* * *
– Ах, какой шкаф красивый. Лейзарь! (Еврей) А кому ты сделал этот шкаф?
* * *
– Петр! А Петр! Дайка мне шубу окрыться, ибо мне что-то весьма холодно, да еще и томнит, как бы сорвало, так, может быть, легче было бы, то мне и так тяжело, что и не дай Бог.
* * *
– Вот как уложили в комнате пол, то немного суше стало.
– Только что это значит, что потолок всякий раз влажный.
– Неизвестно, что бы тому за причина.
– Надо будет спросить деда Онисима, не знает ли он, что это такое.
* * *
– Продай ты, брат, мне эту плеть? Да какая же длинная. Ну брат, этой заехавши по шее, так пошевелится, и третьего дня пощупает. Вот у свадьбе, так уж такая нагайка хороша маршалку (особая привилегия некоторым лицам, имеющим участие в свадьбе), тогда уже никто не стой на дороге. Откуда ты ее имеешь?
– Это мне, брат, дядя подарил в память.
– Ну, это хороша память, кого ударишь, то всяк будет помнить. Одолжи ты мне ее на некоторое время, вот у нас свадьба будет, так хорошо будет кого-нибудь стянуть.
– А как же ты мне ее испортишь, или кто-нибудь уворует, так ты мне большой вред сделаешь. Нет, не дам, брат. Этакую вещь трудно набыть, а как ты мне ее как-нибудь затеряешь, так мне и жалости не станет.
– Да одолжи, брат, сделай милость одолжи, посмотришь, что я тебе после свадьбы с благодарностью отдам.
– Ах, когда жалко, как бы ты мне ее не потерял, так я этого боюсь.
* * *
– Тетка! А тетка! Чья-то собака прибежала да как схватила нашу гусь за горло, да совершенно передавила. Я же думала, что она чью-то чужую давит. Когда я побежала посмотреть, а это наша гуска.
– Ах, кабы ее волки съели, кабы ее удавили, как же жалко, да даже старую гусь. Ах моя доля, вот же живешь, ну что теперь с нею делать?
– Нада зарезать, что ли.
– Ох, как же худа. Ну зачем ты не смотрела, так ты их пасла. Ой, чтобы тебя, моя дочь, как ты хорошо досмотрела.
* * *
– Емельян Андрея так крепко ударил в голову, что тот и кровью облился. В это время подходит и Старшина. Да как попал какую-то палку, да как начнет он бить Емельяна, так тот бедный и сам не знал что делать, да это еще сказал Старости и в холодную посадить, покуда тот не проспится. На утро, брат, сказал выпустить да еще пятнадцать ударов растянувши всыпал.
– Видишь на его и Старшина был немного сердит.
– Оно то и стоило немного. Это он уже дней три сидел в шинке, и жена его приходила за ним, да не послушал, пока-таки досиделся.
* * *
– Не видал ли ты Григорий, моего кнута?
– А там, около повозки лежал, посмотри только хорошо, так и найдешь.
– Куда же он девался, как та пословица говорит: "не так жалко, как невыгодно, не будет чем лошадей подгонять".
* * *
– Вот же то как воду потянуло из болота.
– Это через эти дней три так потянуло, ибо я не весьма давно был здесь, так еще воды достаточно было, еще возможно было лодкой переехать эту местность, а нынче уже и не переедешь.
– Вот когда-то Божья сила, где она и деется.
– Уехали наши рыбаки на реку, да как они у пятерых сеть потянут, так это-то удивительно?
– Разве не найдут больше людей?
– Кабы только рыба была, так найдут способ.
* * *
– Надо эту овцу с ягненком в комнату взять, как бы иногда ягненок не замерз, то жалко будет.
* * *
– Эх, как я тебя стяну этим кнутом, так ты будешь помнить, как меня трогать. Я тебе укажу, как шутить со мною. Коли я тебя не трогаю, так и ты меня не тронь. Затронь же только еще раз, так в самом деле что по ушам заеду. Вот посмотришь, когда я неправду говорю.
* * *
– Не одолжал ли ты у меня иногда узды с вожжами, Харитон?
– Нет, не одолжал. У нас кое-какая своя есть.
– Вот гладко пропала узда. Кажись и на дворе никого постороннего не было, ну вот пропала, и (только) довольно. Узда-то незавидная была, да жаль новых вожжей, весьма добрые были.
Г. Особенности в родах существительных и в синтаксическом строе.
– Так ниякось твоя брэхня нияк не прыходицца. Твою дурную мову усяки познае, бо нияк не умиешь збрэхати, липш говоры по прауди, нащо тоби гэтое здалосо. Бо коб воно було до ладу, то що липшее, а так ничого покинь морочыти людей.
– А ты то уже вэльми розумны, ты вжэ то заушэ прауду кагешь. Часом й ты так гладко збрэшешь, що нихто гэ й прауды не скаже. Бач як то ты умиешь кого учыти, а сам себэ той не бачышь, як той моуляу: "чужэе бачым пыд лисом, а свого не й пыд носом". Не мало вас таких знойдецца розумных, але онно бэда, що нема кого учыти.
– От покинь ничого, бо ты уге як розмэлесса, то так як той витраны млин.
– Не липшы й ты млин.
* * *
– Саливэй! Чы забили того мэдьвэдя, що ходили на полованьне, чы не?
– Не, не забили. У трох, бра, стрэляли, але онно один заняу крохи по морди, а тые ни годин и незачэпиу, дай пошоу.
– Як жэ вам не сором. Да вас душ за трыста було на полованьни, ды одного мэдвэдя не звойовали! Мусиць вы уси гэтакие стрэльцы були, як паны, так и вы.
– От не трапилосо тоби пойти, пэуно ты б уге иого забиу.
– За гэтым, бра, невидомо, моб як раз улепиу кулю в лоб.
– Ох, бра, колиж вэлич посудомая, страшэнно яки вэлики.
– Ой, мо и у вочы не бачыу!
– Ох, чому? Да я уже трийчы ходиу на иого, да коб и не бачыу. Але ж, бра, вэльми вэлики, то трудно одважытиса и стреляти у иого. Так як стане на задние лапы, то аж выстрах зирнути на иого. Коли стрэльцы… дай тые попужаюцца, а я мало и стрэльбу держау у руках, то мне ж диво.
* * *
– Чы тоби щы не надодило лежачы? Устау бы, да пройшоуся хоть крохи. Мабыть твои и ноги уже заклякли.
– Ой, колиж не можны. Подай мни, Палажка, воды смагу прогнати, бо у роти вэльми палить, не можны и слины прокоутнути.
– Озьми тколе гэтого лекарства написа.
– Ой не хочу, дай мни воды, а вона мни лекарство тыче, уже оно мни и так горло пэрэило. Мо од иого я й хвораю так доуго.
– А можэж тоби вода ещы гырш зашкодить, неужэж таки дохтор тоби робиу иого на збытки?
– А хтож иого мае видати, мо й на збытки. Гэтож дохтары гледять онно коб им щонь у руку у сунуу, а помогти хворому чоловику они не вэльми хочуть. Воны гледят, коб онно кишэня их була поуна, а об хворых они не дбають.
* * *
– Барбара! Озьми ты постау драбину, да положы гэты мак на стрэху, нехай сохне, а то як пыйде дощь, то погние.
* * *
– Музыка попу не товарыщ. Як хто дбае, то так и мае.
* * *
– Ну як вжэ у нашого Опанаса одномасные кони, то и во всим сели нема ни у кого гэтаких, чорные, бра, так як та галка. Да й спасные такие, що й вода на них не одержыцца.
* * *
– Титка мэне нияк покинула у лиси, а я гукала, гукала, дай не спамьяталаса сама у яким я мисти, а далей як заморочылосо мни у голови, да я вге й ходю по лиси, як тая заблудная овэчка. Аж гэто напоткау мэне нияки чоловик да й выуиоу мэне на дорогу, а то я вжэ думала й ночовати в лиси.
* * *
– Докуль ты гэто волочытимесса, докуль ты гэто питимэшь? Чы маешь ты розум? Поличы, скыльки ты уже завиноватиуса жыдым за гэтую гарылку. Мусить ты еи николи не покинешь пити. Поихау бы по сино, що ничого товару дати.
– Ой, погодиж, то вжэ поиду и прывэзу, онно ты не сварыса, то все добрэ буде.
* * *
– Чы скыльки вас глухих тут зобралосо?
– Никого нема.
– Чогож вы тут так крычыте, що аж не можны и у хати уседити?
– Мы ж здаецца не крычымо, да потиху говоримо.
– Не валяйса ты мни у вочы, бо аж гидко слухати твои мовы.
– За що вы тут сварытеса?
– За дурницу, як той казау. Сама ничого не хочэ робити, да онно сидячы грызецца, а то ий тэ зроби, а то ий тэ зроби, а сама то, як пани, якая сидить, да еще й не озывайса против еи.
– Гэтак бы й я умила седити, да замышляти, що кому робити.
Г. Русский перевод
– Так как-то твое вранье, никак не приходится. Твой дурной разговор всяк узнает, ибо ты никак не умеешь врать, лучше говори правду, зачем тебе это придалось. Если бы оно было кстати, так что другое, а так по крайней мере оставь дурить людей.
– А ты так уж весьма умный, ты уж так всегда правду говоришь. Иногда и ты так гладко соврешь, что никто так и правды не скажет. Видишь, как ты умеешь кого учить, а сам себя так и не видишь, как тот говаривал: "чужое видим и под лесом, а свое и под носом". Немало вас таких найдется умных, да только беда, что нет кого учить. Вот оставь по крайней мере, потому что ты уже как размелешься, то так, как та ветряная мельница.
– Не лучшая и ты мельница.
* * *
– Сильвестр! Убили ли того медведя, что ходили на охоту, или нет?
– Нет, не убили. Втроем, брат, стреляли, да только один занял немного по рыле, а так ни один и не задел, да и ушел.
– Как же вам не стыдно, да вас душ триста было на охоте, да одного медведя не своевали. Верно вы все такие охотники были как господа, так и вы.
– Вот не пришлось тебе сходить, верно ты бы уже его убил!
– С этим, брат, неизвестно, может быть, как раз улепил (бы) пулю в лоб.
– Ах, брат, когда же велик чрезмерно, ужасно как велик.
– Ой, может быть и у глаза не видал.
– Да почему? Я уже три раза ходил на него, да чтобы и не видал. Когда ж, брат, весьма большой, так трудно отважиться и выстрелить в него. Да как станет на задние лапы, то страшно взглянуть на его. Когда охотники не меня взять, да и те испугаются, а я мало и ружье держал в руках, так мне не удивительно.
* * *
– Неужели тебе еще не наскучило лежать. Устал бы да прошелся хоть немного. Должно быть твои ноги уже одеревянели.
– Ой, когда ж нельзя! Дай-ка мне, Пелагея, воды, жажду утолить, ибо во рту весьма жжет, нельзя и слюны проглотить.
– Возьми-тка этого лекарства выпей.
– Ой, не хочу, дай мне воды, а она мне лекарство сует. Уже оно мне и так горло переело. Может быть от его я и хвораю так долго.
– А может быть тебе вода еще хуже завредит. Неужели таки фельдшер тебе делал его на шутку.
– А кто его может знать, может быть и на шутку. Эти фельдшера смотрят только, чтобы им что-нибудь в руку всунул, а пособить больному человеку они не весьма хочут. От смотрят, как бы только карман их был полон. А о больных они не заботятся.
* * *
– Варвара! Возьми ты приставь лестницу, да положь этот мак на крышу, пусть сохнет, а то как пойдет дождь, то сгниет.
* * *
– Музыкант священнику не товарищ. Как кто старается, тот так и живет.
* * *
– Ну уж, как у нашего Афанасия одной шерсти лошади, то и в целом селении нет ни у кого таких. Черные, брат, так как черная ворона. Да и жирные такие, что вода на них не задержится.
* * *
– Тетка меня как-то оставила в лесу, а звала, звала, да и не вспомнила сама, в котором я месте, и дальше как задурилась моя голова, так я уже и хожу в лесу так, как та заблудившаяся овца. Вот это встретил меня какой-то человек, да и вывел меня на дорогу, а то я уже думала и ночевать в лесу.
* * *
– Докуда ты это будешь шляться, докуда ты это будешь пьянствовать? Имеешь ли ты ум? Посчитай, сколько ты уже должен Евреям за эту водку. Верно ты и никогда не оставишь пить, поехал бы за сеном, что нечего скоту дать.
– Ну так довольно, так уже и пойду и привезу. Только ты не бранись, так и все хорошо будет.
* * *
– Много ли вас глухих здесь собралось?
– Никого нет.
– Чего же вы здесь так крычите, что нельзя и в комнате сидеть?
– Мы кажется не крычим, а потихоньку говорим.
– Не лезь ты мне в глаза, потому что скверно слушать твоего разговора.
– За что вы здесь бранитесь?
– За пустяк, как тот говорил. Сама ничего не хочет делать, да только сидя грызется: а то ей то сделай, а то ей то (другое) сделай, а сама то как госпожа какая сидит, да еще и не отзывайся против ее.
– Этак бы и я сумела сидеть да загадывать, что кому делать
Конецъ этой части.
Священникъ Платон Тихоновичъ.
Января 31 дня
1875 года.
Лунин.
* * *
Это был труд не одного месяца, не одного года. Практически завершив его в 1874 году, он перед отправкой в комитет по проведению конкурса на создание учебников для школ Северо-Западного края переписал свою работу набело, поставив январскую дату 1875 года. В основе – поразительные наблюдения Тихоновича за местной жизнью, точное воспроизведение им услышанного. При этом отменный перевод, какому можно только позавидовать. Сохранены все языковые нюансы. Надо заметить, что собранный языковой материал отображал и весьма обширный регион.
Сам конкурс проводился Минской дирекцией народных училищ Минской губернии под патронажем Виленского учебного округа.
Отмечу, что литовскому филологу Ф. Куршату с его грамматикой повезло гораздо больше, чем Тихоновичу. Написанная примерно в одно время, если не считать нескольких месяцев в пользу Тихоновича, она, тем не менее, сразу была издана в немецком городе Галле в 1876 году.
Статья известного ученого и филолога профессора Варшавского университета Евхима Карского "К вопросу об этнографической карте белорусского племени", им и напечатанная в 1902 году в "Литовских епархиальных ведомостях", имела ряд одинаковых моментов с грамматикой Тихоновича. Тот же Карский составлял свою этнографическую карту на основании того языка, на котором разговаривали жители той или иной местности. Так вот, основные особенности, которые имеет только белорусский язык, и взяты им за основу в этом этнографическом труде. Отмечу, что эти особенности были отмечены Тихоновичем при написании своей грамматики свыше тридцати лет назад.
Перевод на русский язык так же входил в условия конкурса. Он был необходим ученикам для того, чтобы через перевод они могли более объемно постигать изучаемые предметы.
Содержание историко-литературного журнала "Вестник юго-западной и западной России. Историческая истина" за те годы, и не только его, пронизано "языковой" полемикой насквозь. Читаешь и чувствуешь, какие педагогические бури поднимались, какие страсти разворачивались…
Эти книжки имелись в церковной библиотеке и, несомненно, читались Тихоновичем. На многих статьях имеются карандашные отметки. Представлю некоторые из них, чтобы было понятно, почему 26-летний священник не остался безучастным ко всему происходящему.
Вот редакционный отклик на вызвавшую огромный резонанс статью "Ручаюсь, что примиримся. Слово к братьям полякам по поводу польско-русского вопроса. Львов. 1861 год". Это в дополнение к тому, что я уже читал во "Львовском слове". Под заголовком, правда, стояло небольшое уточнение:
"Еще новый образчик маневра, придуманного поляками к привлечению на свою сторону русских".
Некоторые моменты, которые создавали атмосферу, способствовавшую рождению "Грамматики Тихоновича". Вначале идет разговор о том, насколько важно местным чиновникам знать и местный, и русский языки,
"чтобы они могли удовлетворять – устно и письменно – государственным правительственным потребностям той и другой народности".
Далее речь об образовании:
"Что же касается школ, здесь является то же самое отношение, какое существует между говорящим и слушающим, т. е. говорящий или учитель должен беседовать со слушателями, особенно с учащейся молодежью, не на чужом, а на их собственном, народном языке…"
И далее примерно в таком же духе.
Вот такие моменты, и такая ширина, такая глубина мнений за ними.
Несомненно, что всем этим и проникнулся молодой лунинский священник.
Так кто же он – Платон Максимович Тихонович?
Важно одно – патриот своей родины, своего края, человек бесконечно любящий, как говорят священники, свою паству. Только такие качества могли подвигнуть его на столь значимый труд.
Увы, о нем, кроме того, что он служил священником, практически ничего не было известно.
Из какой семьи?
Откуда родом?
Сам ли он решился на этот труд, или кто подтолкнул его?
Какое имел окружение?
Данные факты всегда значимы. Без помощи родных и близких людей, без интересных, творческих церковнослужителей осилить подобное дело было бы невероятно сложно. Ведь такая работа, тем более научный труд, связаны с собиранием большого языкового материала.
К тому же, что получил он в наследство от предыдущих священников? Ведь на радзивиловской карте 1612 года, на которой были отмечены все значимые для того времени населенные пункты Великого Княжества Литовского, село Лунин значилось с церковным значком. Это было село, и село немалое.
Все это было окутано тайной времени.