Вторая зима под Тарту
2 декабря вечерним поездом А. И. Солженицын уехал из Москвы, опять в Эстонию (1). 3-го он мог быть в Тарту, четвертого - снова на хуторе Хаава. Если учесть, что завершение работы над "Архипелагом" датируется 22 февраля 1967 г. (2), получается, что на этот раз Александр Исаевич провел в своем "укрывище" 81 день. Именно эту цифру мы видим во втором издании "Теленка", однако в первом издании фигурирует другая цифра - 73 дня. Сравните:
Первое издание
"За декабрь-февраль я сделал последнюю редакцию "Архипелага" - с переделкой и перепечаткой 70 авторских листов за 73 дня - еще и болея, и печи топя, и готовя сам. Это - не я сделал, это - ведено было моею рукою" (Солженицын А. Бодался теленок с дубом. Paris, 1975. С.164).
Журнальное издание
"За декабрь-февраль я сделал последнюю редакцию "Архипелага" - с допиской, переделкой и перепечаткой 70 авторских листов за 81 день - еще и болея, и печи топя, и готовя сам. Это не я сделал, это - ведено было моею рукою!" (Солженицын А. И. Бодался теленок с дубом // Новый мир. 1991. № 6. С.104).
Это дает основание думать, что по крайней мере 8 дней, проведенных на хуторе под Тарту, были нерабочими. Видимо, именно в эту зиму Александр Исаевич встречал католическое Рождество в семье Сузи (3). Кроме того, необходимо учесть его поездки к Лембиту. "Во вторую зиму, - пишет А. И. Солженицын, - он стал учиться заочно в Тартусском университете; когда приехал на зимнюю сессию - мы встретились в городе в условленном месте, у него в сумке были недостающие части "Архипелага", я повел его знакомиться с Сузи-старшим" (4).
"Обе зимы, - читаем мы в "Теленке", - так сходны были по быту, что иные подробности смешиваются в моей памяти… И за эти два периода стопка заготовок и первых глав "Архипелага" обратилась в готовую машинопись, 70 авторских листов (без 6-й части). Так… я не работал никогда в моей жизни… Я ничего не читал, изредка листик из далевского блокнота на ночь… Западное радио слушал я только одновременно с едою, хозяйством, топкой печи… Во вторую зиму я сильно простудился, меня ломило и трясло, а снаружи был тридцатиградусный мороз. Я все же колол дрова, истапливал печь, часть работы делал стоя, прижимаясь спиной к накаленному зеркалу печи вместо горчичников, часть - лежа под одеялами, и так написал, при температуре 38 градусов, единственную юмористическую главу ("Зэки как нация"). Вторую зиму я в основном уже только печатал, да со многими мелкими переделками, - и успевал по авторскому листу в день!" (5).
Описывая свое пребывание на хуторе Хаава зимой 1966–1967 гг., А. И. Солженицын отмечает, что в перерывах между работой над "Архипелагом" он возвращался мыслями к замыслу "Р-17" (6) и именно в ту зиму 1966–1967 гг. не только начал осознать его грандиозность, но и пришел к выводу о невозможности его осуществления, если придерживаться обычного последовательного освещения событий. В связи с этим у него родилась идея ограничиться только наиболее важными моментами, имеющими узловой характер. Поэтому, пишет он, если "в 1965-м определилось название "Красное колесо"", то "с 1967 года - принцип Узлов, то есть сплошного густого изложения событий в сжатые отрезки времени, но с полными перерывами между ними" (7).
Правда, и в таком случае реализация замысла требовала много времени. Поэтому Александр Исаевич, если верить ему, видел перед собою два пути: "Один путь был - поверить во внешнее нейтральное благополучие,.. продолжать сидеть как можно тише и писать… А лет мне нужно на эту работу семь или десять. Путь второй: понять, что можно так год протянуть, два, но не семь. Это внешнее обманчивое благополучие самому взрывать и дальше… Ведь "железный Шурик" тоже не дремлет, он крадется там, по закоулкам, к власти, и из первых его будет движений - оторвать мне голову эту" (8). Так, по утверждению А. И. Солженицына у него возникла готовность к открытому общественному выступлению: "Во вторую зиму мысли мои были все более наступательные. Выгревая больную спину у печки, под Крещение (т. е. 18 января 1967 г. - А.О.), придумал я письмо съезду писателей - тогда это казался смелый, даже громовой шаг" (9).
Когда в 1974–1975 гг. Александр Исаевич писал эти слова, он забыл перечитать то, что было написано им ранее. Из его же собственных воспоминаний и мемуаров Н. А. Решетовской мы уже знаем, что идея письма к съезду появилась у него еще летом 1966 г.
25 января 1967, когда у студентов начались каникулы, Н. А. Решетовская отправилась в Москву, 26-го она была на приеме у онколога (у нее появилась опухоль в груди), 27-го выехала в Тарту и на следующий день была там (10). Александр Исаевич встречал ее на вокзале (11).
"Дальше, - вспоминала Наталья Алексеевна, - начался полусон-полусказка… Жили мы недалеко от Тарту в совершенном уединении и тишине… Встаем, когда еще не рассвело. Работать утром можно лишь при электрическом свете. А он слабый. Если включить электрическую плитку - совсем никуда не годится. Но все предусмотрено. Еще с вечера термос наполнен кипятком. Теперь им заливается растворимый кофе. Выпиваем по чашечке и садимся работать. Александр Исаевич за рукопись, я - за машинку. Зима была злая, морозы достигали 30 градусов и ниже. Печатала я… возле печки, часто даже завернувшись в одеяло… Таких было 10 дней" (12).
Как явствует из дневника Н. А. Решетовской, она пробыла на хуторе до 6 февраля, когда Александр Исаевич проводил ее до Тарту и там посадил на московский поезд (13). В разговоре со мной Наталья Алексеевна сообщила, что ко дню ее отъезда работа над "Архипелагом" была завершена и это событие они отметили с мужем в одном из тартусских ресторанов (14). Последний факт нашел отражение и в ее воспоминаниях: "В нашей жизни это бывало нечасто. Разве что однажды, невдалеке от "укрывища", по случаю окончания "Архипелага"" (15).
7 февраля 1967 г. Наталья Алексеевна была в столице (16). "В Москве, - читаем мы в ее воспоминаниях, - я сначала развезла все экземпляры отпечатанного "Архипелага" в надежные места и лишь тогда появилась у Вероники. Теперь пусть за мной следят! Опасаться больше нечего! Сказала Веронике, чтоб отдала Александру Трифоновичу вторую часть "Ракового корпуса"" (17). С собою с хутора Наталья Алексеевна забрала также письма А. И. Солженицына в журналы "Звезда" и "Простор" (18).
"А 13 февраля спустя два месяца после того, как Саня закончил "Раковый корпус", - вспоминала Н. А. Решетовская, - я оказалась в таком же. Только в Кашире" (19). У Натальи Алексеевны был обнаружен рак груди. 18-го ей сделали операцию, которая оказалась удачной (20).
Где же в это время находился Александр Исаевич? Если обратиться к опубликованному тексту "Архипелага", получается, что он продолжал работу над ним до 22 февраля 1967 г. (21).
К сожалению, текст первой редакции "Архипелага" нам неизвестен. Поэтому мы можем судить о нем главным образом со слов самого автора. Между тем его свидетельства на этот счет не только скупы, но и противоречивы. Так, в одном из послесловий к "Архипелагу" мы читаем: "Таким образом, к марту 1967 г. шесть первых частей "Архипелага" были в основном закончены" (22). В "Теленке" об этом же говорится: "И за эти два периода стопка заготовок и первых глав "Архипелага" обратилась в готовую машинопись 70 авторских листов (без шестой части)" (23).
Шестая часть "Архипелага" - это "Ссылка", о которой точно известно, что она была написана позднее (24). Поэтому есть основания думать, что первоначальная редакция этой книги состояла не из семи, как сейчас, а из пяти частей. Это подтверждает и Е. Ц. Чуковская, занимавшаяся перепечаткой "Архипелага" (25). Завершалась первая редакция, по всей видимости, обзором откликов на публикацию "Одного дня Ивана Денисовича" - "Читают Ивана Денисовича".
По утверждению А. И. Солженицына, первая редакция книги составляла 70 авторских листов (26). Если это было действительно так, получается, что зимой 1966–1967 гг. он написал не менее 20 листов. При средней скорости работы для этого нужно было примерно 60 дней. Чтобы вычитать и отредактировать рукописный текст по существовавшим издательским нормам требовалось не менее 70 дней (27). Даже если допустить, что автор работал не по 8, а по 16 часов - это еще 35 дней. Кроме того, текст следовало перепечатать. Принимая дневную производительность Александра Исаевича и Натальи Алексеевны в пределах авторского листа (официальная норма профессиональной машинистки) (28), получим 70 дней. Следовательно, для завершения работы над первой редакцией "Архипелага" зимой 1966–1967 гг. А. И. Солженицыну требовалось 165 рабочих дней.
Очевидно, что ни за 73 дня, ни 81 день даже с помощью Н. А. Решетовской эту работу он выполнить не мог. Поэтому или у него были другие помощники, или же он писал "Архипелаг" не один.
Ту редакцию "Архипелага", которую мы сейчас называем первой, Александр Исаевич рассматривал в 1967 г. как окончательный вариант. "Сейчас, - писал он в одной из глав, - у меня нет материалов, чтобы эту главу окончить так, как хотелось бы… Обрывая эту книгу в начале 1967 года, не рассчитываю я больше, что достанется мне возвратиться к теме "Архипелага"" (29).
"Кончив работу, - пишет А. И. Солженицын, - я поехал в Таллин, в семью Сузи, - переснимать теперь весь "Архипелаг" на пленку" (30). Если работа над "Архипелагом" действительно была закончена 22 февраля и в этот день Александр Исаевич покинул хутор, то в Таллине он был не ранее 23-го. Фотографирование рукописи требовало около двух дней, поэтому уехать из Таллина он мог не ранее 25-го. По пути домой А. И. Солженицын заехал в Ленинград к Е. Д. Воронянской, которая фигурирует в его воспоминаниях под кличкой Кью. "В феврале 1967 проездом из Эстонии, - читаем мы в "Теленке", - я отдал Кью свой густо отпечатанный экземпляр "Архипелага", один из двух для более просторной перепечатки" (31).
В Ленинград Александр Исаевич мог приехать не ранее 26-го, а 2 марта он уже был в Москве (32), в пятницу 3-го разговаривал с Натальей Алексеевной по телефону и 4-го вернулся домой (33). "Приехал, - вспоминала Н. А. Решетовская, - очень измученный" (34).
Весна 67-го
"Весной 1967, - вспоминает Александр Исаевич, - получил в Рязань телеграмму от двух словацких корреспондентов, просят интервью. Конечно, беспрепятственный приход телеграммы подозрителен, но бывают же и осечки, вдруг ГБ прохлопало?.. Принял. Один из них, назвавшийся Рудольфом Алчинским,.. все время молчал и приятно улыбался… Старший же был - топтыжистый Павел Личко, корреспондент словацкой "Правды", уже тогда смелой газеты еще неизвестного миру Дубчека. В прошлом командир партизанского отряда против немцев… в конце интервью… попросил меня Личко: "А не можете ли вы дать нам "Раковый корпус" для Чехословакии? Это будет нашей интеллигенции такая поддержка, мы будем пытаться напечатать его по-словацки". "И уж тогда и по-чешски!" - предложил я встречно. А для начала, в журнале, напечатать главу "Право жить" (уж самую безъершистую). И легко дал ему 1-ю часть "Корпуса" и в придачу "Оленя и шалашовку". Ведь в восточноевропейскую страну, как будто совсем не за границу, не Запад же!" (1).
Не все в этой версии вызывает доверие. Прежде всего, как мы знаем, ко времени приезда словацких журналистов у А. И. Солженицына уже существовали контакты с Чехословакией и в мае 1966 г. он получил приглашение Союза писателей ЧССР посетить их страну. Поездка, правда, не состоялась. Между тем в том же 1966 г. издававшийся в Братиславе журнал "Словенка" решил дать на своих страницах серию публикаций советских писателей, в их список был включен и А. И. Солженицын (2).
"В конце 1966 года, - вспоминала жена Павла Личко Марта, которая в это время работала в редакции "Словенки" - наш журнал обратился к ряду русских писателей, в том числе и к Солженицыну, с просьбой предоставить небольшие отрывки из их произведений. Мы собирались издавать анталогию. К нашему удивлению он прислал главу из "Ракового корпуса" - романа, который как раз в то время заканчивал (речь идет о главе "Право лечить" - А.О.). Мы сразу поняли, какое это замечатальное произведение, хотя в женском журнале оно вряд ли было уместно" (3).
Приведенное свидетельство подтверждается воспоминаниями Н. А. Решетовской. Она пишет, что уезжая 30 ноября 1966 г. из Рязани в Москву, Александр Исаевич специально проинструктировал ее в связи "с возможным изданием"… главы "Право лечить" (4). Это значит, к концу ноября она уже была отослана в Братиславу. Получив ее и "поразмыслив, - вспоминала Марта Личко, - мы с Павлом решили отдать эту главу в литературное приложение братиславской газеты "Правда", где она и была напечатана в моем переводе 7 января 1967 года" (5).
Из этого явствует, что упоминаемая А. И. Солженицыным глава из "Ракового корпуса" была отправлена в Братиславу не в марте 1967 г., а еще 1966 г. Зачем ему понадобилось скрывать данный факт, а следовательно, и свое заочное знакомство с П. Личко до встречи с ним, станет понятно далее.
П. Личко был не обычным словацким жуналистом. Во время Второй мировой войны он работал в советской военной разведке, в 1948 г. возглавил редакцию братиславской "Экономической газеты", в 1949–1951 гг. занимал пост директора Департамента печати ЦК КП Словакии, с 1953 г. руководил издательским домом "Мир социализма", с 1962 по 1967 г. - редактировал газету "Культурная жизнь" (6). Позднее, в 1968 г. встал во главе агенства Татра-пресс (7).
"…И вот, - читаем мы в воспоминаниях английского журналиста Н. Бетелла, - Личко с номером газеты поехал в Рязань, где его тепло приняли" (8). В Рязани Павел Личко и Рудольф Алчинский появились в среду 15 марта (9).
На следующий день после этой встречи А. И. Солженицын отправился в столицу (10). "С середины марта, - вспоминала Н. А. Решетовская, - Александр Исаевич неделю провел в Москве" (11). 16-го он был у А. Т. Твардовского. "Я, - пишет А. И. Солженицын, - вошел веселый, очень жизнерадостный, он встретил меня подавленный, неуверенный… на XXIII cъезде его не выбрали больше в ЦК; сейчас не выбирали и в Верховный Совет РСФСР… а недавно ЦК актом внезапным и непостижимым по замыслу, минуя Твардовского, не предупредив его, снял двух вернейших заместителей - Дементьева и Закса" (12).
Однако, несмотря на личные неприятности, в течение полутора часов Александр Трифонович говорил не столько о себе, сколько о А. И. Солженицыне. Дело в том, что накануне, 15 марта, писатель Г. Марков на заседании Секретариата Правления Союза писателей СССР бросил фразу о том, что "Раковый корпус" уже печатают за границей (13). Поэтому когда Александр Исаевич появился в редакции журнала, Александр Трифонович обратился к нему за разъяснениями. "А откуда мог пойти слух? - читаем мы в "Теленке", - Пытался ему объяснить. Одна глава из "Корпуса", отвергнутая многими советскими журналами, действительно напечатана за границей - именно, центральным органом словацкой компартии "Правда". Да, кстати! я же дал на днях интервью словацким корреспондентам, вам рассказать?" (14). И хотя А. И. Солженицын заверил своего "литературного отца", что не собирается "посылать за границу ничего", расстались они очень сдержанно, едва не поссорившись (15).
В тот же день, 16 марта, Александр Исаевич встречался с Д. Д. Шостаковичем, побывал в "Современнике" (16), 17-го подписал договор с "Мосфильмом" на киносценарий "От четверга до среды" (17), 18-го съездил в Обнинск, 19-го познакомился с родственником В. Г. Короленко А. В. Храбровицким (18) и получил от него в подарок сборник своих произведений, опубликованный во Франкфурте-на-Майне издательством "Посев" (19), 20-го снова посетил Д. Д. Шостаковича, 22-го - В. А. Каверина (20).
"Была еще одна важная цель этой поездки:, - пишет Н. А. Решетовская, - обсудить с Чуковским, Кавериным и еще кое с кем содержание письма к съезду писателей" (21). Эта вкользь брошенная фраза дает основание думать, что свое выступление с письмом к съезду А. И. Солженицын пытался согласовать с другими литераторами.
Среди тех лиц, с кем в эти дни он повидался в Москве, был и Павел Личко. Как пишет Н. Бетелл, "примерно 20 марта они встретились… в Москве в кафе "Лира", на углу Тверского бульвара и улицы Горького, чтобы обсудить еще одно, гораздо более важное дело". В письменных показаниях от 1 августа 1968 года, которые Личко дал в Лондоне, говорится следующее: "Солженицын лично дал мне текст первой части "Ракового корпуса" и копию пьесы "Олень и шалашовка". На этой встрече мы в общем плане обсуждали возможность публикации литературных произведений Солженицына за границей. Я прямо спросил Солженицына, не будет ли он возражать против этого, и он ответил, что хотел бы опубликовать свои вещи прежде всего в Англии и Японии, поскольку считает, что культура англичан и японцев имеет наиболее глубокие корни. В конце нашего разговора я спросил Солженицина, могу ли я быть его литературным представителем на Западе. Он ответил утвердительно и выразил желание, чтобы я как можно скорее организовал публикацию "Ракового корпуса" и упомянутой выше пьесы…" (22).
Таким образом, если верить Н. Бетеллу, в марте 1967 г. А. И. Солженицын через П. Личко, с которым он только-только познакомился, сделал первый конкретный шаг, направленный на то, чтобы начать публикацию своих произведений на Западе.
Вернувшись 24 марта домой, Александр Исаевич сел за "Письмо к съезду писателей" (23). "Письмо съезду определилось. - отмечала Н. А. Решетовская, - Можно приниматься за окончательный вариант. Мужа тянет к музыке Бетховена. Ставится пластинка с Девятой симфонией. Под ее могучие звуки 27 марта Александр Исаевич завершает работу" (24). Первоначально он намеревался обратиться к съезду писателей с изложением своих личных претензий к руководству писательской организации. В окончательном варианте он поставил собственную литературную судьбу в зависимость от существования цензуры и поднял вопрос о необходимости ее отмены (25).
"Написав письмо, - читаем мы далее в воспоминаниях Н. А. Решетовской, - муж успокоился: на миру и смерть красна. Теперь он думал: что еще нужно сделать до того, как станет известным письмо? Это пока не совсем ясно, потому можно заняться корреспонденцией. Александр Исаевич ответил Шаламову, поздравил и поблагодарил Владимира Солоухина за книгу "Письма из Русского музея": "Как это по-русски, до чего же наше: весь подбор имен и предметов, как все назрело давно!"" (26).
1 апреля Александр Исаевич направил Павлу Личко письмо, он поблагодарил его за "точность и аккуратность" перевода опубликованной на страницах братиславской "Правды" главы из "Ракового корпуса" и коснулся вопроса об издании в Чехословакии своей повести. В частности, речь шла о ее названии. "…Мне, - писал А. И. Солженицын, - не хотелось бы, чтобы "Раковый корпус" переводился на словацкий "Онкологическое отделение" (это уж слишком специально по-медицински), наверно есть и словацкое слово для "рака"" (27).