Мечтательно повторял слова Любшина из "Позо-
ви меня в даль светлую":
- Приду домой, телевизор включу, постановку
какую-нибудь посмотрю...
Чапаевское:
- Не могу, Петька! Языков не знаю...
Ефремовское - из "Берегись автомобиля":
- Эта нога - у кого надо нога...
120
Евстигнеевское - из "Добро пожаловать, или
Посторонним вход воспрещен":
- Когда я был маленький, у меня тоже была
бабушка...
И множество других:
- Я пришлю вам ящик французских сардин.
В них масса фосфора.
- А вот руки-то я вам и не подам.
- А часовню тоже я развалил?
- Детей двое - Любушка и Федя...
- Юра, надень курточку!
- Господи, ну почему ты помогаешь не мне, а этому ублюдку? - Потому что ты жадный.
- Кабаки и бабы доведут до цугундера.
И мучительные слова человека-слона:
- Я - человеческое существо.
Причем их ты произносил так пронзительно, что мне всегда хотелось плакать сквозь смех.
В фильмах твой глаз и слух часто выхватывал
моменты, которые я могла бы пропустить. Благодаря
тебе они навсегда запали мне в душу. Визбор в "Июль-
ском дожде", показывающий на своем большом пальце, какого размера были цветки в кусте сирени, где он
прятался в войну от немцев: "Вот такого размера, вот
такого..." Великое чуриковское монотонное "Ха-ха"
в ответ на известие о том, что Куравлев женат. Дурац-
кая ошарашенная улыбка Джереми Айронса, когда он
узнает, что много лет жил с мужчиной. Ошпарива-
ющий взгляд Ольбрыхского через плечо в сцене рас-
стрела в "Жестяном барабане" - с дамой червей
в ладони. Ответ парня из "Пепла и алмаза" в сцене
допроса: "Сколько тебе лет?" - "Сто" (пощечина). -
"Сколько тебе лет?" - "Сто десять". Рука Орсона
121
Уэллса в "Чужом", машинально выцарапывающая
свастику в телефонной будке. Окно, которое разбива-
ется в истерической сцене грозы из "Летят журавли" -
ты говорил, что оно бьется не от бомбы, а от накала
экранных страстей.
Ты распознавал в фильмах эротическую символи-
ку, о которой авторы, скорей всего, даже не подозрева-
ли. Например, убеждал меня, что в "Весне на Заречной
улице" есть два символических оргазма. Один
оргазм - героини: она слушает второй концерт Рахма-
нинова, а герой Рыбникова, стоя в дверях, наблюдает за
ее экстазом и в конце концов уходит, поняв, что он тут
лишний. А второй - оргазм героя на заводе: вот сталь
льется мощной струей, он растворяется в этом потоке, а героиня смотрит издалека - влюбленными глазами.
Я смеялась, говорила: "У тебя одно на уме". Но на
самом деле ты был прав, конечно! Как был прав
и в своей гениальной догадке, что сцена царского бан-
кета в "Иване Васильевиче" - это гайдаевская пародия
на эйзенштейновскую пляску опричников из "Ивана
Грозного". И был прав, когда говорил, что кадр из
"Кавказской пленницы", где Шурик смотрит на самого
себя, спящего в спальном мешке, - это отсылка
к прологу "Земляничной поляны", где герой видит
себя в гробу.
Когда мы смотрели пырьевскую агитку "Партий-
ный билет", ты прокомментировал пылкое, но целому-
дренное объяснение героев: "Представляешь, как было
бы круто, если б на одну секунду зрители увидели бы
эрегированный член Абрикосова! И не могли бы
понять, они его действительно видели или это мираж?"
А ведь это был советский пуританский фильм 1936 года, в котором член мог быть только членом партии. Мы
потом еще целый час колдовали над сюжетом в духе
кортасаровского рассказа "Мы так любим Гленду": группа киноманов-фанатов выкрадывает копии класси-
ческих фильмов и монтирует в них порнографические
фрагменты, которые, работая на уровне подсознания, постепенно меняют зрительское видение советской
истории. (Ты придумал это еще до "Бойцовского
клуба"!)
Во всем этом хулиганстве была твоя вера в то, что
кино может изменить жизнь.
И что кино - и есть жизнь.
36.
28
123
июня 2013
Наши вкусы в кино почти всегда совпадали, да? Почти.
Твое параллельное кино я терпеть не могла. В этом
были и ревность, и моя тяга к буржуазной стабильности, и мой страх перед пропастью, на краю которой ты
любил балансировать. И мое тайное предчувствие, что
однажды ты в эту пропасть сорвешься. И было просто
отсутствие точек соприкосновения с этими странными
юношами. Одного из них звали, между прочим, Дебилом (в миру - Евгений Кондратьев). Из них мне
больше всех был симпатичен некрореалист Женя
Юфит, который на экране наделил смерть редкой
витальностью. Юфит был человеком вполне светским, спокойным, уверенным в себе. Однажды мы с тобой
придумали сценарий фильма, в котором зомби, оказавшийся партийным функционером (ты в его роли
видел только Леонида Маркова), ворует детей из детского
дома, который устроили в его бывшем особняке на
Каменном острове. Ты спросил у Юфита - в поисках
мотивов для поступков героини-воспитательницы:
"Зачем юной девушке идти одной ночью на кладбище?"
Юфит посмотрел удивленно и ответил, как будто речь
шла о чем-то само собой разумеющемся:
- Как зачем? Червей накопать для рыбалки.
Мы потом повторяли между собой эту фразу, какая-то в ней была глубокая сермяжная правда. Для
таких, как Юфит, у тебя под рукой было забавное
словечко - "крепкозадый". Ты дурачился, уверяя меня, что и в жизни, и в критике можно обойтись тремя
прилагательными - "искрометный, матерый и крепко-
задый". А вообще-то надо учиться писать и вовсе без
прилагательных.
124
Ты был вдохновителем, теоретиком, актером
и летописцем параллельщиков, писал в московский
журнал "СинеФантом", который издавали братья
Алейниковы. В 1989 году вы с Максом Пежемским
создали полуподпольную группу "Че-паев" (Че Гевара
и Чапаев). Но бурные социальные перемены обес-
смыслили саму идею, "Че-паева" не стало. С кем было
бороться? Зомби вышли из подполья, щурясь на сол-
нечный свет, - и как-то постепенно превратились
в обыкновенных скучноватых людей. Самый жизнелю-
бивый из них - Максим Пежемский - направился
в сторону мейнстрима и снял "Переход товарища
Чкалова через Северный полюс".
Но в начале девяностых параллельное кино пере-
жило свой звездный час. Это была "эпоха лихорадоч-
ного братания властных структур с авангардистами".
Нелепых, лохматых, странных юношей, снимающих
черно-белое кино про мочебуйцев-труполовов, неожи-
данно повсюду обласкали, готовы были давать им
деньги на полный метр, отправляли их на фестивали, вручали им награды, приглашали их на какие-то науч-
ные семинары. Трупные миазмы дряхлого разлагающе-
гося общества пузырями вышли наружу. Твоя
программная статья о параллельном кино так и называ-
лась - "Весна на улице Морг". Не было больше ника-
ких запретов, на экране буйствовали трупы, камера
тряслась - торжествовала любительщина, которую
ты так талантливо воспевал. Помнит ли их сейчас кто-
нибудь, этих отважных некрореалистов? По-моему нет.
А ведь они появились за несколько лет до датской
"Догмы". "Королевство", с его ручной камерой, смазан-
ным цветом и зернистой пленкой, Ларс фон Триер
снял лишь в 1994 году, через год сформулировав
125
"параллельные принципы" в манифесте "Догма 95".
Я воротила нос от параллельного кино, кроме, пожалуй, фильмов Юфита. Все твои теории казались
мне высосанными из пальца. Я не понимала, как
можно применять к этой любительщине академические
методы анализа. К тому же мне было трудно проры-
ваться сквозь твои насыщенные и сложные тексты. Эта
параллельщина казалась мне недостойной тебя.
Иванчик, недавно я перечитала твои тогдашние
статьи про параллельное кино (многие из них написа-
ны под псевдонимом Ольги Лепестковой). Оказалось, это едва ли не лучшие твои тексты. Они не только
анализируют новую технику съемки, не только ставят
диагноз трупному обществу. Они объясняют интим-
ную любительскую природу кино, исследуют феномен
авангардизма. Они обо всем, что было для тебя так
важно.
Ты с нежностью относился к дилетантам и графо-
манам. На первый взгляд это странно - ведь ты был
железным профессионалом. Но чем больше я думаю об
этом, тем лучше понимаю, почему тебя так интересова-
ли эти убогие попытки искреннего непосредственного
высказывания. Потому что они рождались от любви
и по любви. В статье на смерть Игоря Алейникова, одного из самых одаренных параллельщиков,
ты написал: "Как медиум, кино взывает к очень личной, интимной картине мира. И любой из нас, окажись
в руках камера, в первую очередь стремится запечатлеть
родных, близких, друзей, самого себя... С тех пор как
кино стало индустрией, искусством и идеологией, так позволяют себе снимать только любители".
Ты воспринимал желание снимать как базовый, почти первобытный инстинкт. В статье об Алейникове
126
ты припомнил обсуждавшуюся в прессе историю
маньяка-пефодила, снимавшего на пленку принуди-
тельные оргии. "История, конечно, противная. Но
если подумать, этот педофил, при всей грязи помыслов, делал "чистое" кино, прямо и без затей продолжающее
образ его собственной ничтожной жизни".
Интересно, что ты сказал бы сегодня, когда эта
графоманская идея "чистого" кино мутировала в экс-
гибиционизм фейсбука, инстаграма и ютьюба? Когда
жизнь, если она не отражена в фотографиях, чекинах
и лайках, как будто вовсе не существует?
Одним из последних твоих интервью стал разговор
о графомании - в "Митином журнале". Ты говорил
о нашем предсказуемом и скучном мире, который
движется к логическому исходу. "И вдруг вот такие
неожиданные графоманские прорывы - от неумения, от убогости - становятся в нем острой приправой, уколом, стимулятором, который эту умирающую, усталую, гниющую, разлагающуюся культуру подсте-
гивает..."
Так можно сказать и о дилетантском творчестве, ежесекундно рождающемся в социальных сетях, разве
нет? О так называемом user-generated content? Впрочем, эти неутомимые юзеры чаще всего не претендуют на
художественное высказывание.
Кстати, ты многих авангардистов считал
дилетантами. Уверял, что авангард - это попытка
исследовать физическую реальность не всегда
в формах искусства. Ты сам остался авангардистом, как
бы ты ни притворялся постмодернистом и ни прятался
за цитатами. И физическую реальность ты исследовал
всерьез - пошел до конца.
Так что параллельное кино из твоей жизни
не исчезло, оно осталось - твоей параллельной
реальностью. А статью на смерть Игоря Алейникова
я не могу читать без слез. Она написана очень
просто - без твоей привычной сложной аналитики, без романтических красивостей. "Обстоятельства его
ухода кажутся особенно неправильными, дурацкими".
Статья называется "Здесь кто-то был".
Никто уже не помнит, кто здесь был.
37.
128
30 июня 2013
Иван!!! Я попробовала наркотики. И вовсе не дека-
дентский кокаин, и не шестидесятнический LSD, и не легкодоступную марихуану. И уж конечно, не смертоносный героин.
Я попробовала всего лишь грибы. Причем
легальные, разрешенные в Голландии, купленные
в амстердамском магазине - никакого криминала.
Понадобилась как минимум новая любовь, чтобы на
это решиться, ведь новая любовь - это новое путеше-
ствие, в котором устанавливаются новые правила
и новые маршруты. Сережа купил грибы, магические
трюфели (мне нравится название!) - он раз-другой
уже пробовал их в Амстердаме. Рассказывал как умел -
обостренные чувства, галлюцинации, глубинный кон-
такт с самим собой.
Согласилась я не только из-за него, но и из-за
тебя. Для интроверта Сережи наркотики - путе-
шествие внутрь себя. Для тебя они были бегством от
себя. Я хочу понять, зачем ты рвался в этот фантомный
мир, что хотел там найти, что мечтал увидеть, от чего
убежать? Почему ты сделал то, что сделал? Ты писал
о Фассбиндере: "Он нюхал кокаин, но не затем, чтобы
подстегнуть фантазию, а затем, чтобы примирить свою
мучительную фантазию с реальностью". Может быть, ты написал это о себе?
Мне намекали, что всякие разные вещества
присутствовали в твоей жизни даже тогда, когда мы
были вместе и когда у нас всё еще не начало развали-
ваться. Не верю. Я почувствовала бы, поняла. Разве что
это началось в последние полгода, когда я стала тебя
плохо чувствовать. Так что о последних месяцах нашей
129
жизни ничего не могу сказать, не знаю. Но до этого -
не может быть. Просто не может.
Сережа купил грибы в Амстердаме, куда мы
приехали на два дня. К грибам я серьезно не отно-
силась, хотя ты рассказывал о древних воинах, кото-
рые отчаянно шли в бой, наевшись мухоморов.
Ну что может быть серьезного, если эти грибы
можно купить в магазине? И вообще - это всего
лишь грибы. В Амстердаме я не захотела их пробо-
вать. Была усталой, невыспавшейся, измученной.
Сережа взял грибы с собой во Францию. Я и не
знала, что это опасно.
Съели мы эти магические трюфели в крохотной
луарской гостинице на шесть комнат, которую держит
моя русская знакомая. Наверное, это были наши самые
счастливые дни с Сережей. Разница между нами
сгладилась, в иллюзорном мире мы были равны.
Мы проглотили по порции грибов, легли на кровать, обнялись и принялись ждать. Прошло минут двадцать, и я начала нетерпеливо ворчать:
- Я же говорила тебе, что меня наркотики
не берут. Ничего не происходит, и я ничего не чув-
ствую. Буду спать.
Я закрыла глаза - и увидела яркие оранжевые
узоры на черном фоне. Началось.
Доза была небольшая, грибы - слабые, но впервые
в жизни я испытала воздействие галлюциногенов.
В институте я несколько раз курила марихуану, мне
давали "пыхнуть" в компаниях и тщетно делали "паро-
возик", а в Туве, куда Маркович затащил меня в археоло-
гическую экспедицию, меня кормили листьями анаши, жаренными в подсолнечном масле. Все вокруг счастливо
ржали и говорили глупости, а я, не подвластная ника-
130
ким наркотическим силам, сидела мрачная и трезвая.
И вот теперь, в Луаре, это наконец случилось.
Портрет французской аристократки в бальном платье
и с собачкой на коленях, висящий над кроватью, вдруг
оказался гомерически смешным. Мы полчаса безумно
хохотали. Наш смех был таким отчаянным, что
вызывал слезы. Мир представал то невероятно
забавным, то болезненно ослепительным. Распадался
на яркие фрагменты. Я, голая, лежала на каменном
балконе, впитывая солнце, от которого всегда старатель-
но пряталась. Сережа пытался увести меня с балкона, я слушалась, но возвращалась туда снова. Его золотистое
тело казалось таким громадным, что пугало меня.
- Ты большой, как мамонт, ты - Минотавр, -
повторяла я. - Не подходи ко мне, я тебя боюсь.
Осторожно, кончиками пальцев я трогала его
плечи и руки, как будто хотела почувствовать перепле-
тения кровеносных сосудов, - трогала точно так, как
ты когда-то трогал мою грудь на чужой кухне. Потом
я обнимала его, плакала, слезы лились градом:
- Ты слишком огромный, а Сережа был совсем
маленький. Но внутри он был большой, а ты, наобо-
рот, - маленький. Но я тебя тоже люблю.
Половина лица моего нового Сережи была
тонкой и красивой, а половина - грубоватой
и плебейской. Я вертела головой в поисках ракурса, при котором это лицо окажется полностью прекрасным, высокий лоб и длинные прозрачные глаза будут доми-
нировать. Фонарь в саду, превращаясь в венецианскую
маску, надвигался на меня. Но самое невероятное
начиналось, когда я закрывала глаза, - передо мной
плыли лица, узоры, краски, и я могла ими управлять.
Сережа включил Sun King, песню "Битлз": Quando para mucho mi amore de felice corazonMundo paparazzi mi amore chica ferdy parasolQuesto abrigado tanta mucho que canite carousel...
Мы слушали "Солнечного короля", наверное, раз
десять. Этот король теперь навсегда соединится для
меня с нашим грибным опытом. Кстати, ты, Иванчик, говорил, что "Битлз" - это парафраз ангельского
пения в двадцатом веке.
Ты сейчас засмеялся бы и сказал:
- Поздравляю с инициацией! Но больше так
не делай, ладно?
У тебя такое было? Я не спрашивала - боялась.
Очень боялась влезать в мир, где я не смогу
распоряжаться.
38.
132
3 июля 2013
Мы с тобой так хотели ребенка! Когда мы только
начали жить вместе, ты спросил меня:
- Иванчик, ты ведь родишь мне ребеночка? Еще
одного Иванчика?
- А если родится девочка?
- Тоже будет Иванчиком, как ты.
У нас была болгарская подруга, красавица по
имени Иванна, так почему бы и нет? Будет Иван
Добротворский или Иванна Добротворская.
Я совсем не хочу об этом говорить, до сих пор
больно. Но не могу не говорить, нельзя не говорить.
Без этого никак не получится.
Я забеременела почти сразу после того, как мы
поженились. Весной. Я помню, как сказала тебе об
этом и как ты буквально очумел от счастья. Ты не
говорил мне "спасибо", не целовал рук. Ты включил
"Битлз", стал танцевать. Один. Потом спросил:
- А можно я расскажу мамочке? Она так
обрадуется.
Ты позвонил маме, с гордостью сообщил, что
у нас будет ребенок. Позвал к телефону меня, я выслушала счастливые поздравления и слова о том, что
надо быть осторожной, хорошо кушать, беречь себя.
Господи, что беречь-то! Мне двадцать шесть лет, у меня не было абортов, это моя первая беременность, какие могут быть проблемы? Мне казалось, что всё
и так будет в порядке. Тогда вообще не было практики