Надо заметить, что владыка Василевич сделал весьма много для укрепления православной веры на земле белорусской. На строительство новых храмов шли и пожертвования, а также деньги от сдаваемых в аренду земель, которыми владел Дятловичский монастырь, за что имел отец Феодосий большие неприятности с тогдашним духовенством Киево-Печерской лавры, а также с князем Радзивиллом, князем Миколаем Друцко-Любецким, у последнего в залог под 50 тысяч злотых было взято село Великий Лунин, и где выстроена в 1659 году церковь Святой Анны.
Кстати, впоследствии иеромонах Паскевич долгие годы служил православной вере. Многие мужчины, вышедшие из этой ветви рода Паскевичей, посвятили ей свою жизнь.
Новодворский монастырь в 1817 году был закрыт. Один из его священнослужителей – Гавриил, сын Иванов Паскевич, на год ранее, в 1816 году, стал настоятелем храма Святой Анны в селе Лунин Пинского уезда Минской губернии.
Но вернемся к отцу Дмитрию и его дневнику:
" В январе 29 , к вечеру, выехал из Слуцка с г. Дмитрием Окуличем, Березинским купцом".
Это одна из последних записей отца Дмитрия, будущего митрополита Ростовского, о своем пребывании на земле белорусской, сделанная в 1679 году. Его возвращения настоятельно потребовал по предложению полковника Черниговского казачьего полка и гетман Иван Самойлович, писавший, что в смутное время очень важно здесь доброе слово отца Дмитрия.
Впоследствии Владыка Дмитрий причислен Православной Церковью к лику святых.
У той давности было свое продолжение.
Воскресным днем 25 мая 1869 года при минской классической гимназии открыли церковь во имя святителя Дмитрия, митрополита Ростовского. Сюда же крестным ходом был перенесен из Кирилло-Мефодиевской церкви хранившийся там до завершения постройки храма
"дар Ея Императорского Величества Государыни Императрицы великолепный образ святителя Дмитрия, доставленный его преосвященству Александру, епископу Минскому и Бобруйскому, еще 25 марта, и перламутровый крест, освященный в Иерусалиме на Святом Гробе Господнем".
Из слова по освящении храма в минской гимназии, сказанного преосвященным Александром, епископом Минским и Бобруйским:
"Соединенное с благочестием образование действительно делает человека истинно-просвященным и ученым, вполне полезным гражданином и усердным деятелем на поприще общественной жизни.
Живой пример такого высоко-христианского образования представляет нам святитель Дмитрий, в память и честь котораго и освящен сей храм. Святой Дмитрий основательно изучил все необходимые в тогдашнее время науки, но в основе и во главе его образования стояла Вера Христова, по духу которой он направлял всю свою жизненную деятельность. И какими светлыми чертами изображается благотворная и многополезная жизнь его. Святая душа Дмитрия горела ревностью по вере православной, и для поддержания и защиты оной, для укрепления православных в борьбе с латинством и униею святитель, оставив южную свою родину, путешествует по окраинам России, проповедует в Слуцке, Пинске, Минске и Вильно".
* * *
Может лунинскому священнику Гавриилу Паскевичу, пятидесяти лет от роду, и пришлось сохранить и взять с собою из монастырского наследия все то доброе, что жило в его памяти, переданное ему предками? В том числе и память о новодворском крестном ходе. Надо сказать, что и Новодворский монастырь имел по тем временам приличную библиотеку. При монастыре существовала и школа. Сам священник был весьма грамотным человеком, о чем свидетельствовали веденные им записи и переписка. Это он начал обучать лунинских детишек грамоте и церковному пению. Имел Гавриил Паскевич и большую семью – шестеро детей. Жена Ефросинья Михайловна пользовалась уважением среди местных сельчан.
Паскевич был тепло принят и князем Иеронимом Друцко-Любецким.
В 1824 году завершено строительство новой церкви, именованной в честь святых князей владимирских Бориса и Глеба. Предыдущую церковь Святой Анны по причине ветхости закрыли и разобрали.
Надо сказать, что на то время в Лунине по приглашению Друцко-Любецкого проживали многие исторические личности. Долгие годы здесь провел выдающийся собиратель и исследователь фольклора Полесья Ромуальд Зенькевич, учивший детей князя. Помощником ему стал приглашенный на должность капеллана в местную филиальную каплицу Павел Генюш.
Отметим, что такое общество, назовем его по причине образованности и положения высшим сельским обществом, в которое были вхожи и православный священник Паскевич, и местный дьяк Максим Жураковский, и псаломщик Петр Лукашевич, и церковный староста Константин Горагляд, сыграло свою роль в жизни села.
Здесь особой строкой хотелось бы сказать о церковном старосте Константине Онисимове Горагляде. Он избирался местными прихожанами и утверждался епархиальным руководством подряд на несколько сроков. Человек честный, принципиальный, хотя и неграмотный, многое сделал для местного храма. Сам совершал паломничество в Киево-Печерскую лавру, привозил оттуда иконы. Старался, чтобы кружечная, кошельковая и свечная суммы расходовались на нужды Божьего храма и православной веры. Часто в документах за него, но с его согласия подписывался находившийся на то время в селе дворянин Бернард Мартынов Колоссовский. Он переделывал по заказу Друцко-Любецких водяную мельницу. Бывший шляхтич, подтвердивший, согласно императорскому указу от 1840 года, свою шляхетскую родословную, был внесен в дворянские списки губернии, постоянно посещал церковь, делал разные пожертвования, в том числе и книжные.
И новой церковью, и библиотекой, и обученными грамоте крестьянскими детьми Паскевич со своим окружением оставил хорошую память в селе. О том, что это был за человек, и передал молодому Тихоновичу дьячок Максим Жураковский. Такова нерушимая связь времен.
И опять же, сам-то Тихонович, кто он?
* * *
Две мировые войны, революция, смена властей – все ураганом прокатилось по белорусской земле, по здешним местам, сметая на своем пути города, деревни, уничтожая целые роды человеческие. Тот же Лунин последнее столетие лишило много фамилий. Даже сельское кладбище не уберегло о них память. Превратились в труху крепкие дубовые кресты, поросли мхом бетонные надгробья, упали навзничь под ударами времени и недоумков чугунные памятники. Сорванные с них таблички с именами усопших утопил в себе древесный слой гнилья. Сам перед Святой Пасхой поднял на лунинском кладбище не меньше десятка литых из чугуна крестов.
Даже то, что казалось вечным и незыблемым, превратилось во временное и ненужное. Почему вдруг такое стало? Вопрос колючий для души, колючий, как терновый венец на челе Христа, не просто колючий, а такой же болезненный. Живущие еще смотрят за вечным пристанищем ушедших родственников. Но есть и такие могилы, за которыми и посмотреть некому. Где покоятся отменные строители из рода Махно, лодочники Усовичи, садовники Волутянины, песенники Старинские, колесные мастера Шимко, а вместе с ними Горневичи, Кириковичи, Теребенцы, Сусневичи, Сошнины, Шиши, Сушко и многие другие.
Все они исчезли со страниц сельской истории.
Противостоять такому натиску времени смогли только мощные, самые жизнеспособные роды: Мельянцы, Космичи, Трухновы, Обровцы, Сацкевичи, Богданцы, Васюшко, Сахвоны, Карпцы, Ильючики, Солуйчики и другие.
Они и теперь на слуху. Их новые поколения трудятся в местном сельхозкооперативе, их дети заполняют школу.
А сколько родов и могил время разбросало по свету. Ведь только перед Первой мировой войной десятки парней и девушек уехали за счастливой долей в Аргентину на медные шахты, в Канаду, Австралию, не говоря уже о Дальнем Востоке, Сибири.
Остался ли после такого хаоса какой-то след от Тихоновича? И где он должен быть? И каким он должен быть?
* * *
Уцелевшие церковные книги сообщали о Тихоновиче очень немногое. Скажем, "Книга на записку расхода денежных средств и капиталов Минской епархии, Пинского уезда 2-го благочиннического округа по Борисоглебской церкви села Лунина за номером 2619", выданная Минской Духовной консисторией марта 23 дня 1878 года, велась им самим. Тем же аккуратным почерком в графе "расход" 1878 года прописано:
"Январь 25 числа. За шесть фунтов восковых свечей в училищной лавке (магазин по продаже церковных принадлежностей Пинского духовного училища – прим. авт.) заплачено шесть рублей.
За один пуд крупчатой муки на печение просфоры училищному поставщику разных продуктов Еврею заплачено два рубля двадцать копеек серебром.
За один фунт ладана пинскому купцу Колодному заплачено сорок пять копеек серебром.
И того в расходе в январе наличными 8 р. 65 коп.
Билетами ……………
К 1 февраля в остатке наличными 14 р. 33 коп.
Билетами ……………
Свидетельствуем:
священник Платон Тихонович.
И. д. псаломщика Даниил Бернадский.
Сверхштатный псаломщик Петр Лукашевич.
Церковный староста Федор Старинский".
И добавление к выше написанному:
"Внесено местному Благочинному на уплату за "Синодальные ведомости" и сборник узаконений шестьдесят копеек серебром и за книгу землевладельцев Минской губернии восемь копеек".
И далее уплачено за "Губернские ведомости", за "Церковные ведомости", за приобретенные книги…
В апрельском расходе за 1880 год записано, что
"за парчовую ризу на желтом фоне с бархатными малиновыми цветами со всем прибором заплачено приказчику Пинского купца Якова Фейгельмана тридцать рублей серебром.
О получении этих денег приказчиком Ниренбергом свидетелем был Абрам Куртман".
Здесь же плата за новое паникадило, черную ризу, медную купель, внутри полуженную с двумя рукоятками и тремя при ней подсвечниками.
И примерно в таком же духе вплоть до завершения данной книги, прошнурованной и скрепленной церковной печатью. Обычная бухгалтерия. Но и она была по-своему интересной, поскольку раскрывала некоторые моменты жизни полесского села. Скажем, расход за апрель составил свыше семидесяти рублей серебром, а в остатке на май значилось еще 29 рублей 51 копейка. Выходит, не столь бедно жили здешние прихожане, как это часто преподносится по нынешним временам различными журналистами, писателями, краеведами. Это весомое подкрепление строкам грамматики Тихоновича. Вспомним, как он пишет:
"Езеп! Пойди ты у клить, да возьми мои чоботы, да прынеси у хату, нехай крохи нагрэюцца, бо вельми нахолодали. Трэба обуцца да занести гэтые грошы до старосты, бо зноу нияки хрып выдерецца, да и зноу не заплатю цынизу. Зыле! Пойди ты там у кубли да озьми пять рублей грошей, да дваццатку дрыбными озьми, а решту положы, да онно добре зачыни".
Заметим, не лапти, которые постоянно вешают на стенку во всех наших музеях, а сапоги. И пять рублей с мелочью по тем временам очень большие деньги. Оказывается, они водились у полешуков.
Или такие строки:
"Ну, як вжэ у нашого Опанаса одномасные кони, то и во всим сели нема ни у кого гэтаких, чорные, бра, так як та галка. Да й спасные такие, що й вода на них не одержыцца".
Так говорили, да и сейчас говорят о сытых и гладких лошадях. Значит, прекрасным хозяином был Афанасий, который позволял себе подобрать одномастных лошадей и содержать их.
Поэтому строки церковной бухгалтерии имели и, на мой взгляд, имеют свой исторический вес.
Искать в архивах что-нибудь о простом сельском священнике – дело бесполезное. Это сейчас, когда пришло время осмысления, понимаешь, что он оказался для нашей истории пусть и небольшой, но величиной, оставившей свой след. Смог бы он претендовать на большее, окажись благосклоннее к нему судьба? Вполне вероятно.
Правда, мы прекрасно осведомлены, что и сама история порой действует избирательно, сортируя по своему усмотрению и людей, и их дела. Субъективизм во взглядах современников становится объективным и вносится в исторические анналы как объективность. Время же ставит эту объективность под сомнение, и уже другие мыслители-современники начинают свой ряд исторических ценностей.
Но в каждом ряду присутствует то, что не теряет своей исторической ценности и придает этому ряду фундаментальность и незыблемость. Порой эти ценности имеют крохотную величину, но это не умаляет их значимости. Так как эта значимость определяется вековечностью. У грамматики Тихоновича есть свое историческое начало. Свои корни. Ее по нынешним временам можно назвать по-разному. Все зависит от того, кем будет человек, ее прочитавший, оценивший, исходя из своего внутреннего мировоззрения, таковым и будет его вердикт. Одни назовут ее "местечковой", то есть присущей лишь, как я уже говорил, определенной группе нашего общества и уже уходящей в языковую историю, ибо эта история очень сильно обновила и обогатила наш язык. Для других – это корни того дерева, которое выросло и стало частью одного большого строения под названием – родной язык.
Будут и третьи, скептики. Есть ли таковая грамматика, не было таковой – для них все равно.
Хотя, скорее всего, это весьма условная градация. Весьма. Сложно, да и абсурдно проводить ее, не навредив многим историческим тонкостям. Да и ни к чему.
* * *
В ноябре 2004 года в деревне Лунин прошла первая "Лунінская восень", посвященная 140-летию здешней школы и человеку, принявшему активное участие в ее открытии, ставшему в ней одним из первых учителей – Платону Тихоновичу. Он начинал как законоучитель и преподаватель языка. Потом мне удалось подсчитать его школьный стаж – 55 лет.
Вот на этой "Восені" Андрей Мазько, первый заместитель председателя Лунинецкого райисполкома, ко всему и хороший поэт, высказал мысль, что биографию Тихоновича надо искать в здешнем крае.
– Не могла она исчезнуть, как и не исчезла церковная библиотека, а помимо библиотеки и вся церковная бухгалтерия, – Андрей Иванович оживленно потер ладони, как всегда делал в минуты чего-то радостного, вдохновенного. – Священники – народ скрупулезный, дотошный. Одним словом, надо искать. К тому же есть предложение не ограничиваться нынешним разовым мероприятием. Ведь на будущий год грамматике Тихоновича исполняется 130 лет, вот и посвятим ей следующую "Лунінскую восень".
Его поддержали писатель Анатоль Крейдич, поэты Валерий Гришковец, Анатоль Шушко, редактор газеты "Лунінецкія навіны" Татьяна Войцеховская, коллектив школы.
Более того, в подготовке и проведении очередного мероприятия самое активное участие приняли районные отделы образования и культуры. То, что я до этого времени считал делом только своей жизни, вдруг затронуло и оказалось нужным и важным для многих и многих.
На сей раз "Лунінская восень" собрала значительный круг поэтов и писателей, учителей, библиотекарей, талантливую молодежь. Этот круг уже не ограничивался рамками одного района. Приехали представители творческой интеллигенции Минска, Бреста, Пинска.
Началось все у памятника Якубу Коласу, открытому в Лунинце во время областного праздника "Дожинки". Затем мероприятие продолжили в деревне Лунин.
Директор Лунинской школы Сергей Курак с учителями подготовил прекрасную выставку работ сельских умельцев. Особенно гостей поразил школьный музей. Одна его часть была посвящена современной деревне, другая представляла композицию тех времен, когда по этим улица хаживал святарь Тихонович.
Читались стихи, пелись песни, на небольшой школьной сцене вихрились народные танцы.
Стержнем всего происходящего являлась грамматика Тихоновича. Она объединяла, она созидала, она украшала.
И становилось все более очевидным: немыслима она без автора!
Опять предстояло пройти путь, который уже считался практически завершенным. И в какой-то мере пройти заново, потому что, несмотря на все предыдущие старания, как и мои, так и многих помощников, ничего нового об авторе не прибавилось. Все встречавшееся – это домыслы, вымыслы на грани легенд, пересудов, пересказов…
Начинаешь осознавать и страшиться того, что впереди уже нет ничего.
Это, пожалуй, хуже, чем тупик! Ты нацелен на свет, на выход, на удачу! А шаг вперед – беззвучная стена, шаг в одну сторону – та же стена, шаг в другую – опять она. Услышишь что-то, обрадуешься, а это "что-то" оказывается эхом от уже однажды пройденного пути.
Эхо не рождало надежду, но и не отбирало ее.