После многочасовых перелетов кружилась голова, ты был взволнован и возбужден. Я ткнула пальцем
в серый матерчатый чемодан, ползущий по ленте
транспортера. Ты взялся за чемоданную ручку, и частицей уставшего сознания я удивилась, увидев, как ты согнулся в три погибели, ведь чемодан-то почти
пустой, совсем невесомый. "Вот какой ты у меня
слабенький", - подумала я со смешанным чувством
нежности и разочарования.
Разумеется, это был не мой чемодан. В Америке
каждый второй чемодан - именно такой. Самый
вместительный, самый легкий и самый дешевый.
Ты страшно нервничал из-за этого чужого чемодана, мужского, с аккуратными рядами рубашек. Ты пытался
шутить, вспоминал подмену чемодана во "Фрэнтике"
Полански и фантазировал, представляя, как сейчас
начнется раскрутка детективного триллера.
Чемодан обменяли на следующий день. Ехать
никуда не пришлось - сами приехали, сами всё при-
везли. Но эта история с чужим чемоданом и с тем, как
ты согнулся под его тяжестью, засела в голове.
Потом состоялось мое открытие Америки. Навер-
175
ное, у всех тогда оно было одинаковым. Супермаркеты, похожие на целые города. Улица мороженого, застроенная трехлитровыми пластиковыми ведрами
с мороженым невиданных вкусов и сортов (как это -
клубничное, ванильное и шоколадное в одном
контейнере?). Улица с рядами йогуртов (как это -
ягоды на донышке?). Улица с кирпичами ветчины (как
это - ветчина из индейки?). Мы, разумеется, брали
всё самое дешевое. Особенно нас привлекали
просроченные продукты, которые стоили гораздо
дешевле обычных. Просроченные - подумаешь, какая
ерунда. Кто считает-то? На вид и на вкус они такие же.
Задумывались ли мы о сроках в СССР?
Меня поразили экзотические фрукты. В первый
день мы набрали бананов, ананасов, киви. Ты уложил
меня на диване, устроил вокруг натюрморт из фруктов
и стал фотографировать на маленькую дешевую камеру.
Эти фото в жанре "привет, я в раю" я отправила по
почте родителям. Кто из нас не посылал такие снимки
на родину! Вид у меня на них печальный - я проща-
юсь с мечтой, как будто плоды эти, перестав быть
запретными, утратили сладость. Гудбай, Америка.
Еще были видеопрокаты, где фильмы расставля-
лись по жанрам, режиссерам, актерам, годам, странам.
Тоже своего рода киношные улицы. Тут было всё -
от "Метрополиса" до линчевских ранних короткоме-
тражек. В одном из проходов стояла картонная фигура
Хамфри Богарта из "Касабланки". Пришла моя очередь
фотографировать. На одной из этих фотографий ты
стоишь, разводя руками перед всем этим великолепием.
Лицо у тебя ошалевшее, растерянное: "Мне вчера дали
свободу. Что я с ней делать буду?" Через день мы брали
здесь кассеты. Я посмотрела "Ящик Пандоры"
176
Пабста - и навсегда влюбилась в Луизу Брукс.
Посмотрела "Сансет Бульвар", "Сабрину", всего
Хичкока. Да чего только не посмотрела!
Жили мы в крохотном дешевом таунхаусе, где
была всего одна комната-студия, совмещенная с холо-
стяцкой кухней. Спали на раскладном диване. Зато
у нас был собственный маленький садик, где можно
было сидеть и болтать вечерами. Неподалеку почти
в таком же таунхаусе жила твоя бывшая жена Катя, которая к тому моменту родила мальчика Питера-
Петра - от русского врача-эмигранта, ставшего
в Штатах шофером-дальнобойщиком.
С Катей мы мирно ладили, забыв об изрыгаемых
ею проклятиях в дни разрыва и развода (кто их не
изрыгает в дни разрыва и развода?). Несколько раз по
просьбе Кати мы оставались с ее веселым улыбчивым
малышом, и, когда ты с удовольствием возился с ним, я всегда думала, что нашему ребенку было бы сейчас
столько же лет. А ты мог быть преданным и ласковым
отцом.
У Кати на полу валялись десятки модных журналов.
Среди них - Vogue, Glamour и даже Allure, который
только что был запущен в Штатах. Я жадно их
разглядывала, ощупывала и обнюхивала - я впервые
столкнулась с пробниками духов. Восхищалась сложно
сконструированными лицами супермоделей. Это были
времена Линды, Кристи и Наоми - было чем
восхищаться.
- Ты всегда была помешана на сильных и красивых
женщинах. Метаморфозы женской красоты - это
вообще твоя тема, разве нет? - сказал бы ты.
Могла ли я подумать, что эти магические журналы
станут моей работой и даже судьбой? Но тебя это
ничуть не удивило бы, я знаю.
51.
178
28 августа 2013
Разделенный с тобой опыт - вот чего мне не хватает
больше всего. Даже в глупых мелочах, в маленьких
жизненных радостях. Я помню, как в нашем крохотном
Боулинг-Грине мы с тобой чуть ли не впервые в жизни
пошли вместе в ресторан. Он был китайский - весь
в пальмах и золотых скульптурах, с мраморными пола-
ми и фонтаном. Китайскую еду я пробовала в Париже, она казалась мне фантастически вкусной, жир и крахмал
меня тогда заботили мало. Я взяла креветки в кляре
с кисло-сладким соусом, ты - свинину (в нашей стра-
не свинина была главным мясным деликатесом). Весь
ужин стоил, наверное, долларов 10–12, не больше, но для нас это была большая сумма - столько стоили
кроссовки на распродаже. Несколько раз мы брали
в этом ресторане еду на вынос, но чаще предпочитали
готовить сами - что-то привычно гадкое. Варили
сосиски и макароны, которые ты поливал кетчупом, ели огромными кусками резиновую индюшачью
ветчину, сладкие фруктовые йогурты, жирное
шоколадное мороженое с орехами и печеньем из
огромной бадьи. Чипсы и соленые орешки запивали
дешевыми соками из пакетов. В особо торжественных
случаях ты жарил просроченное мясо - жарил,
разумеется, до состояния подошвы, а потом щедро
поливал тем же привычным кетчупом или намазывал
горчицей. Что такое мясо с кровью и как его можно
есть, мы тогда не знали.
Стал бы ты гурманом сейчас? Полюбил бы, как я, гастрономические рестораны? Интересовался бы
шефами, изучал бы рейтинги, читал бы food-критиков?
Относился бы к еде как к искусству, а не как к топливу
179
для организма? Или остался бы верен своим простым
пристрастиям, той еде, к которой мы привыкли
с детства?
Сегодня я в очередной раз водила Сережу
в парижский ресторан. Я люблю отыскивать новые
маленькие гастрономические бистро, которые вот-вот
получат мишленовскую звезду. Они, как правило, не такие помпезные. В пафосных ресторанах Сережа
чувствует себя неуютно. Ему кажется, что на него косо
смотрят, он ужасается ценам в меню, стесняется того, что не говорит по-французски. А если я делаю за него
заказ, обижается. "Я ведь и сам могу сказать". Однажды
сгорел со стыда, когда официант снисходительно
сказал ему:
- Месье, я советую вам держать этот нож другим
концом. Вот так.
Несколько раз Сережа осторожно спрашивал:
- А нам обязательно идти в ресторан? Может
быть, просто съесть где-то сэндвич?
Но ловил мой удивленный взгляд - и замолкал.
Я кормлю его всем, что люблю сама, и всем, что
предлагает Париж с его фермерскими рынками
и маленькими лавочками. Свежайшая рыба, из которой
я делаю тартары и севиче, выдержанная ветчина, кровавая баранина на ребрышках с розмарином, нежный
козий сыр в пряностях с вишневым вареньем, вонючий
рокфор с грецкими орехами, суп из сладкой тыквы
с прованскими травами, огромные лангустины
и сладковатые гребешки, черные и зеленые помидоры
со свежим базиликом и перекрученной буйволиной
моцареллой. Он вежливо говорит:
- Очень вкусно.
Потом спрашивает:
180
- Нет ли у тебя бекона или простого сливочного
сыра с дырками?
- Давай я тебе пожарю свою фирменную яичницу
с помидорами?
- У тебя есть нормальный черный чай, а не эти
безвкусные зеленые?
- Почему в доме сахара нет? Как можно чай пить
без сахара?
- А картошку можно сварить? Как это - нет
картошки?
В магазине он покупает колбасу, кока-колу, пиво, сливочное масло и белый хлеб. От устриц его
тошнит - в буквальном смысле.
- Я не гурман, ты же знаешь.
Меня это сердит:
- Что значит - не гурман? Нельзя же объявить
вот так тупо: я - одноклеточный простой парень, никаких ваших изысков мне не нужно, а нужно только
набить желудок. Вкусовые рецепторы - как мускулы, их надо тренировать. Это ведь тоже работа над собой.
Сережа молчит, но в его глазах я читаю: "Зачем?"
Если бы ты сейчас оказался рядом со мной! Что
бы было? Освоился бы ты в лучших парижских
ресторанах? Пробовал бы экзотические блюда?
Полюбил бы морепродукты, к которым вообще-то был
равнодушен? Ты наверняка не пугался бы официан-
тов - или не подал бы виду. Но, думаю, ты бы всё
равно держал в холодильнике свой джентльменский
набор, заветные вкусы детства. В этом смысле вы
с Сережей похожи. Та же яичница с беконом или
помидорами, тот же сладкий черный чай, тот же белый
хлеб с маслом, тот же хорошо прожаренный стейк.
Вот какое забавное путешествие во времени. И что-то
говорит мне, что устрицы ты бы тоже есть не стал.
А я ведь даже не знаю, пробовал ли ты устрицы.
52.
182
3 сентября 2013
Иванчик, хорошо ли нам с тобой было в Америке?
Нам нравился этот провинциальный город, маленький, зеленый, построенный вокруг огромного университета.
Главная улица - Main Street, мэрия с американским
флагом, здание суда, буйно цветущие розовые магнолии.
Два огромных супермаркета на окраинах, размеренная
жизнь, три фильма в день (наша обычная доза), обширная библиотека (пожалуйста, всё что издано
об Айседоре). Ты называл нас кроликами из Огайо, которые, как в анекдоте, едят и трахаются - жизнь тут
и вправду была растительной.
Несколько раз я приходила на твои лекции.
Всё было устроено не так, как у нас. Крохотные столы -
на одного. Студенты, которые считают обязательным
постоянно подавать голос, перебивать и вступать
в дискуссии. Запрет на курение - во всем громадном
кампусе. Профессор-математик Хижняк c Украины, страдающий от отсутствия женской ласки, скучал по своей
игривой украинской жене, которую называл рысью.
- Почему они тут все носят кроссовки и бес-
форменные футболки? - горевал он. - Вчера увидел
женщину на каблуках, так шел за ней, наверное, целый
километр, как кобель за текущей cучкой.
Твой английский был не идеальным, а всего лишь
сносным, но лекции ты читал на удивление бойко
и легко сумел обольстить студентов, записавшихся на
экзотический курс по советскому авангардному кино.
Рисовал раскадровки мелом на доске, показывал кадры
из фильмов - аппаратура была превосходной, не то
что у нас. Длинноволосые кудрявые девушки в джинсах
и кедах, с рюкзаками и со жвачкой во рту неприязненно
183
оглядывались на меня. "His wife", - шептали они друг
другу.
Мы оба умели и любили читать лекции, это нас
сближало - как и страсть к кино. Для меня лекции
были наркотиком, источником энергии. Я наслаждалась
властью над аудиторией. Чувствовала себя как на сцене, почти пьяной, испускающей лучи (ведь талантливые
актеры просто испускают лучи - и это важнее всех на
свете сверхзадач). Мои лекции часто начинались
ранним утром. И студенты, и я могли прийти
бледными, заспанными, вялыми - особенно мрачной
питерской зимой. Но через несколько минут
я наполнялась жизнью. Иногда ты встречал меня
после лекций:
- Ты выглядишь как вампир. Глаза сверкают, щеки горят, губы красные. Напилась студенческой
крови?
По сравнению со мной ты читал лекции куда
более сдержанно. Твоя власть над аудиторией была
другого рода. Ты запутывал слушателей в свою интел-
лектуальную паутину, вел за собой по умственным
лабиринтам, заставлял чувствовать, что мысль - это
сексуально, что мозги - это сексуально, что правильно
составленные факты - это сексуально. Не смешил
студентов часто - я явно злоупотребляла шутками.
Не рассказывал слишком много отвлекающих забавных
историй. Не давал расслабляться. Я чаще читала стоя, ты - сидя. Я кокетничала, ты - нет. Да, ты наслаж-
дался властью над студентами. Но еще больше ты
наслаждался траекторией собственной мысли.
Мы оба не использовали конспектов и бумажек.
Я прекрасно знала, что, увидев бумажку в руках пре-
подавателя, мои студенты - особенно актеры, худож-
184
ники и режиссеры - теряют интерес. Мне каждый раз
приходилось готовиться заново, перечитывать пьесы
и конспекты, ходить в библиотеку, набрасывать планы.
У меня плохая память на цифры, я писала даты на
ладони и умела незаметно подглядывать. А ты всё знал
и всё помнил.
Я до сих пор читаю лекции. Начала снова делать
это несколько лет назад - рассказываю историю своего
издательского дома, говорю о рождении и законах
глянца, о великих редакторах. Читала в Китае, Японии, Бразилии. Я по-прежнему пью энергию своих слуша-
телей, всё так же легко опьяняюсь ею. Однажды Сережа
пришел на мою лекцию - это было в самом начале, перед моим отъездом в Париж. Простоял два часа
позади всех, облокотившись на журнальные полки.
Слушал со своей застенчивой полуулыбкой. Я упомя-
нула его любимого "Барри Линдона", которого мы
с ним накануне смотрели обнявшись. Много (слишком
много) говорила про сексуальность глянца. Несколько
раз улыбнулась ему счастливой улыбкой. Он потом
сказал, что удивился, как я бодро начала - "таким
кавалерийским наскоком", как свободно двигалась, как много шутила, как легко отвлекалась - но никогда
не теряла мысль. Я-то знаю, что хорошая лекция -
как секс. Между тобой и аудиторией возникает живая
чувственная связь. Если этого нет - нет ничего. Иван-
чик, я тебя всегда очень хотела, когда ты читал лекции.
И Сережа меня очень хотел, я чувствовала это. И оба
мы - я тогда, а он сейчас - гордились, что у нас есть
особая власть над тем, кто владеет всеми.
Он - владеет всеми. А я владею им. От этого ведь
можно с ума сойти.
53.
186
Ночь с 3 на 4 сентября 2013
Ты так любил мои длинные волосы! Ты бережно
трогал их перед нашим первым поцелуем. Ты обожал
их гладить, накручивать на палец. Ты смеялся над тем, как я поднимаю их над тарелкой, чтобы не окунуть
в суп. Ты жалел их, когда я сделала химию. Перед
Америкой я их укоротила - до плеч. Они всё равно
были уже мертвыми и напоминали паклю - после
французских химикатов. А в Америке я их вовсе
отрезала - совсем коротко. И этим ударила тебя
в самое сердце.
Подстричься меня уговорила Ингрид - жена
твоего декана, немца по имени Клаус. Ее супермастер
назывался стилистом, но я понятия не имела, что это
значит. В моем представлении он был просто
парикмахер, только немыслимо дорогой - около
шестидесяти долларов. Когда он назвал сумму, рыпаться уже было поздно.
Он подстриг меня так, что, глядя в зеркало, я поняла, что это и есть я. Длинные волосы были
мороком, обманом, подделкой. Я - женщина
с короткой мальчишеской стрижкой. Как Джин Сиберг
в "На последнем дыхании", как Миа Фэрроу в "Ребенке
Розмари", как моя любимая Луиза Брукс, "девушка
в черном шлеме". Я смотрела в зеркало - и видела
настоящую себя. Американский парикмахер колдовал
с моими тонкими волосами, показывал, как уложить их
гелем, как создать иллюзию, что их много. Всё это
было не важно, потому что я знала, что отныне такой
и буду. Всегда.
Ингрид привезла меня в наш крохотный таунхаус.
Я увидела твое ошеломленное лицо и почувствовала
187
себя так, как будто я тебя предала.
- Иванчик, что ты с собой сделал? - спросил ты
мертвым голосом.
- Тебе не нравится? А по-моему, здорово, нет?
- Но это совсем не ты.
- Но это я и есть!
Ты так и не смирился с моей короткой стрижкой.
У Генриха Манна есть пассаж о том, что длинные воло-
сы - символ пола женщины, что ее власть сверкает
диадемой в длинных косах. Отрезав волосы, я как
будто ослабила свою женскую магию, таинственную
женскую силу.
С короткой стрижкой я стала женщиной-
мальчиком. Ты же хотел женщину-фемину, ultimatewoman. С длинными волосами, большой грудью, на
шпильках, в черных чулках с подвязками, с коленками, выглядывающими из-под юбки. Плевать на разницу
в росте. Чем выше, тем круче.
Несколько раз ты просил меня отрастить волосы.
Я не могла. Я пыталась, но, дорастив до ушей или до
середины шеи, стригла их снова - и вздыхала с облег-
чением. А когда вы с Женей Ивановым снимали
"Никотин", то стриженной под мальчика Наташе
Фиссон, играющей роль русской Джин Сиберг, надели
длинный светлый парик, очень ее опростивший.
Ты словно отыгрывался за мои короткие волосы.
Пытался что-то вернуть.
Сережа обожает мою короткую стрижку - он
в такую меня влюбился.
- Я так люблю твои мальчишеские виски, -
говорит он. - Длинные волосы у всех. А ты такая -
одна.
Но для тебя я, остригшая волосы, больше никогда
не была прежней.
54.
4
189
сентября 2013
Всё, к чему ты прикасался, обретало дыхание, энергию, смысл. Помню, как вы с Клаусом ставили "Бидермана
и поджигателей" Макса Фриша в студенческом театре.
Я приходила на репетиции. Пьесу играли на немецком
языке, Клаус неуверенно и довольно беспомощно раз-
водил мизансцены. Ты сидел в зале, наблюдая из перво-
го ряда. Тебе совершенно не надо было там
присутствовать, но разве ты мог оставаться в стороне!
В какой-то момент ты не выдерживал, выпрыгивал
на сцену, что-то говорил одному студенту, усаживал на