеупомянутой "Педагогической поэмы" и романа "Флаги на башнях", Макаренко написал. Предоставляю эту счастливую возможность особо любопытным читателям; я же хочу вам поведать об одной ужасной истории, случившейся несколько лет назад в Петербурге на Васильевском острове в одной из самых обыкновенных общеобразовательных школ.
Суть истории состоит в том, что учителя этой школы в кабинете литературы устроили пыточный кабинет и с помощью механической челюсти, вставленной в бюст Макаренко, насмерть гробили двоечников и троечников. Не выучил стихотворение Лермонтова "На смерть поэта", тебя – хвать! – и суют под челюсть. Сделал две ошибки в диктанте – то же самое, скидок ни для кого не делали. Не умножил правильно два на два – хнычь не хнычь, а отправляйся туда же.
Замучивали практически подчистую. Сперва палец ученику оттяпают, затем руку, потом вторую. И так пока от школьника не останется какая-нибудь мелкая ерунда – прыщ на шее или там ненужная бородавка.
И знаете, как про это узнали? А просто. Ведь у них что ни четверть, так одни отличники да четверочники. Короче, абсолютная успеваемость.
Милиция, конечно, заинтересовалась – что это за школа такая, в которой даже ни одного троечника. Не может быть такой неправильной школы.
Устроили, короче, облаву, врываются с пистолетами в кабинет – бах! бабах! – это учителя отстреливаться. Милиционеры им: "Руки вверх! Сдавайтесь! Сопротивление бесполезно!" Преподаватели – тырк! – в окно, а там по ним из пистолета – бабах! Которых, в общем, сразу перестреляли, а которых посадили в тюрьму, челюсть сдали в Музей милиции, кабинет литературы закрыли.
Не буду называть номер этого учебного заведения, чтобы не травмировать психику сегодняшних школьников, тех, что в нем обучаются, но история эта самая что ни на есть реальная. Макаренко, конечно, не виноват. Вместо его бюста мог быть любой другой – Лермонтова, Чехова, Крупской. Сам же факт достаточно показателен и хорошо передает дух эпохи, в которой нам приходится жить.
Маяковский В
1. Маяковский силен своей ненавистью. На всех уровнях – бытовом, мировоззренческом, политическом. Даже любовном. Любовь простая, любовь человеческая, "любовь-служанка" ему мала, и он ненавидит ее за это:
Чтоб не было любви – служанки
замужеств,
похоти,
хлебов.
Постели прокляв,
Встав с лежанки,
Чтоб всей Вселенной шла любовь…
Он ненавидит: "казаков", "все древнее, все церковное и все славянское", "русский стиль и кустарщину". Поэтому с озверелой радостью, чувствуя единоверцев по ненависти, поэт примыкает к большевикам и участвует в ломке мира, в сбрасывании прошлого с пьедесталов. Конкретные имена врагов – Бог, Пушкин, Толстой – для поэта всего лишь символы, мишени для бронебойных ядер. Поэт замахивается на большее – ему нужно перекроить Вселенную, сделать ее себе под стать. Когда большевистский локомотив забуксовал в "мещанском болоте", поэт подталкивает его плечом, надрываясь и истекая потом. Он ненавидит все признаки обывательщины в окружающем его мировом пространстве – советском и досоветском, по эту сторону границы и за границей. Он ненавидит даже себя, когда ощущает в себе простое человеческое желание.
Любая эскалация ненависти подобна раковым метастазам, съедающим человека изнутри. Ненависть выжигает любовь, ненависть сожрала поэта. Почувствовав под ногами пропасть, Маяковский выбирает самоубийство: пуля последнее средство, чтобы остановить смерть.
2. В годы моей боевой юности, когда мы состригали бороду Карлу Марксу, вешали на ниточках на новогодней елке бумажные фигурки членов Политбюро, подрывали средствами пиротехники ворота фабрики по выращиванию пиявок на реке Волковке в тогда еще Ленинграде и вообще были молодыми, красивыми, двадцатидвухлетними, – так вот, тогда по силе голоса и энергетическому напору Маяковский был для нас образцом, поэтом номер один. Не весь, конечно, а в основном ранний, тот, у которого:
Теперь
не промахнемся мимо.
Мы знаем кого – мети!
Ноги знают, чьими
трупами
им идти.
Помнится, я даже стихи ему написал, запечатал в бутылку и бросил в Неву с моста Лейтенанта Шмидта. Стихи такие: