Многих биографов смущают "испорченные зубы" героини - эта деталь даже опущена в русском переводе у Герцена. А вот замечания о глубоком знакомстве с системой управления на родине повторяется из работы в работу. Между тем о внешнем облике путешественницы Дидро мог судить сам, а о "выгодах и пороках новых учреждений" - только с ее слов. Была ли Дашкова знатоком законодательства? Вряд ли. Она давно не вращалась во власти. Но симптоматична сама направленность бесед. От княгини ждали подобных сведений.
Встречи с путешественницей искали, например, Мари Терез Жофрен и Сюзанна Неккер. Но им было отказано. "Дашкову не поймут наши салонные героини, - писал Дидро. - Я знал, что они желали видеть ее единственно затем, чтобы потом говорить о ней, и был уверен, что она больше проиграет, чем выиграет, во мнении этих дам". В пересказе княгини все еще изящнее: "Они вас не поймут, а я терпеть не могу богохульства над моими идолами".
Но не в меньшей степени философ старался и для Екатерины II. Ведь от Дашковой "требовали бы, чтобы она говорила в качестве главаря заговора". Пылкая, увлекающаяся княгиня могла не удержаться. Однако философ заставил собеседницу закрыть дверь даже перед Рюльером.
Вряд ли это нравилось Екатерине Романовне. Недаром она разыграла перед Дидро наивность: "Мадам Жоффрен находится в переписке с императрицей; следовательно, знакомство с ней не может мне повредить". Переписка прервалась после дела Мировича. Жофрен публично заявила, что не находит у русской царицы качеств, воспетых Вольтером. В Спа, где с Дашковой встретилась "чета Неккеров", она кое-что сболтнула о деле Мировича. Теперь, в салоне Жофрен, Екатерине Романовне предоставлялась возможность озвучить свое мнение. А если попасться в расставленные сети "первой кумушки Парижа" составляло сокровенное желание княгини?
Чувства Дашковой прорвались в весьма любопытной фразе, на которую редко обращают внимание. Перед отъездом княгине удалось посетить Версаль. Инкогнито, вместе с толпой. Королевская семья обедала. Принцессы пили бульон из кружек. Путешественница удивилась этому. Стоявшие рядом дамы спросили, как поступают коронованные особы у нее на родине. "У меня нет ни короля, ни принцесс, - ответила я". Соседки предположили в Дашковой голландку. Она не стала отрицать.
Было бы легче жить в Голландии или Швейцарии. В Англии, наконец. Говорить о себе свободно. Не оглядываться на императрицу. Еще в юности княгиня желала беседовать только с республиканскими министрами. Теперь многое изменилось. Многое. Но не она сама.
"Англия мне более других государств понравилась"
На остров Екатерина Романовна попала еще раньше, чем в Париж. В Спа Дашкова познакомилась с двумя ирландками - Кэтрин Гамильтон, дочерью епископа Туамского, и Элизабет Морган, дочерью адвоката, - которые давали ей уроки английского. Нежная дружба между ними сохранится на долгие годы, и княгиня - "милая чудачка" - через 30 лет будет повязывать шею старым дырявым платком, подаренным ей миссис Гамильтон.
В конце сентября 1770 года Екатерина Романовна вместе с семьей миссис Морган очутилась в британской столице. По совету друзей-англичан княгиня собиралась поместить маленького Павла в Вестминстерскую школу. Но эта затея не удалась - мальчик не знал языка. Оставив его на попечение супруги русского посла госпожи Мусиной-Пушкиной, мать отлучилась на 13 дней, чтобы посетить Бат, Бристоль, Оксфорд и их окрестности. После чего вернулась в Лондон. Здесь ее не то чтобы осаждали любопытные, но все же многие частные лица хотели взглянуть на диковинную княгиню. И среди них Горацио Уолпол - признанный виртуоз стиля, репутацию которому составили остроумные письма.
"Итак! Я уже видел княгиню Дашкофф, а ее очень даже стоит посмотреть - не из-за ее лица, хотя, будучи чистой татаркой, она не уродлива… Она ведет себя необыкновенно искренно и свободно. Она говорит обо всем недурно и без разительного педантизма, очень быстра и оживлена. Она ставит себя выше всякого внимания к платью и всему женскому, однако поет нежно и приятно приметным голосом. Она и сопровождавшая ее русская леди спели две песни очень музыкального народа".
Вторая "русская леди" - это Пелагея Федоровна Каменская, отношения с которой несколько удивили Дидро. "Каменская, друг ее и спутница, страстно любит Францию, откровенно хвалит хорошие стороны ее и тем не совсем сходится с образом мнений княгини". Каменская появилась в окружении нашей героини в 1763 году и помогала той вылечиться после удара. Когда Михаил Иванович умер, она входила в число немногих, кто умел отвлечь вдову от "черной меланхолии". Сама княгиня называла компаньонку среди тех лиц, "добровольной рабой" которых она была.
Отзывы англичанок о гостье подчеркивали ее мужеподобность. Так, миссис Элизабет Картер писала в ноябре 1770 года подруге: "Княгиня Дашкова… ездит верхом в сапогах и в мужском одеянии и имеет соответствующие манеры. Это можно было бы объяснить обычаями ее страны и большей безопасностью в управлении лошадью. Но она также танцует в мужском костюме и, я думаю, появляется в нем столь же часто, сколь и в обычном платье". Хотя никто из английских знакомых Дашковой не назовет ее, как французский посол Луи де Сегюр, "ошибкой природы", мысль, будто княгиня "больше походит на мужчину", прозвучит у многих.
Тем не менее именно в Англии, во время первого приезда в 1770 году, будет написан самый нежный, трогательный портрет княгини кисти О. Хамфри. Ничего от "бой-бабы", ничего от "необузданных инстинктов" - беззащитность и достоинство ричардсоновских героинь. Идеал новой эпохи.
Дашкова отмечала: "Я не поехала ко двору и все свое время употребила на осмотр достопримечательностей". Но ее и не приглашали. Лондон в это время находился в плотных политических контактах с Петербургом. Дипломатическая близость - хрупкая вещь, и английские официальные лица уклонились от встреч с бывшей заговорщицей. Есть сведения, что такое равнодушие обидело Екатерину Романовну. Миссис Картер писала, что "Дашкова была недовольна приемом".
Однако, если судить по сочинению "Путешествие одной российской знатной госпожи по некоторым английским провинциям", княгине очень приглянулась Британия. Она создала образ идеальной страны, - утопии, - расположенной не где-то, "в землях незнаемых", а под конкретной географической широтой. Туда можно поехать и убедиться своими глазами, на что способно организованное общество.
"Англия мне более других государств понравилась, - писала Екатерина Романовна. - Правление их, воспитание, обращение, публичная и приватная их жизнь, механика, строения и сады - все… превосходит усильственные опыты других народов в подобных предприятиях". Пока Дашкова отлучалась из Лондона на северо-запад Англии, она вела дневник. Через пять лет в России княгиня опубликовала его, подвергнув заметной редактуре.
В предпосланном "Путешествию…" переводе из Поля Гольбаха "Общество должно делать благополучие своих членов" высказан один из важнейших принципов, названных позднее "разумным эгоизмом": "Рассудительная или просвещенная любовь самого себя есть основание общественных добродетелей". "Когда народ, или те, кто им управляет, неправосудны или нерачительно долг свой исполняют, они тем… разрывают связь общества. Человек становится неприятелем оного… Всякий нарушает законы… почти все члены бывают наконец взаимными врагами". Естественно ожидать дальше описания правильного устройства.
Расположение за переводом рассказа об Англии подводило читателя к мысли: на острове философия взаимной поддержки - достояние всего общества. Посещая в Лондоне выставку Вольного общества художеств, хлебопашества и торговли, княгиня нашла "великое множество разных машин и орудий, для пользы рода человеческого вымышленных, за кои великими деньгами награждены их сочинители". По дороге княгиня продолжала удивляться: "Земля так удобрена и так прибрана, что смотреть весело, чему много помогает их скот, который бесчисленными стадами почти весь круглый год в поле питается (и который также отмечен величиною и красотою своею); почему как сия земля ни многолюдна, однако им не только своего хлеба становится для себя, но еще много оного выпускают в Ирландию и Шотландию".
Повторив идею Дэвида Юма из переведенного ею "Опыта о торге", что скудость английской земли породила высокую культуру земледелия, Дашкова опустила сведения о ввозе Англией хлеба из американских колоний. При постоянном росте производства рос и импорт (в том числе русского чугуна, леса, парусины, пеньки, дегтя, домотканого холста). Англия меньше всего напоминала замкнутую систему. Но реальность в данном случае не имела ключевого значения.
Путешественница избегала говорить о конкретных людях и малейших неустройствах, предпочитая описывать парки, газоны, машины и фабрики. "Мастерская мира" обладала и бродягами, и работными домами, и лачугами восточного Лондона. Но Дашкова говорила о среднем классе, где господствовал тон довольства, так приятно удивлявший русских путешественников. Создавая из Англии утопию, княгиня в первую очередь думала о своей стране. Она как бы намечала в воображении две точки: отправную, где находилась невоспитанная Россия, и конечную - просвещенная Британия.
Французские писатели уже освоили это направление мысли. Княгиня шла по их следам. Дидро восклицал: "Она так любит англичан, что я боюсь за ее пристрастие к этому антимонархическому народу". Но не сам ли он создал у читателей зависть перед британскими законами? Дашкова нашла в Англии отечество своего разума. Мысль о возвращении в "огромную тюрьму" не могла не тяготить княгиню.
Глава девятая.
ЧЕЛОВЕК СЕМЕЙНЫЙ
При сложных, творческих отношениях Екатерины Романовны с реальностью обоснован вопрос: насколько увиденное ею в Европе было результатом непосредственных наблюдений, а насколько - частью внутреннего мира самой княгини, где каждая картина обретала смысл только с учетом прочитанного? Иными словами, ехала ли Дашкова "с широко закрытыми глазами"?
На первый взгляд вопрос кощунственный. Известно, что наша героиня не отдавалась праздным развлечениям, а осматривала фабрики, заводы, парки, верфи и даже пыталась проникнуть на военные объекты, куда ее, впрочем, не пускали. Екатерине Романовне всё нужно было потрогать собственными руками и узнать, как, из каких материалов, на какие средства создано то или иное сооружение. И вот здесь княгиня более всего напоминала слепого, который ощупывает лицо незнакомца.
Наша героиня ощупывала лицо Европы. Многие ее замечания интересны уже потому, что не пришли бы в голову зрячему. При этом другие, очевидные вещи ускользнули от Дашковой. Так, проезжая через Пруссию, она обратила внимание на высокое качество земли и на заботы короля о подданных. В это же время российские чиновники предлагали Екатерине II открыть границу в Риге, чтобы обнищавшие в результате финансовых махинаций казны пруссаки перебегали на нашу сторону.
Во Франции княгине не нравилось решительно всё, и она, судя по замечаниям Дидро, говорила об этом резко и уверенно. А в парижском обществе смеялись над тем, как мало путешественница знала тамошний тон. Едва ли за 17 дней Дашковой удалось бы его изучить. Она не могла почувствовать, как напряжены социальные струны в последние десятилетия перед революцией. Вскоре после отъезда Дашковой из Франции король Людовик XV распустил Парижский парламент. Друг-философ написал вдогонку княгине горячее, полное дурных предчувствий письмо. "Привилегии различных сословий, сдерживающие монархию от перерождения в деспотизм, пали… Гораздо легче образованному народу отступить опять в варварство, чем варварам сделать шаг к цивилизации".
Только в конце века, когда на улицах Парижа застучали ножи гильотин, Дашкова поняла смысл предсказаний Дидро: "Все письмо представляло собой пророчество последующих событий". Едва ли следует ставить Екатерине Романовне в вину тот факт, что во Франции 1770-х годов она сама, без помощи Дидро, не заметила Франции 1790-х. А могла? За две недели? Из окна кареты?
Но больше всех увиденных стран не повезло Англии. Именно потому, что княгиня возлюбила Туманный Альбион всей душой. В отношениях с государствами наша героиня действовала, как с людьми. Если ей кто-то нравился, она начинала, по словам Кэтрин Уилмот, "расточать чудовищную хвалу". Если нет - хула оказывалась не менее "чудовищной". Ненавистная Франция и ее обитатели подверглись самой отъявленной ругани. Англия и англичане стали украшением подлунного мира. Причина - политические свободы и динамичное развитие. Дашкова сопоставляла свое положение на родине с положением британской аристократки и находила заметную разницу в правах.
Однако в рассуждениях Екатерины Романовны нет ссылки на историческое время. Прошлое применительно к Британии мало занимало нашу героиню. Позднее, в "Записках тетушки", княгиня поясняла свою позицию: "Здравый рассудок учит… не вспоминать прошедшего как только для извлечения наставления". Из рассказов о религиозной нетерпимости Тюдоров, революции, диктатуре Кромвеля можно было извлечь множество "наставлений", но, видимо, не во вкусе Дашковой.
Возвращаясь на родину, она ехала от покоя к треволнениям, из тихой гавани к политическим штормам и в конечном счете из мира вымышленного - в реальный.
"Золотой дождь"
Первый вопрос, на который предстоит ответить: почему Дашкова заторопилась на родину? Два года еще не истекли. Попытка продать петербургский дом показывала, что княгине требовались деньги. А отказ от особняка в столице - что Екатерина Романовна в ближайшее время не рассчитывала там останавливаться. Еще в мае в Страсбурге княгиню беспокоил вопрос о найме педагогов. При спешном возвращении в Россию с большей частью из них пришлось бы расстаться. Значит, скорый выезд не планировался.
Но летом - осенью 1771 года в Спа Дашкова встретилась с принцем Карлом Зюдерманландским, двоюродным братом и наследником короля Густава III. Co времен службы в Швеции Никита Иванович Панин поддерживал тесные контакты с представителями тамошней политической элиты. С Екатериной Романовной принц разговаривал достаточно откровенно. В преддверии совершеннолетия наследника партия Панина стала теснить Орловых, нанося им поражение за поражением.
И Дашкова поспешила домой. Отметим: не к дележу пирога, а к решительной битве. С 1771 года в донесениях иностранных дипломатов замелькали отрывочные сообщения о том, что "низкие люди… желали свергнуть императрицу с престола под тем предлогом, что ей была вручена корона лишь на время малолетства сына, и возвести на престол великого князя".
Расчеты нашей героини на первых порах оправдались. Екатерина II была как никогда слаба и приняла подругу с распростертыми объятиями. Никакие благожелательные письма Дидро не могли сделать для княгини того, что сделало падение ее неприятелей. Императрица опять нуждалась во всех и опять очаровывала.
28 декабря 1771 года Екатерина II написала своему статс-секретарю Олсуфьеву: "Адам Васильевич. Пошли ты к княгине Кат. Ром. Дашковой десять тысяч рублев… Сии деньги я ей жалую". Так было исполнено молчаливое обещание, данное перед поездкой за границу. Но в новых условиях пожалование значило и новый аванс. Императрица не могла желать усиления партии Панина. На беду, Никита Иванович сам разгневал племянницу: продал петербургский дом Дашковой за полцены, причем приятелю своей любовницы. Двойное оскорбление. И тут императрица послала подруге деньги, с лихвой компенсировав урон. Она готовилась к затяжному противостоянию и нащупывала малейшие трещинки в отношениях между своими противниками.
Современные исследователи легко причисляют княгиню к партии Панина. Но сама Дашкова смотрела на себя иначе. Она оскорбилась бы, узнав, что дипломаты именуют ее "фавориткой первого министра". Напротив, княгиня считала себя самостоятельной фигурой. Она находилась в союзе с Никитой Ивановичем, а не подчинялась ему. Могла и поссориться. Поселившись у сестры Елизаветы Полянской, Дашкова жила открыто, принимала много посетителей, но дулась на Панина и отказывалась его видеть. Такой разлад был на руку императрице.
Дашкову охватила такая эйфория, что она даже порвала с Каменской. Пелагея устроила скандал и была изгнана, о чем немедленно узнал Александр Воронцов. Запоздало он упрекнул сестру за недостаток благопристойности в дружбе с этой деспотичной особой. Что стало причиной разрыва? Ревность компаньонки? Ясно одно: "добровольному рабству" пришел конец.
Летом и осенью 1772 года княгиня часто бывала при дворе. На ее глазах совершилось падение Григория Орлова. Бывшего временщика сказочно наградили, но потребовали на год покинуть столицу. Екатерина II взяла себе в фавориты предложенного партией Панина Александра Семеновича Васильчикова, человека тихого, недалекого и во всем подчинявшегося Никите Ивановичу.
Для Дашковой наступила светлая полоса жизни. Подарки и пожалования сыпались как из рога изобилия. Она помирилась с дядей, понимая, что именно он теперь главная фигура на русском Олимпе. Все милости к княгине лета 1772 года следует рассматривать именно в русле победного шествия группировки Никиты Ивановича. Был нанят и меблирован дом в Петербурге. Как по мановению волшебной палочки, восстановились отношения с отцом: теперь он нуждался в деньгах, и дочь заняла ему 23 тысячи. Такой щедрый жест свидетельствовал, что Екатерина Романовна буквально умывалась золотым дождем. Позднее государыня оплатит даже пребывание своей статс-дамы в доме сестры.