А в рассказе "Пространство Фридмана" описывается уникальный эксперимент по выяснению того, как крупные суммы денег трансформируют сознание человека. Ученый профессор считает: "Простая параллель с теорией черных дыр позволяет видеть, что должна существовать сумма денег, обладание которой приведет к подобию гравитационного коллапса, ограниченного рамками одного сознания. По аналогии с радиусом Шварцшильда, при достижении которого происходит образование черной дыры, назовем эту сумму порогом Шварцмана… Расчеты показывают, что после пересечения этого порога никакой реальной информации о внутренней жизни сверхбогатого субъекта получить уже нельзя…" Участники эксперимента – "баблонавты" – пускаются в путь, снабженные растущим счетом и датчиками информации, но ничего выяснить так и не удается! Впрочем, читатель и сам может пуститься в подобные изыскания – "баблонавтика" наука молодая и на территории РФ, несомненно, прогрессирующая.
Фантастический элемент присутствует во всех рассказах Пелевина, но это не каприз писателя, а необходимый инструмент воздаяния. А как иначе наказать или поощрить? Поэтому разболтанных и ни во что не верующих современных людей хитроумный фокусник отправляет во времена фараонов строить пирамиду – так сказать, на трудотерапию ("Кормление крокодила Куфу"). Реалистическими средствами с ними не справишься…
Хотя рассказы из "П5" не обладают большой художественной силой, они весомо подтверждают существование уникальной личности В. Пелевина. Ведь этот писатель известен нам только из своих произведений. Он не сидит с видом судной жабы в телевизионных конкурсах для обезумевших от тщеславия и алчности масс. Не вещает глупости в ток-шоу. Даже интервью не дает. А ведь мог бы при такой-то популярности стать телевизионным кошмаром номер один, и пустота, о которой Пелевин знает столь много, одарила бы его всеми своими пустыми дарами. Со своим игривым умом Пелевин в состоянии и высмеянных им политколдунов оттеснить от кремлевской кормушки запросто. Но нет, назвался писателем – пиши! И Пелевин честно пишет примерно одну книгу в год, притом очевидно пишет ее сам. Характер!
Что касается "политических пигмеев Пиндостана" и "технологий боевого НЛП" (нейролингвистического программирования), которые якобы применены в книге, то все это попытки шутить, когда на душе не слишком весело.
"Патриотизм и любовь к России в русской душе живы и часто просыпаются, но сразу обваливаются в пустоту, поскольку становится ясно, что их уже ни к чему не приложить – это как попытка поцеловать Марию-Антуанетту после того, как силы прогресса отрубили ей голову…" – замечает писатель.
Какие уж тут пигмеи и НЛП. Честная русская грусть.
Пелевина терзают демоны
Если книга вышла тиражом более 100 000, шансы на то, что ее писал один человек, а не бригада, стремятся к нулю. Подавляющее большинство современных раскрученных писателей – это бренды, литературная фабрика. Не сдается один гордый Пелевин! Однако, судя по его новому роману "Т", демоны подступают всё ближе…
Виктор Пелевин выпускает примерно по одной книге в год – это много для лично творящего писателя, но смехотворно для коммерции. "Акунин" и "Донцова" по три-четыре штуки мечут на прилавок! Ясно, что маркетологи давно замучили писателя предложениями взять в помощь литсотрудников.
Нет, нет! – отвечал наш герой. И тут, по моим предположениям, его и пронзила страшная мысль, которая затем легла в основу романа "Т".
С чего это мы взяли, что мир создал единоличный Господь Бог? Может, когда-то так и было, когда книги писались авторами. Но нынешний дурной и халтурный мир – не сочинен ли он подлой бригадой демонов-халтурщиков, давно подменивших подлинного автора?
Герой романа, граф Т., – фантом, снабженный некоторыми чертами графа Льва Толстого. Он ввязывается в различные приключения по дороге в Оптину пустынь. С ним вступает в диалог некий демон Ариэль Брахман, открывающий графу глаза на действительное положение вещей: текст, в котором существует граф, есть коллективное творчество разных демонов. Один, Митенька, пишет эротические сцены. Другой, Гриша Овнюк, – боевые. Третий, Гоша Пиворылов, отвечает за бредовые видения героя. Четвертый – метафизик, кропает внутренние монологи… И все потому, что когда-то под историю Льва Толстого, стремящегося в Оптину пустынь, дали нажористый кредит и его надо хоть как-то отбить… А Бог в этом мире – просто бренд на обложке. "Хорошо раскрученный бренд. Но текст пишут все окрестные бесы, кому только не лень".
Узнав о подлой сущности мироустройства, герой начинает бунтовать. Он мечется по разным фантасмагорическим пространствам, отыскивает друга – засевшего в адском Петербурге Федора Достоевского, отстреливающего мертвые души. Но одолеть демонов герою, запертому внутри текста, невмочь! Только он решит, что действует сам, – тут же появляются циничные халтурщики, распоряжающиеся его судьбой. Для них славные имена прошлого – источник коммерции. "Главная культурная технология двадцать первого века, – объясняет Ариэль, – чтоб вы знали, это коммерческое освоение чужой могилы. Раньше думали, одни чекисты от динозавров наследство получили. А потом культурная общественность тоже нашла, куда трубу впендюрить. Так что сейчас всех покойничков впрягли!"
Пелевин, конечно, знает о реальности. Вот, к примеру, как он прелестно обмолвился об экономическом кризисе: "В этот раз даже объяснять ничего не стали. Раньше в таких случаях хотя бы мировую войну устраивали из уважения к публике. А теперь вообще никакой подтанцовки. Просто женщина-теледиктор в синем жакете объявила тихим голосом, что с завтрашнего дня все будет плохо…" Однако реальность так отвратительна писателю, что он с явным аппетитом кидается в описание миражных злоключений своего героя. Громоздит горы интеллектуального бреда, из-под которых с блеском выбирается. Роман мчится со скоростью лихой компьютерной игры, рассыпается на сны и сны внутри снов, чтоб иногда затормозить в глубокой грусти. Грусти благородного героя, вынужденного жить по указке мерзких демонов… "Да вы хоть представляете себе, – говорит граф Т., – какая это мука – знать и помнить, что ты живешь, страдаешь, мучаешься с той единственно целью, чтобы выводок темных гнид мог заработать себе денег?"
Это хороший вопрос! Это вопрос, который русские люди задают себе не первый день. И очевидно, этот же вопрос задает себе сам писатель. Судя по его новой книге, он вообще перестал выходить из дома. Но даже на скромный образ жизни, на зеленый чай с Интернетом и компьютерными играми надо как-то зарабатывать. Приходится писать толстые романы, хотя Пелевин явно тяготеет к малой форме, к рассказам. А тут еще маркетологи со своими советами – ах, да возьмите в помощь литсотрудников, по три книги в год можно лудить с вашим-то именем… Писатель рассвирепел. И заклеймил демонов в особо игровой форме. И мы теперь можем быть уверены, что Пелевин, как бы там ни было, безумствует сам, один, лично! Молодец!
Что до критики человеческого ума и постоянных заявлений об иллюзорности сознания, то эта сторона творчества Виктора Пелевина меня всегда впечатляла мало. Как сказал добрый немец Томас Манн, "грозила ли когда-нибудь человечеству хоть малейшая опасность погибнуть от избытка разума?"
Распад киносоюза
В 1991 году распался Советский Союз. В 2009 году на грани распада оказалась самая крошечная, но и самая амбициозная "республика" бывшего СССР – Союз кинематографистов России.
Не знаю, каким образом будет оформлен этот распад, на какие части расколется Союз кинематографистов, но в своем нынешнем виде он нежизнеспособен.
Его раздирают противоречия, скандалы и склоки, и это тут же становится известно и обсуждаемо в обществе. Чуть что – кинематографисты пишут письма "наверх", что-то требуют, на что-то жалуются. У двух президентов, Ельцина и Путина, скопился за годы их правления, наверное, целый шкафчик с письмами кинематографистов. Теперь шкафчик придется заводить и Д. Медведеву. На днях видные деятели кино накатали президенту "телегу" на Н.С. Михалкова. Не могут мастера искусств разобраться между собой – желательно вмешательство высшей власти! В других краях земли дела обстоят как-то иначе. Не слышно, чтобы Мартин Скорсезе написал кляузу в Белый дом на Френсиса Форда Копполу…
Хотя все население "республики кино" составляет около четырех тысяч человек, шума несоразмерно много. Я бы даже сказала острее: шум, производимый кинематографистами, несоразмерен их вкладу в современную отечественную культуру. Есть известный актерский афоризм: "Пить не по таланту". Вот и кинематографисты "шумят не по реальной своей ценности". Тратя немалые государственные деньги, чего лишены многие работники искусств (что тратят писатели или музыканты?), кинематографисты в целом не обеспечивают общество качественной продукцией. Трудятся одиночки! Не снял в этом году Сокуров, Михалков или Звягинцев кино – и на престижные фестивали ехать не с чем. Не поднапрягся Балабанов или Тодоровский – и рецензии писать не про что. Посмотрите на список лучших фильмов 2008 года, сформированный академией "Золотого орла", – по-моему, это не список, а позор.
За исключением "Бумажного солдата" в нем вообще нет ни одной по-настоящему художественной картины. Унылое депрессивное "Дикое поле" почему-то дико нравится критикам, наверное, благодаря завываниям про то, что Россия – это отстой и молодым людям здесь не жизнь. В списке "лучшего" нет ни одного действительно важного, нужного, волнующего фильма. Эти картины можно преспокойно не смотреть – вы ничего не потеряете.
Не обеспечивая общество полноценной продукцией, кинематографисты, однако, без устали производят "информационные поводы", связанные с личностью своего председателя, Н. Михалкова.
18–19 декабря прошлого года состоялся съезд кинематографистов, призванный избрать новое руководство и собранный по принципу делегирования. Считалось, что все регионы проведут собрания, выберут делегатов на съезд и оформят соответствующие протоколы.
Н. Михалкова в делегаты съезда не выбрали. Протоколы как следует не оформили. Естественно, встал вопрос о законности съезда и нового руководства союза. В Минюсте новое руководство Союза кинематографистов вследствие безграмотности протоколов не утверждают, а Н. Михалков взывает к сообществу с идеей созыва чрезвычайного съезда. Где вот все и решится наконец!
Позвольте сказать свое мнение.
Во-первых, о законности прошлого съезда. В моей семье двое членов Союза кинематографистов – я и муж (Шолохов С.Л.). Ни меня, ни мужа никто в Петербурге, где мы живем и числимся в списках, не извещал о том, что будет собрание, на котором станут избирать делегатов на съезд. Никто на это собрание не приглашал. Когда было это собрание и было ли оно вообще, нам неизвестно. Более того, некоторые члены петербургской делегации, смущенно посмеиваясь, говорили мне, что и они ни на каком собрании не были. Как? А так, по телефону сказали: ты, парень, выбран делегатом, поезжай в Москву.
Тысячу извинений, господа, но о какой законности прошедшего съезда может идти речь? Если список такой организации, как петербургская, был сформирован неизвестными лицами по неизвестному принципу? Впрочем, о принципе я как раз догадываюсь. Видимо, пропуском на съезд была активная нелюбовь к Михалкову, чем я лично похвастаться не в силах. Многие мои друзья пытались за эти годы излечить меня от пагубного пристрастия к Михалкову и привить здоровое чувство к его недругам, к критику Матизену и драматургу Финну, но – увы! увы! – режьте на куски меня – не могу! не могу!
Во-вторых, о будущем чрезвычайном съезде. Напрасно Михалков надеется, что на нем все решится. Ясно, что будет та же занудная бессмысленная трепка нервов. Опять кинематографисты будут сладострастно позориться на всю страну. Если уж даже личность Михалкова не соединяет кинематографистов, а раскалывает и разводит по разным лагерям, то кто их может объединить? Не Михаил же Пореченков, милейший артист с хорошим мужским обаянием, но ничего не значащий в глазах старшего поколения кинематографистов. У Пореченкова еще нет никакого весомого авторитета, чтоб вести за собой людей. И нервы оказались слабоваты: на декабрьском съезде кричал от обид, как раненая птица. Вряд ли его выберут даже на чрезвычайном съезде.
Ненависть части кинематографистов к Михалкову носит исключительно страстный характер. Лично на меня он не производит впечатления расхитителя общественной собственности. Но хорошо, если Михалков что-то расхитил – пусть, конечно, отвечает по всей строгости закона. Однако для чего столько криков, оскорблений, писем "наверх"? Какая может быть, в сущности, польза от союза людей, ничем не скрепленных, никаким общим делом, и только позорящих себя на всю страну взаимной руганью?
Объясните мне, зачем, с какой целью удерживать вместе тех, кто от ненависти и презрения друг к другу теряет разум? Что они могут вместе сделать? Кинематографическое сообщество фактически уже раскололось. Этот раскол теперь надо оформить по закону. Так в свое время раскололся Московский художественный театр (по фигуре лидера).
Лучше всего было бы нынешнему Союзу кинематографистов разойтись на два разных сообщества, развестись насовсем и разделить имущество. Поручив этот раздел, разумеется, государству, а не кому-то из враждующих сторон.
Честно и благородно
Идите и смотрите
Люди часто спрашивают меня в некоторой растерянности, что хорошего можно посмотреть в современном театре? После "Вассы Железновой" в МХАТе имени Горького я могу наконец дать уверенный ответ: смотрите Доронину, Татьяну Доронину.
"Вассу Железнову" Максима Горького, добротный спектакль режиссера Бориса Щедрина, играют нечасто, но пропустить эту работу нельзя. Актрис масштаба Татьяны Дорониной, воплощающих живую полувековую историю русского театра и притом оставшихся в полной силе, единицы. Она создала образ такой глубины и красоты, что я не в состоянии понять, кто же в тот год, когда вышел спектакль, получал всякие "золотые маски" за лучшую женскую роль. Какое-то странное поле умолчания и недомолвок окружает МХАТ Горького, для части театральной Москвы он словно выпал из своего времени – а между тем никаких справедливых оснований для этого нет. Эстетический консерватизм театра со временем приобрел даже некоторую ценность, а что касается Дорониной – то она ее и не теряла никогда. Возможно, в том, как она руководит театром, есть свои изъяны (а что, где-то есть какие-то идеальные театры, где их нет?), но как актриса она – "изумруд яхонтовый", особенно в хороших режиссерских руках. Татьяна Доронина не демонстрирует себя, выпрашивая аплодисменты под капитал прошлых заслуг, а самоотверженно, неистово работает на сцене. Каждое мгновение ее существования на сцене наполнено душевным волнением, сложной внутренней жизнью.
Более тридцати лет сижу я в зрительных залах, и уж, кажется, ничем меня не удивишь, а вот Доронина – поразила. Даже не красотой игры, которая удивительна на сегодняшний день, когда актрисы нелепо двигаются, визжат, кривляются и эти неаппетитные корчи называют современным стилем. (Что это за стиль, когда к визжащей актрисе хочется вызвать лечащего врача?) Конечно, Доронина доставляет наслаждение мелодичностью незабываемого голоса, изяществом движений, но поразила она меня прежде всего мощью сыгранной темы.
Героиня пьесы Горького Васса Железнова, владелица пароходной компании и мать нездорового, деградирующего семейства, изо всех сил, любыми средствами старается удержать власть над своим пространством. Для автора она – и привлекательная своей силой, и отталкивающая своим аморализмом героиня обреченного класса русских "хозяев".
Но в аморальность Вассы-Дорониной поверить невозможно, это всё пустые слова, ярлыки. Перед зрителями разворачивается другая история – трагическая история оскорбленной, ожесточившейся женской души. Великой души, способной на великие дела и вынужденной погрязнуть в мелком выродившемся мире, который спихнули на ее плечи пьяные развратные мужчины.
Васса Дорониной величава, монументально красива, царственно благородна. Но душа ее снедаема постоянной тревогой, неутихающей обидой и болью. В семье, где каждый беспечно щебечет о чем-то своем, маленьком, ей приходится думать обо всех, связывать разорванное, поправлять испорченное, налаживать расстроенное, и это было всегда, и все уверены, что так и будет всегда. Нет, не будет – перед нами последняя попытка великой женщины спасти падающий мир.
Мы не покинем пределов уютной гостиной в доме Железновой, обставленной художником В. Серебровским с маниакальной тщательностью. Но что бы ни делала Васса-Доронина – заводит ли она граммофон, пьет ли чай, отмыкает заветный сейф, журит дочерей, спорит с невесткой, – над бытом встает драма ее непоправимого несчастья. Всё распадается! Как принц Гамлет хотел связать разорванную связь времен, так Васса Дорониной хочет спасти жизнь семьи, за которую она отвечает перед Богом. Она – точно воплощение страстной и обиженной русской души, когда-то сильной и прекрасной, а теперь надломленной, раненой, отягченной ужасными бедами.
Доронина вылепила вполне конкретный узнаваемый характер. Когда Васса возвращается домой после того, как дала взятку чиновникам, и горестно открывает сумку со словами: "Семьсот рублей!" – зритель улыбается в радости узнавания: наша женщина. Тысячи замотанных хозяек-начальниц каждый день приходят домой с такими вздохами. Но сквозь характер, как это часто бывает у Дорониной, идут горячие волны огромной мощи. Что бы она ни делала на сцене, она передает страданья и радости души. Это абсолютно иррациональная актриса. Железная, преступная капиталистка Горького полностью растворена, утоплена в жарких стихиях ее могучего излучения. Женщина обижена, женщина несчастна, женщина пыталась спасти гнилой мир и надорвалась, обрушилась, упала! – вот что играет Доронина, и такую высоту сегодня на театральной сцене мало кто может взять…
А потому не читайте вы ерунды и не глядите всякий вздор, а идите и смотрите на великих актрис, на Алису Фрейндлих, на Татьяну Доронину, не откладывайте, пока они еще с нами.
Любимец
Любимец публики, избранник богов Муслим Магомаев умер, ничем не омрачив свой великолепный сценический образ. Он сам был из победителей и пел о победителях – на эстраде нового времени ему решительно не было места. Разве что где-то в уголке на правах бывшей "суперстар". А Муслим Магомаев был не "суперстар", а натуральная сверхзвезда.
Удивительная это была страна – СССР. В ней области неумения, брака, халтуры перемежались со сферами, где брак был минимален, а халтура исключена, вроде космоса или эстрады. На советской сцене не могло появиться безголосого певца. Певцы зачастую пели фантастические по жуткому пафосу советские песни, но они пели их хорошими голосами. Однако даже на высоком профессиональном фоне советской эстрады Магомаев стал исключением, феноменом, лучшим из лучших.
Немыслимая, по-восточному сладострастная красота и невероятный "полетный" голос, сокрушительное и строго мужское притом обаяние, блистательный артистизм, очевидная широта крупной, щедрой натуры – все гармонично сочеталось в этом человеке и сулило столь же щедрую, блистательную, красивую судьбу.