И она отчасти сбылась. Магомаев создал целый творческий мир на основе многих замечательных песен отечественных композиторов. Всегда был любим и счастлив в браке. Даже сплетни о нем были какие-то незлобные, без грязи, даже развратная пресса новых времен не знала, к чему бы прицепиться. Импозантный, величественный и при этом явно добродушный, Магомаев всегда держался с удивительным достоинством и спокойствием замаскированного Гарун-Аль-Рашида, разгуливающего по Багдаду… Но беда наша в том, что не умеем мы связывать времена, живем какими-то рывками, скачками, один сон жизни сменяет другой, старые миры рушатся "до основания, а затем", деды чужды отцам, а песни отцов смешны детям. Вот американский коллега Магомаева певец Том Джонс – и сорок лет назад был Том Джонс, и двадцать, и поныне он Том Джонс, действующий певец со своей аудиторией и нормальной концертной жизнью. А у нас уже через десять лет работы певец часто выглядит как "тень забытых предков" и считается ретро. Между тем долгая творческая жизнь не только нормальна для работника искусства, но еще и служит верным залогом связи времен, созидания широкого общего пространства богатой культуры. Культуры, которая живет в том числе и богатой общей памятью, и общими переживаниями, а не одной лишь сменой моды.
Магомаев не стал вписываться в новый поворот, где ему грозила участь стать символом самого себя и собирать элегические залы желающих вспомнить о былом. Это тоже по-своему неплохо, но как-то, наверное, не по росту ему бы пришлось. Он, как помните, высокого роста был человек. Двести лет назад Магомаев дружил бы с королями, но выпали ему загадочные генеральные да первые секретари. Он, бывало, напрягал божественный голос в искусственном металлическом пафосе торжественных советских гимнов, но сквозь наслоения времени всегда слышался отзвук вечности.
Как песня Орфея, доносящаяся из ада.
Блестящий
26 сентября народному артисту СССР великолепному Олегу Валерьяновичу Басилашвили исполняется 75 лет. Из них ровно полвека он провел на сцене Большого драматического театра (Ленинград – Санкт-Петербург).
У меня было три любимых роли Басилашвили на сцене классического, эпохи Товстоногова, БДТ: надменный, всепонимающий "король-солнце" в "Мольере" Булгакова, фантастический проходимец Джингль в "Пиквикском клубе" Диккенса и несчастный прожигатель жизни князь Серпуховской в знаменитой "Истории лошади" по Л. Толстому.
Эти роли были изумительно, филигранно отделаны и показывали немалый диапазон актера. Смешнее этого Джингля я вообще мало что видела на сцене. И лучшего короля видеть не приходилось. И такого потрясающего рассказа о напрасной, пустой жизни, как это получилось у Басилашвили в роли князя, тоже не встречала. Французы с их обожанием блеска формы носили бы такого актера на руках всю жизнь. Правда, мы тоже в общем не подкачали в этом смысле…
Но при всей признанной величине актерского диапазона вы согласитесь – не представить нам Олега Басилашвили в русской избушке.
Ну, разве барин зашел к мужику молока попить…
В любой роли проглядывает в нем тонкость породы, щегольство ума. Им невольно любуешься, даже когда актер вне образа просто так появляется в какой-нибудь телепередаче. Изящно демонстрируя, что интеллигент – это не какой-то там вялый, безвольный, сомнительный типчик. Интеллигент – это может быть и звучать красиво, гордо, обворожительно!
Всем известно, что за глаза Олега Басилашвили называют "Басик", и если кому-то чудится тут ласковое кошачье имя "Барсик", то случайно ли? В нашем большом русском "доме культуры" есть актеры-иконы, на которых молятся, есть актеры-картины, которыми любуются, есть актеры-мебель: кто-то должен ведь и просто надежно служить… А Басилашвили вполне можно в шутку представить как актера-кота, всеобщего любимца, которым восхищаются даже тогда, когда он вроде бы "ничего не делает", изысканно-лениво шевеля лапами.
А ловит ли он мышей?
Еще как ловит! Молодое поколение зрителей, незнакомых с высшими достижениями труппы Большого драматического, узнало Басилашвили по фильму Бортко "Мастер и Маргарита", где он сыграл Воланда. И даже самая злобная и безграмотная часть этих зрителей увлеклась четким и остроумным образом, который изваял актер. Ему удалось передать глубочайшую иронию древнего мудрого существа, его холодность, насмешливость и легонькое любопытство к людишкам. Красиво очерченное лицо с правильными чертами было "никакого возраста", и это, надо заметить, весьма характерно для Басилашвили.
У него своеобразные отношения со временем. Умильного гоголевского помещика Манилова в классическом телеспектакле "Мертвые души" он сыграл сорок лет назад и уже тогда казался солидным мастером, а было-то ему всего едва за тридцать. А сейчас, когда Басилашвили выпадают роли ветхих старичков (в спектаклях БДТ "Дядюшкин сон", "Квартет"), прекрасно видно, что у актера нет психофизики старости, и ее приходится изображать, наигрывать – высмеивать. Сколько на самом деле лет этой ясной и умной актерской душе, непонятно.
Вообще, если невероятным усилием воли отвлечься от чар, которые излучает Басилашвили, то приходит в голову, что это очень странный актер.
При такой красоте трудно назвать его героем-любовником, ничего страстно-романтического он не играл. "Осенний марафон", говорите? Но стоит внимательно всмотреться в усталые и виноватые глаза героя, как возникают большие сомнения в том, испытывает ли он любовные чувства. В "Вокзале для двоих" речь тоже идет не о страсти, а о том, как несчастный человек находит себе верное любящее сердце. Эта картина, кстати, отлепила от Басилашвили ярлычок интеллигентного негодяя, которому сам Рязанов же и способствовал ("О бедном гусаре…", "Служебный роман"). Впрочем, всех своих негодяев Басилашвили играл столь же прелестно и элегантно, сколь прелестно и элегантно он играл душевных заблудших интеллигентов – может быть, потому, что ни в ком из своих персонажей артист не растворялся полностью. В каждом, что называется, торчали уши: актерская усмешка, привет зрителю с экрана – дескать, ты не очень-то мне доверяй, я тут шалю-озорничаю…
Он слишком умен и рассудителен, чтоб растворяться в персонажах. Ему присуща любовь к гармонии и особая "осенняя прохлада" натуры, а потому наилучшим образом Олег Басилашвили чувствует себя в интеллектуальной комедии. И здесь кроме признанных удач у Данелии и Рязанова я бы обратила ваше внимание на целый ряд образов, созданных Басилашвили в остроумных гротескных фильмах Карена Шахназарова – "Город Зеро", "Сны", "Яды, или Всемирная история отравлений". Здесь актер показал великолепное умение с удовольствием, щегольски существовать в самых невероятных обстоятельствах и с точностью фармацевта дозировать насмешку!
Вот чего нет совсем в Олеге Басилашвили, так это духа тяжести. Его блестящая артистическая легкость совсем не от легкомыслия – этого нет и в помине. Басилашвили – образованный, умный человек, серьезный и ответственный гражданин. В Петербурге знают, как непримиримо актер относится к уничтожению исторического центра города и сколько высокопоставленных врагов он себе этим нажил. Нет, легкость, которая сопровождает его творчество, – сродни полету стрекозы или бегу ручья. Эту божественную легкость излучает творение, которое получилось, вышло удачно и в хорошую минутку.
В такую хорошую, удачную минутку, видимо, Создатель задумал Басилашвили, и он – получился. И эту веселую, радостную легкость удачного творения ничто не вытравило из натуры актера! Зритель по-прежнему рефлекторно улыбается, завидев его на сцене и экране. Любуется. Любит, даже когда ворчит придирчиво, что-де "Басик сегодня разленился…".
Поздравляя Олега Басилашвили с юбилеем, выскажу два пожелания: во-первых, очень бы хотелось увидеть актера в новой комедийной роли. А во-вторых, тревожит отсутствие большой полноценной книги о нем. Несправедливо!
Молодец
24 мая поэту Иосифу Бродскому, лауреату Нобелевской премии по литературе, исполнилось бы 70 лет. Череда юбилейных фильмов о поэте на короткое время вернула телевидению забытый образ – образ профессионально умного человека.
Иосиф Бродский прожил две жизни или, можно так выразиться, сыграл две роли.
Роль гениального русского поэта и роль блестящего американского интеллектуала. Обе роли он сыграл великолепно, потому что был разнообразно талантлив, умен и вменяем. А это редкость среди русских поэтов.
Холодная, хрустальная чистота его жизни поразительна. Человек не совершил ну ни единой глупости в жизни! Не ввязывался в политику, не примазывался к власти, не увлекался никакими людоедскими философиями, не боролся с Богом, не бегал на дуэли из-за ничтожных баб, не пил запоями. Женился – и то с умом.
Полный молодец!
Единственное, что удручает, – это то, что после четырех инфарктов, имея маленькую дочь, Бродский продолжал отчаянно курить. Но это прискорбное небрежение здоровьем – одна из плачевных привычек молодости. В 60-е годы в литературной среде было принято убивать себя с размахом и дружными компаниями.
Мне приходилось встречать мнения, что Иосиф Бродский, при всей гениальности, не был по-человечески привлекателен, отпугивал высокомерием и эгоцентризмом. Думаю, тут все-таки оптическая ошибка – холодные эгоцентрики не получают четыре инфаркта. Скорее всего, гордая повадка Бродского – охранительный панцирь для огромного и богатого внутреннего мира. В конце концов, Божий дар слова надо уметь защищать, и Бродский сумел его защитить.
В юбилейные дни много говорилось о судебном процессе над Бродским ("дело о тунеядстве"), о его высылке в Архангельскую область, о фактическом выдворении с Родины. Однако справедливым будет напомнить о сотнях людей, которые Бродскому помогали. Скажем, адвокатом Бродского на пресловутом процессе была знаменитый ленинградский юрист Зоя Топорова (мать известного ныне литературного критика Виктора Топорова). Возможно, благодаря и ее усилиям приговор суда отличался некоторой мягкостью – все ж таки не тюрьма, а вольное поселение. Можно сказать, дракон сонно зевнул, а мог и выжечь огнем.
И какой счастливый ветер надул кому-то в советскую крышу, что отщепенцев вроде Бродского следует отправлять за границу! Он понимал, что жизнь его как русского поэта на этом, в общем, заканчивается. "Кажется, я оставил на Родине свою музу", – пошутил он как-то с грустным изяществом. И умно и достойно вписался в новую ситуацию. Он стал производить не стихи, а суждения – меткие, острые, элегантные.
В Россию он не вернулся, несмотря на усиленные приглашения. Особо коварный план возвращения Бродского умирать именно на Васильевский остров разработал в свое время мэр Петербурга Анатолий Собчак с супругой. По их проекту, поэт должен был поселиться в резиденции на Каменном острове, под легкой ненавязчивой охраной. Но у нашего молодца хватило ума и вкуса не связываться с этой шайкой и не марать себя поселением в хоромах бывших палачей.
Памятник поэту, о котором талдычили в Санкт-Петербурге много лет, разумеется, к юбилею не появился. Да и не появится. Хотя городу Ленинграду вернули историческое название, правит им по-прежнему ленинградский обком партии. Чуть что не в полном составе. Или, во всяком случае, трудно отличить эти физиономии от прежних.
Какой там еще Бродский? Начальникам наконец-то разрешили грабить население без реверансов, по-простому. Тут явно не до памятника знаменитому пожилому еврею, проживавшему до отъезда на ПМЖ за границу по адресу Литейный, 24 .
Дом на Литейном давно пошел трещинами из-за уплотнительной застройки рядом. А многочисленные конкурсы на памятник Бродскому успешно завершились чем-то – наверное, денежной премией авторам.
Честно говоря, перечитывая стихи и эссе Иосифа Бродского, я по-прежнему не понимаю, как он здесь оказался и сумел вырасти. Ведь сила дарованного ему слова почти равна библейской. Что ж, хорошо, наверное, чего-то не понимать и надеяться, что чудо такого дара может опять повториться.
Жизнь Бродского производит отрадное впечатление – и недаром прах его лежит на самом красивом кладбище на свете, на острове Сан-Микеле (Венеция). Это значительная, полезная жизнь. Судьба же многих умных людей в России такого отрадного впечатления не производит. Что ж, не всем так везет, как "рыжему Иосифу".
Ветеран молодости
1 июня на 78-м году жизни умер Андрей Вознесенский.
Известие о смерти Вознесенского поступило днем, а уже вечером все главные телеканалы показали фильмы о нем – перемонтировали снятые к 75-летнему юбилею, дело привычное. Радио, Интернет – все мигом отбарабанили про "великого поэта" и "уходящую эпоху" с несколько пугающей готовностью. "Барабан был плох, барабанщик – бог". Разве что один гордый обозреватель "Радио Свободы" счел нужным поведать миру, что Вознесенский не является его любимым поэтом. Ну, на то она и "Свобода", чтобы сообщать нам, несчастным, томящимся в застенках диктатуры, бесконечно ценную информацию.
Как многие истинные жизнелюбы, Вознесенский долго и трудно расставался с жизнью. Еще несколько лет назад Андрей Андреевич был завсегдатаем светской Москвы – в светлых пиджачках, с непременным шарфиком на шее, как будто всегда в приподнятом настроении, доброжелательный и словно немного растерянный. Он старательно вслушивался и всматривался в новую жизнь, вечно готовый отозваться, двинуться навстречу, поймать чье-то милое лицо, заинтересованный взгляд. Он вообще не менялся.
Молодость Вознесенского совпала с чудесным миражом, который выпадает не каждому поколению – с иллюзией молодости вновь зарождающегося мира. Этот новый мир родился в конце 50-х и погиб в диких мучениях примерно к середине 70-х. В нем жили на равных правах космос физиков и Господь верующих, идеалы обновленного социализма и обольстительные прелести "зарубежа", восхищение технологиями и страстная вера в "волшебную силу искусства". Невероятную кашу в головах молодых инженеров-строителей нового мира пронизывала торжествующая музыка слова, и слово это было вручено нескольким людям.
Момент полного совпадения с публикой длился у Вознесенского не год и не два, так что памяти об этом хватило надолго – и ему, и публике. Его неопределенный пафос, жадность к впечатлениям от внешнего мира, пламенная наивность в описании любовных переживаний, страсть к развинчиванию и свинчиванию словесных конструкций – все идеально совпадало с душевной волной, идущей от советских мальчиков 60-х годов. Особенно тех, что корпели в бесчисленных НИИ и КБ. Им тоже до всего было дело, они хотели причастности к сердцу времени, они ощущали себя гражданами мира, и сочинение монологов от имени несчастной Мэрилин Монро (есть такой стих у Вознесенского) не казалось им праздной забавой. Расщеплявшие атом одобряли расщепление слов, "вознесенские" эксперименты над материей языка. А театральность поэзии Вознесенского пришлась впору сразу двум большим режиссерам – Юрию Любимову и Марку Захарову. Эта не-комнатная, не-тихая поэзия была нужна именно потому, что своим шумом и блеском стремилась очертить контуры большого мира, превозмочь русскую затерянность, русское уклонение от столбовых дорог цивилизации.
Так-то оно так, однако в памяти всплывает из Вознесенского что-то совсем не шумное, не парадное. "Тишины хочу, тишины. Нервы, что ли, обожжены?" Великий мираж 60-х, развеянный над русской равниной, остался сиять причудливым, осколочным светом в тех людях, которые его создавали и воспевали.
Они остались девочками и мальчиками, очень ненадежно укрытыми их стареющими лицами. В ходе жизни, правда, кое-что выяснилось четко и определенно – например, что несомненной и огромной ценностью для человека является не хроническое душевно-любовное смятение, а преданная жена. Фантасмагорическая "Оза" Вознесенского оказалась, слава Богу, надежной и верной женщиной, Зоей Богуславской. Она и провела поэта за руку через меняющиеся времена. А испытание миража "нового мира" на прочность было, как водится, по-русски беспощадным: потрескался пафос, пожелтели призывные плакаты, устарела языковая смелость и яростное хватание мира за хвост. Куда-то в рекордные сроки исчез космос – космос как мечта и надежда. Померкли идеи социального обновления, чтоб еще раз вспыхнуть на прощание в середине 80-х, совсем уж прощальным фейерверком. И что осталось поэту?
Остались простые чистые звуки. Наивная, любящая душа. Трогательная нелепая надежда уж совсем непонятно на что. Смутная вера. Друзья. Деревянный домик в Переделкине. Воображаемое море вдали и кораблик по имени "Авось"…
"Ты меня на рассвете разбудишь, провожать необутая выйдешь. Ты меня никогда не забудешь. Ты меня никогда не увидишь".
Нет нужды над гробом поэта непременно выяснять с точностью до карата ценность его поэзии. Куда спешить? Всё выяснится само собой, уверяю вас.
Наше дело – попрощаться с человеком и поблагодарить его за компанию.
Артист в чистом виде
14 октября исполнилось 75 лет народному артисту России Михаилу Михайловичу Козакову. Наши поздравления!
Михаил Козаков мне бесконечно симпатичен – не только своими многочисленными талантами, великолепным артистизмом и огромной любовью к русской литературе, но и неподражаемой, просто фантастической безалаберностью.
Он какой-то чемпион по неумению "набирать вес": делать карьеру, обвешиваться наградами и важничать напоказ. (Это тем более забавно, что Козаков из-за своей экзотической фактуры сыграл немало циников и карьеристов-подлецов!)
Полвека в театре. Работал с лучшими – с Охлопковым, с Ефремовым, с Эфросом. В оглушительной славе театра "Современник" – его немалая заслуга. Первые же шаги в кино – и "Убийство на улице Данте", "Человек-амфибия". Классик искусства телевизионного фильма (было такое искусство!) – "Безымянная звезда", "Покровские ворота", "Визит дамы"… Десятки сольных поэтических программ, несколько автобиографических книг, да что говорить – это подозрительно красивое лицо с детства знают миллионы людей. Аристократию у нас в свое время извели, а неистребимая потребность в элитарном типе людей осталась, так что Козаков – это в некотором роде наш граф. Или барон?
Но все, что есть у Михаила Козакова, – это чистая, трудом заработанная слава. Никаких поместий, рент или высочайше пожалованных орденов. И сам он – артист в чистом виде, без примесей. И вся жизнь его – бегство от застоя, от регламента и рутины, от накатанных дорожек. Даже в Израиль метнулся! Наверное, чтоб понять всю правоту того горемыки из анекдота, который после раздумий, куда ехать, попросил другой глобус.
Выходил бы сейчас себе преспокойно на сцену какого-нибудь мертвого академического театра и величаво пережидал положенные ему овации – так нет. Где Михаил Михайлович? А где-нибудь в поезде, едет читать Пушкина и Бродского на Волгу или в Сибирь, где еще остались образованные люди…