А что бесило Дашкову? Словарь Екатерины II редактировал Паллас, его труд никак не мог устроить княгиню. Ведь "в издание книги, которую он в угоду императрице называл словарем, он вогнал более чем двадцать тысяч рублей, не считая того, что стоила Кабинету посылка курьеров в Сибирь, на Камчатку, в Испанию, Португалию и т. п. для отыскания нескольких слов каких-то неизвестных и бедных наречий".
Ведь 20 тысяч так хорошо было бы потратить на другой - полезный и нужный словарь! Княгиня не упомянула еще Америку, куда, правда, не гоняли курьеров, но с Филадельфийским философским обществом которой списались и получили ответ от Бенджамина Франклина, а затем и словари языков шауни и делаваров.
Так ли уж "бесполезно" было "что-то вроде словаря", выходившего под эгидой Екатерины II? Четыре тома по 500 экземпляров "Сравнительного словаря всех языков и наречий" появились в 1787–1791 годах. И современники, и потомки высоко оценили этот труд. Дашкова не скрывала: "…все его расхваливали, как чудесный словарь". Мнение придворных можно счесть лестью, на что и намекала княгиня. Но прошли годы, и оказалось, что словарь Палласа живуч, он внес свой вклад в развитие сравнительной лингвистики. Было бы наивно полагать, будто такой занятый человек, как императрица, сможет, оставив повседневные дела, непосредственно работать над дефинициями или вычитывать гранки. Екатерина II следила за словарем, конкретную же работу осуществляли филологи, в первую очередь немецкие, что обеспечило известность за рубежом и быстрый ввод издания в научный оборот. Особую роль сыграл Людвиг Иванович Бакмейстер, составивший в 1773 году вопросник, по которому был собран материал для сравнительного словаря. Именно Бакмейстер систематизировал блок, касавшийся славянских языков. Ему, автору обширного библиографического труда по русской литературе, подобная работа была под силу.
Следует согласиться с мнением Л.В. Тычининой, что оба словаря могли бы мирно сосуществовать, не составляя друг другу конкуренции, поскольку преследовали разные цели. Но в дело вмешался темперамент зачинательниц проектов. Зная демонстративное терпение Екатерины II и вспыльчивость Дашковой, вряд ли стоит задаваться вопросом, откуда полетел первый камень.
Именины госпожи Решимовой
Стоит только удивляться, как Екатерине Романовне удавалось и так сильно страдать, и так много делать? Каждую драму княгиня переживала с чувством, с толком, с расстановкой, не пропуская ни малейшей детали. Душевная боль давала ей силы. А не опустошала, как случается с обычными людьми.
Заслуживает внимания высокое мастерство, с которым княгиня оттягивала выход из тупика, отказывалась от примирения, оскорблялась посредничеством. Ведь посредник крадет удовольствие. Единственным человеком, с которым княгиня соглашалась разделить свои страдания, была императрица. Но слишком жизнерадостная от природы Екатерина II неизменно уклонялась.
Страдая из-за выходок Анастасии, Екатерина Романовна за столом государыни произнесла примечательный монолог о храбрости: "Если будут постоянно тереть тупым деревянным оружием одно и то же место на руке и вы будете терпеть это мучение, не уклоняясь от него, я сочту вас мужественнее, чем если бы вы два часа сряду шли прямо на врага". Никто из присутствовавших не понял, к чему реплика княгини. Одна императрица не сводила со старой подруги глаз, догадываясь, о каком событии та говорит.
Разговор коснулся самоубийства. "Я сказала ей, улыбаясь, что никогда ничего не предприму ни для ускорения, ни для отдаления своей смерти… Я нахожу, что дам более яркое доказательство твердости своего характера, если сумею страдать, не прибегая к лекарству, которым не вправе пользоваться".
Мало кто умел так испортить настроение за столом. Согласно Дашковой, "с этого дня императрица пользовалась каждым случаем, чтобы развлечь" ее. Камер-фурьерский журнал за 1786 год полностью подтверждает слова княгини: она почти через день бывала у Екатерины II на малых собраниях и вечером приглашалась во внутренние покои. На любом празднике мадам директор указывалась сразу за императорской семьей.
Отдадим должное Екатерине II: она выбрала метод, которым до сих пор пользуются психологи. Предложила подруге написать пьесу. Излить горе на бумагу. На отказы Дашковой последовал очень характерный ответ: де "она (императрица. - О. Е.) по опыту знает, как подобная работа забавляет и занимает автора".
В это время саму Екатерину II буквально захватил театральный вихрь: публиковались и переводились на немецкий язык ее пьесы "Обманщик", "Обольщенный" и "Шаман Сибирский", переписывались статс-секретарями отрывки из исторических трагедий "Олег", "Рюрик" и "Игорь". Дневник Храповицкого полон упоминаний о подобной работе. Дашкова с ее знаниями в области английской комедии Шеридана и Голдсмита была как нельзя кстати.
Княгиня очень держалась за связь с Екатериной II: прийти к ней, обсудить что-то. Поэтому и "поставила условием, что она прочтет первые два акта, поправит и откровенно скажет, не лучше ли бросить их в огонь". Императрица обещала, в тот же вечер проглядела наспех написанный текст, смеялась и ободряла подругу к дальнейшим стараниям. Заметим: Дашкова сама попросила дать советы, но, получив их, например, сделать комедию в пяти актах - обычное сценическое время, - осталась недовольна и вину за медленное развитие сюжета возложила на подругу: "Кажется, пьеса от этого не выиграла, так как действие оказалось растянутым и скучным".
Так возникла пьеса "Тоисиоков", у которой, конечно, был английский протограф. Но которая тем не менее является не чем иным, как терапевтическим откликом Дашковой на поразившее ее семейное горе - разрыв с дочерью. Княгиня получила возможность обосновать свои благородные принципы, а кроме того, показать себя со стороны, увидеть в своем поведении смешное.
С последней задачей Дашкова справилась лишь отчасти. Ее героиня способна вызвать смешки тем, что делает сто дел в минуту и готова всех "замуштровать", но она безусловно остается не просто главным положительным персонажем - а единственным действующим лицом. Остальные в оторопи и изумлении взирают на тетушку. Решимова нигде не допускает просчетов. Это цельный образ, противопоставленный другому персонажу - Тоисиокову, фамилия которого происходит от выражения "то и сё", вечно колеблющемуся, неуверенному, ленивому и беспечному. "Я избрала наиболее распространенный у нас тип бесхарактерного человека", - писала Дашкова. В Тоисиокове видели и Л.А. Нарышкина, и И.И. Шувалова. Но подобных лиц - "тряпок", "жестяных вертушек", "кукол без души" - княгиня встречала на своем пути немало. А вот в прототипе главной героини никто не сомневался.
"Хотя горяча, скора и упряма, но умна и сердцем отходчива", - говорит о ней лакей Пролаз. "Я уверен, что вы в младенчестве и в молодости на других никак не походили и превосходным разумом блистали", - вторит бесхарактерный племянник Решимовой. "Я умею и знаю, как волю-то иметь… - скажет о себе сама госпожа. - Какой-нибудь нрав лучше, чем никакого".
Сюжет комедии прост: ленивый барин не замечает, как его обкрадывают слуга-француз и дворецкий. Из-за своей нерешительности и желания угодить всем он оказывается буквально на грани банкротства. Навестить "племянника" приезжает тетка жены, которая через собственного лакея и нескольких преданных слуг изобличает мошенничество.
Перед нами просвещенческая комедия в дистиллированном виде. Современные исследователи считают, что "Тоисиоков" восходит к ранней комедии Оливера Голдсмита "Добрячок", где герой-тюфяк похож на дашковского, а некоторые сцены совпадают, но вместо тети положение спасает добродетельный дядя персонажа.
Мнение, будто в комедии княгини "русской действительности и слыхом не слыхать", давно вызывает справедливую критику: барин, обираемый лакеем-французом, очень характерен для отечественной жизни того времени. Но заметим - это общая тенденция для комедии Просвещения. Шарлатаны, ловкие вымогатели, втершиеся в доверие к простакам, присутствуют и на французской, и на английской сценах, и в русских комедиях Екатерины II, с которыми текст Дашковой имеет много перекличек.
По-настоящему русским, новым, нигде дотоле не опробованным является главный ход автора - помещение в центр событий женщины, превращение ее в основного персонажа. Это не страдающая от чьего-либо деспотизма героиня, а властная, уверенная, богатая сама себе госпожа. Дама средних лет, многое пережившая и утвердившаяся в своих принципах. Деловая. Обремененная заботой о многочисленной родне и немалом хозяйстве.
Эдакая фонвизинская Простакова, только со знаком плюс. От ее действий, решимости зависит всё мироздание в пределах пьесы. Такой образ был поистине прорывным для отечественной литературы. К сожалению, скромные художественные достоинства пьесы не позволили ему как следует утвердиться. Но для России он не был чужим. Имея в виду себя, Дашкова не заметила, как привела на подмостки господствующий в тогдашнем дворянском обществе тип матушки и тетушки.
Для самой Дашковой образ главной героини был автобиографичен. У Решимовой две племянницы. Одна по своей воле вышла замуж за Тоисиокова и теперь несчастна. Другая, более скромная и робкая, живет у сестры и наблюдает "неустройство" ее дома. Через пару женских персонажей автор показывал и промах Анастасии, и то, как счастливо события могли бы развиваться, покорись она воле матери. Госпожа Тоисиокова и Флена Осиповна - раздвоившийся на сцене единый человек, каждая из половинок которого выбирает свой путь. "Крушусь о сестре твоей, - говорит Решимова племяннице, - но кто же виноват? Сама выбрала, влюбилась в болвана и ускорила выбором своим мое решение. Ты, мое любезное дитя, не погуби себя так же".
Дашкова не стеснялась заявить, что больше всех добродетелей ценит послушание. Восхищаясь Фленой, Решимова замечает: "Она у меня маленькая по ниточке ходила". Жених племянницы роняет: "Ее нрав более умягчается повиновением". О своем муже героиня отзывается: "Он, покойник-свет, был преумный человек, никогда из воли моей не выступал". Может показаться, что эти слова - попытка посмеяться над собой. Но финал показывает: самоиронии не было. Герои по очереди восклицают: "Спокойствие наше зависит от решения тетушки!"; "Оставим лучше тетушке на волю, она лучше нас решить изволит!"
Героиня на сцене, а Дашкова в жизни не замечают, как удобна для окружающих такая позиция.
Ведь сколько бы "тетушка" ни порицала "племянника", его разоренной жене она жалует 30 тысяч рублей содержания. Сумма совпадает с долгами Анастасии. Героиня со сцены признается: "Духом я измучена". Ей хочется, чтобы родные люди "ходили по ниточке". Но за их отказ от самостоятельности приходится платить - не только деньгами, но и душевными силами, вечными ссорами с детьми, которые одновременно и рвутся к личной свободе, и сидят на шее. Страхом за их будущее - ведь они так и не научились ни за что отвечать. А мать стареет…
"Я знаю, что Вы уже женаты"
Тем временем самый сильный удар нанесла все-таки не Анастасия - отрезанный ломоть, - а Павел, с которым княгиня связывала все свои надежды.
Сын женился.
"В Киеве ему приглянулась одна девочка, дочь облагороженного чинами купца Семена Никифоровича Алферова, - писал Ф.Ф. Вигель, отец которого некоторое время водил с Дашковым дружбу. - По… примеру английских лордов, коим он старался подражать и кои часто ничтожных тварей… возводят в звание супруг своих, он долго не задумывался, взял да и женился, не быв даже серьезно влюблен".
Дашкова описала в мемуарах, каково было от чужих людей узнать о свадьбе Павла. Как-то, выходя от государыни, она встретила одного из вельмож, который сказал ей: "Я получил письмо из Киева, в котором мне пишут, что ваш сын женился". Знакомый хотел поздравить княгиню, но увидел, что она бледна, как мел.
"Я чуть не упала в обморок, - вспоминала Дашкова, - но собралась с силами и спросила имя невесты. Он мне назвал фамилию Алферовой… У меня сделалась нервная лихорадка, и в течение нескольких дней мое горе было столь велико, что я могла только плакать. Я сравнивала поступок сына с поведением моего мужа относительно своей матери… Я предполагала, что заслужила больше своей свекрови дружбу и уважение своих детей и что мой сын посоветуется со мной, предпринимая столь важный для нашего общего счастья шаг, как женитьба. Два месяца спустя я получила письмо, в котором он просил у меня разрешения жениться на этой особе, тогда как весь Петербург уже знал о его нелепой свадьбе и обсуждал ее на всех перекрестках".
То, что мать разузнала об "этой особе", способно было бросить в дрожь и менее впечатлительную женщину: "Невеста не отличалась ни красотой, ни умом, ни воспитанием. Ее отец был в молодости приказчиком и впоследствии служил в таможне, где сильно воровал".
Окружающие пытались успокоить княгиню и склонить к примирению с сыном. Не тут-то было. Командир Павла Михайловича пробовал заступиться за молодых. "Одновременно с его письмом я получила и послание от фельдмаршала графа Румянцева, в котором он говорил мне о предрассудках, касающихся знатности рода". Это еще больше распалило Екатерину Романовну. "Я ответила ему в насмешливом тоне… что в числе безумных идей, внедренных в моей голове, никогда не существовало слишком высокого мнения о знатности рождения". Это, как мы знаем, неправда.
"Сыну своему я написала… "Я знаю, что Вы уже женаты несколько времени; знаю также, что моя свекровь не более меня была достойна иметь друга в почтительном сыне"". Ларчик, между тем, открывался просто, но мелодия его замка была очень печальной. Несмотря на все жертвы, которые княгиня принесла во имя воспитания детей, ее своенравный характер вызывал у сына страх. Никак не дружбу. Он решил жениться по любви. Но, сделав выбор, не нашел в себе мужества открыто объявить об этом матери.
Не один Румянцев пытался примирить княгиню с сыном. Гавриил Романович Державин, в тот момент еще дружественно настроенный к Дашковой, обратился к ней в стихах:
Пожди, - и сын твой с страшна бою
Иль на щите, иль со щитом,
С победой, с славою, с женою,
С трофеями приедет в дом;
И если знатности и злата
Невестка в дар не принесет,
Благими нравами богата,
Прекрасных внучат приведет.
Утешься и в объятьи нежном
Облобызай своих ты чад…
Совет был неисполним. Для княгини разверзлось небо.
Часто повторяют: такую ли невестку хотела видеть Екатерина Романовна? Не задаваясь вопросом: а хотела ли видеть вообще? Нет сведений о том, чтобы Дашкова подыскивала Павлу партию, хотя в ее нынешнем, высоком положении она могла рассчитывать на самые выгодные варианты.
Долгие годы в поступке молодого человека видят лишь слабоволие: не известил мать. А на происходящее смотрят сквозь призму богато выплеснутых в мемуарах эмоций княгини: "У меня открылась нервная лихорадка… С той минуты, как я поняла, что покинута своими детьми, жизнь стала для меня тяжелым бременем".
Но была и хозяйственная составляющая. Если вернуть в картину этот кусочек смальты, поступок Павла приобретает иное звучание.
К зиме 1783/84 года, когда Павел получил двухмесячный отпуск из армии и приехал в Петербург, относится сообщение в мемуарах: "Я ему передала актом, скрепленным ее величеством, состояние его отца, оставив себе небольшую часть его… Он получил больше, чем отец его оставил мне и обоим детям, и у него не было ни копейки долгу, так что… я недурно справилась с задачей опекунши и управительницы всех имений".
На самом деле в конце 1783 года княгиня обратилась с письмом в Сенат, прося оформить на ее имя право собственности - так называемой дачи - на земли, оставшиеся после смерти супруга М.И. Дашкова, поскольку ее сын служит в армии полковником и находится у матери в опеке. В мае следующего, 1784 года Павел достиг бы совершеннолетия, которое по законам того времени наступало не в 18, как сейчас, а в 21 год. К нему должны были перейти владения отца. Вдова, согласно законодательству, имела право на /7 имущества покойного мужа. Дашкова заблаговременно обратилась в Сенат, сообщив, что принесла в приданое 13 тысяч рублей, погасила долги покойного супруга и заплатила за него проценты, кроме того, она купила новые деревни и обеспечила воспитание детей.
Сенат решил дело в пользу Дашковой. В результате в мае 1784 года Павел не вступил во владение наследством отца, дачи уже были оформлены на мать. Но взрослого сына следовало выделить, хотя бы юридически. Поэтому в феврале 1785 года княгиня подала на имя императрицы просьбу о разделе. Екатерина II утвердила прошение. За княгиней осталось 2535 душ. Сын получил 4133 души. Если бы в отношении наследства с Павлом поступили по закону, а не по определению Сената, он приобрел бы 5716 душ, а мать только 952. Разница для молодого князя составляла более полутора тысяч. В те времена 300 крепостных считались средним состоянием.
Теперь главный вопрос: получил ли молодой князь Дашков до женитьбы выделенную долю? Сведений, подтверждающих это, нет. Зато известен случай: в конце 1786 года Павел задолжал в Киеве 1200 рублей, которые за него заплатил Потемкин. Значит, молодой князь все еще не располагал собственными деньгами.
Дашков служил вдали от дома. И делал долги. Кроме того, он оказался горяч, встревал в дуэли. Некоторые удалось замять при участии императрицы и Потемкина. Но в декабре 1786 года Павел Михайлович влип не на шутку. 9-го числа английское посольство давало бал. Офицер Преображенского полка Петр Иванович Иевлев устроил ссору с молодым князем и вызвал его на дуэль. Узнав о деле, императрица приказала командиру полка запретить Иевлеву драться.
"Между тем узнала о сем княгиня Катерина Романовна, - сообщал управляющий петербургскими имениями Потемкина Михаил Гарновский. - Зная нрав сей штатс-дамы, легко вы можете себе вообразить положение ее… Находясь в отчаянии, написала она к Александру Матвеевичу (Дмитриеву-Мамонову, тогдашнему фавориту. - О. Е.) письмо, …что для спасения жизни сыновней не пощадит она собственной своей и готова сама биться с Иевлевым на шпагах".
Важно не то, что Гарновский описал события в издевательском тоне. А то, что само поведение матери молодого офицера вызывало насмешку. Миновал год, и вдруг молодой князь женился, что сделало его самостоятельным. Гласный разрыв с матерью уже исключал для нее возможность управлять его имениями. Кроме потери контроля над частью состояния, она потеряла доверие молодого человека. И никак не могла понять почему. Ведь ей удавалось так хорошо хозяйствовать.