Но, надо думать, фашисты пойдут на всё, лишь бы сбить разведчика. И действительно, один из "Мессершмиттов" пытается атаковать его. Стремительно иду на сближение с самолётом противника и длинной очередью сбиваю.
Наша шестёрка вступает в ожесточённый бой с вражескими самолётами, а разведчик носится в стороне.
Я понимаю, что воинский долг обязывает его любой ценой выполнить задание, но, видя, что положение создалось сложное, передаю ему:
- Уходи домой… Уходи…
А лётчик словно и не слышит. И я думаю о том, что он, вероятно, молодой, горячий, упрямый, смелый и очень честный.
Наша шестёрка слаженно и чётко отбивает атаки наседающих истребителей противника.
Вдруг вижу - Миша Никитин помчался за "Мессершмиттом". Он забыл основное правило: в воздушном бою не увлекаться сбитым. В хвост его самолёта стал заходить второй "мессершмитт". Я закричал по радио Брызгалову:
- Спасай Мишу!
Но было поздно: враг настиг самолёт Никитина, прошил его очередью. И машина нашего боевого товарища резко пошла на снижение.
И сейчас же мастерски, меткой очередью Брызгалов сбил "мессершмитт". Пришлось так напряжённо следить за воздухом, что я не мог наблюдать за самолётом Никитина. "Как он выберется с территории, занятой врагом? Что будет с ним?" в тревоге подумал я о товарище.
А бой продолжается. Наш разведчик по-прежнему кружит неподалёку, как у себя дома. Я даже обозлился: "Вот сорвиголова! Ведь тебя сейчас собьют, чёрт возьми!" И в это мгновенье вижу, что к разведчику подкрадывается "мессершмитт".
Быстрее на выручку! Сейчас фашист откроет огонь!
Догоняю "мессершмитт" сзади, сверху, и даю несколько очередей. Фашист переворачивается и падает в лес.
Подлетаю к разведчику почти вплотную и машу ему кулаком: "Уходи! Бой разгорается во всю. Поворачивай!" На этот раз он послушался, и мы стали уходить на нашу территорию.
Моя группа, отбиваясь от вражеских истребителей, прикрыла разведчика. Фашисты повернули и врассыпную полетели на запад.
Они потеряли четыре самолёта, мы - один.
Мы до поздней ночи, несмотря на тяжёлый день и ранний подъём, не спали: всё ждали Мишу Никитина. Я очень его любил. Не верилось, что он погиб.
Паша Брызгалов твердил:
- Я убеждён, что Миша вернётся. Наверное, он на парашюте спустился и в лес к партизанам ушёл.
Когда все устали ждать и задремали, мне послышалось, что Паша Брызгалов всхлипывает, уткнувшись носом в подушку.
16. БОЛЬШОЙ ДЕНЬ В МОЕЙ ЖИЗНИ
В горячих воздушных боях прошло ещё несколько дней.
23 августа 1943 года был освобождён Харьков, и войска нашего участка фронта приближались к Полтаве.
В эти дни напряжённых воздушных боёв в моей жизни свершилось событие, которого я ждал с таким волнением.
Однажды ко мне в землянку пришёл посыльный из штаба и передал:
- Звонили из политотдела: вас завтра утром вызывают на парткомиссии.
Я долго не мог уснуть. С юношеских лет я испытывал благоговейное уважение к высокому званию члена партии. И сейчас, готовясь к большому для меня дню, думал об одном: примут ли меня? Достоин ли я?
…Идёт заседание парткомиссии. Принято несколько боевых лётчиков. И вот я слышу слова председателя комиссии:
- Вы приняты в члены большевистской партии, товарищ Кожедуб. Поздравляю вас! Отныне вы обязаны ещё смелее, ещё искуснее драться с врагами нашей Родины. Желаю успеха!
Взволнованно отвечаю:
- Спасибо! Надеюсь, что смогу оправдать доверие, оказанное мне партией… Сделаю всё для этого.
На душе у меня светло.
Теперь каждый день с утра я ждал, не появится ли на нашем аэродроме маленькая машина начальника политотдела - он должен был приехать и вручить партбилеты лётчикам, принятым в партию. Возвращаясь на аэродром, я каждый раз спрашивал техника Иванова: "А начальник политотдела не приезжал?"
27 августа утром, прилетев с боевого задания, я замечаю необычное оживление у КП. Там собралась большая группа офицеров.
- Приехал начальник политотдела полковник Боев, - говорит мне Иванов.
Торопливо причёсываю волосы, свалявшиеся под шлемом, надеваю пилотку, подтягиваюсь и направляюсь к товарищам. Еле сдерживаюсь, чтобы не побежать.
Полковник - я вижу его ещё издали - разговаривает с лётчиками. Он всех отлично знает, он в курсе всей нашей жизни, и когда прилетает к нам, то всегда находит время с каждым поговорить, каждого расспросить. За большими делами он никогда не упускает мелочей. Мы это очень ценим.
Евстигнеев и Амелин уже получили партийные билеты. Лица их сияют. Поздравляю друзей.
Ко мне подходит начальник политотдела и едва успевает вручить мне партбилет, как раздаётся команда: "Все по самолётам!"
Опять срочный вылет. Все бегут к машинам. Тщательно прячу партийный билет в левый нагрудный карман и, счастливый, испытывая какой-то особенный подъём, бегу к своему самолёту, напутствуемый полковником Боевым:
- Желаю успехов, товарищ!
Иванов меня поздравляет. Я его обнимаю и влезаю в кабину. Сигнальная ракета - и наша шестёрка вылетает.
В этом бою я сбил "Фокке-Вульф-190".
17. ВЕСТИ ИЗ ОСВОБОЖДЁННЫХ РОДНЫХ МЕСТ
Войска нашего фронта с боями приближаются к Полтаве. Идёт единое общее наступление Советской Армии - от Белоруссии до Таманского полуострова. Часто, летая в разведку, вижу, как враг оттягивает войска к западному берегу Днепра.
Советские войска перешли через Десну. Внимательно слежу по карте за продвижением наших частей - они всё ближе и ближе подходят к моим родным местам. Освобождённые города обвожу красными кружками.
И вот наконец отмечаю на карте красным кружком Новгород-Северский. Там уже рукой подать до Шостки и родной Ображеевки.
Однажды, когда я вернулся с боевого задания, меня ждало несколько писем. На одном из конвертов я увидел почерк отца. Буквы запрыгали перед глазами. Я крикнул Мухину:
- Вася, письмо от отца получил!
И побежал на своё любимое место - под крыло самолёта.
Я читал, и слёзы застилали мне глаза.
"Дорогой сынок Ваня!
Все мы вместе желаем вам, фронтовикам, удачи, победы над врагом, боевого и смелого духа. До чего же ты обрадовал меня своим письмом! Что тебе писать о нас? Где теперь Яков и Григорий - не знаю. Григория фашисты угнали в рабство. Яша - с первых дней в боях. Саша тоже прислал письмо, беспокоится о тебе. Высылаю его адрес. Мотя с ребёнком живы. Наше село фашистские захватчики не успели сжечь. А вот село твоей мамаши - Крупен - сожгли. Односельчан наших - тринадцать человек - убили. Нашего соседа, старинного друга Сергея Андрусенко, фашисты замучили в здании техникума, где ты учился. Ещё там замучили восемьсот человек.
Я знаю, что фашистам не быть хозяевами на нашей земле, потому что наша Родина - великая сила. Радуюсь, что ты бьёшь врага. Только, Ваня, не заносись и честно выполняй свой долг перед Родиной. Я, Ванюша, за эти тяжёлые годины сильно состарился, но сейчас снова работаю, наш колхоз оказывает мне помощь. Жду от тебя письма, дорогой сынок. Передай от меня привет всем твоим друзьям.
Твой отец Никита Кожедуб".
Внизу отец приписал две тронувшие меня стихотворные строчки:
Вспоминай, Ваня, мамашу.
Защищай ты страну нашу.
Трудно передать, что я перечувствовал и передумал, прочитав письмо отца. Лютая ненависть к фашистам, замучившим земляков, охватила меня. Вспомнилась дорога к Десне - по ней отец и Сергей Андрусенко ходили рыбачить; родник у берёзовой рощи, где они отдыхали. Перед глазами стояли родные лица, родные места.
Хорошее, тёплое письмо прислали мне и из сельсовета. Я знал, что мой старый отец не одинок, что его поддерживают, о нём заботятся. И тут же, под крылом самолёта, написал ответные письма и письмо брату Александру.
18. НАД ДНЕПРОВСКИМИ ПЕРЕПРАВАМИ
Советские войска вышли к Днепру на протяжении нескольких сот километров. Левобережная Украина очищается от врага. 23 сентября 1943 года освобождена Полтава.
В конце сентября мы снимаемся с полтавского аэродрома и перелетаем на полевой аэродром, ближе к Днепру.
Фашисты укрепили правый, крутой берег Днепра, который и без того являлся хорошим естественным рубежом. Но войска нашего фронта с ходу перешли на тот берег Днепра и уцепились за клочок земли на западном берегу. Его назвали "Малой землёй".
Перед нами поставлена боевая задача: охранять переправы от вражеских налётов и прикрывать с воздуха "Малую землю", где находится много советских войск и техники.
В полёте видишь, как колонны советских войск, танки и артиллерия движутся к переправам.
В великую битву за освобождение Советской Украины от фашистского ига идут представители всех народов моей многонациональной Отчизны; для всех нас, русских, украинцев, грузин, белорусов, казахов, Великая Отечественная война - справедливая война с ненавистным врагом, посягнувшим на свободу и независимость нашей Родины.
Предстоят ожесточённые сражения. Враг пытается остановить наше наступление, столкнуть наши войска в Днепр. Фашистская авиация активизирует свои действия: сюда, к Днепру, гитлеровцы подтянули истребители, большое количество пикирующих бомбардировщиков.
Мы надёжно прикрываем наши войска на правом берегу.
Веду свою группу на прикрытие наземных войск. В воздухе спокойно. На земле, под нами, - бой. Вдруг вижу: на нас сзади, сверху, заходит пара вражеских истребителей - "охотников". Это были опытные фашистские лётчики, обычно действовавшие парами.
Надо было атаковать мгновенно.
Быстро развернулся навстречу им. Но они пронеслись мимо и начали уходить на запад. Мои товарищи, не дожидаясь команды, ринулись вдогонку. Что такое? Ничего не понимаю! Как могли они нарушить дисциплину? Передаю по радио:
- Вернитесь обратно!
Но ответа нет. Ушли.
Я уже знал коварную тактику врага. "Охотники" были, повидимому, высланы как приманка, чтобы отвлечь и увести в сторону от своих бомбардировщиков наши самолёты. Мои лётчики отлично знали об этой уловке врага. Но не всегда в такой момент сразу всё учтёшь; сложность и заключается о том, чтобы быстро принять решение. Я так стремительно развернулся на вражеских "охотников", что мои ребята не. успели, очевидно, дать себе отчёт в обстановке и под влиянием порыва, решив сбить вражеские самолёты, ушли далеко за линию фронта. А здесь, внизу, наши войска ведут бой, и, быть может, от того, насколько надёжно будет прикрытие с воздуха, зависит успех.
Остаюсь один прикрывать порученный моей группе участок. Минуты тянутся удивительно медленно.
Внимательно слежу за воздухом. Жду. Вот-вот появится группа вражеских бомбардировщиков. Удастся ли мне одному отогнать врага?
Огненная пелена стелется над землёй. Столбы дыма подымаются вверх.
Смотрю - выше меня, с запада, от горизонта отделяется несколько точек. Я наготове. Вглядываюсь внимательно. Нет, не то! Возвращаются мои товарищи. Я обрадовался - мы сила, когда вместе! Даже перестал сердиться на них. Знаю, как им будет стыдно за свою оплошность.
Вдруг вижу: они направились в сторону аэродрома. Посмотрел на часы: время, отведённое на прикрытие, истекало, и поэтому мои лётчики вынуждены были вернуться на аэродром.
В ту же секунду по радио раздалась команда с земли:
- Соколы, соколы! Юго-западнее Бородаевки противник бомбит войска!
Сколько вражеских бомбардировщиков, охраняют ли их истребители - не сообщалось.
"Эх, хлопцы, хлопцы, поспешили уйти! Как бы хорошо вместе нагрянуть на врага!" подумал я. И стало ещё досаднее.
В воздухе - ни одного нашего истребителя. Мне предстоял неравный бой. Решаю заранее открыть фонарь кабины. Если меня подожгут или самолёт совершенно потеряет управление, придётся прыгать с парашютом к нашим. Но фонарь не открывался. Меня охватило неприятное чувство неизвестности и нависшей опасности.
Опять команда с земли:
- Атакуйте!
Передаю по радио, что нахожусь в воздухе один. Получаю короткий и ясный ответ:
- Атакуйте!
Вот они. Подо мной, на высоте шестисот метров, около восемнадцати пикирующих бомбардировщиков противника. Стремительно работает мысль. С высоты трёх тысяч пятисот метров на большой скорости врезаюсь в строй вражеских самолётов.
Ощущение тревоги и одиночества, овладевшее мною минуту назад, исчезает. Я не один! Внизу мои боевые товарищи - пехотинцы, артиллеристы, танкисты. На расстоянии нескольких тысяч метров я как бы чувствую их "локоть". Знаю: они с надеждой смотрят на меня, лётчика-истребителя.
Сознание воинского долга удесятеряет силы. Проношусь над врагом; в мою сторону летят огненные трассы. Волчком верчусь в воздухе. Появляюсь то тут, то там, то вверху, то внизу, и это, видимо, ошеломляет врага. Стремительными, неожиданными для противника манёврами, точностью и быстротой движений мне удаётся вызвать у врага смятение. Вражеские стрелки ведут огонь, а я маячу то над ними, то под ними. Так стремительно я, кажется, ещё никогда не действовал.
Самолёты противника построились в оборонительный круг. Надо его разбить. Проходит всего пять минут, но какими длинными кажутся они мне! Беспокоит, что кончается горючее. Вражеские истребители меня не атакуют. Но всё же я начеку. Ищу глазами наши истребители, но тщетно: прикрытия нет. Надо действовать молниеносно и самостоятельно.
Откалываю один самолёт противника. Открываю по нему огонь в упор. Самолёт, охваченный пламенем, идёт к земле. Остальные бомбардировщики пускаются наутёк, беспорядочно отстреливаясь. Пучок трассирующих пуль несётся мимо меня.
Горючее уже совсем иссякает. Я "отвернулся" от уходящих бомбардировщиков и на бреющем полёте выскочил к себе на аэродром. Знаю, что меня уже не ждут. Возможно, оплакивают. Время, отведённое для патрулирования, давно истекло.
Вижу - внизу у землянки собрались лётчики и смотрят вверх. Товарищи заметили мой самолёт. Встречают. Окидываю взглядом стоянки самолётов моей эскадрильи - все ли машины на месте. Все здесь, дома. На душе становится легче. Нельзя терять ни секунды!
Быстро иду на посадку. Приземлился. В конце пробега остановился мотор. Запас бензина кончился.
Вылезаю из кабины. Лётчики моей эскадрильи стоят навытяжку и молчат. Лица у них растерянные, пристыжённые.
Я, как обычно, снял шлем и, сдерживая себя, медленно и негромко сказал:
- Где же это видано, чтобы без приказа командира отрываться от группы? За сбитым погнались - и войска оставили без прикрытия! Командира бросили. Позор!
Вперёд шагнул мой заместитель, Паша Брызгалов.
- Разрешите доложить, товарищ командир, - виновато говорит он. - Вы знаете, что у Гопкало машина - копия вашей…
Смотрю на Гопкало: он уставился в землю и покраснел так, что даже уши у него горят.
- Гопкало увидел, что вражеские истребители уходят. Увлёкся, вырвался из строя и погнался за ними, а мы спутали его самолёт с вашим и пошли вслед. Когда возвращались, приняли вас за противника, спешили домой и проскочили мимо. Всё, товарищ командир.
- А куда же ты, Мухин, смотрел?
- На этот раз я тоже не уследил за вами, - отвечает Мухин смущённо.
Подзываю Гопкало. Он краснеет ещё сильнее, и мне становится его жалко. Но я сухо и резко говорю ему:
- Знаю вашу горячность и стремление сбить вражеский самолёт, но действовать надо своевременно и разумно. Запомните: сначала взвесь, потом дерзай. Вздумаете ещё путать строй - больше с собой никогда не возьму. Поняли?
- Понял, товарищ командир. Клянусь вам, больше этого не будет!
Я отлично представляю себе, что пережили мои ребята, осознав ошибку. Хочется рассказать им о бое, но я бросаю официально:
- Можете быть свободными, товарищи лейтенанты.
Они переглядываются и расходятся, понурив головы. Иду на КП и думаю о том, что всё предвидеть в воздухе невозможно, нужно учиться на каждой своей и чужой ошибке.
Несколько дней Гопкало ходил сам не свой, даже осунулся. Но урок пошёл ему на пользу. Это чувствовалось по его поведению и на земле и в воздухе.
19. НА ГОРЯЩЕМ САМОЛЁТЕ
Идёт воздушная битва в районе переправ и на участках, занятых нашими войсками на западном берегу Днепра.
За десять дней боёв над днепровскими переправами лётчики нашей части одержали много побед. Мой боевой счёт увеличился на одиннадцать сбитых вражеских самолётов.
Немецко-фашистские захватчики хотели во что бы то ни стало оттеснить наши войска с западного берега Днепра. На земле все их планы разбила советская пехота, танки, артиллерия, а в воздухе - сталинская авиация.
12 октября 1943 года я со своей группой уже сделал несколько вылетов. Провёл два трудных воздушных боя и сбил в этот день два вражеских самолёта. Только собрался отдохнуть, как снова получил приказ с группой подняться в воздух. Мы полетели на прикрытие переправ через Днепр.
В воздухе то и дело звучит команда: "Преследуйте, бейте врага!" Вдали показалась группа пикирующих бомбардировщиков. Врезаемся в их строй и нарушаем боевой порядок противника.
Один фашистский пикирующий бомбардировщик снижается и, маскируясь на фоне местности, пытается улизнуть. Преследую его. Расстояние между нами быстро сокращается. Иду прямо на стрелка. Пулемётные трассы проносятся мимо меня. С близкой дистанции открываю огонь. Длинная очередь - и бомбардировщик вспыхивает. Но я чувствую - с моим самолётом что-то неладно. Взмываю и вижу: с правой стороны из бензобака выбивается огненная струя: бензобак пробит. Быстро отстегнул ремни. Хотел было выпрыгнуть с парашютом, но вспомнил, что внизу - территория врага. Я нахожусь в двадцати километрах от своих. Попасть в плен? Нет!
Что же предпринять? Вспомнил Гастелло. Последую его примеру! Решение найдено. Но борьбы с пламенем не прекращаю. Переложил самолёт в скольжение на крыло. Молниеносно, ничего не упуская, осмотрел землю. Надо найти объект. Подо мной несколько домишек - там враг. В стороне бьют зенитки противника. Медлить нельзя. Но цель всё ещё не выбрана.
Гитлеровцы высыпали из домов. Зенитные снаряды разрываются по-прежнему в стороне. Решение принято: направляю самолёт на гитлеровцев. Происходит то, чего я меньше всего ожидал: у самой земли мощный поток воздуха срывает пламя с крыла. Сейчас же принимаю новое решение и проношусь прямо над головами оторопевших фашистов, чуть не задевая их винтом.
Гитлеровцы спохватились и открыли огонь. Прижимаюсь к земле - огненные трассы проносятся выше меня. Я ускользнул от них. И вдруг до моего сознания дошло: пламя сорвано, но если в бензобаке скопятся газы, то самолёт взорвётся. Ещё несколько минут назад я спокойно шёл навстречу смерти, но сейчас, после неожиданного спасения, не хотелось бессмысленно гибнуть. Продолжаю лететь на бреющем. Вот и родной Днепр.
Здесь уже свои. Наконец внизу показался наш аэродром. Радостное чувство переполнило меня. Но, строго придерживаясь правила - не рассеивать внимание до посадки, стараюсь посадить самолёт так, чтобы избежать взрыва. Машина касается земли, и я заворачиваю на стоянку.
Быстро выскакиваю из кабины - хочется скорее посмотреть, что с бензобаком. Товарищи окружили меня, дружески обнимают:
- Очень беспокоились за тебя… Да как ты не сгорел! Как сбил пламя?
И я, забыв об усталости, рассказываю.