Наверняка дело здесь не только в желании издать "большое" после череды рассказов, и не в гонораре (хотя он был Шукшину в то время особенно нужен), и даже не в потребности "разобраться с прошлым" (не случайно одного из героев, погибшего в войне старого и нового миров зовут так же, как и расстрелянного в 1933 году отца Шукшина, Макаром) а, по-моему, в том, в первую очередь, что писатель стремился сменить интонацию.
Есть свидетельства – Шукшин писал "Любавиных" с конца 50-х годов. То есть, ещё до того, как стал выдавать порции тех рассказов, что расходились по журналам. И, опять же по свидетельству современников, Шукшин был похож на героев тех своих рассказов – речью, поведением, юморком. Это стало на годы его надёжной маской простачка и балагура. Никто (или – почти никто) не знал, что в душе этого "простачка". Что в его прошлом, в прошлом его семьи.
В "Любавиных" Шукшин и попытался предстать перед людьми со своим тяжёлым багажом. Дать понять читателям: у него есть что сказать, кроме как о деревенских простачках (чудики как тип ещё не возникли), залётных студентах. И расскажет он это другим языком, с другой интонацией…
На мой взгляд, роман "Любавины" (обе книги) – роман достаточно слабый. Это скорее попытка человеческого документа, замаскированного под беллетристику, чем произведение искусства. Говорить всю известную ему правду Шукшин не мог, поэтому "Любавины" влились в очень популярный в то время и, как показала история, почти бесплодный поток "сибирских эпопей". Эпопей того времени, когда "Сибирь Шишкова" была объявлена прошлым, а "Сибирь Распутина" ещё не вломилась в советскую литературу.
Вторая книга, вобравшая (или породившая?) сюжеты ряда рассказов и повестей Шукшина, осталась в дальнем ящике стола. И что интересно: сюжеты, которые воспринимаются нами в рассказах почти как юмористические, в этой второй книге "Любавиных" приобретают совсем другой окрас, другое значение, порой и другой смысл. Иначе окрашен и сюжет, известный нам по повести "Там, вдали". Повесть эта одна из самых беспросветных в творчестве Шукшина. В романе же дело обстоит не столь беспросветно, хотя заканчивается смертью отца непутёвой дочери. Но ощущения мрака нет. В этом, видимо, одно из главных различий жанров рассказа, романа, повести.
И вообще, это очень интересный и, кажется, непрояснённый вопрос, что было раньше – киноповесть "Живёт такой парень" (1964), повесть "Там, вдали" (1966) или вторая книга "Любавиных". Есть примеры, когда писатели разбивали неудавшиеся романы на несколько произведений или же собирали мелкие и уже опубликованные произведения в роман, но Шукшин создал такой лабиринт, по которому можно плутать очень долго…
Возвращаюсь к живой жизни 1965 года.
"Любавины" печатались в журнале "Сибирские огни" на протяжении четырёх месяцев. Вскоре после окончания публикации, в № 46 "ЛР" от 12 ноября, вышла большая (почти на полосу) рецензия В. Хабина под очень комплиментарным названием "Живёт такой художник".
В начале рецензии автор отмечает, что Шукшин хороший актёр, затем тепло отзывается о фильме "Живёт такой парень", уточняя, что герой рецензии не только режиссёр, но и сценарист картины, ("О многих героях пишем порой мы, критики, что рождены они, мол, самой жизнью и вышли из народа. Но не о многих говорит зритель, что они вернулись в жизнь, вошли в народ. А паренёк с Алтая Пашка Колокольников, земляк режиссёра, сошёл с экрана к людям, чтоб будто невзначай – по потребности души – сеять доброе, требовательно доброе, человечески необходимое"), высоко оценивает рассказы Шукшина ("Когда вышла книга рассказов Шукшина "Сельские жители", рецензенты писали, что, каким бы самобытным актёром или режиссёром её автор ни был, отныне литературная дорога будет главной в его жизни"). "И вот теперь, – завершает вступление В. Хабин, – Василий Шукшин " обзавёлся" романом".
Несколько примечательных цитат:
"…В романе "Любавины" проявилась поистине актёрская способность Шукшина "влезать в душу" то одному, то другому герою. И, минуя путь, так сказать, комментаторский, автор создаёт для читателя "эффект присутствия", позволяет ему рентгеноскопически ощущать всё, что движет человеком в каждый момент.
Именно эта способность позволила тему, для нашей литературы не новую, раскрыть так, как предписывает современная эпоха".
"Для Шукшина "Любавины " – своего рода исторический роман: действие происходит в начале 20-х годов, за 6–7 лет до рождения автора".
"Писатель идёт наиболее трудным путём, показывая, как новизна общественных, этических отношений на селе резонирует внутри самого кулацкого "естества".
Есть у рецензента мелкие замечания. Например: "В стремлении сделать более звучным колорит сельской жизни Шукшин по неопытности, свойственной начинающим романистам, порой перенасыщает речь персонажей диссонирующими диалектными элементами, вульгаризмами. На это обратил внимание академик В.В. Виноградов в статье, недавно опубликованной "Литературной газетой".
(Ох уж эта борьба с диалектизмами в художественных произведениях, как она выхолостила нашу литературу!)
Впрочем, тут же Хабин берёт Шукшина под защиту: "Однако нельзя сказать, что "диалектно-натуралистический стиль" присущ всему диалогу в романе. Анализ текста показывает, что грубой примитивностью языка автором сознательно охарактеризован прежде всего мир Любавиных и что она не свойственна таким эмоционально чутким натурам, как, например, Марья или "городской " Кузьма. Стало быть, натуралистический подход к речевым характеристикам героев здесь не является всеохватывающей тенденцией".
Заканчивается рецензия советом: "Несомненно, при подготовке романа к отдельному изданию автору предстоит ещё серьёзная работа над текстом. И тогда появление Василия Шукшина в новой "ипостаси" будет ещё больше радовать читателя".
Автор рецензии наверняка не знал, что "Любавины" уже подписаны в печать в издательстве "Советский писатель".
О выходе книги сообщается в № 51 "Литературной России" от 17 декабря под рубрикой "Новинки недели":
"Если вы смотрели фильмы "Два Фёдора", "Алёша" или "Мы, двое мужчин", то встречались с Василием Шукшиным – актёром. А кинокартину "Живёт такой парень" он поставил сам по собственному сценарию. Читатели знают писателя по сборнику рассказов "Сельские жители". Роман "Любавины" – первое крупное произведение В. Шукшина, в котором он остаётся верен деревенской теме, повествует о советской Сибири 20-х годов, о борьбе с кулачеством и бандитизмом.
340 стр. 30 000 экз. 67 коп.".
Есть и обложка: сухое, без листьев, дерево, корявыми буквами – "Василий Шукшин. Любавины".
Так закончился второй шукшинский год в "Литературной России".
1966
В № 30 "Литературной России" за 22 июля появилась статья Т. Хлоплянкиной "Шесть ролей Леонида Куравлёва". В ней довольно большое внимание было уделено ролям артиста в фильмах Василия Шукшина "Живёт такой парень" и "Ваш сын и брат". Остановлюсь на высказываниях автора статьи о второй картине, вышедшей на экраны как раз в том году:
"В фильме "Ваш сын и брат" Куравлёв играет Степана – одного из четырёх сыновей алтайского колхозника Воеводина. Степан совершил проступок и попал в заключение. Но, не дождавшись окончания срока, совершает побег – поступок дикий как с точки зрения закона, так и с точки зрения простой логики, потому что за побег полагается новое наказание, а ведь Степану нужно было потерпеть всего несколько недель, чтоб вернуться в деревню свободным человеком. Объяснения Степана звучат наивно и нелепо: он совершил побег, потому что ему, видите ли, хотелось взглянуть на родную деревню: "Понимаешь, меня сны замучили. Каждую ночь деревня, зараза, снится".
Куравлёву предстояла сложная задача: отнюдь не оправдывая своего героя, сыграть роль Степана так, чтоб мы могли его понять. И артист справился с этой задачей прекрасно. В его Степане чувствуется то напряжённое, нетерпеливое состояние души, которое толкнуло его на побег, и досада на себя за этот побег, и тоска по родине, и – несмотря ни на что – радость, что он всё-таки увидел эту, такую любимую свою деревню и, как второе дыхание, вдруг пришедшее к нему спокойствие, по которому мы можем судить, что в следующий раз Степан вернётся домой уже свободным человеком и не покинет своей деревни никогда".
О фильме "Ваш сын и брат" мы ещё поговорим, а сейчас заглянем в следующий, 31-й, номер "ЛР".
А там рассказ Василия Шукшина "Космос, нервная система и шмат сала".
Рассказ этот вроде бы встраивается в те шукшинские "юморески", за которые его и хвалил и слегка журил критик Эльсберг в 1964 году. Но давайте посмотрим, что там есть, в этом рассказе.
У старика Наума Евстигнеича в избе квартирует школьник Юрка (фабула – общение старого человека и совсем юного – не нова для рассказов Шукшина, можно вспомнить "Сельских жителей", "Критиков"). Старик работящий, "живёт справно", но раз в месяц с пенсии крепко напивается. Болеющим с похмелья и борющимся с ним при помощи разговора с квартирантом, мы и застаём хозяина избы.
Разговор о том о сём. Важнее его, скорее, замечания повествователя.
Дети Наума Евстигнеича живут в городе, и он, оглядывая запасы в погребе, мысленно ругает их: "Черти драные. Тут ли счас не жить!" Он ненавидит их за то, что они уехали в город".
"У Юрки другое положение, – продолжает рассказчик. – Живёт он в соседней деревне, где нет десятилетки. Отца нет. А у матери, кроме него, ещё трое. Отец утонул на лесосплаве. Те трое ребятишек моложе Юрки. Мать бьётся из последних сил, хочет, чтоб Юрка окончил десятилетку. Юрка тоже хочет окончить десятилетку. Больше того, он мечтает потом поступить в институт. В медицинский".
Юрка живёт экономно, но иногда почти голодает. "Старик вроде не замечает Юркиной бедности, берёт с него пять рублей в месяц". Готовят еду они по отдельности. Иногда старик даёт Юрке продукты взаймы (пшено на кашу).
Вообще Наум Евстигнеич явно несимпатичный тип. Юркино стремленье к знаниям, к новому высмеивает, позволяет себе речи, за которые его вполне могут обвинить в антисоветчине или, по крайней мере, в подстрекательстве к воровству:
"– Иди на шофёра выучись да работай. Они вон по сколько зашибают! Да ишо приворовывают: где лесишко кому подкинет, где сена привезёт совхозного – деньги. И матери бы помог".
"В колхозе он давно не работает, – сообщает повествователь, – хотя старики в его годы ещё колупаются помаленьку – кто на пасеке, кто объездным на полях, кто в сторожах". Трудится старик много, но "только для себя, на своей пашне, на своём огороде".
"– У тебя какой-то кулацкий уклон, дед, – сказал однажды Юрка в сердцах.
Старик долго молчал на это. Потом сказал непонятно:
– Ставай, проклятый заклеймённый!.. <…> Ты ба, наверно, комиссаром у них был. Тогда молодые были комиссарами ".
После этого за Юрку становится тревожно: старик-то действительно непростой, небезобидный. Но Шукшин очень быстро заставляет нас улыбнуться: старик просит Юрку:
"– Насчёт уклона-то… смотри не вякни где. А то придут, огород урежут. У меня там сотки четыре лишка есть…
– Нужно мне".
Когда происходит действие рассказа? Это важно, так как писатели в то время (середина 60-х), говоря о сложных отношениях между людьми, об испытаниях, о бедности, всё чаще обращались в прошлое. В основном облюбовали первые послевоенные годы: трудности того времени легко можно было объяснить последствиями страшной трагедии. У Шукшина же время действия фактически совпадает со временем публикации. Главная примета такая:
Старик интересуется, что за наука астрономия. Юрка объясняет:
"– Космос. Куда наши космонавты летают.
– Гагарин-то?
– Не один Гагарин… Много уж".
Действительно, к 1966 году число только советских космонавтов перевалило за десяток. Космос действительно стали осваивать, и понятна уверенность Юрки в том, что скоро люди доберутся до соседних планет…
Да, Юрка рассуждает о космосе, об обмене опытом с жителями других планет – "и получится такое… мировое человечество <…>, получится тогда то самое царство божие, которое религия называет – рай", а самому пообедать нечем.
Старик в конце концов приносит ему "шмат сала в ладонь величиной".
"– Хлеб-то есть? <…> На, поешь с салом, а то загнёсся загодя со своими академиками… пока их изучишь всех.
Юрка даже растерялся:
– Мне же нечем отдавать будет – у нас нету…
– Ешь. Там чайник в печке – ишо горячий, наверно… Поешь".
Понятно, что старика растрогал рассказ Юрки про академика Павлова, который диктовал студентам процесс своего умирания; ясно, что старику одиноко, тоскливо без детей и внуков. Но всё же читатель 1966 года наверняка удивился такой перемене, произошедшей в этом поначалу явно несимпатичном персонаже…
Впрочем, нечто подобное уже было в советской литературе. Например, рассказ "Нестор и Кир" Юрия Казакова. Там мы тоже сталкиваемся со старым, откровенно настроенным антисоветски Нестором, жадноватым, жестоким. Герою-рассказчику неуютно с таким человеком и с его психически отсталым Киром; он внутренне критикует Нестора, считает его врагом. А потом, уже покинув их, на привале, решив поесть, герой-рассказчик обнаруживает в рюкзаке большой свёрсток. "В старой газете завёрнута была половина сёмги, малосольной прекрасной сёмги, – это Нестор сунул мне на дорогу…
Ах, Нестор, Нестор!"
Да, в начале – середине 60-х такие портреты недобитых кулаков (а эти старики были в годы коллективизации уже взрослыми мужиками, хозяевами) ещё допускалась в советской печати. Позже литературно-идеологические нравы ужесточились…
И вот в заключение такая деталь обращает на себя внимание в рассказе "Космос, нервная система и шмат сала". Видя, как страдает с похмелья Наум Евстигнеич, школьник Юрка предлагает: "Может, я пойду куплю четвертинку?" (Старик героически отказывается.) В вышедшей чуть позже повести Валентина Распутина "Деньги для Марии" Мария и Кузьма, которым мы, конечно, сочувствуем, сострадаем, не только сами торговали магазинной водкой дома (чтобы по вечерам магазин не открывать ради тех, кому невтерпёж выпить), но и их сын Витька, школьник, " как-то раз три бутылки продал".
Здесь правда жизни становится выше пресловутой художественной правды. Сегодняшний редактор наверняка вычеркнет подобные штрихи. И не потому, что ныне такого уже быть не может, и не ради художественной правды, а из-за опасения, что рассказ или повесть прочтёт какой-нибудь депутат или прочий бдительный гражданин, и у журнала, газеты или издательства начнутся неприятности. Примеров разборок с произведениями художественной литературы мы в последние годы видели немало.
Впрочем, пора двигаться дальше. В смысле – по страницах "ЛР".
В ноябре и декабре 1966-го "Литературная Россия" сообщала, что в двух номерах журнала "Молодая гвардия" печатается повесть Шукшина "Там, вдали".
К сожалению, ни в "ЛР", ни в других изданиях критики, как она того заслуживает, на эту повесть не отозвались. А ведь это, пожалуй, самое безыскусное (в хорошем смысле) произведение Василия Макаровича, и в то же время необычайно жизненное, словно вынутое из реальной действительности и перенесённое на бумагу. (Можно возразить, что не дело художественной литературы – фотографировать, но давайте вспомним мысль Шукшина из статьи "Как я понимаю рассказ" о том, что для писателя должна быть важнее жизнь, "то, что он видел и запомнил, хорошее и плохое", а мастерство – "дело наживное".)
Именно повесть "Там, вдали", по позднейшим свидетельствам критиков, заставила обратить внимание на Шукшина не только как на талантливого автора "юморесок", но и честного реалиста… Немного позже читателей заставит содрогнуться шукшинский рассказ "Охота жить".
1967
А теперь пример того, что любая, даже, на первый взгляд, вроде бы необязательная информация может стать драгоценной.
Исследователи творчества Шукшина 70-х годов спорили о том, когда была написана его повесть "Точка зрения". Она была опубликована в 7-м номере журнала "Звезда" за 1974 год, и по стилю, выбранной теме, некоторой аллегоричности и сказочности напоминает позднейшие произведения Шукшина.
Были сведения, что он написал "Точку зрения" в 1966 году, а то и в 1964-м, но документальных свидетельств до определённого момента не находилось. В книге 1977 года "Василий Шукшин. Творчество. Личность" первый биограф писателя Владимир Коробов доказал, что "Точка зрения" появилась задолго до 1974 года:
"Газета "Литературная Россия" много лет ведёт хронику литературной жизни, публикует информацию о разнообразных мероприятиях, прошедших в той или иной писательской организации. В восьмом номере от 17 февраля 1967 года под рубрикой "ЦДЛ за неделю" этот литературный еженедельник информировал своих читателей: "Точка зрения" – так называется новая, ещё не вышедшая книга В. Шукшина. В творческом объединении прозаиков состоялось обсуждение рукописи этого произведения". Кроме того, мне удалось разыскать нескольких литераторов, присутствовавших при этом, по их словам, виртуозном чтении Шукшиным своего произведения, – все они утверждают, что это именно та "Точка зрения", которая увидела свет лишь незадолго до смерти её автора".
В № 12 от 17 марта в рубрике "Критические миниатюры. Рассказ в журнале" появилась рецензия "Встречи с русской природой" на подборку рассказов Василия Шукшина в декабрьском номере журнала "Сибирские огни" за прошлый год. Автор рецензии И. Логинов, лаконично поразмышляв (формат критической миниатюры не предполагает многословия) о том, что "искренность бывает разная", переходит непосредственно к Шукшину:
"Борьба за искренность становится внутренней темой его (Шукшина. – Р.С.) творчества. К ней тяготеют сами герои В. Шукшина. "Не притворяться" – это можно было вынести эпиграфом к трём рассказам, с которыми познакомили нас "Сибирские огни". Смысл не в том, чтобы говорить правду или неправду. Не притворяться перед самим собой, проверять себя естественными ощущениями, первородством чувств – вот что важно здесь. В незримом споре города и деревни – постоянный шукшинский мотив – право на нравственный приоритет в чём-то остаётся за теми, кто ближе к земле. Город с его сложными опосредованными связями врывается в повествование как бы лишь для того, чтобы оттенить, подчеркнуть непосредственность и цельность мироощущения героев В. Шукшина".
Далее И. Логинов подтверждает свои мысли примерами из рассказов "Ваня, ты как здесь?!", "Кукушкины слёзки" и "Дождь на заре".
О последнем рассказе рецензент отзывается так: "В рассказе "Дождь на заре" уже понятная нам искренность доведена, обнажена до боли, становится началом каких-то новых, неведомых нам доселе у Шукшина мотивов".