Моя библиотека
В раннем и среднем детстве я очень любил читать книжки про шпионов, особенно те, которые начинались со слова "Тайна". "Тайна двух океанов", "Тайна погибшего корабля", "Тайна реки злых духов", "Тайна лысого камня", "Тайна старой штольни", "Тайна старой риги", "Тайна затонувшей баржи", "Тайна далекой пристани", "Тайна разрушенного подвала", "Тайна доктора Хента", "Тайна подводной скалы", "Тайна невидимки", "Тайна рубина" и еще десять тысяч тайн разной толщины и в разных обложках. Кроме этих книжек, я не читал ничего – ни Гайдара, ни "Рассказов о Ленине", ни "Мальчика из Уржума", даже "Повесть о Зое и Шуре", обязательную для каждого пионера, так и не прочитал. В позднем детстве я разлюбил читать шпионские книжки и начал читать другие – про дружбу, про любовь и т. д.
Шли годы, я собирал библиотеку за библиотекой, я поседел, выпали последние зубы, родились дети, завелись внуки, и неожиданно в какой-то момент я вспомнил о своем преступлении. Действительно преступление – предать свою былую любовь. Это вроде как предать родину, осквернить могилы отцов или отравить водопровод в приюте для слепых и убогих. И я решил искупить вину, заново собрать все те книжки, которыми зачитывался когда-то. И, удивительное дело, – собрал. Не все, конечно, из той десятки с тремя нулями, что тешили меня в детстве, но тысячи две в моей коллекции наберется наверняка. Чем я горжусь безмерно.
В остальном же домашняя библиотека у меня самая ординарная. Скажу больше, на моей среднестатистической книжной полке царит анархия. То есть порядок на ней поддерживается полным его отсутствием. Ленин здесь подперт слева Троцким, справа Каутским, а сверху накрыт Кропоткиным. И все четверо мирно сосуществуют. Не пугайтесь, это я так, для образа. Нет у меня на полке Троцкого. Ленина тоже нет (вру, есть первый том из довоенного собрания сочинений). Каутский же выплыл из подсознания, и рядом не оказалось весла, чтобы отправить его обратно, как некогда герой романа Александра Беляева "Подводные земледельцы" отправлял на съедение рыбам высунувшегося из океана японца.
Вот, подхожу наугад к первой полке, что подвернулась под руку, и рассматриваю ее содержимое.
Сначала идет книжка О. В. Богдановой "Писатель в маске. Критик Вячеслав Курицын в роли писателя Андрея Тургенева" (СПб., 2008). Книгу мне подарил автор за месяц до ее презентации. На презентацию я прийти не смог, но книжечку прочитал внимательно. С радостью узнал из нее, во-первых, что писатель Курицын работал конюхом в цирке и, во-вторых, "звуковые ассоциации "сильфиды" и "сифилиды" (с. 91) (Матадор на Луне. М.: Ракета, 2006. – А. Е) уже в который раз демонстрируют чуткость художественного слуха писателя". Оттуда же узнал, тоже в радость, что современный классик Сорокин, по собственному признанию, "пробовал дерьмо с целью инспекции, приобретения определенного рода жизненного опыта".
Следующая книжка на полке – "Магическая механика" (Рига: Снежный ком, 2008). Та самая "Магическая механика", вызвавшая своей подборкой настоящую Шекспирову бурю в рюмке отечественной фантастики. Книжечка у меня в закладках – их ровно пять, по количеству стихов Неграша.
Рыцарь в поле воевал,
Недругов всех побеждал,
Вел на кровь войска свои
На защиту всей страны.Странник в город заходил,
Добру песню заводил.
Пели люди все ее,
Не забудет ведь никто…
Это одно из стихотворений. Другие ничуть не хуже.
Про количество закладок соврал – выпала шестая закладка. Со страницы с балладой Лидина, которая начинается так:
Когда ты одинок, то накинь Плащ Печали на плечи.
Подойди и потрогай ногтями стеклянную гладь у зеркал.
И забудь про любовь, про ленивые, томные встречи.
Ты вглядись в свой безумный, безудержно дикий оскал.
Следующие за "Механикой", конечно, "Новые трусы" – книжка-раскладушка, напечатанная на Киевской фабрике цветной печати (цех ширпотреба) Комитета по печати при СМ УССР по оригиналам издательства "Веселка" тиражом 500 000 экземпляров в 1968 году. Цена ее 5 копеек, формат чуть поменьше паспорта. Замечательна тем, что текст ее состоит всего из трех слов: "Вот и все", – напечатанных на последней странице, остальное – картинки. Побольше бы таких книг в современной литературе.
Справа от "Трусов" "Наше всё – всё наше" Льва Гурского (Волгоград: ПринТерра, 2007) с подзаголовком "Русско-еврейские расследования в мире книг" и с автографом на титуле: "Саше Етоеву от автора – с самыми добрыми!" Из книги с удивлением узнал, что Чернышевский, сидя в Петропавловской крепости, тайно принял иудаизм.
Далее – "Красный мак" (Л.: Теакинопечать, 1930). Балет в трех действиях. Либретто М. И. Курилко. Музыка Р. М. Глиэра. Трагическая история о капитане советского корабля, которого в китайском порту пытаются угробить империалисты. Сначала в курильне опиума – ножом, затем – на бале у китайского зверюги-банкира – ядом, растворенным в вине. Влюбленная в советского капитана китайская танцовщица выбивает отраву из капитанских рук, за что в последней сцене балета ее антрепренер, Ли-Шан-Фу, пронзает сердце китаянки ножом. Слабеющей рукой она передает детям, случайно оказавшимся рядом, красный мак, цветок, когда-то ей подаренный капитаном, символ борьбы трудящихся за будущую мировую гармонию. Этот предсмертный жест вызвал в свое время слезу на лице отца всех народов, и великой балерине Улановой, станцевавшей роль китаянки, вручили Сталинскую премию второй степени, а это 50 000 рублей по курсу 1949 года.
Следом идет Сапега с книгой "44" (СПб.: Красный матрос, 2006). До нее у него были "43", "42", "41" и дальше, по нисходящей, по числу прожитых лет. Все они у меня есть, все в автографах, Сапега мой друг. Вот хорошее, из Сапеги:
Проснулся… -
Ну что ж,
Для начала неплохо…
Далее идет переплетенный стихотворный рукописно-машинописный сборник опусов такого вот содержания:
Держа семью свою в узде,
Граф бил графиню по… субботам
И тем отбил у ней охоту
К английской верховой езде.
И так далее, на всевозможные темы. Имя автора неизвестно – видимо, как всегда, народ.
Вплотную к рукописному примыкает сборничек вполне официальный, напечатанный Лениздатом в 2006 году. Это "Строфики и ди-строфики" Андрея Дмитриевича Балабухи. Книга дареная, с надписью автора от руки:
Саше от Андрея -
Авось его согреет…
О друзьях или все, или ничего. Все – много, ничего – мало, поэтому перехожу к следующей покоящейся на полке книге. Это почему-то "Китайская классическая поэзия" в переводах Л. Эйдлина (М.: Худлит, 1975), книга, кажется, когда-то мной читанная, судя по пометочкам на страницах. Но поэзия такая материя – она, как бабочкина пыльца, вроде бы и осязается кожей, а весу в ней не больше, чем у тени ангельского крыла.
Далее, зажатая между книгами, спряталась суперобложка "Паломничества на Землю" Шекли в серии "Зарубежная фантастика". С мишенью на фоне космоса, где в десяточке имя автора. Книги нет, съели книгу, а суперобложка осталась. Это как про белую лошадь легендарного командарма Фрунзе, на которой он выезжал на парады на Красной площади. Фрунзе умер, а лошадь его живет. Шекли также, к сожалению, умер не так давно.
Вслед за супером от "Паломничества" стоит толстенькая "Прозрачность" Юрия Линника (Петрозаводск, 1980) – "лирические очерки из жизни северных вод", так значится в подзаголовке на титуле. Я ее читаю по крохам лет, наверное, уже двадцать пять. Но до сих пор не прочитал до конца. А книга поучительная и полезная. Действительно хорошая книга.
Далее небольшой прослойкой идут сразу несколько книжек форматом от коробка спичек до "Блокнота агитатора", если кто-нибудь такой еще помнит (при дефиците туалетной бумаги в добрые советские времена эти маленькие красные книжечки висели во всех сортирах от Бреста до Биробиджана включительно).
И. Белышев. "Умное перо". Детгиз, 1945 год. Тираж 50 000. Сказочно-фантастическая история про рассеянного ученого и двух двоечников, Ваську и Петьку, нашедших потерянное ученым умное перо. Книга, при ее немаленьком тираже, почему-то отсутствует и в авторитетном указателе И. И. Старцева (Детская литература за годы Великой отечественной войны (1941–1945). Указатель книг. М.-Л.: Детгиз, 1947), и в Плане изданий Детгиза на 1945 год (М.-Л.: Детгиз, 1945). Эту книжку с моей подачи внес в "Библиографию отечественной фантастики" (К. Ф. Бритикова, Л. Э. Смирнов. Библиография отечественной фантастики. Т. 2. СПб.: 2007) Леонид Смирнов, зафиксировав тем самым факт ее существования в литературе.
С. Маршак. "Почта военная" (Л.: Молодая гвардия, 1945). Продолжение знаменитой "Почты", стихотворения про довоенного почтальона – "Кто стучится в дверь ко мне с толстой сумкой на ремне", помните?
Следующий – "Блошиный учитель" свирепого Макара Свирепого. Приложение к журналу "ЁЖ" (Л.: Госиздат, 1930). Текст рассказа недавно переиздали в сб. Н. Олейникова "Кружок умелых ребят" (СПб.: Детгиз, 2007) – переиздали, кстати, с моей подачи.
Рядышком с Макаром Свирепым книжка "Аппарат Джона Инглиса" довоенного писателя-фантаста Валерия Язвицкого, изданная в 1930 году издательством "Молодая гвардия" с картинками художника Лузгина.
Далее книжечка пострашнее – "Убей!". Издана Политическим управлением Ленинградского фронта в 1942 году. С текстами Ильи Эренбурга и Константина Симонова. "Если ты убил одного немца, убей другого – нет для нас ничего веселее немецких трупов".
Следом также книжка военная: Вера Кетлинская, "Скорость" (Советский писатель, 1941). В свое время меня поразило ее начало: "Человек полз среди невысоких кустов, волоча за собой мотоцикл и держа наготове ручной пулемет". Это наш разведчик Аркадий, посланный командиром проверить, нет ли поблизости врага.
Посмотрел на продолжение полки и понял, что задача невыполнима. Книжек впереди как минимум три десятка, а нет уже ни времени, ни терпения. Читательского, в первую очередь.
Музыка воды
Верный способ, когда не знаешь, с чего начать, – начинать с цитаты. Так я и сделал, раскрыл наугад последнюю книгу Юрия Коваля ("АУА") и сразу же наткнулся на фразу: "Весной 1978 года мучился, не зная, как начать письмо некоторой особе. И начал его с изображения собственных сапог".
Что ж, с сапог так с сапог. Я тут же залез в кладовку, достал свои старенькие резиновые бахилы и подумал, сколько болот исхожено в них, родимых, сколько маслят, подберезовиков, волнушек отражалось в их зеркальной резине в веселые мои грибные походы.
И стало мне отчего-то грустно. Я убрал сапоги в кладовку и вернулся к письменному столу. Потом косо посмотрел за окно, увидел небо над Озерками и вспомнил другое небо – солнечное, белое и широкое – "близорукое армянское небо".
Июль 1980 года. Ночь, жара, Ереван. В гостинице нет воды. Мы купаемся прямо в фонтане на какой-то из городских площадей. Темно, мы стараемся не шуметь, чтобы не напугать прохожих.
Мы – это Миша Пчелинцев, Гек Комаров, Гриша Беневич, Володя Чикунский, Аркаша Шуфрин, я, кто-то еще, всех сейчас и не вспомнить. Мы – участники археологической экспедиции, приехали раскапывать курганы в Араратской долине. Курганы древние, средняя бронза, две с половиной тысячи лет до Рождества Христова.
Какая роскошь в нищенском селенье
Волосяная музыка воды! -
эти строчки Осипа Мандельштама написаны как раз про то место, где наша отважная экспедиция ковыряла землю лопатами.
Аштарак, поселок, а скорее небольшой городок, в 40 км от Еревана.
Под Аштараком, между частным пшеничным полем и частным фруктовым садом, мы и разбили наши палатки.
Палатки-то мы разбили, но ночевали в них всего раза два. Первый – когда только приехали. Второй – когда над долиной пролился единственный в том году дождь. Где же, вы спросите, мы ночевали? И отчего такое пренебрежение к романтике брезентовых городов? А ночевали мы под открытым небом. Дело в том, что рядом с местом наших раскопок был недостроенный каменный особняк какого-то князька из райкома. Князек подсел, особнячок у него отобрали, и он стоял, потерянный и забытый, в ожидании будущих перемен.
Голые бетонные стены, голый бетонный пол, плоская площадка под крышу, тоже голая и тоже бетонная. Вот на этой-то бетонной площадке, подстелив под себя матрасы и накрывшись разнообразной ветошью, мы и ночевали в охотку. Представьте себе – звезды величиной с кулак, без единого огонька долина, изломанные молнии над горами, бьющие почему-то вверх. А рассветы, а прозрачное крыло Арарата, застывшее на голубой высоте. Поэтому нам не хотелось в палатки, где в брезентовых складках и под вещами прятались опасные насекомые.
Больше всего в Армении, конечно, нас донимала жара. Поэтому, чтобы спастись от жары, работать мы начинали рано – не позже 6 утра – и работали не дольше чем до 11. Примерно в полдень обедали, а оставшееся до ужина время посвящали борьбе со скукой и изучению окрестных чудес.
Первым окрестным чудом, обнаруженным нами случайно, оказался винный заводик, принадлежавший неизвестно кому. Когда мы там оказались, заводик встретил нас тишиной. Ни души, какие-то бочки и густой виноградный дух. Мы позвали, нам не ответили. Мы с минуту потоптались на месте. Вдруг из-за какого-то столбика вышел маленький человек в бороде и сказал по-армянски: "Здрасьте". – "Здравствуйте". – Мы принялись ему объяснять, какие мы хорошие люди и какую гостеприимную землю выпало нам счастье копать.
Уходили мы с завода усталые. Каждый нес по бидону хереса, еще по бутылке чачи, а перед собою, это уж сообща, мы катили круглый бочонок. В бочонке был тоже херес.
Частное пшеничное поле, о котором было упомянуто выше, мы по недосмотру сожгли. Оно вспыхнуло легко, как пушинка, и исчезло во мгновение ока. Черная пустая земля смотрела на нас печально. Мы чувствовали себя потомками тех бесчисленных пришлых орд, что несколько тысячелетий подряд оскверняли эту святую землю.
А однажды Гек привез генерала. Настоящего советского генерала, коротенького, как еловый пенек, и пьянющего, как охотники на привале.
Он с ним познакомился в ресторане, когда ездил в Аштарак по делам. Генерал был командиром полка. Они ворвались на военном "козле" в наше мирное археологическое пространство и устроили грандиозный шум. Генерал отплясывал вокруг костра трепака, ругал зловредное армянское население и проклинал свою квартиру в Ленинакане площадью в сто двадцать квадратных метров.
Он был тоже родом из Ленинграда и готов был для своих земляков сделать все, что они попросят. Например, пригнать сюда экскаватор, чтобы не гробить зазря здоровье на земляных работах. Денщик, который его привез, был мгновенно куда-то послан и буквально через десять минут вернулся с ящиком русской водки и ящиком солдатской тушенки.
Братание армии и заезжей интеллигенции закончилось зеленым туманом. Генерала мы случайно обидели, кто-то его назвал захватчиком, кажется, сам Гек и назвал. Так что ни экскаватора, ни обещанной машины с продуктами мы не увидели.
Зато мы славно съездили в Бюракан, по дороге жарили шашлыки на берегу какой-то бурлящей речки, видели каменный фаллос, найденный местными астрономами в окрестностях высокогорной обсерватории и воздвигнутый ими рядом с обсерваторскими корпусами как символ устремления к звездам. Поднимались на Арагац, заглядывали в кратер вулкана, укрывались от безумного ветра за каменным барьерчиком на вершине.
Есть у Хармса такая стихотворная сценка. "Эй, Комаров! Давай ловить комаров!" – говорит Петров. А Комаров ему отвечает: "Нет, я к этому еще не готов; давай лучше ловить котов!"
Гек Комаров, друг поэтов и сам поэт, категорически утверждал, что сценка эта написана про него. Мы с ним не спорили. Действительно, почему бы нет? Вот только ни комаров, ни котов в окрестностях нашей стоянки не было. И ловили мы скорпионов и змей, которых в каждом раскопе пряталось по несколько экземпляров.
Вот вы, кто это сейчас читает, видели вы когда-нибудь желеобразный шевелящийся шар из только что родившихся скорпионов? А белых, похожих на больших червяков, змей, охраняющих доисторические могильники? Мы подобными армянскими чудесами были сыты тогда по горло.
Разъезжались мы в разные стороны. Володя, Аркаша и Гриша автостопом двинули к морю. Через Грузию, ночуя в лугах, с конечной остановкой в Сухуми. Мы с Мишей Пчелинцевым сели на ленинградский поезд. Гек тоже поехал к морю.
С той поры прошло много лет. Гек теперь человек известный, держит в своих руках издательство "Пушкинский фонд", бывал в Нью-Йорке у Бродского, собрание сочинений которого издал едва ли не за собственный счет.
Миша Пчелинцев скромно и тихо переводит с английского – замечательно, надо сказать, переводит.
Володя Чикунский, который в 1980-м кумирничал у костра и пел под мою гитару сосноровский "Бабилон", живет между Индией и провинциальным городом Ломоносовом. Стихов он уже не пишет.
Знаю, что Гриша Беневич греет душу холодом философских систем, преподает. Я ему не завидую.
Аркаша Шуфрин стал православным священником и вроде бы даже принял постриг. Сейчас отец Аркаша в Америке. Такой монашествующий православный еврей.
До Америки сейчас много ближе, чем до Армении.
А в Аштараке, должно быть, мало что изменилось. Музыка воды не меняется. Меняемся только мы.
Нн
Некрасов Н
Некрасова я знал хорошо, а лучше бы и не знал. Тяжелый был человек, хотя и не без дарования, если бы не карты, вино, женщины, поджоги и убийства. Без этого и творить не мог. Придет, бывало, в клуб, метнет фальшивую талию, выиграет и сейчас же бежит.
– Не могу, – говорит, – у меня вино, карты, женщины. И все это меня дожидается…
Этот отрывочек из пародии Аркадия Бухова я привел не случайно. Прочитай Некрасов такое при жизни (рассказ Бухова написан в 1928 году), он бы, одно из двух: или вызвал сочинителя на дуэль; или пригласил его в лучший ресторан на Большой Морской и устроил в честь пародиста роскошный ужин с музыкой и шампанским. Потому что Некрасов был человек: а) до обидчивости серьезный; б) понимающий веселую шутку и знающий в этом толк.
Возьмем в руки какой-нибудь прижизненный сборник поэта, хотя бы "Стихотворения Н. Некрасова" издания 1869 года, очень кстати оказавшийся под рукой. Наряду с ныне хрестоматийными ("Размышления у парадного подъезда", "Мороз, Красный нос") автор сюда включил и ранние свои, "юмористические", стихи, рядящиеся под записки в стихах петербургского жителя А. Ф. Белопяткина, в которых он описывает столичную жизнь – подробно и со знанием дела. Вот, к примеру, как автор записок отзывается на премьеру оперы Глинки "Руслан и Людмила":
Отменно мне понравилась
Полкана голова:
Едва в театр уставилась
И горлом здорова!
А вот какие мысли приходят на ум А. Ф. Белопяткину при созерцании чучела кита, выставлявшегося в апреле 1843 года в специально построенном балагане возле Александрийского театра:
Столь грузное животное
К нам трудно было ввезть,
Зато весьма доходное,
Да и не просит есть.